Глава 20 БОГИНЯ СЧАСТЬЯ

Глава 20

БОГИНЯ СЧАСТЬЯ

«Уважаемый господин Амундсен! Позвольте выразить радость по поводу Вашего прибытия осенью в Лондон и пожелать Вам тут самого радушного приема. Здешние норвежцы были бы счастливы, если бы Вы нашли время встретиться с нами, желательно как-нибудь вечером, за ужином. Не будете ли Вы любезны назвать удобный для Вас день?»

Этому приглашению, полученному вместе с пачкой других, датированному 2 августа и подписанному Беньямином Фуггом, норвежским посланником в Англии, предстояло сыграть решающую роль в жизни Руала Амундсена. Встреча впоследствии была назначена на субботу, 16 ноября 1912 года, когда норвежская колония и устроила в лондонской гостинице «Сесил» великолепный ужин в честь Руала Амундсена.

«Женщина — богиня счастья. Хочешь завладеть ею, хватай и умыкай. Бессмысленно играть на мандолине у нее под окном». Эту цитату из пишущего о Диком Западе Рекса Бича Руал Амундсен выбрал в качестве девиза для «Южного полюса». В своей сугубо мужественной книге Амундсен лишь однажды упоминает слабый пол — до начала выступления к полюсу: «Дорога к цели намечалась все более явственно. Уже можно было различить волшебный замок вдали. Красавица еще спит, но близок час, когда поцелуй разбудит ее».

Сказочный образ подсказан Руалу Амундсену другим поэтом полярных широт, Фритьофом Нансеном, который еще в 1887 году сравнивал свое путешествие в Гренландию с завоеванием Аскеладденом принцессы на стеклянной горе. Какой же смысл заключался в волшебных символах? «Я бы сказал, принцесса — это польза, которую мы приносим науке в виде сделанных по пути наблюдений над составом снега и льда, над перепадами высот и прочими такими вещами».

Даже в отношении самого Нансена подобное толкование слишком поверхностно. А для его коллеги поэтический образ науки в обличье сказочной принцессы и вовсе не годится. Скорее можно предположить, что, при сугубо конкретном подходе Амундсена к действительности, принцесса для него вовсе не символ, а воплощает самое себя — женщину из плоти и крови, так что поцелуй в данном случае означает вожделенную кульминацию.

И все же, независимо от толкований: мандолина иногда пригождается даже самому деятельному покорителю женщин.

***

В четверг, 14 ноября 1912 года, Руал Амундсен высаживается на английском берегу, в Дувре. В тот же вечер полярному путешественнику, по сообщению его здешнего импресарио, Джеральда Кристи, «устраивают грандиозный прием» в Лондоне.

За плечами у первооткрывателя Южного полюса осталось весьма успешное — со множеством битком набитых залов — турне по европейскому континенту. Еще до окончательного расчета Леон получил от импресарио в Германии 40 тысяч немецких марок. Накануне Руала чествовали бельгийцы во главе с королем Альбертом. Теперь полярный путешественник достиг критической точки экспедиции. В качестве гостя КГО он останавливается в клубе Королевского научного общества, недавно назвавшего его своим почетным членом. Завтра грядет битва.

В пятницу, 15 ноября, он обедает с норвежским посланником Беньямином Фугтом — рассудительным, почти пятидесятилетним адвокатом. Фугт играл одну из главных ролей в противостоянии со шведами и как первый норвежский «министр» в Стокгольме привык находить выход из щекотливых положений. Он считает себя близким другом Фритьофа Нансена, который служил на его теперешнем посту пять лет назад, когда в британскую столицу пожаловал со своим волшебным фонарем, чтобы мгновенно очаровать лондонцев, покоритель Северо-Западного прохода. Тогда с ним приехал и Леон. Сейчас брат пишет из Христиании: «Надеюсь, вечер в Географическом обществе пройдет гладко».

Вечер действительно прошел гладко, без каких-либо столкновений между Xokohom VII и его почившим тестем Эдуардом VII. «Герой Южного полюса со своим бесстрашием, своей скромностью и своей ученостью, — постановит на другое утро «Дейли кроникл», — человек столь же примечательный, как Фритьоф Нансен». Вершина была взята.

«Как я вижу из газет, — с облегчением пишет Леон, — лондонский доклад прошел без конфликтов, что, конечно, к лучшему, в том числе по финансовым соображениям». Кое-что все-таки случилось, но не во время лекции, а на последовавшем затем банкете. И достоянием публики это стало спустя 15 лет, когда была написана «Моя жизнь».

