Глава тридцать вторая  Конец Хуашань

Глава тридцать вторая  Конец Хуашань

Из Шптсбурга в Сан-Франциско Сайхун добрался на поезде. Потом он сел на принадлежавший компании «Америкэн Президент Лайн» пароход «Президент Вильсон» и пересек Тихий океан. Корабль быстро миновал Гавайи, японский порт Йокогама и достиг Гонконга. Дальше был катер до Гуандуна, затем снова разные поезда, сначала по провинции Цзяньси, дальше через города Ханчжоу и Сянь – сотни километров вглубь страны. Чтобы достигнуть подножия Хуашань, ему пришлось проехать по железной дороге почти всю провинцию Шаньси. Была весна 1954 года. Путешествие оказалось долгим и нелегким.

За месяц дорожных скитаний Сайхун находил себе всевозможные оправдания. Во-первых, он снова увидит Хуашань. Сможет помолиться во всех древних святых местах. Уберется из Америки. Может быть, спасет несколько священных книг, найдет в каком-нибудь забытом манускрипте секрет. Для него было бы свойственно возвратиться не из-за личных привязанностей. Сайхун напомнил себе о верности и долге. Он надеялся, что возвращается не ради своей сентиментальности, ностальгии или любви к прошлому – такие переменные не должны были входить в уравнение отношений между учителем и учеником.

Ему потребовалось более четырех недель, чтобы преодолеть расстояние между Питтсбургом и железнодорожной станцией в Хуаине. Крохотное здание вокзала выглядело грязным, убогим, полуразрушенным. Безусловно, в сравнении с огромными пассажирскими терминалами на Западе местная станция явно проигрывала: в ней были только будочка кассы и турникет. Вместе с тем это было первое ощутимое свидетельство знакомого места, в котором когда-то начинались и заканчивались многие путешествия Сайхуна. Позади перекосившегося зданьица возвышалась массивная громада Хуашань. Нижние горные хребты были сплошь окутаны облаками, и сама гора выглядела словно плывущий в небе остров.

Настоящие горные скалы, хрустально чистые источники, сосны, которые вдохновенно устремились ввысь, – впервые его глазам открылось то, о чем он так долго мечтал в заокеанской стране. Здесь не было войны между иммигрантами, мыслей о семейной жизни и полуночных побоищ со всяким хулиганьем, – только камни, вода, деревья и солнечный свет.

Добравшись до вершины Хуашань, Сайхун с тяжелым сердцем заметил, что сама гора изменилась. Теперь здесь было гораздо меньше монахов; никто из даосов уже не стоял на страже монастырских ворот, некому было обрабатывать поля и присматривать за алтарями. Жуткое опустошение царило на горных склонах, в заброшенных павильонах и постройках не было ни души. Легендарные следы от копыт буйвола Лао-цзы оказались стерты. Всего лишь Два месяца назад солдаты регулярной армии вторглись на Хуашань, запретив отправление любых церемоний, опустошив храмы и разогнав монахов. Перед лицом политической власти, а лучше сказать, под дулами ружей Хуашань оказалася не такой неприступной.

Опустевшие храмы постепенно начали разваливаться без заботы и ухода; некоторые строения стали жертвой вандалов. Залы, в которых еще недавно курились сандаловые благовония, теперь провонялись мочой. На залитых кровью алтарях валялись увядшие подношения цветов и фруктов. Статуи богов были либо разбиты, либо прострелены – либо украдены. Стены, которые ранее слышали только священные гимны, теперь были испещрены непристойностями. Храм Бессмертного Лю Дунбиня – маленькое кирпичное строение с колоннами у входа – стоял, зияя провалом выбитых дверей. Самой статуи святого с мраморным ликом и царским шелковым одеянием уже не было внутри. Скульптурно оформленные карнизы оказались разрушенными; позолоченные фигурки с одеждами из золота и жемчуга стали добычей расхитителей. Священные в своей безвестности каменные изображения горных богов попали в каталоги музейных редкостей.

