СЕНТЯБРЬ-92

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

СЕНТЯБРЬ-92

Беэр-Шева — Русская алия: по Ленину и по Достоевскому — Крокодилы на Голанах — Эйн-Ход — сплошные художники — Новый год с Мастером и Маргаритой

Сентябрь в Израиле — месяц новогодний и поэтому не очень перегруженный политикой. Новый год (Рош ха-Шана) отмечается по еврейскому календарю 1-го числа месяца Тишрей. А поскольку календарь этот лунный, то по григорианскому календарю каждая дата «плавает». Так, в 1992 году Новый год встречали 27 сентября, а в 1993-м будут встречать 15 сентября. В день Нового года Бог судит весь мир, решается судьба каждого человека и всего рода людского. Положено трубить в бараний рог («шофар»). На столе — яблоки и мед (чтобы слаще жилось).

Накануне Нового года — торжественный прием у президента. Ритуал отработан. Все послы с женами выстраиваются согласно посольскому стажу и по очереди подходят к президенту. Поздравления и обмен парой-другой общих фраз. Потом можно выпить и закусить. Но стоя. Как правило на свежем воздухе.

В начале месяца по приглашению мэров посетил три городка около Хайфы: Кирьят-Бялик, Кирьят-Ям и Кирьят-Моцкин.[16] Беседа с мэром, осмотр достопримечательностей, встреча с «русскими» репатриантами, концерт самодеятельности — так, примерно, это выглядело.

Через несколько дней состоялось обстоятельное знакомство с Беэр-Шевой. Ее называют столицей Негева, пустынной южной части Израиля, протянувшейся до Красного моря (60 % территории Израиля, но только 10 % населения). Беэр-Шева несколько раз упоминается в Ветхом завете. Здесь патриарх Авраам получил право поить свой скот из колодца («Беэр-Шева» и означает «Колодезь клятвы»). Здесь бывали Исаак и Иаков. Через Беэр-Шеву проходил Иисус Навин (тот самый, который остановил Солнце). А теперь — это четвертый по величине город Израиля (160 тысяч человек). Город выходцев из 70 стран. Город с прекрасным университетом, знаменитым оркестром «Симфониетта», с драматическим театром, с Луна-парком, который создавался в кооперации с Россией, с огромными массивами новых жилых зданий.

Город показывал мэр Беэр-Шевы Ицхак Рагер. Бывший разведчик. Интереснейший человек. Сгусток энергии. Знаток искусства, литературы. Как говорят в Израиле, между нами возникла «химия». То есть — взаимная симпатия, понимание друг друга. Встречались потом неоднократно. Задумали к 100-летию Переца Маркиша выпустить трехтомник его стихов — на иврите, на идише и на русском. Стартовый капитал по 5000 долларов с каждого. Я навалился на спонсоров. Не подвели. Дело завертелось. Но к юбилею не успели. Рагер заболел и ушел от нас. Денег потребовалось больше, чем рассчитывали. Всякие неурядицы мешали. И все-таки, благодаря стараниям энтузиастов, трехтомник появился. Его презентация, которая состоялась в Беэр-Шеве в октябре 1998 года, еще раз подчеркнула переплетение еврейской и русской культур. Свою последнюю речь в Израиле я посвятил памяти Рагера…

В Беэр-Шеве много «русских», и потихоньку — стараниями того же Рагера — жизнь налаживается. Хуже дело в так называемых «караванах», которые расположены рядом с Беэр-Шевой. «Караваны» — это поселки, состоящие из одноэтажных сборных домиков барачного (но более благоустроенного) типа. Их во множестве закупили, чтобы временно расселить большую алию конца 80-х — начала 90-х годов. Малюсенькие комнатки. Есть электричество, есть канализация. Но нет кондиционеров. Я зашел в пару таких домиков. При наружной температуре выше 30 градусов, что для тех мест вполне нормально, находиться внутри было мучением. А ведь там не «находились», там жили… Одна из самых тягостных граней абсорбции.