На банкете президент Географического общества Джордж Натаниэл Керзон, маркиз Кедлстонский, произнес тост за первооткрывателя Южного полюса. Тост исходил от того самого лорда Керзона, который полгода назад вызвал множество дипломатических осложнений и едва не сорвал приезд Амундсена в Англию. Лорд был одним из самых видных представителей Британской империи. Он властно и жестко правил Индией в свою бытность ее вице-королем. Это по его подсказке Эдуарда VII провозгласили монаршим главой над всеми индийцами. Лорд Керзон неизменно отстаивал право на власть — в частности, выступал как принципиальный защитник законных прав палаты лордов. Даже в Англии лорд Керзон (который, кстати, был также почетным ректором Оксфордского университета) пользовался репутацией красноречивого, но бесцеремонного оратора. Итак, рассказ Амундсена:

«Тщательно взвешивая слова, лорд Керзон обосновал приглашение меня в качестве докладчика, причем особо отметил то обстоятельство, что я приписываю часть нашего успеха собакам, после чего завершил речь словами: "Посему предлагаю всем присутствующим грянуть троекратное "ура" в честь собак", — да еще подчеркнул саркастический и унизительный смысл своего высказывания успокоительным жестом в мою сторону (хотя я даже не пошевелился), словно убедительно прося меня не реагировать на столь прозрачное оскорбление».

В таких именно выражениях Руал Амундсен через много лет изложит этот «вопиющий эпизод». Королевское географическое общество тут же опротестовало его соответствие действительности, да и мы знаем, что особо доверять амундсеновской автобиографии не стоит. Тем не менее крупица правды тут должна быть.

Для Амундсена не существовало знаменитого английского "understatement" (недоговоренности, сдержанного высказывания). Он не понимал, что лорд Керзон может испытывать потребность с помощью лукавой шутки спасти хотя бы часть имперской чести. Конечно, сам лорд тоже плохо разбирался во внутреннем мире норвежца. Своим «ура» в честь собак он сохранял блеск славы вокруг своей империи за счет чувств гостя, которого уже второй раз пытался оскорбить. Так и подмывает сказать, что великие люди и великие нации бывают одинаково мелочны.

Самое удивительное в этом столкновении (сначала прошедшем незамеченным, а затем, после опубликования воспоминаний, вызвавшем скандал) — насколько оно отражает неизбывный комплекс неполноценности, которым страдает Амундсен. Его чествовали в одной стране за другой, он вступил в столицу империи с ореолом триумфатора, тогда как лорд Керзон, некогда твердой рукой правивший одним из самых многочисленных народов на земле, за этим столом, как-никак, представлял побежденных. Победителем тут был норвежский капитан и лыжник Руал Амундсен. Он сумел расправиться с имперскими львами, слонами и тиграми… но не сумел простить спущенных на него собак.

***

День, последовавший за докладом в Географическом обществе, 16 ноября 1912 года, стал для Руала Амундсена днем, который он впоследствии расценивал как один из самых памятных в своей жизни. Однако же для него не нашлось места в автобиографической книге. Он относится к скрытой части Руалового существования, части, которая с этого дня стала резко увеличиваться, пока не превратилась в определяющую для многих дел и поступков полярного путешественника.

Как и в 1907 году, норвежское землячество устроило праздник в честь капитана Амундсена в гостинице «Сесил». В гостинице было 800 номеров, она была выдержана в шикарном стиле 90-х годов XIX века и в период процветания считалась самой крупной в Европе. Просторный банкетный зал был ради такого случая украшен настоящими норвежскими флагами и искусственным снегом. «Кроме того, — говорится в газетном отчете, — там была изящная скульптурная композиция, изображавшая экипаж "Фрама" в момент водружения норвежского знамени на Южном полюсе».

Главную речь за столом произнес посланник Фугт, который похвалил Амундсена за то, что он доказал своим соотечественникам, мол, «не слова, а дела придают значение жизненным целям». Благодарственное слово: полярник «глубоко тронут». Три раза по три «ура». Лая не слышно. Подвыпившая певица Джина Осельо (в то время еще невестка Бьёрнстьерне Бьёрнсона) затянула национальный гимн — «Да, мы любим край родимый». «Празднество продолжалось долго и в самом благодушном настроении, после банкета были танцы» — так заканчивается сообщение в газете.

Богиня счастья — женщина. Но в каком она должна быть платье? Вокруг покорителя Южного полюса вертелось множество женщин. И он пока не сообразил, что уже встретился с нею — в тот самый вечер.

В воскресенье вечером, 17-го, Руал Амундсен делал неофициальный доклад в роскошном помещении Королевского автомобильного клуба. «У нас собралось необычайно много членов клуба со своими друзьями, причем наплыв посетителей оказался настолько неожиданным, что пришлось в последнюю минуту принимать меры, дабы все сумели войти» — так было записано в клубном журнале. В понедельник полярный путешественник читает первую официальную лекцию в переполненном Куинз-холле. Руал Амундсен обретает популярность. Популярность на Британских островах.

