Глава 24 ЧЕРНЫЕ ТВАРИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 24

ЧЕРНЫЕ ТВАРИ

«Монтевидео, 25 марта 1914 года. Восемнадцатого марта умер воспаления мозга Бек матрос Сконес госпитализирован аппендицитом необходимо стать в док раздобыть топливо вяленую рыбу пришлось выбросить

Нильсен»

С «Фрама» поступают сплошь дурные вести. Идея Панамского канала отпала три-четыре месяца тому назад, а полярный корабль достиг лишь берегов Уругвая. До Магелланова пролива еще далеко, до Фриско — и подавно!

— Что скажешь, Руал?

— Что скажешь, Леон?

***

А вот и ответная телеграмма: «Ждите распоряжений. Наилучшими пожеланиями Амундсен». Гордость Норвегии, викингский, королевский, флагманский корабль, стал воплощением злосчастья. Спроектированный и построенный для снега и льда, он уже почти два года стоял и плавал в тропиках. Судно, направлявшееся к Северному полюсу, практически не продвигалось вперед.

Еще в Буэнос-Айресе «Фрам» пережил нашествие крыс — сотен, если не тысяч крыс. За ними последовали тараканы, моль, гниль и плесень. Не говоря уже о «черных тварях», или «рыбных жуках», которых подробно описывает капитан Нильсен сразу после отправления удручающей телеграммы: «В последние дни стоянки в Колоне мы заметили во внутренних помещениях какие-то личинки — черного цвета, длиной около сантиметра. Решили, что они ползут из рыбы. Одновременно или даже раньше рыба начала вонять, отчего находиться на борту, особенно в носовой кают-компании, стало просто невыносимо. При ближайшем рассмотрении обнаружилось, что личинки действительно созрели в рыбе; возможно — или даже скорее всего — зачатки личинок появились там еще в Норвегии, хотя точно сказать нельзя. Мы просмотрели свой запас кофе и сложили все две тонны в рабочих помещениях. Через некоторое время из личинок начали вылупляться жуки с невероятно твердым панцирем. Наступить на жука было все равно что наступить на орех. Потом эти черные твари (жуки) добрались до кают — моей, Сундбека и Доксруда, и нам пришлось провести серьезную санитарную обработку. Наконец дело зашло так далеко, что я решил при первой же возможности избавиться от рыбы. Поскольку мне не хотелось, чтобы ее подхватило Гольфстримом и занесло в оживленный Флоридский пролив, я предпочел выждать, когда мы отойдем подальше. Тем не менее 2 января все триста тюков с рыбой полетели за борт. Чтобы никто не догадался о ее происхождении, мы разодрали первый тюк и спороли надписи, намалеванные с одного конца упаковок. Впрочем, так мы поступили только с первым. Внутри оказалось черным-черно от насекомых. Чтобы уничтожить большую их часть, нужно было сбрасывать тюки целиком. Кстати, почти все тюки сразу затонули. От рыбы там остались кожа да кости, мясо съели копошившиеся в них миллионы жуков. Еще одна неприятность, которую доставляли эти твари, связана с тем, что они вгрызались в дерево, так что у нас оказалась масса ящиков со множеством дырочек, в каждой из которых сидело по личинке».

За борт из дорогостоящего провианта полетели не только вяленая рыба, но и двести килограммов картофеля, и не менее того консервов: фрикасе из баранины, тресковая икра и пудинг со жженым сахаром. Урон запасам продовольствия, урон кораблю и самый страшный урон — экипажу. «Право, этот путь в обход пагубен для дела, — пишет капитан Нильсен. — Все мы в той или иной степени раздражены, и со всеми следует обращаться крайне осторожно. Особенно со Стубберудом. С тех пор как он в Христиании пустился в загул с Рённе и они стали "закадычными дружками", Стубберуд совершенно переменился, и мне кажется, Р. оказывает на С. крайне дурное влияние. К примеру, в Буэнос-Айресе у них был трехдневный запой, в продолжение которого они глаз не казали на корабль. Впрочем, не стану отнимать слишком много времени и перерассказывать истории, которые я слышал о каждом. Больше всех, разумеется, о Доксруде».

Одно дело — настроение, другое — здоровье. В Южной Америке многим членам команды пришлось обращаться в больницу. Матроса Сконеса, у которого, как следует из телеграфного сообщения, воспалился отросток слепой кишки, наняли в Буэнос-Айресе, а потому с ним братья Амундсен не были знакомы. Зато смерть Андреаса Бека, великана из Тромсё и замечательного ледового лоцмана, которому отводилась едва ли не главная роль в предстоящей экспедиции к Северному полюсу, была воспринята трагично.

