Глава двадцать восьмая  За пределами бессмертия

Глава двадцать восьмая  За пределами бессмертия

Поздней весной Сайхун взбирался по обрывистому, лесистому горному склону. Легкая снежная поземка подгоняла его. Темная зелень старых сосен была надежно укутана большими шапками снега. Голые ветви еще не зазеленевших деревьев казались струйками дыма, поднимающимися над ущельем. Он задрал голову, вглядываясь в мутную пелену тумана: покрытые тысячелетними ледниками скалы вздымались почти отвесно. Взгляд не доставал до вершин, окутанных темными и мрачными облаками.

Добравшись до скалы, Сайхун начал подъем. Немного позже ему пришлось прибегнуть к помощи тяжелых, вбитых в гранит металлических цепей. В качестве страховки он использовал канат с завязанными на нем узлами, настолько обледеневший, что он скорее напоминал гладкую палку. Перчатки прилипали к холодным металлическим кольцам. Пальцы ломило от холода. Иногда резкий порыв ветра прижимал Сайхуыа к камням, и тоща ои начинал нащупывать крохотные уступы, осторожно поднимаясь по выбитым в скале захватам для рук.

Иногда на пути попадались небольшие углубления в скале. Предание гласило, что эти плотно забитые снегом выбоины с несколькими наглухо вмерзшими в лед кленовыми листьями – следы подков коня, на котором Лао-цзы отправился на запад, когда решил покинуть светский мир. Взбираясь по каменным пикам высотой в семь тысяч футов, Сайхун действительно ощутил пропасть, отделявшую его от обычной жизни.

После первой тысячи уступов он остановился передохнуть. Грудь отчаянно вздымалась: на большой высоте легким не хватало кислорода. Сайхун посмотрел вниз сквозь начинавшуюся пургу, и ему удалось разглядеть слабые очертания крестьянских наделов провинции Шаньси. По мере того как он поднимался все выше, зубчатые вершины горных пиков превратились в ограду, которая скрыла от глаз то, что еще можно было разглядеть через бескрайний океан тумана. Высотная горная цитадель делала оставшуюся внизу жизнь мелкой и незначительной. Здесь же царило чистое спокойствие древних скал, необыкновенная тишина. Все заботы и волнения остались там, внизу; никакие отзвуки мира не могли достигнуть горного массива.

Холодный воздух был прозрачным и вкусным; казалось, его можно пощупать. Сайхун дышал с какой-то голодной жадностью, не обращая внимания на мороз, от которого трескались губы и горело все внутри. С каждым выдохом его дыхание изменялось, освобождаясь от застоявшегося дыма переполненных поселений. Как приятно было вернуться! Теперь его тело было расслаблено, а душа открылась, словно цветок. Он почувствовал себя счастливым и спокойным. Горы подарили ему долгожданное ощущение безопасности.

Облачившись в одежду из плотного хлопка, спрятав голову в матерчатой шапке, с почти изношенными соломенными сандалиями на ногах, он пытался не обращать внимание на ледяную стужу, пробиравшую его до костей. Необыкновенное удовольствие от возвращения в горы оказалось гораздо сильнее других ощущений. По дороге ему попадались источники, настолько чистые, что лишь пузырьки и журчание воды указывали на их присутствие. Сосульки изящными хрустальными сережками обсыпали качающиеся ветки деревьев. Он заметил несколько кленовых листков: истонченные и коричневые после долгой зимы, они медленно соскользнули с круглого валуна и плавно заскользили вниз, где их ждала ровная поверхность голубого озерца. Горный поток яростно набрасывался на серые зубья скал, и зеленые, словно нефрит, струи тысячью сверкающих мечей разлетались вокруг. Сайхун представил свое тело таким же чистым, прозрачным и мягким, словно вода. Он позволил своему разуму совсем успокоиться, погрузив его в пенистый аквамарин горного озера. Там, в человеческом мире, Сайхун был неутомимым и готовым сражаться. Зато здесь, в лесной тишине, рядом с шумным водо-падиком, его душа могла быть свободной и радостной.

Пять лет назад он жил здесь горным отшельником. Теперь он возвращался домой почти тридцатилетним странником. Какой бы безумной ни была траектория его жизни, конечной точкой маршрута оставался Хуашань.

Все это время Сайхун скитался, чтобы заглушить тяжелое чувство потери, охватившее его после смерти двух даосов. Сопровождая своего дядю, который был преуспевающим торговцем мехами, или просто оседлав велосипед, он проехал Германию, Францию и Восточную Европу несмотря на то, что Вторая мировая война была в самом разгаре. Куда бы ни забрасывала его судьба, он находил красоту и очарование, сохранив в своей душе сентиментальные картины Чернолесья и мостов через Дунай, проникновенную музыку Шопена. Ему понравились альпийские селения и то гостеприимство, с которым местные жители встречали гостей. Даже несмотря на очевидные признаки упадка и разрушения, он унес с собой восхитительные воспоминания о чужой природе, замешанные на энтузиазме юности. В какой-то момент он даже захотел переехать в Европу, но там его единственными друзьями были представители погибающего класса аристократии. Надеяться на то, что они дадут ему утешение, не стоило.