Полярнику предстоит объезжать королевство до середины декабря. 28 ноября он пишет из Шеффилда вернувшемуся на родину другу, Херману Гаде. «Спасибо за общение — просто нет слов, как великолепно мы с тобой провели время. Когда я теперь вернусь в Лондон, мне будет чудовищно тебя не хватать». Гаде сопровождал верного друга на все столичные банкеты — как официальные, так и неофициальные. «Я вижу, ты усмехаешься, негодник, и, будучи человеком испорченным, думаешь: "Ничего, утешится", и проч. в том же роде. Ну да ладно, ты знаешь, я не собирался отлеживать себе бока. Жизнь коротка и едва ли повторится в том виде, какова она теперь». Последняя фраза, вероятно, подразумевает либо хвалу женскому телу, либо оправдание мужских пороков. Либо сразу то и другое. Похоже, в глубине Руаловой души еще не произошло сколько-нибудь серьезных перемен.

6 декабря он снова в Лондоне и поселяется в гостинице «Савой». «Твой брат как будто пребывает в прекрасной форме и замечательном настроении», — сообщает Леону импресарио — не без восхищения, учитывая напряженную программу полярника. В тот же вечер Руал Амундсен рассказывает Гаде в письме об обеде «в Автомобильном клубе [в клубном ресторане. — Т. Б.-Л.|], где присутствовала почти вся мужская половина здешней норвежской колонии». Вечером он делал доклад в университете. «В воскресенье меня угощает ужином в "Савое" Беннетт с супругой».

Кто-кто? «Ты, возможно, помнишь привлекательную даму в красном? Ту, что была на норвежском банкете?» Бывают ли богинями счастья дамы в красном?

Обычно Руал Амундсен не принимал таких — строго говоря, необязательных — приглашений. Полярнику более чем хватало обязательных, неизбежных торжеств и прочих мероприятий, на которых ему положено было представительствовать. Кроме того, у него каждый вечер было по выступлению — за исключением праздничных дней, и то не всегда. Если Руал согласился поужинать с четой Беннеттов, есть основания полагать, что он преследовал собственные цели, преследовал человека, который приглянулся ему на норвежском банкете. Даму в красном.

«Савой» располагался на Странде по соседству с гостиницей «Сесил» и производил впечатление не менее элегантного. Как и «Сесил», «Савой» был архитектурным цветком, возросшим на благодатной почве эдвардианской эпохи. Там, среди причудливой лепнины и сверкающих зеркал, любили отобедать или отужинать под мелодии Штрауса виднейшие представители империи… в обществе жен и нежен. С давнего времени, когда професор Ноймайер приглашал нашего полярника в аристократические заведения на гамбургской Юнгфернштиг, у него выработался вкус к большим, роскошным отелям. Он умел наслаждаться прелестями бытия.

Пригласивший его на ужин Чарльз Пито Беннетт был учтивым господином плотного сложения и пятидесяти с лишним лет. Он объездил не только всю Британскую империю, но едва ли не все страны мира… кроме России и Чили. Этот зажиточный предприниматель мог себе позволить тратить деньги на жизненные удобства, а потому научился ценить достоинства изысканного меню, первоклассного портвейна, увлекательной партии в вист, а также сельского пейзажа, открывавшегося с заднего сиденья его роллс-ройса.

Собственно говоря, автомобиль был главным увлечением Беннетта. Уже в год смерти королевы Виктории он участвовал в учреждении Моторного союза, потом стал ответственным членом Автомобильной ассоциации. Моторизованные средства передвижения были тогда модным увлечением немногих избранных, так что руль находился в знающих руках специалиста, тогда как хозяин авто мог спокойно раскуривать на заднем сиденье свою сигару.

Чарльз Пито Беннетт торговал лесом. Еще его отец владел лесопромышленными складами по берегам Темзы. Чарльз ввозил с Дальнего Востока экзотические сорта древесины — красное и тиковое дерево, однако поддерживал торговые связи и с Норвегией. Раз в год он непременно посещал эту славившуюся лесом маленькую страну, добираясь до 63° северной широты, где находился Тронхейм. Его самым близким знакомым в городе, где обычно проходили коронации на норвежский престол, был молодой, но влиятельный промышленник и лесоторговец, основатель горнодобывающего предприятия «Оркла» Кр. М. Тамс. Англичанин регулярно общался (по делам и частным образом) с норвежским предпринимателем и его супругой-баронессой — иногда в городе, а иногда в их романтической бревенчатой усадьбе в деревне.

