Wissen sie, was «volksgrenzen» bedeuten?[71]
Wissen sie, was «volksgrenzen» bedeuten?[71]
После того как Гитлер был назначен рейхсканцлером, все с нетерпением ожидали его первого официального выступления как главы правительства.
Куда пойдет Германия? К чему будет призывать новый глава правительства?
И вот наконец 23 марта Гитлер выступил с речью. Она изобиловала громкими заявлениями и звопкими фразами. В ней затрагивались события, начиная с 1918 года. Она была насыщена бранью по адресу коммунистов, давалось обещание вести борьбу с марксизмом. В этом выступлении Гитлер спимал с германского милитаризма всякую ответственность за развязывание первой мировой войны. Он Твердо обещал поддержать армию и вместе с тем выдал вексель мировой реакции на то, что он приложит усилия Для борьбы с марксизмом в Европе.
Речь пришлась по душе как внутренней, так и зарубежной реакции. «Новая лейпцигская газета» писала: «В правительстве царит воля Гитлера. Он не склоняется ни перед одной прежней властью и ни перед одной старой формой».
Английская газета «Дейли телеграф» отмечала «мирные намерения и требования равноправия», а «Курьер Варшавский» оповещал, что своим выступлением в рейхстаге Гитлер показал, что он является не только агитатором, но и народным трибуном, который «знает, как зажигающим образом можно оказывать влияние не только на массы, но также и на своих противников».
Итак, новый рейхсканцлер пришелся ко двору антимарксистам всего мира. Но этой речью он не раскрывал еще всех своих карт. Он это сделал позже, в своей майской речи.
Среду 10 мая 1933 года я хорошо запомнил. Уже утром, когда я пришел на завод, было объявлено, что в работе будет сделан перерыв, начиная с двух часов, так как в три часа дня фюрер обратится к народу Германии с речью. Всем предлагалось собраться у репродукторов и слушать вождя.
По всей территории завода, на площадях между цехами устанавливались раструбы репродукторов, то же делалось, как я потом узнал, и по всем районам города.
Уже в начале третьего, на всех площадках, где были установлены репродукторы, стал собираться народ.
В два часа я ушел с завода домой. Вначале я предполагал прослушать речь Гитлера дома, но потом решил все же пройти на площадь Бургплятц – в центре старого города. Меня интересовало, как эту речь встретят те, кто там соберется.
Четырехлетняя дочка Надя была дома и захотела пойти со мной. А может быть, даже и лучше будет, если я пойду с ребенком? Не так буду обращать на себя внимание. Всегда можно объяснить – гулял с ребенком, остановился послушать. И мы направились на Бургплятц вместе с женой и Надей. Когда мы подошли, было уже без четверти три. Большая площадь была заполнена народом. Близко к репродукторам нельзя было подойти. Мы заняли место рядом с пожилой женщиной в черной вязаной косынке.
Ровно в три часа раздался голос президента рейхстага Геринга:
«Вы собраны здесь сегодня в серьезный час. Речь идет о вопросе будущего нашей нации. Едва ли когда-либо ранее созывался рейхстаг по такому серьезному вопросу, в такой серьезный час. Немецкое правительство хочет ясно изложить свою точку зрения и свои цели по этим вопросам перед всем немецким народом. Слово имеет наш фюрер, рейхсканцлер Германии».
Вся площадь пришла в движение. Каждый старался хоть немного ближе продвинуться к репродукторам. Обращаясь к членам рейхстага, Гитлер сказал, что он попросил президента рейхстага Геринга от имени правительства созвать немецкий рейхстаг, чтобы перед этим форумом поставить вопросы, «которые сегодня волнуют не только наш народ, но весь мир»… Известные вам проблемы имеют такое большое значение, что от их удачного разрешения зависит не только политическое умиротворение, но даже экономическое спасение всех».
Далее он затронул политические и национальные проблемы, которые стоят, по его мнению, перед народами Европы. «Европейские государства развивались в течение многих столетий и при установлении их границ исходили исключительно из одних государственных соображений». «Чем яснее будут отрегулированы пограничные вопросы и чем точнее будут совпадать границы народов с границами государств, тем большее количество возможных в будущем конфликтов удастся исключить».