Существуют, конечно, и другие грани. Недалеко от Беэр-Шевы находится учреждение, именуемое «парк». Это своего рода инкубатор, где израильские курицы сидят на «русских» яйцах. Допустим, вы инженер или ученый. У вас есть идея, проект, замысел. Если вы сумеете заинтересовать руководство «парка», пройти довольно строгий отбор, вам на определенный срок (два года обычно) дадут помещение, аппаратуру, стипендию, дешевую жилплощадь — и дерзайте. Решите задачу, создадите конкурентноспособный продукт, ищите рынок, договаривайтесь с фирмами, «внедряйте», выражаясь привычным для нас языком. Не получится — «на все четыре стороны»… Правда, можно успокаивать себя тем, что и в Японии доходят до практического применения с коммерческой выгодой всего лишь 2,5 % технических разработок. Я толковал с «яйцами», все были довольны.

Сквозь «караваны» и «парк» просвечивают две самые главные и самые трудные проблемы обустройства на исторической Родине: квартиры и трудоустройство, точнее — трудоустройство и квартиры.

Но прежде, чем углубиться в эти проблемы, давайте рассмотрим общий фон. «Девятый вал» советских иммигрантов обрушился на Израиль в 1990–1991 годах. Только за эти годы на Землю Обетованную прибыло более 300 тысяч человек. Всего же пятилетка «большой алии» дала свыше 500 тысяч репатриантов. Чтобы покончить со статистикой, замечу, что во второй половине 90-х темпы иммиграции заметно снизились. Так, в 1996 году из России приехали 16907 человек (на 15 % меньше, чем в 1995-м), а в 1997 году — около 14 тысяч. С конца 1998 года (после августовского кризиса и воинственных речений Макашова) очереди у израильского посольства увеличились…

Не трудно понять, что массовый наплыв репатриантов поставил Израиль перед труднейшими проблемами. Представьте на минуту, что в Россию вернулись 30 миллионов русских, раскиданных ныне по всему свету. Всех надо накормить, расселить, дать им работу. Туго нам пришлось бы. Туго пришлось и Израилю.

Приходится признать — израильтяне сотворили чудо. За несколько лет большинство репатриантов было обустроено. Иногда лучше, чаще — хуже, но обустроено. Вспоминаю свою поездку в Израиль в 1979 году. Тогда во многих израильских учреждениях мне бросились в глаза плакаты: «Невозможное мы делаем сразу, чудеса требуют немножко больше времени». Вроде бы явный перебор по части самонадеянности. Подумав, начинаешь понимать, что горстка людей, переживших тысячелетия гонений и унижений, вырвавших у судьбы, у истории свое государство и отстоявших его в неравной борьбе, превративших Палестину в цветущий сад, имеет право на психологический допинг. Тем более, что они, действительно, сделали невозможное, чудо, если угодно…

К слову «чудо» следует сделать примечание. Если использовать методологию Ленина, то есть вести счет на миллионы, на «массы», то чудо произошло — в массе своей олимы работают, не голодают, имеют крышу над головой. Но если считать по Достоевскому, то есть не на миллионы, а на единицы, если от количественных параметров перейти к качеству жизни, то ситуация остается трудной, порой — драматичной. Не случайно в феврале 1998 года возникло «Движение в защиту прав, чести и достоинства иммигрантов».

Таков, повторяю, фон. А теперь — узоры, которые абсорбция вышивает по этому фону.

Работа, как правило, есть. Но — и очень часто — нет работы по специальности.

Трудоустройство — проблема многослойная. Легче всего устроиться тем, кто владеет каким-нибудь ремеслом, или тем, кто согласен на неквалифицированную, тяжелую работу. Легче, но не легко. Чтобы открыть свое «дело», хоть маленькое, нужно взять несколько барьеров: финансовый, бюрократический, языковый. Если наниматься, нужно смириться с дискриминацией, произволом, хамством хозяев.

Однако «русская» алия — это прежде всего алия с дипломами, алия специалистов: 78 тысяч инженеров, 16 тысяч врачей и стоматологов, 36 тысяч учителей плюс тысячи музыкантов, художников и всяких других разнорабочих умственного труда. Предложение явно превышает спрос. И хотя существует множество курсов по переквалификации, по данным на Середину 1996 года, около 100 000 человек с высшим образованием не могли найти работу по специальности.