Сайхун наткнулся на обрывок листовки с текстом политического обличительного опуса против религии. Листовка призывала всех присоединиться к славной революции. Пол был завален обломками сундуков и ящиков. Во дворе громоздились кучи ломаного дерева – все, что осталось от утвари.

Если бы Сайхун лично не приехал в Хуашань, он никогда не поверил бы в то, что столь редкое, необыкновенное святилище угасало, почти не замеченное остальным миром. Для него Хуашань был почти утопией, сказкой. И каким потрясением было осознавать, что людское воинство смогло промаршировать прямо на небеса, превратив их в нечто совсем земное и уязвимое – просто крохотный клочок истории, который будут скрывать мелкие чиновники-бюрократы, о котором никогда больше не услышат новые ученики!

Сайхун преодолел Пик Нефритовой Девы, пробираясь через последний узкий каньон к храму своего учителя. Вот и ворота храмового комплекса; но отчего они так странно распахнуты? Сайхун вошел в замусоренный дворик. Посреди двора лежала перевернутая бронзовая жаровня. Он заметил несколько пар обуви: сандалии привлекли его внимание своим странным видом. Сайхун подошел поближе и поднял одну сандалию, чтобы разглядеть получше. Внутри оказались куски бумаги, покрытые письменами. Солдаты разорвали священные тексты в клочья, набили обрывками обувь и заставили монахов ступать по самым почитаемым словам.

Сайхун поспешно взбежал по лестнице, ведущей ко входу в главный зал храма. Он надеялся, что по крайней мере учитель избежал расправы. У Великого Мастера было много необычных умений, но способность противостоять пулям туда явно не входила. Оказавшись внутри разоренного здания, он громко окликнул по имени своего учителя, не обращая внимания на разрушения, которые постигли памятные с детства святые места. Через мгновение он с облегчением увидел, как навстречу ему тихо вышел Великий Мастер. Рядом с учителем возникли фигуры двух верных служек.

Мастер выглядел таким же несгибаемым. Его серебристые волосы были, как всегда, безупречно уложены, лицо хранило выражение спокойствия и достоинства. Он молча и неотрывно смотрел на Сайхуна, и свет отблескивал в его зрачках. Волосы у обоих служек уже начали седеть, а лица выглядели бледными и взволнованными.

– Я вернулся, Учитель, – произнес Сайхун, преклонив колени на каменном полу. Потом он указал на привезенные подарки, но учитель лишь равнодушно посмотрел на подношения.

– В этом больше нет нужды, – старый учитель грациозно махнул своим длинным рукавом, – мир изменился.

– Вы не ранены? – Сайхун немного пошевелился: много лет уже ему не приходилось стоять на коленях.

– Не беспокойся, – по лицу Великого Мастера скользнула отважная улыбка. – Я был свидетелем того, как гибли династии и целые народы.

– Сейчас дело другое. Это путь жизни. Это даосизм, – нахмурился Сайхун.

– Всему свое время. Потом нужно отойти в сторону, чтобы уступить дорогу следующей стадии. Дао неутомимо в своем созидании. Круг продолжается, и противостоять этому невозможно.

Сайхун поднялся на ноги и поприветствовал всех. Разглядывая их традиционный наряд даосских монахов, он ощутил свой разительный контраст с ними: одет по-западному, с коротко остриженными волосами, в теннисных туфлях. Учитель тут же почувствовал мысли своего ученика.

– Даже ты изменился, – заметил Великий Мастер.

– Но только не внутри, – с чувством произнес Сайхун.

– Внутри? – переспросил Великий Мастер, впервые за это время искренне улыбнувшись. – Тебе еще предстоит объяснить мне это.

Сайхун ничего не ответил.

– Если изменяется Дао, то изменяешься и ты, – продолжил учитель. – Согласись с этим. Я всегда говорил тебе: твоя судьба поведет тебя по многим дальним дорогам.

– Мне хотелось вернуться сюда, – даже несмотря на царившую вокруг разруху Сайхун чувствовал радость от встречи с тем, кто воспитывал его, кто воплощал в себе практически безупречную мудрость.

– Здесь больше нет Дао. Даосизм мертв. Услышав это, Сайхун в изумлении застыл.

