МАЙ-93
МАЙ-93
В лесу Красной Армии — «Ястребы»: Бени Бегин и Рафаэль Эйтан — Так говорил Жаботинский
Май начался у телевизора. Демонстрации в Москве. Столкновения, драки на улицах. «Тяжко. Не хочется додумывать до конца». Так написано в дневнике. А додумывать надо было. Не только 1 мая 1993 года. И до и после. Все время приходилось жить двойной жизнью. Что-то делать здесь и думать о том, что там. Конечно, расстояние, заботы местные притупляли восприятие забот российских, сглаживали, тушили боль, переживания. Петровне было труднее: я уезжал на работу, она оставалась у телевизора…
Я мог бы каждый месяц начинать с «российской заставки». Материалу было хоть отбавляй. Но делать это не буду. Тема у меня другая. Так что общий шизофренический фон, тяжкий груз раздвоенности, разорванности ума, сердца, души давайте оставим за скобками.
В Израиле май тоже начался с демонстрации. 4 мая в Иерусалиме состоялась демонстрация «русской» алии. Поводы стандартные: правительство толком не занимается абсорбцией, нет работы, нет жилья, бюрократия давит. Причину можно обозначить так: разрыв между удельным весом выходцев из СССР/СНГ в населении страны, уровнем их культуры, квалификации и их местом в общественной жизни, в культуре, политике-бизнесе Израиля.
6 мая в газете «Вести» появилась редакционная статья. «Русский» медведь проснулся» — так озаглавила статью редакция. И продолжала: «Но, главное, чтобы он снова не забрался в свою берлогу — сосать все ту же лапу и ворчать еле слышно».
Я приехал в Иерусалим, но наблюдал за развитием событий с некоторого отдаления. Не хотелось, чтобы русский посол фигурировал на одних кадрах с «русскими» демонстрантами. Откровенно говоря, ожидал, что народу будет больше. Во всяком случае у меня не возникло ощущение проснувшегося «русского» медведя. Разве что — медведя, долго живущего в зоопарке…
Разумеется правительство отреагировало на демонстрацию лишь ритуальными словами. А зря. Зря не только по соображениям гуманным — людям плохо, надо им помочь. Зря по соображениям политическим. Столкнувшись с равнодушием правительства Аводы, с бездушием чиновничьего аппарата, «русский» электорат, который способствовал победе лейбористов, стал постепенно дрейфовать вправо. В мае 1996 года количество перешло в качество — Авода проиграла.
8 мая — традиционная встреча в лесу Красной Армии. Мы были в полном составе — жена, дочь и внук.
Я уже упоминал о том, что первый раз был здесь в 1979 году. Тогда — массовый митинг с обтянутой красным кумачом трибуной и массовое гулянье. Теперь народу было заметно меньше, а возраст собравшихся заметно больше. Речей почти не было. Но возложение венков было по-прежнему торжественным.
Всех присутствующих можно разбить на две группы. Одна — это ветераны. Другая группа — коммунисты. В прежние времена именно компартия являлась организатором таких встреч, играла на них первую скрипку. Во времена нынешние израильская компартия разделила судьбу всего коммунистического движения. Она слаба. И она в основном состоит из арабов. И ветеранов, и коммунистов, собирающихся в лесу Красной Армии, объединяет понимание роли, которую сыграл Советский Союз в разгроме фашизма и в образовании Государства Израиль. И не только понимание, но и эмоции, связанные как с личным участием в войне, так и с воспитанным десятилетиями раньше — восторженным, ныне — «просто» добрым отношением к стране, которую называли «оплотом мира и социализма».
Мне полагалось бывать на этих церемониях по чину. Но я был и по душе. Потому что для меня, как и для большинства советских людей, та война была священной и память о ней священна тоже… Однажды даже читал стихи:
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит,
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.
На мой взгляд, это — одно из лучших, если не лучшее стихотворение о войне. Его написал раненый-перераненый танкист, гвардии Лейтенант Ион Деген. Его ругали за проповедь мародерства, трусости…
Когда я уезжал из Израиля, известному хирургу-ортопеду Ионе Лазаревичу Дегену было больше семидесяти. Он живет с осколком в мозгу, семь пулевых ранений, челюсть собрана из кусочков, ботинок надет на протез. Пусть поживет подольше…
Как правило, возвращаясь из леса, ветеранское руководство имело обыкновение задерживаться в арабской «деревне» Абу-Гош. Отменная трапеза, фронтовые воспоминания, обмен опытом излечения разнообразных хворей. «Я там был, мед пил…»
Иногда накануне Дня Победы в израильской прессе появлялись статьи, протестующие против участия евреев в этом празднике. «У вас же есть свои победы и свои праздники» — такая была логика. Но израильское общество, израильские власти отвергли ее.