Еще труднее приходится ученым (точнее, научным работникам), коих приехало почти 13 тысяч. «Один из самых крупных провалов политики двух прошлых правительств (Шамира и Рабина-Переса), — читаем в «Новостях недели» от 28 февраля 1997 года, — это катастрофическая ситуация с трудоустройством ученых. Знаменитая бюрократическая волокита (которой не знала даже бывшая советская система), личная заинтересованность израильского научного цеха в отсутствии конкуренции, видимо, с более сильными, талантливыми и образованными российскими учеными, дискриминация по этническому признаку (которую тоже тяжело сравнивать с господствовавшим в советских научных учреждениях антисемитизмом), недопонимание израильскими политиками — в силу естественной интеллектуальной ограниченности — важности задачи, — все это привело к страшному, угрожающему парадоксу: в то время, как в Иране, Ираке, Сирии и других враждебных Израилю арабских государствах бывшие советские научные кадры усиленно и успешно трудятся, создавая и наращивая мощный военный потенциал, наши, свалившиеся на голову (задарма приобретенные) выдающиеся ученые, носители ценнейшей информации и бесценного опыта, моют коридоры в школах, убирают мусор на улицах и сторожат скобяные мастерские…»

По словам депутата Кнессета проф. М. Нудельмана, только 4 % прибывших в Израиль ученых занимаются наукой. Это — «национальная трагедия! Стыд и позор для нашего государства…»

Проблема № 2 — квартира, «квартироустройство». № 2, потому что если есть приличная работа, будет в конце концов и квартира. Концы, к сожалению, не близкие. Квартира может быть «амидаровской», то есть полученной от государства. Вариант самый удобный, но практически самый редкий. Переведя абсорбцию на рыночную основу, государство устранилось от решения жилищной проблемы. Квартиру можно арендовать. Но это дорого. Плюс дискомфортное ощущение временности, зависимости от квартировладельца. Наконец, квартиру можно купить. Тоже дорого, но можно получить ссуду на длительный срок. Наиболее распространена так называемая «машканта», направленная беспроцентная ссуда. Условия машканты таковы, что выплаченная за многие годы сумма может превысить размер ссуды в десятки (!) раз. Но деваться некуда. Создан, правда, «Союз жертв машканты». Да толку от него мало.

И все-таки каждый год понемногу улучшает обстановку. Караванов становится меньше. В печати появились требования, настаивающие на полном уничтожении караванов. «Постепенный их демонтаж, — говорилось в газете «Ха-Олам ха-зе», — не залечит социальных и экологических шрамов, поскольку перенаселенные караванные поселки останутся не только в памяти тех, кто там жил. Уничтожение этих поселков должно стать самым неотложным делом. Этот акт будет символизировать в глазах репатриантов некую веху на их пути к интеграции с израильским обществом». Однако правительство не торопится.

И все же проблемы материального свойства так или иначе, но решаются. Гораздо сложнее обстоит дело с проблемами духовными, с совмещением, притиркой, взаимодействием разных психологии, разных представлений о ценностях бытия! человеческого. Тут накапливаются непонимание, обиды, раздражение, которые нередко выплескиваются из чаши олимовского терпения. Вот как это выглядит. Статья Алекса Дмитриева из газеты «Наша страна» от 19 июля 1992 года. Цитирую (долго цитирую):

«Представим на секунду следующую ситуацию: на Землю прилетает инопланетянин и ему на глаза попадаются только статьи «знаменитых» авторов, подвизающихся на ниве прославления алии. Какой, интересно, он сделает вывод?

Скорее всего, такой: в очень свободную, демократическую, культурную и процветающую страну — эдакий рай на земле, — где живут исключительно замечательные, высокоталантливые, свободные и доброжелательные люди, вдруг из другой страны — некоего «Совка», который является империей зла и вотчиной партийных Вельзевулов и прочей адской нечисти, — приехали какие-то существа, именуемые «олим». Что это за существа, сначала понять трудно — то, что они не люди, явствует из самого их обозначения. Скорее всего, это некий вид, родственный виду «гомо израилитикус», однако стоящий на принципиально иной ступени развития — пещерной.

Что же означает этот, с позволения сказать, вид — «оле совковый»? Попробуем проанализировать.

