АПРЕЛЬ-95
АПРЕЛЬ-95
Скандальный визит Козырева — Козырев: портрет без интерьера
Главное событие апреля — почти скандальный визит Козырева. Но начался этот визит еще в марте. И — календарно, и по причине сопутствующей суеты.
Отсчет суеты можно вести с 24 марта, когда мы получили указание обеспечить министру каждое утро теннис и бассейн. Что ж, здоровье — святое дело. Обеспечили. Долго, понукаемые частыми, но ненужными звонками, верстали программу. Сверстали.
Особняком стоял вопрос о посещении Фейсала Хусейни в Восточном Иерусалиме. Хусейни, с которым я встречался 28 марта, был настроен решительно: только Козырев и только в «Ориент хаусе». Я сказал, что по понятным причинам вряд ли это возможно. Но министру доложу.
Незадолго до этого в Израиле был премьер-министр Великобритании Дж. Мейджор. Британский посол Р. Берне рассказывал мне, что палестинцы и израильтяне тянули премьера в разные стороны. Мейджор решил в «Ориент хаус» не идти, встретился с Хусейни в помещении английского Генерального консульства в Восточном Иерусалиме, а в «Ориент хаус» отрядил высокопоставленного мидовского чиновника.
Для нас такого варианта не было, поскольку не было Генерального консульства в Восточном Иерусалиме. Посольство рекомендовало Козыреву с Хусейни не встречаться, в «Ориент хаус» послать любого по его выбору. Рекомендация была принята. В «Ориент хаус» ездил Посувалюк.
Самолет с Козыревым ожидался в пятницу 31-го марта в 16.00. Вечером планировался частный ужин дома у Переса. Где-то с утра звонок: «Отмените ужин, министр устал». Скрепя сердце, связываемся с Пересом. Его реакция: если министр не может, пусть другие приглашенные будут, ужин состоится. Сообщаем свите. Ответ: если министр не пойдет, никто не пойдет. С Пересом говорить совестно.
Самолет опоздал на полтора часа. Забыли переставить время. Хотя мы несколько раз напоминали об этом. Перес, не дождавшись уехал. Пятница, и он должен успеть добраться до дома к моменту зажигания субботних свечей (18.19 в эту пятницу). Встреча комкается. Десант — 33 человека, не считая министра. С трапа спускается Посувалюк. Сразу к нему: «Ужин будет?» — «Нет!». Беру за пуговицу Козырева и втолковываю ему, что нельзя так обижать человека. Будет ужин! Как камень с плеч.
Ужин в узкой компании. Перес с Соней. Амос Оз с женой. Ализа Шенкар с мужем, Карасин, Посувалюк. Вместе с Козыревым приезжает Елена Владимировна Двинянина, стенографистка. Я далек от ханжества. Любовь есть любовь. Но даже в мою отнюдь не дипломатическую голову не укладывается появление министра иностранных дел России с приятельницей на званом ужине в почтенном еврейском доме.
Отужинали. Запомнились вкусные пирожки, которые пекла Соня. Козырев просит меня «передвинуть» президента. Сопротивляюсь: «Он все-таки президент, хотя и маленького государства». Уговариваю министра. Возникает новая идея: давайте передвинем» Переса. Это проще, Перес тут, договариваемся. А я думаю: «А если бы Перес так повел себя в Москве…»
Так прошел день первый.
День второй начинается с Вифлеема. Потом — к Арафату. Он «дарит» Козыреву уже упоминавшийся участок Эль Бирке. Обратно едем вдоль берега моря. Кавалькада машин 15–20 с могучей палестинской охраной. Вдруг Козырев останавливается, выходит из машины и направляется к морю. Свита и охрана за ним. Второе «вдруг»: Козырев раздевается догола и — в море. За ним разнагишается свита, только Посувалюк остается в трусах… Палестинская охрана смущенно отворачивается. Сцена явно не по Корану. Чудовищная, по мусульманским понятиям, сцена. Я стою поодаль на горке и жалею, что нет фотоаппарата.
Вечером Перес устраивает ужин в гостинице «Ла Ромм». Поют местные «грузины».
После ужина Козырев дает команду отменить завтрашний обед с министром торговли и промышленности М.Харишем. Пытаюсь объяснить, что Хариш разослал приглашения верхушке израильского бизнеса, что… Министр непреклонен и суров. Отменяются также завтрак с мэром Иерусалима Э. Ольмертом и обед с «восьмеркой», которую собрал И. Бейлин. Израильтяне в недоумении.