– Дао вечно. – Великий Мастер бесстрастно глядел на своего ученика. – Но тот даосизм, который исповедовал я, нынче разрушен. Они запретили мне даже медитировать; больше всего им хотелось бы, чтобы я умер. Но я не уйду так просто. Если же я умру, – что ж, значит, таков мой путь. У меня всегда остается эта возможность.

– Но разве духовности пришел конец? – спросил Сайхун.

– В моем понимании, да, – ответил старый учитель. – Но Дао продолжает свой путь. Именно этим путем тебе предстоит следовать.

С этими словами Великий Мастер развернулся. Оба служки автоматически последовали за своим господином. Сайхуну показалось, что старик всегда отворачивался, когда собирался уходить; но сейчас на мгновение Сайхун почувствовал какую-то симпатию к этой странной привычке. Судя по всему, учитель чувствовал себя достаточно неплохо, если продолжал следовать своим старым привычкам. Кроме того, этот жест свидетельствовал и о молчаливом одобрении: Великий Мастер знал, что Сайхун самостоятельно позаботится о том, чтобы собрать вещи.

– Иди вместе со своими братьями, – бросил Великий Мастер уже у дверей. – Подготовьтесь к нашему отъезду.

Сайхун развернулся к Туману В Ущелье и Журчанию Чистой Воды, и все трое церемонно поклонились друг другу. Но как только дверь за Великим Мастером закрылась, оба служки широко улыбнулись и тепло поприветствовали своего младшего брата-монаха. Сайхун смотрел на них с удивлением – ему всегда казалось, что служки смеялись всякий раз, когда видели его.

– Ну как там, в Америке? – взволнованно спросил Журчание Чистой Воды. – Это правда, что улицы там вымощены золотом и что все жители там богатые и радостные?

– Да, правда ли это? – переспросил Туман В Ущелье. – Правда, я слышал, что некоторые жители Запада весьма кровожадны: говорят, что у них есть лисьи хвосты и они поедают своих детенышей!

Опешив, Сайхун взглянул на своих старших братьев. Когда-то они были его наставниками, а он был наивным мальчиком. Теперь все наоборот. Что же рассказать им? Как он мог поведать о том, что жил в стране, где едва терпят людей с желтой кожей, где есть районы такие же бедные, как и в Китае?

– Не совсем так, братья, – мягко сказал Сайхун. – Золото на улицах там не валяется. Все так же, как у нас. Богатые и бедные есть везде, в этом смысле Соединенные Штаты ничем не отличаются.

Служки приняли сконфуженный вид. Тут Сайхун понял: да они же никогда не видели документальных кинофильмов, не слышали радио и не читали газет! Они были настоящими отшельниками, невинными и чистыми. Рядом с ними он чувствовал себя грязным – правда, нисколько не сожалея об этом. Он понимал, что мир все же лучше увидеть, даже если потом придется отмываться. Подобная святая простота, пожалуй, вызвала бы в нем чувство неуверенности в себе.

– Я расскажу вам о своих впечатлениях, – сказал Сайхун, – но я проделал большой путь, да еще целый день карабкался на эту гору.

Журчание Чистой Воды поднял на него умоляющие глаза:

– Разве мы хоть раз видели тебя не голодным?

– Возвращение всегда вызывает старые добрые чувства, – пошутил Сайхун.

– Пойдем, Маленькая, Бабочка, – сказал Туман В Ущелье. – Мы оставили в печке немного горячего хлеба.

Перекусив вместе со служками, Сайхун отправился к Великому Мастеру, чтобы оценить объем предстоящей работы. Он зашел в крохотную, непритязательную с виду келью. Свет отражался от побеленных известкой стен и падал на запыленный, выложенный плитками пол. Единственной мебелью, которую пощадили солдаты, был помост для медитаций и стол. Видно, оба предмета были слишком громоздкими, чтобы тащить их с горы вниз. Сейчас им тоже придется оставить эту утварь; в дорогу нужно взять лишь кое-какую мелочь из личного обихода. Великий Мастер указал ему на несколько вещей, книги, кое-какую одежду, молитвенный коврик и резную деревянную статуэтку его личного божества – вот и все, что он хотел взять с собой.