1. У него поразительная способность, как у хамелеона, — он может принимать облик врача, художника, поэта, не являясь таковым по существу.

2. Лучше всего у него развита нижняя лицевая (жевательная) часть, в отличие от интеллекта, который не развит совсем.

3. Явный язычник. Отрицая сионизм и иудаизм, творит себе кумира, которого называет «Колбаса». Сначала он этой загадочной Колбасе молится, потом — со священным трепетом пожирает.

4. Постоянно имеет при себе оружие массового поражения, называемое авторами «Чужая ментальность». Пускает свое оружие в ход при первой возможности с единственной целью — навредить израильскому обществу.

5. Немыт, небрит, волосат, нецивилизован. Дурно пахнет.

6. Часто вместо кожного и волосяного покрова имеет покров спортивнокостюмный «Адидас». В этом случае задние конечности роговеют и ступни превращаются в домашние тапочки.

7. Психически ненормален: страдает манией величия (хочет работать по специальности), раздвоением личности (подметая улицу, все еще считает себя профессором или высококвалифицированным специалистом), манией преследования (когда его бьют молотком по голове, не понимает, что это — отеческая ласка правительства) и крайней неблагодарностью (не любит своих родителей и благодетелей — М.Каганскую, Н.Гутину и т. д.). Туп, а потому не может оценить художественной мощи (М.Гробмана) и поэтической силы (М.Генделева).

Окончательный диагноз: практически безнадежен».

Это, конечно, не Зощенко и не Жванецкий. Но это ведь не литература, а документ. Документ времени и ощущения времени. Можно оспаривать факты, можно говорить о преувеличениях. Однако настроение, переживание факта в данном случае важнее, чем факт. Так думают, так чувствуют многие, и это, может быть, — главная проблема абсорбции. Нам еще придется к ней возвращаться.

В Израиле есть, не только юг, но и север. Север — это Голанские высоты, куда я отправился в середине сентября.

Голаны — горный массив, который нависает над Верхней Галилеей и который до июня 1967 года принадлежал Сирии. Пользуясь выгодами расположения Голан, сирийцы на протяжении 1949–1967 годов неоднократно (400 раз, по данным израильтян) обстреливали территорию Израиля. В результате погибло 140 человек. В июне 1967 года израильтяне разгромили Сирию и захватили большую часть Голан. Началось быстрое обустройство пустующих земель. В октябре 1973 года сирийцы пытались вернуть Голаны. Но были вновь разбиты, потеряв на поле боя 1200 танков из 1500, которые у них были. 14 декабря 1981 года по инициативе М.Бегина кнессет (63 голоса за, 21 — против) распространил законы, юрисдикцию и исполнительную власть Израиля на Голанские высоты. Там создано более 30 еврейских поселений, в которых живет около 14000 человек. Сельское хозяйство ориентировано на садоводство (прекрасные яблоки!) и виноградарство (вина «Ярмук» не хуже французских). Три десятка промышленных предприятий.

Меня принимали в административном центре Голан городе Кацрине. Тамошние «русские» в основном из бывшей нашей Средней Азии. «Караванов» не видел. Добротные дома. Сады. Мангалы во дворе. Восточное гостеприимство, помноженное на гостеприимство русское. Главная тема разговора — что делать, если Голаны отдадут Сирии. Общее мнение — не отдавать.

Возвращаясь из Кацрина, заехал на ферму, где разводят крокодилов. Дали подержать маленького крокодильчика. Но только очень просили называть здешних крокодилов аллигаторами. Почему — я так и не понял.

И последний участок на географической карте сентября. Недалеко от Хайфы, в горах «Маленькой Швейцарии» расположился поселок Эйн-Ход — вроде нашего Переделкино, но не для писателей, а для художников. Землю выделили в 1953 году, и теперь в этом оазисе творчества осели 200 художников. Никакой типовой застройки. Каждый дом — тоже «художество». В каждом доме — мастерская. Несколько общих галерей. Все утопает в южной зелени. Можно бродить целый день, попадая из одного стиля в другой, из одной манеры — в другую. Что я и делал с удовольствием.