Тогда Сайхун вернулся в Китай. В 1949 году образовалась Китайская Народная Республика. В это время Сайхун как раз учился в Енцзинском университете. Одна из его университетских работ попала на глаза тогдашнему премьеру Чжоу Эньлаю, который по привычке вербовал себе помощников среди выпускников высшей школы. Чжоу вызвал к себе Сайхуна. Они обсудили волновавшие премьера идеи, а потом Чжоу пригласил его в путешествие. Чжоу постепенно начал давать Сайхуну различные небольшие поручения, внимательно приглядываясь к тому, как их выполняет молодой помощник. Лишь полностью убедившись в больших возможностях Сайхуна, Чжоу пригласил его на должность одного из личных секретарей, Церемония вступления на эту должность была обставлена в классическом китайском стиле: Сайхуну устроили настоящий ритуал посвящения, во время которого он торжественно преклонил колени в знак верности своему новому учителю – Чжоу.

Сайхун доказал, что может быть великолепным и безжалостным политиком. Вскоре он уже заседал в Народном Собрании – один из многих, одетых в одинаковую серую форму «как у Мао», с бледными лицами и расчетливым блеском в глазах, – где изучал результаты своих же собственных стратегических направлений. Чжоу учил его, что членство в правительстве подразумевает абсолютную власть. Необходимо приобретать союзников, а врагов сдерживать – или уничтожать. Для того, кто с детства занимался боевыми искусствами, жестокость на политическом поприще казалась простым занятием. Сайхуну нравилось предугадывать действия соперников: он умело использовал обстоятельства, чтобы опередить их, а потом с удовольствием наблюдал за их поражением.

Изворотливость и грубое манипулирование были давно известными методами в тогдашней политике. Удивить кого-нибудь этим было трудно. И все было бы хорошо, не имей Сайхун своего взгляда на происходящее. Чем бы это ни объяснялось – врожденными качествами или монастырским воспитанием, – но он обладал сознанием и чувствительностью. Эти две черты были также неотделимы от характера Сайхуна, как и его способность держаться за власть. Для политика такое сочетание личных качеств было не лучшим вариантом. Он мрачно размышлял над своими действиями, а иногда даже в тайне сочувствовал своим же жертвам.

В 1951 году Сайхун оставил работу в правительстве. Самые очевидные причины ухода заключались в опасности политических интриг, соперничестве между учениками Чжоу и разочаровании несовершенством политических реформ в стране. Однако более глубокие, истинные доводы заключались во внутренних распрях между двумя половинами души: половиной воина-наемника и другой, чувствительной и тонкой. Сайхуну так никогда и не удалось совершить высший акт силы, заключавшийся в искоренении сострадания.

Так он и продолжал свою одинокую жизнь, мучаясь внутренними противоречиями и чувством неопределенности по поводу своей судьбы. Ему хотелось заполучить если не мир в душе, то хотя бы ответы на волнующие вопросы. Но только тогда, когда бесполезность этой кочевой жизни совершенно истощила его, а опасная двойственность в отношении общественной жизни стала слишком очевидной, Сайхун вспомнил о монахе-отшельнике, который воспитал его. Он немедленно загорелся желанием вернуться, чтобы изучить высшие ступени даосизма. Даосы говорили, что углубленное изучение техники медитации может научить человека чему-то необычному, даже сверхъестественному. И Сайхуну хотелось взмыть в небо, погрузиться в самую пучину ада, познать все, что только можно. Еще он хотел поправить свое здоровье и достигнуть высшей стадии долголетия.

Жизнь даосов не отличалась шиком: домотканое полотно, заплатанные старая, потрескавшаяся деревянная утварь, пыльные кирпичные Хтены, грубая пища. Правительства никогда не симпатизировали даосам – во всяком случае, высокие чиновники редко когда помогали тем, кто стремился к святости. Горные вершины покровителям казались недоступными, а даосские доктрины – не менее непонятными. Даосские боги не приносили монахам никакого богатства, так что сама традиция отшельничества держа-дась лишь на взаимных усилиях тех, кого она еще привлекала. Редко кто испытывал какие-либо чувства по отношению к жителям Хуашань, но и тог-даэто был в основном суеверный страх, снисхождение и насмешки. Несмотря на это, нищенская почва давала обильный урожай духовного богатства.

На перевале, который назывался Врата Южного Неба, он увидел первых монахов: всем своим видом они воплощали идею привыкших к трудностям, дисциплинированных отшельников, которые черпали жизненную силу в трудных условиях горной жизни. Хуашань можно было сравнить с небольшим университетом с той лишь разницей, что люди здесь передвигались тихо и неслышно, с серьезным выражением на лице. Монахи помоложе одевались 8 голубое и серое; старейшины обычно ходили в черном. Сайхун проходил мимо целых групп отшельников, которые либо трудились на склонах, либо торопились на занятия. Каждый горный аскет должен был уметь приспособиться к изменению палитры неба, к неподвижности гор, к токам сострадания, которые исходили из земли, к жестокости урагана и медитирующему спокойствию высокогорных озер.

• ч Вскоре Сайхун пересек деревянный подвесной мост над шумным горным потоком и начал свое последнее восхождение, которое должно было окончиться на Южном Пике. Он чувствовал, что с каждым шагом приближается к обители своего Учителя, и от этого волновался все больше. Обогнув огромный гранитный выступ, Сайхун увидел, как из-за вершин высоких сосен замелькали крыши знакомого храма. Черная черепичная крыша была покрыта корочкой льда и, словно сон, парила среди падающих снежинок. Потом он заметил монахов: они стояли на самом гребне горы. Сайхун помнил эти лица с самого своего детства. Когда он подошел поближе, не было ни объятий, ни криков радости и приветствий – он вернулся в свой родной храм в простои торжественной тишине. Он мог только в знак приветствия приложить левую ладонь к груди так, чтобы большой палец прижимался к телу, а остальные пальцы были направлены вверх.

