Пельмени
Пельмени
В первые же дни моей работы мы с директором завода Власовым стали выезжать на другие заводы области – в Кыштым, Касли, Миас, Златоуст.
Кроме размещения на этих заводах ряда наших заказов, Власов преследовал и другую цель – он хотел ознакомить меня с краем и заставить полюбить его. Ему почему-то казалось, что я не собираюсь в Челябинске долго задерживаться.
Во время одной из таких поездок наш спутник – старый уралец предложил завернуть в небольшую деревушку недалеко от Каслей в гости к своим знакомым.
– Да как же это без предупреждения-то? – стали было мы с Власовым отнекиваться.
– Ничего, это очень хорошие люди. Рады будут.
Когда наш «фордик» остановился у крыльца, из дома вышел высокий широкоплечий мужчина лет сорока пяти.
– Вот ко времени приехали, – обрадовался он. – У нас пельмени, а едоков мало. Заходите, заходите – гостями будете.
В просторной комнате, куда ввел нас радушный хозяин, сидели трое таких же крепких, под стать ему, мужиков. Когда они, здороваясь, протягивали руки, вся моя кисть исчезала в их широких ладонях.
Нас представили хозяевам:
– Вот это директор завода из Челябинска – мой друг и приятель, а это профессор. В наших краях впервые. Объехал все страны, а теперь вот и к нам завернул.
Из кухни вышла хозяйка, дородная женщина. Она вытерла о фартук правую руку, поздоровалась и, смущенно улыбаясь, сказала с типичным уральским говором:
– Вы меня, однако, извините, я на кухне еще не управилась.
А веселый широкоплечий хозяин, хлопнув ее по плечу, выпалил:
– Смотрите, какие у нас бабы – задом избу перегородить можно, таких во Франции не найдете. А?
Женщина зарделась и, сбрасывая с плеча руку мужа, пробурчала:
– Охальник, хоть бы чужих-то постеснялся.
– А где чужие-то? Профессор-то? Да он наш. Разве бы чужой к нам поехал, в такую глушь? Ну, садитесь, в ногах правды нет.
Все сели за большой, покрытый белой скатертью стол, Появилась водка, и хозяин поставил перед каждым по чайному граненому стакану.
– У нас другой посуды нет, – сказал он, обращаясь ко мне. – В других странах, мне рассказывали, из рюмочек пьют. А мы здесь все люди простые, открытые. Какая душа, такая и посуда.
– Чего это ты о душе-то заговорил? Не выпил еще, а о душе вспомнил, – сказал один из гостей.
Хозяин засмеялся:
– Надо хозяйке помочь, что ли? – и направился на кухню.
Из кухни послышался женский гневный голос:
– Иди, ну что ты под ногами путаешься, сейчас принесу.
И вот наконец в дверях появились оба, он с огромным блюдом дымящихся пельменей.
Первому хозяйка стала класть мне.
– Хватит, хватит. Да разве я съем столько?
– Я вас неволить не буду, но полсотни-то все же положу. Могу не все сразу, а то, гляди, остынут. Наши-то сотни по две-три зараз, однако, кушают. Ну, а вы уж сами определяйте, но меньше-то полсотни нельзя.
Стали пить.
– За ваше здоровье, – сказал хозяин.
Выпить сразу двести граммов водки я не смог и, отпив третью часть стакана, поставил перед собой. Все остальные выпили до дна.
– За здоровье-то когда пьют, в стакане зла не оставляют, до дна надо пить. В другой раз можно и не допивать, а сейчас допить надо.
Пельмени быстро исчезали. Хозяйка принесла второе блюдо, затем третье.
Лица у всех были красные, но никто не пьянел.
– Ты что заскучал? – обратился хозяин к одному нз гостей. – Тарелки чистоту любят. Может, остыли, так мы тебе горяченьких добавим.
– Ох, не могу больше, Антипыч. На первом-то я уже, однако, сижу, а последний у меня за зубами лежит.
– А ты хлебни, он и соскользнет. Давай стакан, я тебе налью.
– Нет, хватит.
Видать, к этому гостю хозяин питал особое уважение.
– Николай Кузьмич, – объяснил он нам, – у нас на все руки мастер. Из чугуна черта отлить может. А как он рисует и еще из дерева вырезает. Ну вот, кажись, коряга – и виду в ней никакого, а он раз, два, три – здесь срежет, тут ковырнет и смотришь – львиная голова, да такая натуральная – того гляди зарычит. Большой он у нас художник. Раньше был человек религиозный, а потом вот разошелся с богом-то.
– Чего же вы с ним не поделили, Николай Кузьмич?
– Случай такой произошел. С попом во мнения разошлись. Часовню строили у нас в селе. Ну, а я художеством-то сызмальства занимался. Вот и попросил меня отец Иннокентий изобразить на дверях часовни ад. «Да ты, сын мой, пострашнее ад-то нарисуй. Чтобы знали грешники, какие муки им уготованы, если грешить будут, о церкви и молитвах забудут». Вот я и изобразил этот самый ад. Нарисовал котлы со смолой, черти в топки уголь подбрасывают. Смола кипит, пенится, брызги во все стороны летят. А впереди поставил черта с вилами. Воткнул он эти самые вилы в огузок толстого грешника и пытается его поднять и в котел бросить. Над грешником-то я особенно постарался. Такие муки на его лице изобразил, что не только грешить, а есть-пить забудешь. Все как будто бы хорошо получилось.
Но кто-то вдруг усмотрел в этом грешнике нашего деревенского купца Ивана Климовича. Может быть, действительно я очень уж его похожим на купца сделал. Не знаю, может быть. Но вины в этом своей я не признавал. В одном только я действительно виню себя. Сбоку картины я славянскими буквами вывел:
Черт втыкает копие Прямо Ване в жопие.
Все громко рассмеялись, а хозяин сказал:
– А складно это у тебя, Коля, вышло. Вот за это теперь и выпить надо. Ну, и что же дальше?
– А дальше, как говорится, в лес, больше дров… Местный гармонист усмотрел эту надпись, добавил к этим словам еще свои, и такая получилась похабщина, что ни мне, ни купцу прохода не стало. Меня поздравляют, а над ним смеются. За спиной, конечно, – так-то, в глаза, боялись.
Поп меня проклял при всем честном народе, приказал замазать надпись, ну а мне оставаться в селе больше нельзя было. Вот так и стал я мастером по чугунному литью. Хорошо, что так все обернулось, а то бы, наверно, в богомазы вышел.
За столом все смеялись, и один за другим начали вспоминать другие истории.
Вышли из избы уже поздно. На душе было как-то радостно. Здесь были простые, веселые люди, повидавшие виды на своем веку. Этот народ заражал жаждой жизни, оптимизмом.
Ночевали в Каслях. Ночью разразилась гроза и пошел сильный дождь. Когда утром мы выезжали из города, дороги не было видно. По еле заметным признакам шофер все-таки находил колею, и мы добрались до вымощенного булыжниками шоссе Свердловск-Челябинск.