В Эйн-Ходе подружился с Женей Абезгаузом. Ленинградец. В рамки соцреализма никак не вмещался, бунтовал, в 1977 году пробился на историческую Родину. Много пишет, много выставляется. «Просто» — хороший человек. Гостей любит. И гости любят его. И баня у него хорошая. Главный банщик — «наш» же доктор забыл каких наук Миша Таратута. Он, правда, предпочитал проходиться вениками по дамским спинам, но и нам оставалось. Женя изобрел чудесный напиток. «Баркановка» называется. Ее пьешь и одновременно ею же закусываешь. Экономно.

Дипломатический комментарий к географии. Послу надлежит встречаться и беседовать с «элитой». И радовать «элитной» информацией свое начальство. Чем чаще бываешь у президента или премьера, тем лучше. И я старался. Но для понимания глубинных процессов, происходящих в «стране пребывания», для прощупывания пульса политической жизни баня у Абезгауза, встречи с мэрами и жителями «провинциальных» городков, посещение киббуцев часто давали больше, чем разговоры в столице.

Очередное интервью. «Новости недели».

— Александр Евгеньевич, что оказалось для Вас самым трудным на дипломатической стезе?

— Самое трудное, пожалуй, быть на официальных процедурах и делать умное лицо. И еще одно «самое трудное» — понимать, что ты не в состоянии помочь людям, которые пишут душераздирающие письма с разными просьбами. Тут и жилье, и работа, и злоупотребления со стороны мелких и средних чиновников, и многое другое.

— А как Вы относитесь к результатам абсорбции в целом?

— В целом? В целом я, во-первых, не люблю слово «абсорбция». Как будто люди служат материалом для каких-то химических опытов. А, во-вторых, я считаю, что Израиль совершил исторический подвиг, приняв за четыре десятка лет на малюсенькой и далеко не всегда комфортной территории миллионы репатриантов и — опять же «в целом» — обеспечив большинству из них вполне сносное существование. А далее следует большое «аваль» («но» на иврите. — А.Б.). Достоевский научил нас, кажется, считать людей не на миллионы, не на десятки даже, а на единицы. Так вот с этой точки зрения, с точки зрения каждой «абсорбируемой» единицы, — а таких единиц могут быть тысячи — процесс абсорбции сопровождается и драмами, и трагедиями…

— А теперь — что Вы больше всего любите делать в качестве дипломата?

— Наверное, встречаться и беседовать с людьми. Самыми разными. Скажем так: от Шауля Айзенберга (один из самых богатых людей Израиля. — А. Б.) до бывшего скрипача Московского филармонического оркестра, который теперь солирует на тротуаре Дизенгофа. Стремлюсь бывать в разных городах, в киббуцах. И меньше ходить по предприятиям и лабораториям — для неспециалиста машины и приборы везде одинаковы, — а больше говорить с людьми, которые там работают. Говорить «за жизнь». Можно, например, каждый день читать о «караванах», сопоставлять доводы их сторонников и их противников. Но надо побывать в караване, когда на улице +30,°, а внутри нет «мазгана» (кондиционер на иврите. — А.Б.). Многое становится понятнее…

Часто вечерами сижу на углу Фришман и Дизенгоф, пью чай или кофе, смотрю по сторонам. Любопытные, неожиданные встречи происходят…

В общем, чтобы хорошо слышать пульс «страны пребывания», такие встречи, такие беседы дают послу гораздо больше, чем статистические справочники, газеты и официальные разговоры.

— Вы читаете художественную литературу? Слушаете музыку? Ходите в театры?

— К сожалению, читаю мало, гораздо меньше, чем в Москве. В Москве я «руководил» только самим собой и поэтому тратил минимум времени на организационно-хозяйственно-протокольные дела. А здесь такие дела съедают почти весь рабочий день. Это — первое. И второе. Я вынужден заполнять брешь в своем образовании — изучать историю евреев, еврейскую философию. Чтобы понять психологию, менталитет англичанина или, скажем, француза, вовсе не обязательно штудировать Библию, изучать труды Ансельма Кентерберийского или Абеляра. Но невозможно понять историю евреев, уникальную выживаемость еврейской диаспоры, многие существенные особенности нынешнего Израиля, не знакомясь с Торой, с комментариями к ней. Сегодня у меня на столе «Агада» (сказания, притчи, изречения Талмуда и мидрашей), Э.Урбах «Мудрецы Талмуда», роман Ле Поррье «Врач из Кордовы» (о Маймониде). И еще здоровенный том «Дни трепета» — о праздниках Рош ха-Шана и Йом Кипур. Хочется ведь не просто знать, что есть такие-то обряды и молитвы. Хочется понять, почему они именно таковы.