«Территориальное преобразование Европы, принимая во внимание действительные границы народов, было бы таким решением, которое, если бросить взгляд на будущее победителей и побежденных, оправдало бы кровавые жертвы последней войны и сделало бы их не напрасными, так как народы приобрели бы действительный, постоянный мир».
…«Теперь же, частично из-за непонимания, частично из-за страстей и ненависти, принятые решения о границах своей нелогичностью и несправедливостью несут зародыши нового конфликта».
Толпа безмолвно слушала. Огромная масса людей как бы оцепенела. По всей видимости, до сознания большинства еще не дошло, что значит новое понятие Volksgrenzen[72].
Далее Гитлер перешел к резкой критике Версальского договора и ошибочности мнения, что будто бы путем уничтожения экономики шестидесятипятимиллионного народа можно сослужить полезную службу другим народам.
Речь Гитлера становилась все более горячей. Голос звучал громче, фразы стали более короткими.
«Если сегодня Германия предъявляет требования действительного равноправия в отношении разоружения других наций, так к этому она имеет моральное право».
«Ибо Германия разоружена и Германия это разоружение выполнила под международным контролем».
«Было сдано или уничтожено 6 миллионов винтовок и карабинов, 1,3 миллиона пулеметов, огромное количество пулеметных стволов, 91 ООО снарядов, 38 миллионов 750 тысяч гранат и огромное количество других военных изделий».
«Рейнская область была демилитаризирована, немецкие укрепления снесены, наши корабли сданы, самолеты уничтожены. Кто сегодня осмелится оспаривать эти факты?»
Теперь голос Гитлера гремел на всю площадь. На площадь прорвалась буря аплодисментов. Это аплодировали депутаты рейхстага. Толпа на Бургплятц задвигалась – все стали также аплодировать.
Наконец Гитлер стал говорить о том, что со дня заключения Версальского договора немецкий народ стал нищать в экономическом и в политическом отношении. Многие хозяйства были разорены, появилась огромная армия безработных. «Со времени подписания Версальского договора, – теперь Гитлер уже истошно кричал, – только из-за обнищания, 224 900 человек покончило самоубийством – мужчины и женщины, старики и дети».
Из репродукторов неслись возбужденные голоса:
– Слушайте, слушайте! – это кричали там, где выступал Гитлер.
Старая седая женщина, стоящая рядом со мной, вдруг зарыдала и уронила голову на плечо своего соседа. Я отвел глаза от репродуктора и оглянулся. Мужчина успокаивал рыдавшую старуху, а у него лицо тоже было в слезах. Многие вытирали платками глаза. Толпа была наэлектризована и казалось, что пойдет на любые меры, чтобы покончить с Версальским договором.
«Эти неподкупные свидетельства являются обвинителями против самого духа и содержания договора!» – истерично кричал Гитлер.
Он закончил свое выступление, а народ стоял на площади и ждал еще чего-то, недосказанного фюрером.
Вечером, когда мы собрались к ужину на квартире Рауэ, старый офицер Рауэ спросил меня:
– Ну, слушали речь Гитлера?
– Да, слушал.
– Haben Sie verstanden, was bedeutet das Wort die Volksgrenzen?[73]
И, не ожидая моего ответа, продолжил:
– Das ist doch ein Krieg![74]
Старый офицер, всегда такой веселый и жизнерадостный, был мрачен. Он стоял у стола и обеими руками опирался на его край.
– Мне казалось, что я не буду свидетелем еще одной войны. Боюсь, что я ошибся. Для военного встречать новую войну в моем возрасте – это трагедия. Но я вижу и другую трагедию. Бисмарк считал, что Германия может выиграть войну на Западе только в том случае, если на Востоке будет иметь дружественную или по крайней мере нейтральную Россию. Я с этим полностью согласен, и меня очень тревожит ухудшение отношений между нашими странами.
Ужин в этот вечер прошел необычно тихо. Все были встревожены, разговоры не клеились.