Покинув келью мастера, Сайхун решил пройтись вниз по отрогу, чтобы посмотреть, пережила ли вторжение его хижина для медитаций. Маленький белый домик все еще стоял на скалистом выступе. Сайхун вошел внутрь, поднял и поставил перевернутый стол, потом сел на холодной кирпичной кровати. Под ногами хрустела грязь и пыль, нанесенная ветром. По углам кучками гнездились жухлые, мертвые листья. Все было тихо; сюда не доносился даже шепот ветра.

Смириться с безликой кончиной Хуашань оказалось невероятно трудно. Сайхун посмотрел на храм, где когда-то он возносил богам свои молитвы. Потом заглянул внутрь себя, на этот раз не прикрываясь формальностью молитвенного коврика и пирамидальной позой для медитации. Если бы он мог противопоставить свою силу и мощь солдатам, не пришлось бы ему сейчас испытывать это жуткое отчуждение. Теперь даже поражение казалось лучше немой необходимости смириться с обстоятельствами. Во всяком случае, это было бы личным делом, более приемлемым с точки зрения извечного порядка, когда люди самостоятельно приносили на гору провизию, мастера своими руками изготавливали разную утварь, а живопись, поэзия, пение и каллиграфия были сугубо индивидуальными занятиями. Тогда даже на дуэли сражались вполне конкретные противники, которых представляли друг другу.

Но поглотившая Хуашань современность была совершенно безликой. 

День, на который был назначен отъезд, выдался холодным и ясным. Снег лежал пятнами, и крохотные ледяные кристаллики сверкали в голубоватых тенях деревьев. В бледном небе ровно и сильно дул ветер; далекие изломы рек терялись в зябкой дымке. Четверо путников спокойно миновали стены монастыря. Великий Мастер отправился в дорогу в паланкине, который несли носильщики. Его ученики вышагивали самостоятельно. Никто не вышел попрощаться с ними; некому было запереть разбитые храмовые ворота.

Сайхун и служки несли на спинах вещмешки с одеждой и кое-какими пожитками. Но главной проблемой для них был деревянный сундук Великого Мастера. Сайхун и Журчание Чистой Воды подвесили сундук к шесту и несли его вдвоем. Но это мало помогало: ведь спускаться с Хуашань значило спускаться с почти вертикальных гранитных башен.

– Иди первым, – сказал Сайхун своему товарищу, и Журчание Чистой Воды, перебирая руками по ржавой цепи, начал постепенно опускаться вниз.

– Я добрался до следующего куска, – немного погодя крикнул Журчание Чистой Воды. Сайхун начал понемногу опускать сундук на канате. Сундук то и дело гулко стукался о камни; канат резал ладони. Сайхун подумал о дядюшке Пуне: вот бы старик оказался здесь! Он бы хорошо перевязал сундук канатами. С каждой секундой груз становился все тяжелее. Под его весом руки и плечи начали гореть от боли. Он взглянул вверх, отчаянно мигая, чтобы смахнуть капли пота с ресниц, и увидел лишь голубое небо над головой.

– Я держу его!

Канат неожиданно ослаб, и Сайхун с облегчением привалился спиной к валуну. Потом он оглянулся на своего учителя, темный профиль которого неподвижно застыл в паланкине. Туман В Ущелье, который стоял рядом с носильщиками, крикнул Сайхуну, чтобы тот побыстрее спускался.

Получше закрепив вещмешок за спиной, Сайхун повис на цепи и начал опускаться. Он подбирался к сундуку, который казался крохотным пятном внизу. Следующим должен был спускаться Туман В Ущелье; потом дошла очередь до Великого Мастера в паланкине. Даже если старый учитель и боялся повиснуть над бездной на канатах, он не подал и виду. Сайхун с волнением наблюдал, как хрупкое деревянное сооружение с учителем внутри опустили на первый горный уступ. Эту процедуру предстояло повторить еще не раз, прежде чем путники достигнут более безопасных высот.