 Сайхун миновал каменные ступеньки и прошел сквозь потемневшие ворота храма. Там он встретился с Туманом В Ущелье и Журчанием Чистой Воды. Служкам теперь было под сорок. Завидев гостя, они отвесили ему глубокий поклон, потом выпрямились и проделали целую серию движений руками: тайный знак принадлежности к определенной секте. Сайхун ответил им тем же, но служки почему-то рассмеялись. Даже совладав со смехом, они все равно нет-нет да поперхивались редким хихиканьем.

Сайхун огорчился: стоило взбираться на высоту в семь тысяч футов, предвкушая свидание с родными стенами, чтобы в самый трогательный момент над тобой смеялись!

– Не стоит смеяться в храме, – прошептал он служкам.

Но его укор произвел на них лишь обратное действие. Два его старших брата с удовольствием разглядывали его потрепанную фигуру: шляпа сидит на голове как-то боком, брюки мокрые от дождя и брызг горных ручьев.

– Не стоит появляться в храме в таком виде, – снова расхохотался Журчание Чистой Воды.

Сайхун со злостью сдернул шляпу. Посмотрев на его голову, служки вовсе зашлись от смеха, ибо каждая прядь коротко обрезанных волос нелепо торчала куда-то в бок.

– Ты бы лучше привел себя в порядок прежде, чем встретиться с Великим Мастером, – наставительно произнес Туман В Ущелье. Сайхун тут же зарделся. Неужели для старших учеников он навсегда останется мальчуганом?

– Я сейчас же вымоюсь, – сообщил он, стараясь сохранить остатки достоинства.

– Не получится, – сказал Журчание Чистой Воды, – все души до вечера закрыты.

Сайхун уже был готов разрыдаться от беспомощного разочарования, но тут он услышал знакомый голос.

– Ничего страшного, – сказал Великий Мастер.

Сайхун повернулся и увидел своего учителя в обществе двух старших монахов. Судя по всему, они только что завершили какую-то дискуссию. Служки почтительно отступили на два шага назад. Сайхун тут же опустился на колени и поклонился учителю, несколько раз коснувшись лбом каменных плит. Его нисколько не заботило, что капли воды и пота образовали на полу небольшую лужицу.

Задумчиво потрепав себя за бороду, Великий Мастер официально поприветствовал Сайхуна. Если не считать этих слов, старый учитель вел себя так, словно Сайхун никуда и не уходил все эти годы. Потом Великий Мастер приказал ему подняться с колен и на мгновение глубоко заглянул в глаза своего ученика. Сайхун встретился со взглядом учителя и тут же почувствовал, как все его мысли куда-то исчезли. Онемев от изумления, он мог только не сводить глаз с Великого Мастера.

На фоне строгих черных одежд учителя пучок волос на макушке и густая белая борода казались тонкими пучками серебряной проволоки. За долгие годы жизни на уединенной, открытой всем ветрам горной вершине кожа Великого Мастера обрела коричневый оттенок. Спокойные глаза были окружены тонкой паутинкой морщин – след от выполнения каких-то утомительных обязанностей. Глубоко внутри Сайхун заметил едва уловимый оттенок грусти, знак отречения, и задумался: было ли это сожаление о прошлом или безропотное согласие принять пока еще неизвестное будущее.

 Великий Мастер протянул вперед руку для благословения. Он начал перечислять храмовые обязанности, а также рассказал о весьма строгом распорядке созерцания, словно Сайхун никуда и не уходил.

– Начиная с этого дня, ты должен будешь заниматься разгадыванием тайны человеческой сущности, – сообщил Великий Мастер. – Ты найдешь |Курчание Чистой Воды и попросишь его внести тебя в список посещающих хижину для медитации. В конце ты должен будешь ответить мне на вопрос: Существуешь ли ты?

Сайхун взглянул на учителя: что за странный вопрос подумал он про Себя. Но в тот момент времени особо размышлять об этом не было, и молодой даос решил не вдаваться в подробности. Легкая улыбка скользнула по губам Великого Мастера; потом он жестом приказал служкам следовать за йим. Сайхун остался в зале один.

В сумраке он обернулся и увидел Царицу-Мать Запада, одну из богинь-покровительниц Хуашань. Сайхун подошел к алтарю и зажег благовонную палочку. Все-таки хорошо вернуться домой! 

В последующие дни Сайхун возвратился к своим занятиям и начал работу по починке Храма Северного Пика. Там под весом выпавшего снега провалились несколько плиток черепичной крыши; естественно, что до весны ремонт ждать не мог. И вот, решив воспользоваться ясным и безоблачным деньком, Сайхун и несколько монахов осторожно балансируют на лестницах, укрепляя прохудившуюся крышу. Задачу они себе взяли умопомрачительную, ибо стоило кому-нибудь из них оступиться – и пришлось бы лететь вниз по склону.

Зато высокая точка обзора открывала взору замечательный пейзаж. Внимательно вглядевшись в раскинувшуюся внизу долину, Сайхун вдруг заметил странный металлический отблеск. Любопытство пересилило обязанности. Он сообщил монаху-надсмотрщику, что ему необходимо сходить облегчиться, прошел через кирпичные своды храма и начал осторожно спускаться по склону. Недавняя буря очистила горный хребет от деревьев, поэтому Сайхун несказанно обрадовался, когда после пронизывающею ветра наконец очутился под защитой леса.