В 1991 году, во время «Бури в пустыне», иракские ракеты стали рваться на территории Израиля. Первая ракета взорвалась 18 января. Всего было выпущено 39 ракет. Жертвами обстрелов стали более 100 человек. Видимо, таким путем Саддам Хусейн хотел спровоцировать нападение арабских стран на Израиль и создать единый арабский фронт против США. Нападение не состоялось. Фронт не получился. Только Арафат, который приветствовал захват Кувейта Ираком, шумно радовался.
Израильтяне боялись, что Багдад использует химические боеголовки. Населению были розданы противогазы. Тогда обошлось. Но Ирак остался — остались и страхи.[28]
Весной 1993 года началась раздача новых, модернизированных противогазов. Не принудительно — кто хочет, меняет. Очередь нашего посольства подошла в мае. Собрали собрание. Я сказал, что войны не будет. Но желающие могут обзавестись противогазом. Кажется, кто-то обзавелся. Не знаю — не проверял.
24 мая посетил одного из самых воинственных, израильских «ястребов» Бени Бегина. Сын Менахема Бегина. Ученый (его специальность — геология). Депутат Кнессета от Ликуда. Очень сухой, сдержанный, аскетического вида (и образа жизни) человек.
С Бегином я встречался и позже. В правительстве Нетаньяху он получил пост министра науки. В октябре 1996 года он втолковывал мне, что сложившаяся обстановка очень напоминает ситуацию перед второй мировой войной, когда западные страны постоянно шли на односторонние уступки Гитлеру. Но то, что называли «умиротворение», на самом деле поощряло Гитлера к наращиванию требований. Так и у нас, говорил министр. Мы идем на односторонние уступки, а палестинцы расценивают такую политику как слабость, выдвигают все новые претензии, эскалируют насилие.
Бегин настаивал на том, чтобы «отменить» все соглашения и прекратить «дискредитировавший себя» мирный процесс.
«Лучше война?» — спросил я. «Не обязательно, — ответил Бегин. — Ведь жили без войны почти два десятилетия». Помолчав, добавил: «Чем раньше начнется война, тем лучше. Время работает на арабов…»
Среди известных политических деятелей Израиля «ястребов» не так уж много. Один из них — Рафаэль Эйтан. Боевой генерал. С грубым лицом крестьянина, солдата. Прошел все войны. Дослужился до генерал-лейтенанта (высший военный чин в Израиле). Был начальником Генерального штаба. Очень популярен. Все зовут его «Рафуль». Живет, если по-нашему, в деревне. Прекрасный столяр. Сделал и подарил мне добротный, крепко сбитый журнальный столик, который я, к сожалению, вынужден был оставить в Савьоне.
Мне много раз приходилось встречаться и беседовать с генералом. Убежденный «ястреб». Попытаюсь суммарно изложить его credo.
Ментальность арабов сформирована в условиях тоталитарных восточных обществ. Они признают только силовые методы решения конфликтов. Поэтому они, с одной стороны, делают ставку на силу, а с другой, — способны подчиняться только силе.
До сих пор Израиль обеспечивал свое существование тем, что всегда был сильнее арабов и бил их в открытом бою. Не справившись с Израилем на поле боя, арабы перешли к другой тактике. Они накапливают оружие массового поражения, особенно — химическое и биологическое, чтобы со временем применить его против Израиля.
Одновременно ведут переговоры. Настаивают на принципе «мир в обмен на территории». А что показывает история? Израиль отдал Египту территории, но разве получил настоящий мир? Требуя территории, арабы добиваются односторонних уступок. По мнению Эйтана, указанный принцип следует применить «в обратном направлении»: арабы должны уступить нам территории в обмен на мир. Территории всегда забирает победитель. Безоговорочная капитуляция — и никаких переговоров. У Германии отобрали Восточную Пруссию и все. Израилю же сверхдержавы никогда не позволяли разбить арабов до конца, довести дело до безоговорочной капитуляции. Вот и приходится теперь «переговариваться»…
Генерал считает, что мирный процесс по существу еще не начался. Поскольку обходятся главные вопросы: судьба Иерусалима, создание независимого, «полноценного» палестинского государства, проблема палестинских беженцев, судьба еврейских поселений. Позиции сторон по этим вопросам непримиримы. И «не стоит тратить время» на переговоры. Урегулирование станет возможным лишь тогда, когда произойдут изменения в арабской ментальности, когда арабы смирятся с тем, что Израиль сильнее и признают его право на существование.