Скользкие наросты льда делали дорогу еще более опасной. И носильщики, и сам Сайхун вынуждены были хвататься за любое деревце, за любой кустик. Иногда, чтобы не свалиться в ущелье, им приходилось привязывать себя цепями и железными крючками.

К полудню они добрались до павильонов, где в свое время останавливались паломники, чтобы перекусить и попить чаю. На полпути вниз они остановились в одном из таких мест, чтобы носильщики смогли передохнуть. Вместе с Сайхуном Великий Мастер подошел к краю горной террасы. Внизу шумела река, которая брала свое начало в снегах Южного Пика.

– Дао похоже на эту реку, – Великий Мастер взмахнул рукой, указывая на пенистые буруны. – Но не думай, что следовать Дао – значит просто плыть по течению.

Он сильнее вытянул руку в направлении реки. Со дна речного русла поднимались валуны, которые не одно столетие преграждали путь воде. Горный поток преодолевал препятствия и с шумом стремился дальше вниз.

– Что если бы тут не было камней? – продолжил Великий Мастер. – Тогда течение реки изменилось бы. А если бы мы набросали туда еще больше камней? Течение снова изменилось бы. Иногда мы можем изменить течение событий, просто удаляя препятствия или устанавливая их. Иногда же, сталкиваясь с препятствиями, мы вынуждены обтекать их, приспосабливаться к ним.

 Великий Мастер снова вытянул руку, на этот раз он коснулся Сайхуна.

Учитель благословил ученика, Сайхун на мгновение посмотрел на человека, которого он любил больше всего на свете. На мгновение он заметил, что, как обычно, несокрушимый учитель улыбается ему, благословляя на дальнейший путь. То был последний раз, когда они стояли вместе на склонах Хуашань. 

Они стояли на вокзале в ожидании поезда. За все это время учитель ни разу не обернулся, чтобы посмотреть на Хуашань. Наконец они взобрались в вагон. Поезд был переполнен галдящими крестьянами, домашней живностью и грубыми кондукторами. Учитель неизменно хранил молчание. Монахи отправились в Пекин. Из-за плохой системы железнодорожных сообщений это путешествие обещало продлиться не один день. Если в горах царил холод, то на равнине как раз начало теплеть. На деревьях появились первые листочки; крестьяне уже вовсю работали, обрабатывая свои наделы. Поля вокруг Пекина были скудными, как и выращиваемый на них урожай. Все это было результатом войны. Некоторые здания все еще лежали в развалинах, воронки от бомб превратились в пруды, где теперь жила рыба. Приблизительно за пятьдесят миль от столицы путешественники сошли на небольшой станции. Их встречал старик в очках и несколько слуг.

– Учитель! Учитель! Как я рад встрече с вами! – взволнованно воскликнул худосочный старик.

– Дело не совсем в этом, мой старый друг. Ты просто проявляешь определенное гостеприимство, – ответил Великий Мастер.

Господин Чэнь был вполне обеспеченным ученым. В свое время он работал профессором в Нанкинском университете. Чэнь уже много лет был поклонником Великого Мастера. Удалившийся от дел ученый сохранил небольшую виллу в предместье Пекина и до того времени ему удавалось сохранять как свою собственность, так и слуг. Просторный особняк представлял собой классическое жилище ученого: он был ориентирован на юг и окружен садом ‹. высоким забором. Резные карнизы и остроконечные черепичные крыши Придавали дому изящество; бросались в глаза и тщательно ухоженные деревья, и клумбы с цветами. Хозяин провел монахов в домик для гостей, расположенный сразу за беседкой, рядом с огромным зеркалом пруда. Чэнь предложил Великому Мастеру оставаться здесь столько, сколько тот пожелает.

Начали сгущаться тучи. Вскоре небо приобрело свинцово-серый цвет. Ненастье заволокло небосвод, полностью закрыв солнце. В павильонах загулял северный ветер, сердито размахивая едва зазеленевшими космами плакучих ив. Ручейки и пруды в имении вскипели от ненастной ряби.