Вскоре он добрался до покрытого сосняком пригорка. Послышался разговор двух мужчин. С места, где он стоял, было невозможно разобрать, кто именно там беседовал. Осторожно пробираясь по снегу, чтобы его не заметили, Сайхун подкрался поближе – и с изумлением узнал в одном говорившем Великого Мастера.

– Я – отшельник, который утратил всякое стремление к славе, – произнес старый учитель.

– Я тоже монах, – ответил ему чей-то глубокий голос. – Но даже при том, что мир Дао стоит особняком от мира умершых, различия между высшим и низшим все же должны существовать.

– Поистине трагично, что ты придерживаешься подобной точки зрения, – ответил Великий Мастер. – Настоящие последователи Пути не заботятся о своем месте в какой-либо иерархии.

– Ты говоришь, как настоятель Хуашань. Разве в твоих словах нет противоречия?

– Мой сан – не более чем обязанность. Если потребуется, я сложу его с себя.

– Но личность остается такой, какой она уже есть.

– Настолько, насколько продлится моя судьба.

– В конце концов, я ищу личность, а не пустую оболочку. И я собираюсь проверить свое умение именно на тебе.

Будучи не в состоянии сдержать любопытство, Сайхун подобрался поближе, чтобы лучше разглядеть собеседников. Там, на заснеженной поляне, он увидел только своего учителя. Собеседника Великого Мастера видно не было. Вокруг острыми пирамидками возвышались ели, черные валуны проглядывали сквозь снег.

Великий Мастер слегка развернулся, и Сайхун увидел, что в руке он держит сверкающий меч. С рукоятки меча свисал длинный темляк из белого конского волоса.

– Я человек простой и прямой, – произнес Великий Мастер. – Какой прок тебе драться со мной? Возможность одолеть человека моего возраста вряд ли прибавит тебе славы.

Собеседник рассмеялся:

– Я – даос. Меня не волнует слава. Я интересуюсь лишь самосовершенствованием. Твоя скромность внушает столько же уважения, сколько и сомнений. Ведь ты – один из немногих оставшихся мастеров боя на мечах.

– Почему бы тогда не сказать всю правду? – возразил Великий Мастер. – Ты хочешь опозорить Хуашань и узурпировать власть.

Воцарилась напряженная пауза. Очевидно, Великий Мастер знает истинные намерения своего противника, подумал Сайхун. Он осторожно приблизился.

Наконец-то Сайхун с изумлением обнаружил, что его учитель разговаривает с карликом. Тот был одет в серые одежды даосского монаха. С белой пышной бородой и завязанными в узел волосами, карлик казался таким же старым, как и Великий Мастер. Голова у него была непропорционально большая, глаза немного косили, но их острый клиновидный разрез выдавал в карлике человека незаурядного ума. Ростом он едва доставал до пояса Великого Мастера; но руки у карлика выглядели на удивление длинными и мощными. В одной из них карлик сжимал невероятно длинный меч. Клинок был почти четырехфутовой длины, с лезвием из пурпурной стали. В мире боевых искусств такое оружие особо ценилось за очень большую гибкость и упругость лезвия. Темляк на мече был черно-красным. Судя по всему, укоры Великого Мастера не произвели на карлика никакого впечатления. Коротышка лишь выставил меч вперед, молчаливо подтверждая брошенный вызов.

 – Б сущности любой бой, будь то между бойцами, колдунами или садами богами, не более чем проявление эгоизма, – провозгласил Великий

– Ты обрел свою мудрость в испытаниях, – ответил карлик. – И я страшно желаю обрести новый опыт, испытав на тебе свое умение.

– Разве тебе это так необходимо? – спросил Великий Мастер. – Действия силы – это действия жадности.

– Читать проповеди о вреде жадности может лишь тот, кто обладает силой, – парировал карлик. – Я еще не получил того, что мне причитается. И ты загораживаешь мне путь.

– Печально… Действительно печально, что тебе приходится так огорчаться из-за этого.

– Печаль – это чувства, а настоящий воин с мечом лишен чувств.

– Неужели ты веришь, что ты такой уж настоящий воин?

– Есть только один способ ответить на этот вопрос, – ответил карлик и с силой вытолкнул меч вперед. Острие клинка завибрировало от энергии, которую сконцентрировал там противник Великого Мастера.

– Видно, проблемы настигают даже того, кто решился отречься от мира, – вздох!гул Великий Мастер, наблюдая этот агрессивный выпад. – Действительно ли ты решился пройти через это?

– Да, – отрезал карлик. – На карту поставлена моя честь.

– Возможно, что когда-нибудь ты поймешь, какая бесполезная штука честь, – произнес Великий Мастер. – Но если ты упорствуешь, мне придется ответить. Поскольку твоя слава намного опережает тебя, я не стану умерять силу удара.

– Я тоже.

Противники находились почти в двадцати футах друг от друга. В начале поединка каждый мог проделать несколько приветственных движений, демонстрируя этим стиль, который он избрал. Выставив меч вперед, карлик описал свободной рукой широкую дугу, а потом изобразил несколько рубящих и парирующих движений. Открытая рука продолжала движение меча, пальцы закрытой были сжаты, за исключением указательного и безымянного. Карлик завершил свое приветствие, указав пальцами на Великого Мастера, а затем направив острие клинка в сердце старого учителя.