Он почувствовал себя плохо в начале марта. Но как прикажете его лечить? С тех пор как застрелился участник второго похода, д-р Свеннсен, своего врача на «Фраме» не было. «Какая у Бека болезнь, для нас загадка, — 17 марта помечает в дневнике Нильсен. — Сначала я думал, причина в никотине, затем — в помешательстве, еще позднее — в воспалении мозга. Болями он не мучится, пульс нормальный, температура нормальная. Мы только знаем, что у него двоится в глазах, и видим, что человек угасает». Вистинг тоже не может ничего посоветовать, хотя в последнем плавании он совмещает обязанности лекаря, зубного врача и жестянщика.

18-го все остается позади. «Бек скончался за пять минут до второй склянки. У него сидели мы с Вистингом. Все произошло настолько быстро, что мы даже не успели позвать команду. Он не издал ни звука… и вообще умер легко: последний вздох — и всё».

Утром следующего дня могучее тело приходится отправить вслед за картошкой, консервами и рыбой. Тело обернуто флагом. Глушат машину. На море штиль. Капитан Нильсен читает «Отче наш». Экипаж «Фрама» поет псалом «Когда придет черед и мне, никто не знает». На 33° южной широты ледового лоцмана опускают под воду.

25 марта судно добирается до Монтевидео. Для мотора нужно запасти топлива, еще надо отремонтировать гребной винт и, самое главное, вычистить днище. Полярный корабль настолько оброс в тропиках ракушками, что еле ползет. А его до конца весны следует доставить в Сан-Франциско. На 29 апреля у полярного путешественника заказан билет на «Олимпик». К западному побережью Северной Америки уже стекается разнообразное снаряжение. Давным-давно закуплены и аэропланы.

Сойдя на берег, Турвалл Нильсен отправляет братьям Амундсен свою грустную депешу о смерти Бека, об отправленной за борт вяленой рыбе, о необходимости попасть в док и т. д.

И что дальше?

***

На следующий же день решение принято. Братья телеграфируют своему верному помощнику Генри Лунну, норвежскому консулу в Сан-Франциско: «Экспедиция откладывается 1915». Снова откладывается. Поход на север, который должен был состояться еще в 1909 году, отодвинут в общей сложности на шесть лет. Кораблю следует определить новый пункт назначения, запасы продовольствия — возвратить, продать или переслать в другое место. Что за канитель!

«Как говорится, мой тяжкий долг вынудил меня распорядиться о том, — напишет примерно через год Руал Амундсен, — чтобы судно освободили от груза и возможно скорее привели в Норвегию. Теперь у нас не было иного пути, кроме как через Северо-Восточный проход». «Фраму» велят идти на родину, в Хортен. И снова человеку чести, дону Педро, приходится раскошелиться на тысячи долларов, дабы привести судно в порядок для перехода через океан. К счастью, Руал (вернее сказать, Леон) не забыл поздравить старика телеграммой с днем рождения, как не забыл поздравить другого старика — консула Лунна во Фриско — с золотой свадьбой. Все зависит от мелочей, в том числе и в повседневной дипломатии полярных экспедиций.

Нарушен не только график похода, нарушен его маршрут. После всех неприятностей, перенесенных в тропиках, Руал Амундсен отказался от пути вокруг Южной Америки, предпочтя попасть к Берингову проливу с другого конца. Теперь ему, как в свое время Нансену, предстоит провести «Фрам» (целиком или частично) Северо-Восточным проходом, то есть изнурительным путем вдоль побережья Сибири.

Третья экспедиция «Фрама» возвращается к исходным рубежам. Когда корабль к концу июня 1914 года прибывает в Хортен, его экипаж и все снаряжение вновь собраны на норвежской земле. Если согласиться с утверждением Руала Амундсена, что поход к Южному полюсу был вынужденной мерой, предпринятой исключительно для привлечения средств на северную экспедицию, следует признать, что он окончился полным фиаско. Потеряно пять лет. Судно сильно изношено, снаряжение в беспорядке, команда в состоянии разложения. Хотя полярный путешественник на протяжении двух лет заработал значительные средства, упущенные инвестиции наверняка были весьма крупными, не говоря уже о неимоверных текущих расходах. Впрочем, благодаря дону Педро полярнику удалось сохранить в неприкосновенности почти весь собственный капитал.

Что же приобрела экспедиция за пять лет с того времени, когда ее отложили в первый раз?

Южный полюс.