Так прошел день второй.
День третий начинается с Яд Вашема. В книге почетных гостей Козырев пишет: «Я глубоко потрясен увиденным. Память еврейского народа о своих соплеменниках, уничтоженных машиной гитлеризма, поистине бесконечна». Далее путь лежит к президенту Израиля. Политический, но легкий, почти светский разговор.
Вместо обеда с Харишем прогулка с Еленой Владимировной.
Визит к Рабину. Игра в одни ворота. Премьер в основном говорил, министр в основном слушал.
Так прошел день третий.
День четвертый и последний начался со встречи с Пересом. Козырев нажимал на присоединение. Агитировал за то, чтобы Израиль присоединился к этому «универсальному соглашению» после заключения мира с Сирией и Ливаном. Предполагалась российско-американская инспекция и переговоры под эгидой коспонсоров о создании зоны, свободной от оружия массового уничтожения. Перес ответил так: сначала нужен «универсальный мир», а потом уже — «универсальное соглашение». Смысл простой: пока Иран угрожает Израилю, Израиль не может присоединиться к неприсоединению.
Во время беседы с Пересом передал Карасину записку: «Журналисты атакуют — почему отменен обед с Харишем? Почему не состоялись встречи с Ольмертом и Бейлиным?» Получил ответ: «Меня это тоже интересует. Давайте думать вместе». Придумали: большие нагрузки (Каир, Дамаск, Бейрут, Иерусалим), переутомление, врачи рекомендуют снизить активность.
Успели переговорить с Б. Нетаньяху.
Андрей Владимирович и Елена Владимировна посетили «Беню Фишермана».
В 18.00 министр отбыл.
Еще до отбытия Посувалюк успел сказать Носенко, что «визит плохо организован». Я бы иначе сказал; «Визитер вел себя плохо». В моей рабочей тетради 3 апреля запись:
«А. В. — европейский вид. Но внутри — хам, самодержец. Его челядь его боится, не хочет идти поперек. Почему «переносы»? — так хочет министр! И все!!» Что же касается посольства, то Виктор Юрьевич Смирнов, который отвечал за организацию визита, даже в той суматохе, которую породили капризы министра, сумел обеспечить максимальный порядок.
В 20.00 собрались в посольстве. С женами. Обмен мнениями и танцы до упаду.
Столь необычный визит Козырева заставил меня более пристально всмотреться в этого человека — первого министра иностранных дел демократической России. Точнее, России, которая, — если смотреть из года 1999-го, — хотела стать демократической, но пока не преуспела.
Поначалу мне нравился Козырев. Нравилась его молодость. Его внешность — министр с человеческим лицом, мы тогда еще не привыкли к этому. Его нормальная, грамотная речь.
Мне нравились его демократические убеждения, «демократический задор», как он сам однажды выразился. А если говорить о внешней политике — его установка на то, чтобы ввести Россию в «клуб» — он так говорил — в «клуб» демократических, динамично развивающихся государств. Отсюда, если угодно, и «западничество» Козырева. Ведь те ценности, те правила игры, которые надо было усвоить для вхождения в указанный «клуб», — «западные»: они возникли и стали фундаментом международного права, международного порядка не на Востоке или на Юге, а на Западе. Они, эти «западные» ценности и правила положены в основу Устава ООН. И тут никакой российской «специфики» нет и быть не может.
Когда я перешел в МИД, угол зрения у меня неизбежно изменился. Нельзя сказать, что я лучше узнал Козырева. Лично я с министром практически не общался. Был за все время один разговор минут на двадцать. Но разговоры с. коллегами, погружение в атмосферу МИДа, которая чувствуется и в «загранучреждениях», регулярное чтение мидовских бумаг постепенно дополняли личные впечатления, создавали новый образ Козырева.
Получалось, что он не дорос до министра. Не вообще, а до министра иностранных дел России. Мундир Горчакова и даже Громыко был ему велик, болтался на нем. Он не был готов к той тяжести, которая оказалась на его плечах. Он не чувствовал спиной, что за ним — Россия, огромная махина со своей величественной историей и несчастной судьбой. Россия была у него в голове, но не в сердце. А этого мало.