Подошел черед Великого Мастера. Он на мгновение приложил меч к груди, потом высоко поднял его, присев в низкую стойку; затем он приподнялся на одной ноге и наконец перешел в позицию готовности к бою. При этом Великий Мастер также направил острие своего оружия в сердце противника. Острие клинка, как и у карлика, завибрировало от внутренней силы, которую Великий Мастер передал острой, как лезвие, стали. Карлик презрительно ухмыльнулся.

– Стиль Зеленого Дракона, – бросил он, распознав движения Великого Мастера. – Вполне заурядный стиль!

Великий Мастер хранил молчание. Наступил момент абсолютной тишины, когда каждый из бойцов ожидает, пока другой начнет поединок. Снежинки кружили вокруг соперников, хлопьями оседая на блестящей поверхности клинков.

Наконец, карлик с громким воплем бросился в атаку. Ноги у него были крепкие, так что он в высоком прыжке обрушился на Великого Мастера. Нисколько не изменив стойки, Великий Мастер отклонился назад, чтобы увернуться от рубящего удара. В поясе он был настолько гибок, что безо всяких усилий отскочил назад, а потом резко развернулся к противнику. Удар Великого Мастера пришелся мимо, но этого было достаточно, чтобы удержать карлика от контратаки.

Сайхун знал: главным отличительным признаком мастеров боя на мечах было то, что они никогда не скрещивали свое оружие. Простое блокирование удара мечом было свидетельством слабого умения драться. Лучшие бойцы всегда умели уклониться от удара противника вне зависимости от того, насколько быстрым был темп сражения.

Потом Великий Мастер провел удар книзу, но карлик легко увернулся в сторону и нацелился на вытянутое вперед запястье врага. Тогда Великий Мастер легко развернулся, выполнив круговое парирующее движение, а затем вновь нанес рубящий нижний удар. Карлик увернулся и проделал колющее движение, намереваясь поразить соперника в подбородок. Каждый из них умело принимал различные, почти балетные позы: на какой-то момент, когда карлик, словно ураган, подпрыгнул в воздух, Великий Мастер резко опустился практически в полный шпагат. Оба стремились обнаружить открытое место в защите друг друга, хотя найти слабину было нелегко. Сайхун заметил, что из-за своего роста и быстроты карлик обладал определенным преимуществом. Стараясь избежать ответных ударов, Великий Мастер был вынужден совершать повороты с большей амплитудой.

Карлик вновь подпрыгнул, быстро вращаясь вокруг своей оси. В прыжке он напоминал вертящуюся комету. Его меч двинулся вперед настолько молниеносно, что Сайхун даже не смог проследить за движением, услышав только пронзительный свист рассекающего воздух клинка. Звук напоминал нечто среднее между треском рвущегося листа бумаги и пронзительным визгом. Великий Мастер крутнулся на месте и резко замер как раз перед нападающим. Его движения были полны ярости и так же явно выходили за пределы видимости. Великий Мастер с ускорением развернул меч наружу.

Карлик вновь парировал удар, на мгновение открыв брешь в защите Великого Мастера, но не успел вовремя развернуть свой клинок; тогда он рукоятью своего меча ударил учителя Сайхуна прямо в сердце. Великий Мастер отскочил в сторону, ответив таким рубящим финтом, что карлику пришлось спасаться немыслимым разворотом всего тела на лету.

Казалось, будто на поляне буйствует центробежная сила, рассыпая вокруг быстрые вспышки соприкасающейся стали. Сайхун понимал, что их быстрые вращения, столь характерные для воинов высокого класса, не были результатом мышечной силы или акробатических способностей. Каждый из соперников задействовал ту силу, которую он приобрел за долгие годы медитативного совершенствования. Это была внутренняя энергия: именно она сворачивалась в быстрые спирали и освещала тела изнутри, способствуя этим сногсшибательным скачкам и прыжкам среди летящего снега.

Собственно, в этом и заключался истинный смысл их противоборства. Все эти удары и блоки имели лишь второстепенное значение, а стратегия поединка и опыт боевых искусств вообще имели отдаленное влияние на происходящее. Сейчас испытанию подвергались две целостные, мужские натуры, а также их способность к концентрации внутренней энергии. Всего в искусстве боя на мечах существовало тринадцать уровней, причем уже первый уровень не оставлял никаких надежд противнику из числа обыкновенных рыцарей. Эти же двое бойцов принадлежали к высшим, элитным уровням мастерства. Для них мечи были лишь продолжением их собственного тела, да и сами тела оказывались простыми инструментами. Душа боролась с душой, используя всю силу своего внутреннего огня.

В конце концов карлик сделал низкий выпад и поразил Великого Мастера в бедро. Великий Мастер опустился на землю, изображая страдания от тяжелой раны. Выждав, пока карлик приблизится, чтобы добить его, Великий Мастер в развороте отрубил узел из волос, завязанный на голове у карлика. В принципе, ему ничего не стоило ударить мечом чуточку пониже. На какое-то мгновение карлик замер, и Великий Мастер ударил его по запястью. Меч карлика упал на камни с таким звуком, словно это была железная болванка, свалившаяся на пол литейного стана, и неподвижной и темной массой остался лежать на снегу, словно погребальная статуэтка своего владельца. Великий Мастер вскочил и поднял меч к небу, но испуганный карлик поспешил ретироваться. Учитель Сайхуна даже не пытался преследовать его.