Так что с художественной литературой приходится повременить. А вот от научной периодики пытаюсь не отставать. «Вопросы философии» и «Мировую экономику и международные отношения» получаю регулярно. Но трудно. Нет времени. Хоть убейся!

Музыку мы с Леной Петровной слушаем чаще, чем в Москве. Когда огромные валы океана слов становятся невыносимы, погружаемся в океан звуков…

В Вашем перечне еще значится театр. Тут плохо. Только «Гешер». Все упирается в язык.

— Но Вы же учите иврит! Или по-другому — Вы учите иврит?

— Учу. Но Казакова из меня не вышло. Занимаюсь не систематически. Отдельные слова. Отдельные выражения. Почти без грамматики. Главное — язык очень нравится и надежда не потеряна.

— А журналистику бросили совсем?

— Практически — да. Хотя это «да» несколько условно. Я в основном занимаюсь тем, чем и занимался: политическим анализом. Но если раньше я излагал его результаты на страницах газеты для 10 миллионов, то теперь пишу в жанре служебных бумаг — только для 10–15 человек. И по понятным причинам изменились источники, вырос удельный вес деловых, практических рекомендаций.

Конечно же, тянет к газетным полосам. Вопрос — о чем писать. Я был универсалом. Писал обо всем, что было интересно читателям и мне. Предположим, я напишу о ситуации в ЮАР или в Грузии. Наверное будет странно: «Чего это Бовин, сидя в Тель-Авиве, занимается проблематикой Африки или Кавказа? Делать ему нечего!» Было бы логично писать о проблемах Израиля, российско-израильских отношений, Ближнего Востока. Но я боюсь, что, будучи послом, не смогу пройти по этому полю, не подорвавшись ни на одной из многочисленных мин. Лучше набраться «совланута» и помолчать.

Остаются очерки. Но не хочу писать «Текут мутные воды Иордана» и не могу, не умею писать «Тьма, пришедшая со стороны Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город…» Вот и все дела. Как говорится, «вокруг шешнадцать».

— Трудная у Вас жизнь…

— Да нет, не трудная. Сложная, скорее, хлопотливая. Трудная у тех, кто сейчас в России. Там моя боль, моя душа, моя жизнь. Сначала я — человек, потом — русский, потом — россиянин и только потом — «шагрир шель Русия» (российский посол).

В первой неподцензурной книге, вышедшей еще в Советском Союзе, я писал, если мне не изменяет память, примерно так: о новой стране можно будет говорить лишь тогда, когда людей, приезжающих к нам, будет больше, чем людей, уезжающих от нас. Критерий суровый. Но я все же надеюсь, что внук мой Макар Сергеевич, которому сейчас три с половиной, доживет до того времени. Как и до полного, справедливого урегулирования на Ближнем Востоке. Когда из Иерусалима можно будет попасть в Дамаск или Багдад так же свободно, как сегодня в Москву или Нью-Йорк».

Вопросы задавала Ирина Юрьева. Разумеется, из России и, что не разумеется, русская без кавычек. Дочь представителя российской Торгово-промышленной палаты Юрия Ахрименко. Умное, очень самостоятельное создание. «Продвинутое», как теперь говорят.[17]

Новый год встречал в Иерусалиме в милой компании артистов, работавших на съемках «Мастера и Маргариты», — А.А.Вертинская (Маргарита), М.А.Ульянов (Пилат), В.И.Гафт (Воланд), Л.К.Щуров (Матвей), В.А.Шалевич (первосвященник). Было весело, интересно и даже прохладно. К сожалению, по причине каких-то внутрикиношных интриг, которые продолжаются и в 1999 году, фильм так и не появился на экранах.