Для Руала Амундсена он стоил заплаченной цены. Выдвигавшиеся полярником финансовые причины были не более чем маскировкой, так что просто отнести эти пять лет на счет плохой организации невозможно. Почему же предприятие, начавшееся столь блестяще, должно было закончиться столь прискорбно? Неужели полярный путешественник утратил способность к руководству?

Руал Амундсен покинул «Фрам» в Хобарте, в марте 1912 года. С тех пор корабль в буквальном смысле плыл по воле волн. Может быть, все несчастья были неизбежны, запрограммированы, как личинки в вяленой рыбе? А может, дело все-таки в том, что предводитель похода бросил корабль, выпустил из рук бразды правления? Все победы Амундсена доставались ему огромным усилием воли. Да хотел ли он достичь Северного полюса?

На самом деле не хотел. Во всяком случае, не этим способом. За последние два года полярник всячески избегал двух мест: Норвегии и «Фрама», то есть корабля и базы. А так — где он только не побывал… в погоне за деньгами, за счастьем и за новым способом передвижения, за аэропланом, который должен был дать ему свободу, поднять над «Фрамом», над Северным Ледовитым океаном и над Нансеном. Создается впечатление, что Амундсена мало волнует судьба полярного корабля. Возможно, оттяжки даже приносят облегчение. Как ни дорого они обходятся, они желанны для человека, который, по правде говоря, не расположен покидать цивилизованные края, просто-напросто не готов ко льдам.

По возвращении на родину Руал Амундсен живет то в «Гранд-отеле», то в Ураниенборге. 26 марта, когда принимается «тяжкое» решение о дальнейшей судьбе экспедиции, полярного путешественника больше волнует, сумеет ли он застать по телефону сестру Кисс Беннетт — Гудрун (в замужестве Маус). У него есть планы устроить ужин в семейном кругу. Может быть, даже небольшой прием?

***

«Будущность полярного исследования тесно связана с авиацией. Здесь я имею смелость заявить о самом себе, что я первый из серьезных полярных исследователей осознал это и первый указал на практике дальнейшие возможности этого метода». Таково самоуверенное заявление Руала Амундсена в «Моей жизни». Под конец жизненного пути он мог-таки продемонстрировать новое решение, гордо отослав нансеновских собак, лыжи и сани туда, где им и пристало находиться — в витрины музеев.

Амундсен отнюдь не был первым из поднявшихся в воздух полярных исследователей. Трагический полет на воздушном шаре к Северному полюсу был предпринят инженером Андрэ еще в 1897 году, прежде чем юный Руал отправился в качестве начинающего в свою первую полярную экспедицию. Если он тем не менее берет на себя смелость делать подобное заявление, то с оговоркой: «из серьезных полярных исследователей». Кто же был серьезнее — пионер воздухоплавания Андрэ или авиафантазер Амундсен? Не станем отвечать на этот вопрос. Суть дела в том, что в автобиографии полярник уличает инженера в безрассудных и несерьезных поступках — лишь бы закрепить за собой право на рекогносцировку с воздуха как метод, изобретенный им самим. И это при том, что раньше многократно выражал восхищение коллегой-воздухоплавателем. Вот насколько важно было Амундсену вылезти из шкуры, позаимствованной у Нансена, и объявить всему свету: я — пионер, я — новатор… я ничуть не хуже своего соотечественника.

Фритьоф Нансен тоже пришел к выводу, что будущее полярных исследований связано не только с морем, но и с воздухом. Для профессора, однако, воздух — предмет метеорологических наблюдений (как море было предметом наблюдений океанографических). Для его преемника все стихии подчинены одной-единственной области, достойной подлинного интереса: географии.

***

Руал Амундсен поздно явился на свет. Если человеку хотелось увековечить собственное имя на карте, надо было торопиться, очень торопиться. Что для обозрения большего пространства нужно подняться как можно выше, было известно давно, с тех самых пор, как матросы стали залезать на мачту и смотреть с марса. Примерно через десять лет после исчезновения Андрэ воздухоплавание начало совершенствоваться технически, причем все более быстрыми темпами.

Резкий скачок вперед был совершен в 1909 году, когда француз Блерио перелетел через Ла-Манш. Летом того же года Руал Амундсен экспериментирует с воздушным змеем, способным поднять человека. На этом этапе развития воздухоплавательных аппаратов все они в той или иной степени напоминают моторизованного воздушного змея. Идея использовать змея была прежде всего нацелена на то, чтобы получить наилучший обзор ледовой обстановки для маневрирования судна. Но чем выше забирался человек, чем большую территорию охватывал взглядом, тем сильнее становилось его стремление применить воздухоплавательные аппараты к основной деятельности путешественников — открытию новых земель.