Сайхун был неправ, решив подсматривать за поединком. Любые дуэли были сугубо личным делом участников, а не зрелищем для зевак. Он тихонько удалился оттуда, предчувствуя, что его учитель явно заметил его присутствие, и заранее опасаясь возможного наказания за дерзость. Сайхун решил ничего не говорить об этом, если Великий Мастер станет молчать. После этого Сайхун поспешил вернуться к своим обязанностям в Храме Северного Пика.

– Как это можно – уходить так далеко, чтобы отправить естественные надобности?! – требовательным тоном возмутился монах-надсмотрщик, священник среднего возраста с привычками военного.

– Все дело в том, что меня одолела «большая нужда», – Сайхун изобразил преувеличенное волнение.

– Не стоит использовать в присутствии богов такие простонародные выражения, – поспешно отрезал монах – теперь Сайхун еще более усугубил свою вину.

– Презренный, что находится перед тобой, признает свой грех, – извинился Сайхун. – Пожалуйста, простите меня, хотя я действительно заслуживаю наказания.

– Это не повлечет за собой последствий, – ответил монах. – Возвращайся к исполнению твоих обязанностей.

И Сайхун вновь принялся таскать черепицу. Но покачиваясь на высоте под порывами ветра, он продолжал вспоминать поединок своего учителя. 

Два дня спустя Великий Мастер призвал к себе Сайхуна. Он нисколько не хромал после ранения и вовсе не упоминал о состоявшейся дуэли – только кивнул Сайхуиу и жестом указал на монастырские ворота. Молча, но остро ощущая присутствие друг друга, они зашагали по направлению к вершине Южного Пика.

– Аскетизм доступен только вдали от людей, – сообщил Великий Мастер, когда они добрались до самого края высокой скалы. – Разве ты не ощущаешь этого?

Сайхун кивнул, всем телом ощущая жалящие языки ледяного ветра. Куда ни падал взгляд, не было ни следа присутствия человека, лишь чистое царство природы тянулось до самого горизонта. Он почувствовал себя отстраненным от всего, что в обычной жизни считалось важным. После многих лет обучения он пришел к выводу, что восприятие главнее как доктрины, так и самой техники.

– Только здесь, вдалеке от притяжения разума других людей, можно обрести успокоение, – между тем продолжал Великий Мастер. – Успокоение ведет к неподвижности. В неподвижности открывается возможность мудрости.

– Вы говорили, что ключ ко всему кроется в медитации, – вставил Сайхун, предвкушая, что учитель клюнет на свою излюбленную тему.

– Но не в обыкновенной медитации. Жизнь не для простаков. Дао изменяется, поэтому наши методы познания его также должны быть разнообразными. Дисциплинируй свою жизнь и неустанно стремись узнать новое. Не ограничивай себя, даже в медитации.

– Тогда почему вы выступаете за суровые жизненные ограничения?

– Это укрепляет дисциплину. Снисхождение к самому себе – тяжкая обязанность. Дао познают те, кто свободен. Только дисциплинированные могут свободно следовать вместе с потоком. Вселенной управляет вечное течение. Познавай Дао через не-делание – этот способ позволяет понять его секреты. Продолжай действовать – это позволит познать его результат.

– Чтобы познать сущность Дао, освободись от желаний. Имей желание познать его проявления, – сказал Сайхун, цитируя священные тексты.

– Да, – откликнулся Великий Мастер, – но ты должен говорить на основе своего собственного опыта. Просто цитировать священные слова – бессмысленно. Священные тексты лишь указывают человеку на самого себя.

 Они говорят: «Загляни внутрь себя». Единственная настоящая ценность содержится в непосредственном впечатлении.

Да, мой учитель силен, восхищенно подумал про себя Сайхун. Великий Мастер имел вкус к суровости и дисциплине. Долгожительство для него было лишь способом продлить процесс упрощения личности через покаяние и самопожертвование. Это было невероятно тяжело, ибо наполненная ограничениями жизнь была направлена на то, чтобы через неприкрытое давление вызвать взрыв человеческого потенциала. Они прошли еще дальше, немного постояли на следующем горном хребте. Среди вековечных валунов там и сям тянулись кверху небольшие деревца, изогнутые от суровостей горного климата. Некоторым из них удалось вырасти и оформиться в могучие, высокие деревья; редкие счастливчики резко выделялись на фоне бескрайнего неба.

– Смотри! Смотри! – требовательно воскликнул Великий Мастер. – Зачем тебе книги? Смотри! Чувствуй. Дао окружает тебя!

Перед ними открылась широкая панорама тысячелетних гор, которые, несмотря ни на что, гордыми и острыми клыками тянулись к небу до самого горизонта. Горы напоминали множество драконов, взлетающих из восходящей пелены тумана, которая казалась бурным прибоем. В местах, где воздушный прилив разбивался о неприступный камень, горы были покрыты снежней изморозью. Тучи, словно орды кочевников, гневно бросались на вершины. Резкие порывы ветра терзали и без того измученных часовых-сосен. Здесь повелевала природа ио всей ее чистоте. Она постоянно изменялась, и двое монахов были окружены бесконечной чередой изменений.