Вот такая «ментальность» и такая, соответственно, политическая платформа. Для переговоров в ней места нет. Надо укреплять Израиль и ждать перемен в арабской «ментальности».
В 1924 году Владимир Жаботинский — культовая фигура для всего «ястребиного» крыла израильских политиков[29] — написал знаменитую, ставшею программной статью «О железной стене». Жаботинский начал с личной ноты.
«Меня считают «недругом арабов», но это неправда. Эмоциональное мое отношение к арабам — то же, что и ко всем другим народам: учтивое равнодушие. Политическое отношение определяется двумя принципами. Во-первых, вытеснение арабов из Палестины, в какой бы то ни было форме, считаю абсолютно невозможным; в Палестине всегда будут два народа». Во-вторых, писал Жаботинский, он исходит из равноправия всех народов, всех наций. «Как и все, я готов присягнуть за нас и за потомков наших, что мы никогда этого равноправия не нарушим и на вытеснение или на притеснение не покусимся».
Зря, конечно, присягал Жаботинский. Потомки его подвели. Но в данном случае дело не в этом. Почитаем дальше.
«О добровольном примирении между палестинскими арабами и нами не может быть никакой речи, ни теперь, ни в пределах обозримого будущего. Высказываю это убеждение в такой резкой форме не потому, что хочу огорчить добрых людей, а просто потому, что они не огорчатся: все эти добрые люди, за исключением слепорожденных, уже давно сами поняли полную невозможность получить добровольное согласие арабов Палестины на превращение этой самой Палестины из арабской страны в страну с еврейским большинством». Однако, продолжает Жаботинский, «это вовсе не значит, что невозможно никакое соглашение. Невозможно только соглашение добровольное. Покуда есть у арабов хоть искра надежды избавиться от нас, они этой надежды не продадут ни за какие сладкие слова и ни за какие питательные бутерброды, именно потому, что они не сброд, а народ, хотя бы и отсталый, но живой. Живой народ идет на уступки в таких огромных, фатальных вопросах только тогда, когда никакой надежды не осталось, когда в железной стене не видно больше ни одной лазейки. Только тогда крайние группы, лозунг которых «Ни за что», теряют свое обаяние, и влияние переходит к группам умеренным. Только тогда придут к нам эти умеренные с предложением взаимных уступок; только тогда станут они с нами честно торговаться по практическим вопросам, как гарантия против вытеснения, или равноправие, или национальная самобытность; и верю, и надеюсь, что тогда мы сумеем дать им такие гарантии, которые их успокоят, и оба народа смогут жить бок о бок мирно и прилично. Но единственный путь к такому соглашению есть железная стена, то есть укрепление в Палестине власти, недоступной никаким арабским влияниям, то есть именно то, против чего арабы борются. Иными словами, для нас единственный путь к соглашению в будущем есть абсолютный отказ от всех попыток к соглашению в настоящем».
Так вот вопрос теперь в том — наступило это будущее или нет, осталась ли у арабов надежда избавиться от евреев или нет. «Ястребы» утверждают: да, осталась, нет, не наступило. Легендарная женщина Геула Коэн, — которая в 16 лет ушла в «партизаны», была в радикальной группе ЛЕХИ, получила от англичан 9 лет тюрьмы, бежала с третьей попытки и снова вернулась на подпольную радиостанцию, — она говорит: «С той поры и по сегодняшний день я чувствую себя солдатом, потому что арабский мир нас еще не признал. Не только потому, что он не признает наше право на Иерусалим. Он не признает и наше право на Тель-Авив. И я должна воевать за право нашего государства на существование». Такие настроения разлиты по всему Израилю. Что делает невероятно трудной задачу политиков, решивших, что будущее уже пришло…
Человеческие отношения не сводятся к политике. Эйтан бывал у меня в гостях, я — у него. Говорили мы, как правило, не о большой политике, а о делах более житейских, о том, как живут, что думают, что чувствуют израильтяне. Познакомился у него дома с Офрой Меерсон, его любимой женщиной, которая позже стала его женой.
А однажды Эйтан созвал свой «парламент». Так он называл бывших солдат и офицеров, которые в разные времена служили под его началом, а ныне жили неподалеку от его «деревни». Заседание — сугубо неофициальное — проходило на открытом воздухе. Несколько десятков человек. Огромные столы, заваленные всяческой крестьянской снедью. Тосты — и за Россию, и за Израиль, и кто во что горазд.