Была и еще одна причина, заставившая Руала Амундсена обратить взор к небесам. Благодаря сенсационному полету Блерио полярнику мгновенно стало ясно: подлинными героями будущего станут пилоты.

После временного срыва экспедиции наш путешественник первым делом распорядился продать два купленных им в Сан-Франциско гидроплана. В ту пору аэропланы транспортировали морем, так что переправка их в Норвегию обошлась бы слишком дорого. Кроме того, они, вероятно, уже не соответствовали бурному техническому прогрессу в области летательных аппаратов.

Вместе со своим экспертом по змеям, капитаном Эйнаром Сем-Якобсеном, Руал Амундсен отправился на материк за новым оборудованием. 4 мая они посетили в Берлине немецкого участника экспедиции. В ту весну д-р Фильхнер купил себе летчицкий комбинезон и окончил курсы пилотов — он тоже готовился к предстоящему походу.

Из Германии полярник в сопровождении Сем-Якобсена переехал во Францию, самую передовую из приобщившихся к воздухоплаванию стран. Там они приобрели за 20 тысяч франков аэроплан Фармана. Проведя несколько дней в Париже, где они, в частности, посетили ресторан «Максим», Руал Амундсен распрощался с капитаном, поручив тому переправить летательный аппарат на север. Сам полярный путешественник направляется в другую сторону — очевидно, его путь лежит через Ла-Манш.

Вернувшись на родину, Амундсен решил, что пора самому освоить искусство воздухоплавания. В свое время он сдал экзамен на капитана, теперь ему захотелось стать первым гражданским лицом в Норвегии, у которого будет диплом пилота. Наставником он избрал Сем-Якобсена. Экзамен назначили на 11 июня, он должен был проходить на плацу в Гардермуене. Там он и был сдан, причем с блеском. Ученик, налетавший с инструктором в общей сложности двадцать часов, всего один раз вошел в пике. Король прислал поздравительную телеграмму.

Несколько ранее успешно сдал экзамен на военного пилота Трюгве Гран, который был у капитана Скотта лыжным специалистом. 30 июля 1914 года этот двадцатипятилетний пилот совершил головокружительную эскападу — за четыре часа десять минут перелетел через Северное море, от Шотландии до норвежского Ярена. На шее у лейтенанта висело на шнурке первое письмо, отправленное авиапочтой — и предназначенное королеве Мод.

Чудом лыжник-пилот успел приземлиться на родной земле, прежде чем в баке кончился бензин и разразилась Первая мировая война. В тот же день Европа начала мобилизацию. Спустя два дня объявили войну. С мирными экспедициями вмиг было покончено: наступила эпоха войны.

***

3 августа Руал Амундсен направляет норвежскому правительству письмо, в котором рвется на фронт: «Настоящим позволю себе предложить норвежской армии — в дар и без каких-либо условий — свой аэроплан ("Морис Фарман", 1914 года выпуска). Одновременно был бы крайне признателен, если бы меня определили в военно-воздушные силы в качестве пилота и присвоили воинское званые — рядовой. С почтением, Руал Амундсен».

В тот же день поступает телеграмма из Берлина: второй пилот экспедиции, Вильгельм Фильхнер, просит об отпуске «на период военных действий».

Еще в начале лета стортинг постановил выделить на третий поход «Фрама» 200 тысяч крон. Руал Амундсен подсчитал, что в общей сложности расходы составят 400 тысяч, и обещал сам внести недостающую сумму. 27 августа он отказывается от правительственной дотации. Премьер-министр Кнудсен благодарит: «Я понимаю, что это большая жертва с Вашей стороны, тем не менее Вы приносите ее во имя Отечества. Надеюсь, общественность по достоинству оценит такой поступок».

Большинство членов экипажа призваны в армию. «Фрам», прибывший в Хортен между выстрелами в Сараеве и официальным объявлением войны, поручен Оскару Вистингу, который должен организовать его разгрузку. В интервью одной газете Руал Амундсен говорит, что поход откладывается из-за тревожного времени.

«— Каковы Ваши личные планы на будущее?

— У меня их нет. Пока что я живу в Свартскуге», — отвечает полярный исследователь, который не надеется, что его призовут в военно-воздушные силы в первых рядах. Норвегия до поры до времени сохраняет нейтралитет. Руал Амундсен до поры до времени остается гражданским лицом. Он свободен.

Спасен уже не гонгом, а набатом.