Не в «американизме» тут дело. Американизм — следствие западничества, либерально-демократического настроя. И, соответственно, ощущался перекос, крен в политике. Но такой крен был в какой-то степени неизбежен и нужен. Время выправило бы его. Беда была, как я думаю, в другом. Интеллектуальный ресурс Козырева не позволял ему одновременно схватывать общую картину. Он находился внутри лабиринта, а должность требовала иногда оказываться над ним, чтобы сразу схватить все ходы и выходы. Кстати, все это в еще большей степени относится к Иванову. Козырев все-таки был политик, мелкий, но политик. Иванов — чиновник, крупный, опытный, но чиновник…
Козырев служил не России, а Ельцину. Ельцин же его и «сбросил». Не только под давлением «красно-коричневых», хотя такое давление имело место. Президент понял (почувствовал, скорее), что Козырев все больше отстает от России.
Министр — это не только политик, но и организатор, руководитель большого коллектива людей. Тут, мне кажется Козырев просто не тянул. Фраза «МИД — это я, две стенографистки и самолет» как нельзя лучше иллюстрирует мою мысль. Был узкий круг приближенных (и по мгимовскому «Лицею», и по советскому МИДу). Была свита, все плотнее и безропотнее смыкавшаяся вокруг «короля». И были остальные — все на одно лицо.
Находясь в Израиле, Козырев не то, что не заехал ни разу в посольство, он ни разу не спросил даже — как идут дела? где жмет? как и чем помочь? Не потому, что не было времени. Потому что было неинтересно. Возможно, другим послам и другим посольствам везло. Но я пишу о гвозде, который в моем ботинке…
Или еще «гвоздь». Звонят как-то из МИДа, — кажется, Посувалюк, — и сообщают, что Козырев просит меня позаботиться об отдыхе его жены и дочери. Ради Бога, — отвечаю, — в Савьоне место есть, прокормим, покажем и расскажем. Но удивился. Дело вроде бы частное, личное, и — как меня учила бабушка — муж и отец должен был сам позвонить. Ну, ладно, подумал, в МГИМО, наверное, этому не; учат. Приехали две милые особы. С гостеприимством у нас полный порядок. Довольные уехали. И опять же, если следовать бабушкиному этикету, следует сказать «Спасибо!». Произошла заминка. Телефон молчал. Через какое-то время я оказался в Москве и в коридоре МИДа наткнулся на министра. Деваться было некуда — «спасибо» последовало.
«И жизнь, как тишина осенняя, подробна…» Мелкие детали, подробности часто говорят о человеке больше, чем его деяния исторического масштаба.
Понимаю, что мои оценки Козырева, наверное грешат субъективизмом. Как и вся эта книга вообще. Таков уж жанр. Но так думаю и поэтому так пишу.
Козырев становился этаким барином со склонностью к самодурству. Если уж и доказал что-нибудь его визит в Израиль, так именно это.
И последний штрих к портрету. Козырев перестал быть министром. Но стал членом Государственной Думы. И как в воду канул. Исчез из политики. Возможно, это — характер. Но скорее всего — отсутствие его.
17 апреля познакомился с новым начальником Генерального штаба Амноном Шахаком-Липкиным. Генерал произвел приятное впечатление: спокойный, рассудительный, контактный. Не декларирует, а аргументирует. Подчеркивает свою роль профессионала-военного, служаки, исполнителя… «Я — не реформатор» (подтекст — легкая антитеза Бараку)…
Размышляя о соотношении армии и политики, Шахак сказал, что каждый военнослужащий имеет, естественно, свои политические пристрастия. Но армия как институт — вне политики. При всей огромной стратегической значимости Голан для обороноспособности Израиля армия без колебаний покинет Голаны, если будет принято такое политическое решение.
По мнению генерала, начавшееся превращение Израиля, из «осажденной крепости» в «нормальное» государство с «нормальным» окружением вызывает сложные процессы в армии. Меняется психология военнослужащих, их установки, моральная мотивация их действий. Наверное, потребуется сократить сроки службы, ограничить призыв резервистов, сделать армию более компактной — при росте качества вооружений и качества подготовки солдат и офицеров (то, что рассчитывал сделать Барак, подумал я). Возможно стоит по-иному подойти и к женской компоненте армии.
Коснувшись предстоящего визита в Израиль российского министра обороны, Шахак подчеркнул, что этот визит станет «этапным в российско-израильском сотрудничестве».
Было и немножко личной жизни. С внуком ездили на север. Кана Галилейская (где вода превращалась в вино; теперь, к сожалению, эта технология утрачена, скорее — наоборот), Капернаум. Рыбу ловили в Тивериадском озере. Огромное впечатление на Макара Сергеевича произвела монастырская коза, которую звали «Роза».