Следующий порыв ветра принес с собой несколько тяжелых капель. Великий Мастер и два служки шли по закрытой садовой тропинке, и одежды их развевались, словно флаги на горной вершине. Невзирая на тяжелый сундук, Сайхун постарался поплотнее запахнуть пальто. Неожиданный ледяной холод заставил его лицо побледнеть. В домике для гостей было так же холодно, как в Хуашань, хотя внутри жилище оказалось более ярко украшенным. Гипсовые стены бледно-лавандового оттенка; решетчатые окна из сандалового дерева, которые создают теплый акцент жилья. Комната была обставлена тяжелой резной мебелью красного дерева. Интерьер украшали картины с изображением пионов – собственное творение хозяина. Сайхун и Журчание Чистой Воды опустили сундук Великого Мастера на толстый ковер. Теперь этот сундук был единственным напоминанием о жизни в любимом горном храме.

Понемногу дождь перешел в ливень. Капли воды, стекавшие по карнизам снаружи, скоро превратились в непрерывные струи, а стук капель по крыше сменился барабанным гулом. Садовые растения не перенесли такое издевательство природы. Первые листки и зеленые почки осыпались на землю и потерянно кружились в черных мутных лужах.

Сайхун вышел в портик, чтобы понаблюдать за стеной дождя. Падающие капли секли воздух мириадами сверкающих клинков. Учителя говорили Сайхуну, что вода всегда чистая. Она смывает зло, а зло не может преодолеть струящийся водный поток. Вода омывает тело, питает его. В этих переплетениях струй живут бесконечные каллиграфические удары, из которых мудрый может многое почерпнуть.

Потом он вернулся обратно в дом и увидел, что мастер также смотрит в сад. Мутный свет, пробивающийся через переплеты рамы, отбрасывал на лицо учителя причудливые тени.

– Все кончено, – тихо пробормотал учитель. – Те времена больше никогда не вернутся.

– Да, больше не встретить такого очарования, – согласился Сайхун и тоже развернулся к окну.

– Очарования? – эхом повторил Великий Мастер. – Нет, в этом мире больше нет места магии.

– Но почему магия исчезла с этой земли? – подумал вслух Сайхун.

– Безусловно, только из-за человеческой глупости. Люди повсеместно стремятся настроить побольше домов и высоких зданий. Через просторы дикой природы они тянут мили электрических проводов, а в теле земли роют ненужные тоннели. Самолеты загрязняют небо, океаны задыхаются от отходов. Куда спешит человек? Ведь мы лишь удушаем землю. Неужели люди думают, что единственная польза от этой планеты состоит в том, чтобы эксплуатировать ее ресурсы? Если бы они понимали идею пустоты и непостоянства, то заметили бы, что девственная сила дикой природы также поддерживает их существование.

Человек был создан в гармонии с природой. В лесах и горах существуют десять тысяч сил, которые могут поддержать человека в любой момент. Шепот вечности вполне доступен слуху. Природа подпитывает нас всеми пятью элементами. Вода, дерево, огонь, земля и металл вращаются на своих собственных орбитах. Мы черпаем свою силу, настраивая себя на каждый из этих элементов.

Но люди считают, что дерево годится лишь для строительства и разведения огня; огонь используется для приведения в движение машин. Земля в понимании человека годится лишь для того, чтобы опустошать ее богатые кладовые. Металл служит для изготовления орудий разрушения, а вода принимает отходы жизнедеятельности. Люди считают, что существует лишь то, что они видят. Они воспринимают как питание лишь то, что покупается в магазинах. Они полагают, что настраивать себя можно лишь с помощью амбиций, жадности или эгоизма. Они прославляют свое ничтожество; но если бы они хотя бы на мгновение остановились и задумались, то поняли бы, что именно этот мир поддерживает их. Когда их час нагрянет, мир безжалостно поглотит их. Из всех существ на этой планете лишь человек наделен способностью размышлять. Животные идут по жизни, даже не отделяясь от своей природной судьбы. Они живут своими инстинктами.

Человеческим существам стоило бы использовать свой разум для того, чтобы с его помощью отвернуться от своей инстинктивной похоти и жадности, обратив лицо к солнцу святости и свету божественности. И когда появится яркий Путь, человек должен испытать почтение. Но вместо этого человек использует собственную хитрость для восхваления собственных чувств и поддержания своей жадности. Под лучами священного сияния они жмурятся я стараются держаться в тени.