Величественный Хуашань превратил эти два презренных человеческих существа в едва заметных карликов, разрешив им осторожно погостить на горных кручах. Здесь человек чувствовал свое ничтожество. Здесь все побуждения двух даосов казались лишь слабыми вспышками, а тела – до жути тщедушными. Их жизненный путь с перспективы горной вершины казался лишь кратким мигом в бесконечности. Они стояли, словно воплощение всего преходящего; учитель и ученик выглядели лишь малозаметным примечанием внизу эпического фолианта неба и земли.

– Познание Дао совершенно необходимо, – произнес Великий Мастер. Потом он обернулся к Сайхуну и ободряюще улыбнулся: – Путь к познанию Дао лежит через медитацию. Расскажи-ка мне, пожалуйста, о твоих успехах на этом поприще.

– Я не уверен… На вопрос, который вы мне задали, не так просто ответить.

– Ив чем же трудность? – мягко укорил его Великий Мастер. – Вопрос состоял всего лишь из трех слов.

– Ваша правда. Я медитировал над ним со времени моего возвращения; но тем не менее…

– Я повторю свой вопрос, – прервал его учитель. – Я просто спросил тебя: существуешь ли ты?

Сайхун молчал. Где-то внутри он чувствовал, что любой его ответ окажется неправильным.

Великий Мастер не унимался:

– Ты что, язык проглотил? Ты, которому так нравятся всякие дебаты, споры и рассуждения! Ты, который учился в университете и вдоволь поездил по миру! Отвечай, отвечай же!

– Да! – взорвался Сайхун. – Я существую!

– Ужели? Тогда где находится твоя сущность? Покажи ее мне.

– Ну, вот я весь стою перед вами.

– Да ну? Ты настолько уверен, что я существую?

– Учитель! – воскликнул Сайхун. – Конечно, вы существуете!

– Но у меня нет сущности, которую я мог бы показать тебе.

– Но я вижу вас, – возразил Сайхун и задумался: может, его учитель совсем одряхлел разумом?

– Ты видишь лишь тело, позаимствованный сосуд.

Сайхун воззрился на Великого Мастера, стараясь разобраться в услышанном. Жизнь его учителя, целиком посвященная самому глубокому совершенствованию, поработала над его лицом, сделав его поразительно красивым. Там проступали черты и воина, и ученого, а напряженность между этими двумя полярными крайностями находила свое разрешение в облике отшельника. Существовал ли этот человек? Для Сайхуна – безусловно, да. Сайхун был уверен в этой своей позиции. Он не собирался быть настолько глупым, чтобы принимать за сущность материальное и физическое. И он снова бросился в шор.

– Конечно, кроме тела есть еще нечто невидимое.

– Что это такое? – спросил Великий Мастер.

– Разум. Бессмертная душа. Они существуют. Священные тексты говорят, что внутри нас есть три оболочки: душа, разум и тело.

– Ты хорошо усвоил школьные уроки, – насмешливо бросил Великий Мастер. – Но я не слышу, чтобы в этих словах говорил твой собственный опыт.

– Учитель, – терпеливо начал Сайхун, – я годами занимался медитацией. Я познал разум.

– Если бы ты действительно познал разум, то не говорил бы так уверенно. Те, кто действительно понимают разум, знают, что он одновременно друг и враг. Неужели ты не понимаешь, что именно разум предает тебя?

– Разум реален, – заявил Сайхун.

– Нет, разум нереален, – с не меньшей уверенностью ответил Великий Мастер.

– Я наблюдал слишком много проявлений силы разума, чтобы согласиться с тем, что он не существует.

– Силы?! – прервал его Великий Мастер. – Ну и что она сделала, эта сила, кроме того, что замутила твою истинную природу?

Сайхун почувствовал, как внутри растет раздражение. Он ощутил, что учитель намеренно занял жесткую, даже лицемерную позицию. Этот человек обладал в десять раз большими способностями» чем Сайхун, и навыки его граничили с чудесами. Для учителя предположение о том, что силы – всего лишь уловка, звучало смешно. Сайхун давно бы уже набросился с кулаками на другого человека, если бы он посмел так откровенно перечить.

Но сейчас с Сайхуном спорил его учитель, так что о драке и речи быть не могло. Молодому даосу пришлось задуматься над словами Великого Мастера. Учитель обратился к истинной природе Сайхуна, и ученик в поисках подсказки решил взглянуть на себя со стороны.

– Разум обладает силой, – снова начал Сайхун. – Я знаю, что вот это тело – не мое, Несмотря на то что я занимался боевыми искусствами, я также путешествовал вне моего тела. Я взмывал к другим местам, придерживаясь за ваш рукав, – разве вы не помните, Учитель?

– Как прозаично! – воскликнул Великий Мастер. – Нескольких незначительных полетов для тебя уже достаточно, чтобы решить, что существование сущности установлено? Не вижу ничего замечательного в завитке дыма, летящем то туда, то сюда.

– Моя истинная природа – это мой разум, – упрямо гнул свое Сайхун.

– И как только ты разучил несколько цирковых трюков с разумом, ты сразу высказываешь предположение, что в состоянии объяснить твою сущность?

– Ну… да.

– Это лишь ловушка твоего разума, в которую ты попался. А стремление к развитию силы и интеллекта, астральные путешествия и ясновидение лишь плотнее захлопывают дверцу этой ловушки.

– Тогда зачем я все это изучал?

– Потому что ты жадно стремишься к силе. Ты должен был изучить их, чтобы воочию убедиться в их бесполезности. Знай магию, избегай магии.