И вот теперь, через три десятилетия с лишним, в Западной Германии снова поднимает голову фашизм. Неофашисты вновь ставят вопрос о пересмотре границ.
И вновь, как и тогда, многие политические деятели Запада недооценивают эту опасность для дела мира.
…А на заводе дел все прибывало. Ночью, когда я проходил по Фронхаузенштрассе, то увидел во всех окнах закрытого раньше снарядного цеха яркие огни.
«Неужели работают?» – подумал я.
На огромных заводских воротах висел большой ржавый замок. Казалось, что он висит здесь уже много лет и является свидетельством заброшенности цеха и того производства, которое здесь когда-то было.
Я повернул обратно и зашел в листопрокатный цех. Встретив на дворе знакомого рабочего, я спросил его, как мне пройти в снарядный цех.
– Я пытался пройти, но на воротах висит замок.
Рабочий улыбнулся.
– Этот замок висит уже много лет. Теперь в этот цех ходят вот через этот проход, – и он указал мне дорогу. В цехе на горизонтальных прессах штамповались какие-то длинные цилиндры.
Я подошел к конторке мастера и взял в руки карточку, на которой был изложен выполняемый в цехе заказ. В такие карточки обычно заносились все технические характеристики. Ко мне подошел мастер:
– Простите, я вас вижу здесь впервые. Покажите, пожалуйста, ваш пропуск.
Я вынул свою карточку, разрешавшую мне посещать все цеха завода. Мастер почтительно протянул мне ев обратно и еще раз извинился за причиненное беспокойство.
– Выполняем заказ на секции для котлов высокого давления, Нами получен заказ из Японии.
– Вы давно ввели в действие этот цех? Я никогда не видел, чтобы в этом цехе проводились работы, в особенности ночью. Я уже второй год хожу мимо и никогда не видел в окнах огней.
– Вторая неделя пошла, как мы начали работать. Ведь раньше в этом цехе штамповали снаряды – и он был закрыт. Когда мы получили японский заказ, решили секции изготовить вот на этом прессе. Раньше мы на нем прошивали шестидюймовые снаряды. Но технология-то производства одна и та же – что при производстве снарядов, что при изготовлении секций.
– Да и сталь-то по своему составу близка к снарядной, – добавил я.
Мастер замялся.
– Да, конечно, можно, вероятно, найти некоторое сходство.
Я попрощался со словоохотливым мастером и пошел домой. Вспомнилось вчерашнее выступление Гитлера.
– Кто будет утверждать, будто бы Германия не выполнила договорных обязательств и не разоружилась?
А вот здесь в цехах крупповского завода были другие свидетельства, свидетельства того, как идет вооружение Германии. Оно началось давно. Почти год назад в третьем мартеновском цехе, когда шла загрузка сталеплавильной печи, я обратил внимание начальника цеха на стальной лист со следами пуль на нем. Было ясно, что это так называемая броневая корочка – образец брони, посылаемой на полигон для испытания бронестойкости стали.
– Что это за сталь? – спросил я тогда начальника цеха.
– Эта сталь используется у нас для изготовления сейфов.
– Но ведь это вот следы от пуль? – задал я новый вопрос.
Начальнику цеха нельзя было не согласиться со мной: слишком уж все было очевидным.
– Да, конечно. Дело в том, что мы испытываем нашу сталь для сейфов также и путем обстрела на полигоне.
– Для чего же?
– А ведь сейф могут пытаться вскрыть путем стрельбы.
На меня были устремлены нагловатые глаза моего собеседника.
Потом мы вместе с одним из практикантов побывали в инструментальном цехе, и он обратил мое внимание на длинные конусные детали.
– А ведь это пулеметные стволы! Что это у вас за изделия изготовляются здесь?
– Инструмент, – последовал лаконичный ответ мастера.
– Какой же это инструмент? Это пулеметный ствол.
– А что я вам сказал? Инструмент – это общее наименование многих изделий, обрабатываемых в нашем цехе, – и мастер отошел к нагревательным печам.