Великий Мастер повернулся к Сайхуну.

– Это последний урок, который ты получил в Китае, – сказал учитель. Сайхун торжественно кивнул в ответ.

– Важно понять, каким образом справляться со своей жизнью. Даосы понимают жизнь определенным образом. Мы развили нашу философию в подход к жизни; но эта философия не всегда работает в условиях другой культуры.

– Запад совсем не похож на Китай.

– Я знаю. Когда ты находишься на Западе, старайся понять его. Не старайся просто остаться китайцем. Смешивайся с другой культурой. Понимай ее. Каждая культура действует. Когда ты окажешься в ее лоне, старайся делать все так, как принято там.

– Зачем все усложнять? – продолжил Великий Мастер. – Инь и Ян, десять тысяч предметов обозначают разделение. Разделение подразумевает дискриминацию. Дискриминация означает разногласие. Ты не должен стремиться только к положительному. В жизни ты должен также воспринимать и отрицательное. Те, кто не воспринимает обе стороны, становятся злыми. Жизнь – это колебание между добром и злом. Пусть себе колеблется. В ней есть созидание и разрушение, плохое и хорошее. Жизнь будет течь своим лутем. Постарайся смешаться с ней. Оставайся простым.

– Но как мне сделать это?

– Я знаю, как ты живешь, – произнес учитель с легкой укоризной в голосе. – Но несмотря на то, что ты должен смешиваться, ты также должен помнить и то, кто ты внутри. Ищи свою судьбу. Больше никаких тебе утешений не будет. Человек должен сам предсказывать собственную судьбу. Это сугубо индивидуально. Кто сказал, что единственный способ познать Дао – это сидеть на горной вершине? Дао – это изменение. Каждый день рождаются люди. Каждый день они умирают. Если бы люди не умирали, ничто не изменялось бы. Меняется именно человек, потому-то он и считает, что в этом смысл прогресса. Прошлое, настоящее и будущее сосуществуют вместе. Движение по жизни – это естественно. Вопрос только в том, где твое место в этом движении?

– Если бы я только знал…

– Я не скажу тебе. Я – не ты. Твой бог живет внутри тебя. Твой бог – это твоя сущность. Вот где источник твоей судьбы.

– Но я уже не имею доступа к учениям вашей секты.

– Ты боишься. Это – шаг назад. Если ты станешь поддаваться страху, то станешь одним из простых людей, которые не понимают Дао. Ненависть и злость зарождаются из страха. К простым людям, которые связаны подобными проявлениями чувств, просветление приходит лишь в момент смерти. Вот когда их глаза и рты широко раскрываются от удивления! Они переполняются желанием совершить что-нибудь, но в этот самый момент самоосознания смерть уносит их. Ты не желаешь этого. Ты хочешь достигнуть просветления тогда, когда ты еще можешь действовать на его основе. Отбрось страх. Должна быть вера.

– Но как мне теперь отыскать свое просветление?

– Жизнь – это просто струйка дыма. Она мелькнет и исчезнет, словно искорка. Постарайся поймать как можно больше моментов просветления – маленьких самореализаций, крохотных осознаний себя. Наращивай себя. Дао, как впрочем и просветление, не есть нечто данное раз и навсегда.

Учитель внимательно посмотрел на своего ученика.

– В тебе есть устремленность и желание. Это означает, что ты еще не совершенен. Какая-то тайна управляет тобой.

– Но я не знаю, какая именно.