Пресса, естественно, не приглашалась. Но, столь же естественно, проникла. Репортаж был опубликован (в «Ха-Олам ха-Зе») под заголовком «Водка и чеснок: Александр Бовин в гостях у Рафуля в Тель-Адашим». Даю полный перевод.
«Родственники, да, родственники, но немного далекие. Близкие по духу, но далекие телесно. Ситуация, оставляющая приятные воспоминания. На модернизированном предприятии ветерана-десантника Моше Оза в Тель-Адашиме производят изо дня в день гидравлические кресла для тяжелых грузовиков. В последнюю пятницу производили там другой товар — дружбу и ласки, объятия и поцелуи. Не столь уж глубокие по смыслу, но проникнутые большим чувством. Рафуль и русский посол Александр Бовин. Маленькое брюхо Рафуля. Большое брюхо Бовина. Брюхо на брюхо. Родственные души. Немного далекие телесно. Преграда — животы. Любая попытка сократить разницу порождает опасное столкновение.
«Едим чеснок!» — ликуя провозглашает русский. По-прежнему очень ограниченно знающий язык. Все время изучающий и уже говорящий «едим чеснок» на иврите. В ходе тяжелейшего овладевания иностранным языком, ты прежде всего узнаешь слова, милые твоему сердцу. Бовин обожает чеснок. Рафуль, отличающийся от него своим маленьким брюхом, помогает ему. Берет головку чеснока, медленно-медленно ее разъединяет, снимает тонкую шелуху с зубчиков чеснока и прямо кладет их в рот послу Бовину. Посол молотит зубчик за зубчиком. С водкой идет хорошо. Можно купить в магазине, заводского производства. Неплохо. Но есть лучше. Водка, сделанная в частных погребах киббуца Мизра. Не для продажи, только для личного потребления. Киббуцники, мошавники, обитатели галилейских местечек пьют, наслаждаются и восхваляют. Водка с чесноком домашнего производства. Очищенная от всей души.
Рафаэль Эйтан (Рафуль) и русский посол Александр Бовин впервые встретились на ужине в честь председателя российского парламента Хасбулатова, который недавно был с визитом в Израиле. «Я был у вас», — сказал Рафуль послу. Посол не понял. Рафуль пояснил: мы приехали в Москву, чтобы участвовать в показательных выступлениях парашютистов. Тогда наши страны, добавил Рафуль, разделяли ненависть и подозрительность. Вы были нашими «заклятыми врагами». Бовин молчал, как будто соглашаясь со справедливостью приговора. Яаков Кедми, глава агентства, занимавшегося репатриацией из Советского Союза в то тяжелое время, был за хозяина. «Что было, то прошло», — заметил он. Рафуль передал Бовину свою книгу «Рафуль: история солдата» на русском языке.
Через некоторое время посол пригласил Рафуля к себе в Савьон. Русская водка лилась в глотки. Рафуль опрокидывает одну рюмку, Бовин допивает бутылку. В спорте такая ситуация называется подавляющим преимуществом.[30] Посол уже прочитал книгу Рафуля. Просит уточнить отдельные детали. Много говорят о войне Судного дня. «Вы тогда спасли Израиль», — заключает посол.
Рафуль — Не только овеянный славой солдат, он также и столяр. Бовин — не только посол, он и искусный созидатель человеческих отношений. У него есть просьба: «Вы можете сделать для меня столик под телевизор?» Рафуль, конечно, сделал. Из высококачественного дерева. Все, кто видел, не могли нахвалиться…
На встречах «парламента долины» — раз в три недели или на экстренных срочных заседаниях — общие воспоминания или когда-то введенные в оборот свои словечки объединяют сердца. Да и водка помогает. Домашняя, улучшенная, из винных погребов киббуца Мизра. Пили, ели чеснок. На иврите. Был там и отец Моше Оза. Пожилой по годам, но молодой по духу. Старинная песня с давних пор хранится в его сердце. Русская песня далеких дней, тех дней, когда еще не было Советского Союза. Он пел звонким и высоким голосом. Посол Бовин с восхищенными глазами умиляется душой. Он помнит, что и в его доме пели эту песню.
«Бовин, Бовин, Бовин», — шумит «парламент». Бовин встает. Много плоти, много водки, много удовольствия. Рафуль слегка хлопает его по плечу. Напутствие на дорогу. «Шалом», — говорит посол на иврите. Продолжает по-русски. «Хорошо мне с вами. Приятно встретить на заводе наших «русских», теперь — ваших рабочих. Хочу вам вот что сказать — не будет больше войн на Ближнем Востоке. Нет Советского Союза. А без его помощи арабы не решатся напасть на Израиль. Впереди — мир».
