8. С.В. Киссин — В. Ф. Ходасевичу

8. С.В. Киссин — В. Ф. Ходасевичу

Владя! Очень жду от тебя писем. Когда ты приедешь? Что делаешь? Пишешь ли? Продолжай писать пашквиль. Романа писать не буду по причинам не только внешним, то есть не только потому что писать не могу. Не могу, ибо не должен. Очень думал о Достоевском. Это привело меня к мыслям, из прежних моих вытекающим, намечавшимся, когда я ругал Мережковских, но очень резко отличающимся от многого, что я говорил в последнее время. Может быть, не сумею даже в разговоре формулировать, так как уже сделал это совершенно удовлетворительно, разговаривая с Боричевским. С Белым, Мережковскими, Достоевским порываю окончательно. Лично ни с тем, ни с другим, ни с третьим. Относительно третьего тоже лично. Поймешь? Что с Белым? Он мне все же дорог, хотя не нужен. В ненависти к ненависти клянусь на мече. Торжественность комическая только по форме. Что нового? Устроился ты в газете? Лида плохо слышала тебя по телефону: б<ыть> м<ожет>, оттого я многого не знаю. Лида кланяется. Приезжай[90]. Пиши об экзаменах и обо всем.

Твой Муни.

Относительно Мережковского — природный шулер. Не может не передергивать, ибо «как же иначе». Городецкому принадлежит только импрессионистическая эта формула[91]. А применяется давно, многими. Только всмотрись. Ох уж эти аксиомы! Если Мережковского уличают: «Зачем карта рукав совал?» Отвечает: «Что же мне ее в нос сунуть?»[92] По-своему прав, ибо шулер природный.