– Безусловно, не знаешь. Потому она и тайна. Какая ценность была бы в жизни человека, если ее можно было бы свести к обыкновенной дорожной карте? Как человеческое существо, ты обладаешь своими индивидуальными сложностями и загадками. Твое личное изречение-талисман живет внутри тебя. Чтобы самореализоваться, ты должен расшифровать смысл этого изречения. Я знаю: ты чувствуешь себя обманутым. Тебе хочется стать бессмертным. Но это искусство выглядит вполне обыденным в сравнении с гораздо более существенным вопросом: Зачем*. Зачем ты существуешь? Или существуешь ли ты вообще? Если ты сможешь ответить на вопрос о причине твоего существования, тогда найдешь смысл своей жизни. Время, которое ты провел со мной, было лишь временем твоей подготовки. Твоя жизнь – это время, отпущенное для обучения. Духовность и самореализация – вещи совершенно личные. Чтобы добиться реализации, ты должен заниматься всю свою жизнь. Когда же ты обретешь эту самореализацию, береги ее, храни как самое большое сокровище – и прячь от чужого взгляда. Храни его для себя. Как ¦ролько ты разберешься во всем, ты увидишь, что совершенно не важно, будешь ли ты священником или простым официантом: ведь это всего-навсего обличья, маски.

- Но я действительно вижу, что стремление держаться за роли, которые Предлагает разум, может быть самообманом, – произнес Сайхун.! – В какой-то степени, хотя и ограниченной, ты действительно это понимаешь, – согласился Великий Мастер. – Ты отрицаешь жесткую условность этих различных ролей в жизни. Но существует еще одна, окончательная роль, к которой ты продолжаешь тянуться: это твоя сущность. Только тогда, когда ты сможешь оставить позади и эту роль, у тебя появится право сказать: я смог хотя бы одним глазком увидеть Дао.

– Учитель, но вы даже не знаете, что это такое – жить там. Чтобы выжить, я обязан верить в себя.

Сайхун не видел для себя практической возможности жить в США в состоянии полного самоотречения. Напряженность, существовавшая между • упрощением своей сущности и верой в себя, волновала его.

Судя по всему, учитель начал терять терпение. Он резко отвернулся от Сайхуна.

– И что дальше? Мне что, нужно пожалеть тебя?

– Если бы я мог рассчитывать на вашу помощь! Если бы вы только позволили мне вернуться назад, Я уверен, я тут же оставил бы все эти роли у себя за спиной.

– Но это невозможно до тех пор, пока ты не завершил свое задание, – сурово произнес учитель.

– Почему тогда вам и служкам не поехать со мной в Америку? Я бы работал день и ночь, чтобы содержать вас Только, пожалуйста, не оставляйте меня одного.

– Но разве наша связь подвластна расстояниям? – спросил Великий Мастер.

– Я не настолько силен, чтобы познать Дао без дальнейшей помощи учителя. Я прошел лишь десятую толику пути. – Говоря эти слова, Сайхун действительно имел в виду это.

– Я прошел этот путь – и ты пройдешь его, – Великий Мастер повернулся и посмотрел на Сайхуна. В его глазах внезапно мелькнула жестокость, – Неужели ты думаешь, что я собираюсь облегчить тебе путь? Мои учителя никогда не делали мне поблажек. Мне приходилось достигать всего своими собственными силами. У тебя больше нет времени заниматься самоизвинениями. Мир быстро катится к темной стороне, а ты до сих пор привязан к идее своего собственного «я». Иди! Иди, исследуй, познавай мир. Только тогда, когда ты устанешь от этого мира, ты сможешь найти ответ. До этого же момента ты должен стремиться, и страдать, и настойчиво двигаться к цели, как любой другой. Никто, ни один человек не в состоянии пронести другого по Пути. Никто.

Дальше говорить Сайхун не осмелился. Он знал, что отдал бы все, лишь бы ему не пришлось возвращаться обратно в Питтсбург; но с приказами своего учителя он спорить не мог. Сайхун отправился повидаться с ближайшими родственниками. Великий Мастер находился под надзором правительственных чиновников, и слишком долгое пребывание вместе могло вызвать лишь подозрение и последующее расследование.

Сайхун прошел через главные ворота поместья. Дождь не переставал, и он открыл зонтик из бамбука и промасленной бумаги. Темные, плотные тучи быстро неслись над землей. Крупные капли тысячами барабанных палочек колотили по зонту. Сайхун взглянул наверх: затянутое облаками небо напоминало зеркальное отражение океана в непогоду. Ненастье показалось ему морем, которое вздумало обрушиться на него.