Но Сайхун не мог согласиться с тем, что его переспорят. Он решил попробовать зайти с другого конца.

– А как же насчет богов, перед которыми мы преклоняемся? Уж они-то точно существуют, – заявил он, зная, что его мастер искренне преклонялся перед даосскими божествами.

– Еще хуже! – Великий Мастер отказался клюнуть на приманку. – Возможно, это звучит святотатством, но боги тоже попались в ловушки их собственного разума. Они живут вечно, держась за свою индивидуальность и полученную роль. Нефритовый Император всемогущ, всезнающ и вездесущ – но не более того.

– Не более того? – перебил Сайхун. – Но разве не может существовать ничего другого?

– Да, кое-что другое существует. Мы, даосы, верим в то, что за богами существует нечто. Нефритовый Император – всего лишь одно из существ. С этой точки зрения, в своем упоении властью боги такие же жалкие создания, как и люди. В этом и состоит их ограниченность: оии до сих пор верят в свою сущность.

– Ладно. Но если священных текстов недостаточно, моего разума недостаточно, даже богов недостаточно – значит, Дао не существует.

– Ты ошибаешься, – сказал Великий Мастер и наконец внимательно уставился на Сайхуна немигающим взглядом. – Когда нет ни священных текстов, ни разума, ни богов, остается Дао.

На некоторое время воцарилось молчание. Великий Мастер смежил веки, а Сайхун неуклюже стоял перед ним на пронизывающем до костей ледяном ветру. Привычка учителя прикрывать глаза посередине разговора всегда смущала Сайхуна: он не знал, должен ли он остаться или уйти. Как всегда, он решил подождать. Повезло – решил он про себя, ибо Великий Мастер вновь заговорил всего лишь через час.

– Ты понимаешь, что такое смерть?

– Думаю, что да, – ответил Сайхун, стараясь не стучать зубами. Ему не раз случалось видеть, как умирали люди во время войны, от голода или в поединках.

– Смерть – это конец всему или обычная трансформация?

– Сущность инстинктов разлагается вместе с телом. Сущность разума и души претерпевает перевоплощение, – заученно ответил Сайхун. – Если человек совершенствует духовность, он тем самым создает потенциал для преодоления смерти, сохраняя в неприкосновенности индивидуальное осознание.

– Ты хочешь именно этого?

Безусловно, он хотел этого. Но Сайхун решил проявить осторожность, признаваясь в этом.

– Меня учили, что это самое лучшее.

– Ты прав, но далек от истины. Твоей единственной заботой должно стать освобождение.

– Да, это так.

– Но освобождение не только от жизни или смерти, перемещения души, от собственных желаний, но и освобождение от собственного разума. Сам по себе разум в состоянии превозмочь смерть: мы считаем, что в момент смерти человек по желанию может отправиться туда, куда он хочет. Те, кого это смущает, уйдут в забвение или медленно поплывут в загробный мир, иногда даже не осознавая факта собственной смерти. Другие, постоянно совершая божественные поступки и содержа себя в строгости, станут богами. Но большинство окажется где-то посередине: все еще одержимые желанием жить или чувствуя, что они не закончили свои земные дела, они будут возвращаться снова и снова – как Бабочки-Любовники, которым пришлось пройти через шестьдесят циклов перевоплощения прежде, чем они смогли завершить свою любовь и обрести освобождение. Так же и обычный человек должен будет раз за разом переживать перевоплощение, дабы исполнить свою судьбу.

Великий Мастер взглянул на Сайхуна.

– У всех этих людей есть нечто общее: они остаются пленниками разу-, ма. Кем бы они ни были – тупыми простолюдинами, которые слишком

глупы, чтобы понимать смерть, или мудрецами, вознесшимися наравне с богом, – все они стремятся удержать свою индивидуальность. Но есть нечто, к которое гораздо выше всего этого.

Глаза Сайхуна загорелись. Великий Мастер хорошо знал своего ученика: Сайхун всегда будет стремиться к лучшему.

– Лучше всего пустота, – сказал Великий Мастер, – ты должен стремиться быть пустым. Учиться долголетию – хорошо. Но не пытайся достигнуть бессмертия. Даже боги умирают. Живи столько, сколько необходимо, чтобы исполнить предначертания судьбы.

– Но как это сделать?

– Ты должен иметь цель в жизни. Имей цель – и жизнь твоя будет целеустремленной. Имей смысл – и твоя жизнь станет осмысленной. Прими решение и твердо придерживайся его, избегая догматизма и жесткости. Настойчиво иди к цели, но будь гибок. Как только цель избрана, ничего не должно мешать. Отметай решительно все, что в обычном мире считается необходимым для отыскания смысла жизни. Если у человека есть сильное стремление жить, значит, его выбор вполне определен. Благодаря дисциплине во имя высшей цели приносятся жертвы, и человек поступает с уверенностью и прямотой в своих действиях. Тогда ты войдешь в источник всего с чувством удовлетворенности от того, что исполнил свое предназначение в земной жизни. Ничто не сможет затянуть тебя обратно. Ты свободен.

– Учитель, но что это за источник?

– Пока что я не скажу тебе – ты должен сам отыскать это и рассказать мне. Тогда я буду знать, что ты действительно нашел его.

И они направились обратно к храму. Послышался вечерний колокольный перезвон. Сайхун шел и продолжал размышлять над словами своего учителя.