Молчание. Посол говорит «маспик» и удаляется».
Очень характерная для израильской журналистики статья. Она демонстрирует типичный израильский юмор (не путать с юмором еврейским!). Она показывает распространенную методу препарировать события, перенося центр тяжести со смысла, на, так сказать, гарнир. Она довольно легко обращается с фактами. Но, действительно, маспик, что на иврите значит: «достаточно».
Внешне, по образу жизни, по восприятию жизни «ястреб» Эйтан решительно отличается от «ястреба» Бегина. Но их объединяет фундаментальное качество — порядочность, честность, наличие принципов и мужество отстаивать их. Они не занимались политиканством. Политикой — да.
На прошлых выборах в кнессет Эйтан удивил всех. Руководимая им группа Цомет (близкая к Ликуду) в четыре раза увеличила свое представительство (вместо двух мандатов — восемь). Обычно в таких случаях всякие толки, сплетни, пересуды: тут что-то не так… В данном случае этого не было. «Никому не приходит на ум оспаривать легитимность восьми мандатов Цомета. Никто не подозревает фальсификации. Никто не пикнет — а может имел место подкуп?.. И ни в одном параноидальном сознании — даже в моем — не возникает почему-то фантазия о том, что к успеху Рафуля приложили руку какие-то посторонние факторы: ЦРУ, ГБ, например. Или Сохнуты-Гистадруты. Интересанты-лоббисты-манипуляторы. Ведь речь идет действительно о новом, неожиданном, непонятном и неоправданном — и об этом толкуют на все голоса. Но почему-то ни одного голоса о том, что, дескать, дело нечисто. Почему-то, вопреки всякой логике, все уверенны априори, что дело тут чисто.
И знаете почему? Потому что оно действительно чисто. С какой стороны ни глянь — чисто. Это все равно, что войти в дом к хорошим хозяевам — чистота бросается в глаза. Видно, что это — постоянная аура дома и что нет нужды заглядывать по углам. Стопроцентно чисто и стопроцентно легитимно, думаю я, и вы, и он, и она, и они — и все». Рафуль может гордиться. Это написала Нелли Гутина — любительница, кстати, заглядывать по углам и принюхиваться к разным нестандартным запахам.
О таких «ястребах», как Шамир и Шарон, я уже упоминал. Несколько дополнительных штрихов. Было время, когда молодой лидер Ликуда Нетаньяху, то есть ex officio главный «ястреб», не ладил с Шароном. Нетаньяху называл Шарона «интриганом» — раньше он «копал под Бегина, под Шамира, теперь копает под меня». Шарон ответил, что дело не в «интригах», а в расхождении взглядов. Шамир был не согласен с готовностью Менахема Бегина пойти на создание палестинской автономии. Ибо, полагал Шарон, автономия прокладывает дорогу палестинскому государству. По мнению Шарона, Шамир совершил «историческую ошибку», не обусловив присутствие Израиля в Мадриде прекращением гонки вооружений на Ближнем Востоке и ликвидацией всех террористических организаций. Любопытна самоаттестация Шарона: «Я упрямо утверждал в 50-е годы, что можно и нужно совершать успешные акции возмездия, и я их совершал. Я упрямо утверждал — вместе с еще немногими генералами, — что мы наверняка победим в Шестидневной войне, и мы победили. Я упрямо настаивал в начале 70-х годов на ликвидации террора в Газе, — и мне это удалось. Я упрямо настаивал во время войны Судного дня на форсировании Суэцкого канала, которое могло превратить наше поражение в нашу же победу, — и я это сделал. Я упрямо настаивал на изгнании Арафата и его людей из Бейрута, — и они были изгнаны. Я упрямо настаивал когда-то на создании Ликуда — и, несмотря на насмешки и издевательства, — мне это удалось». И все это — правда.
Хочу повторить, что «ястребов» такого полета в Израиле не так уж много. Но их идеология, подчеркнутое выдвижение ими на первый план безопасности Израиля и израильтян, их недоверчивое отношение к намерениям и политике арабов в той или иной мере разделяются значительной частью израильского общества. Именно наличие этого общего «ястребиного» фона объясняет непоследовательность, неожиданные повороты, зигзаги политики Израиля.
И последний штрих. У «ястребов» не чувствуется ничего ястребиного, когда речь заходит об израильско-российских отношениях. Несмотря на тяжелый груз предыдущих лет, они с искренней симпатией относятся к новой России. Пожалуй, даже с большей, чем новая Россия относится к ним, к Израилю вообще.