В Тронхейме, за два года до коронации в тамошнем кафедральном соборе последнего короля, почти пятидесятилетний Чарльз Пито Беннетт и познакомился со своей будущей женой. Ей еще не исполнилось восемнадцати.

В отличие от большого банкета 16 ноября ужин 8 декабря был задуман едва ли не интимно, для узкого круга. Хотя ради почетного гостя типографским способом отпечатали рисованное меню на французском языке с большим выбором блюд и вин, за столом собралось не более пятнадцати человек. Кроме хозяйки и почетного гостя, присутствовал всего один норвежец, юноша с хорошо знакомой Амундсену фамилией — Арвид Аструп. Он приходился кузеном молодой супруге лесоторговца. Привлекательная дама в красном сидела рядом с почетным гостем. Высокая, темно-русая, необыкновенно веселая, неотразимо уверенная в себе, она была центром всеобщего внимания.

От сидевших за столом не укрылось, что произошло, как только полярный путешественник заглянул в глубину смарагдовых очей госпожи Беннетт. Он повстречал свою богиню счастья. И мгновенно исполнился желания «схватить и умыкнуть» ее.

***

Близится Рождество. Начальник заказывает для своего экипажа вино и сигары. «Пошли Вистингу и Хельмеру каждому по 500 крон, — пишет он Леону, — но строго-настрого вели им держать язык за зубами. Иначе у меня будут из-за этого крупные неприятности». Некоторые дары надо скрывать, как скрывают взятки, другие можно делать на глазах у всех. Заболела старенькая, прославленная Руалом няня Бетти. «Пожалуйста, всякий день, который она пробудет в больнице, приноси ей от меня конфеты и свежие цветы».

Не всё, однако, можно уладить букетами цветов и сотенными банкнотами. В Христиании к адвокату Нансену приходит адвокат Верховного суда Бугге, который хотел бы обсудить с ним финансовые дела Густава Амундсена. «Дела, как всегда, очень плохи», — сообщает Нансен, прилагая к письму список более тридцати невыплаченных займов. Помимо всего прочего, знаменитому полярнику направляют врачебное свидетельство о душевном здоровье капитана Амундсена (Густав Амундсен тоже носит звание капитана).

Оказалось, что крайне «взволнованный и расстроенный» Густав посетил клинику д-ра Дедикена для душевнобольных и изложил медикам свою трагическую историю. Те пришли к выводу, что причину вывести из его взносов на поход «Йоа»: «По возвращении Руала на родину брат не получил от него ожидаемой помощи, и это просто надломило Густава. Он серьезно пострадал в результате жертвы, принесенной ради брата, так как разорился, будучи вынужден из честолюбия и гордости заплатить долг, отдавать который не был обязан». Итак, несчастье Ежика было вызвано успехами брата. К тому же Густав «изводит себя упреками, которые, впрочем, не носят болезненного характера, более того, его состояние могло бы придать им совершенно иные черты, чем наблюдаемые в настоящее время, поскольку они почти не высказываются вслух и их едва ли можно назвать совсем необоснованными». Густав Амундсен не утратил веры в именитого брата, однако он глубоко разочарован, «ибо не получил ни материальной поддержки, на которую рассчитывал, ни отблеска славы, в лучах которой с удовольствием погрелся бы».

Через Леона Руал посылает ежемесячное пособие своей невестке Малфред, которой приходится терпеть капризного и неуравновешенного брата. Что касается остальных дел, Руал просит Леона и адвоката Нансена уладить их как можно лучше, прибавляя: «Я вмешиваться не буду».

Ежик грозной тенью возникал всякий раз, когда полярный путешественник поднимался на вершину успеха, и с годами тень эта нависала все более опасно. Осенью Леон писал ему: «Ты будешь и дальше получать вспомоществование при одном условии — что вы навсегда уезжаете из Бунне-фьорда. Нам здесь нужно спокойствие для продуктивной работы, а не второй капитан Амундсен». Тем не менее Руалу трудно порвать со вторым капитаном Амундсеном, а тот умеет играть на слабостях брата. Густав представляет дело так, будто речь идет не о нищем, выпрашивающем милостыню, а о «долге чести», который необходимо заплатить. Помимо денег, Ежику нужны работа и дом, куда можно было бы переехать с семьей.

Полярный путешественник доверяется Херману Гаде, ставшему членом правления недавно созданной компании «Норшк Америка-линье» («Норвежская линия в Америку»): «Всего два слова. Мой брат Густав ищет работу на "Американской линии". Какую именно, не знаю. Сумеешь ему посодействовать — будь добр. Я помолодею лет на пять, если только удастся пристроить его на постоянное место».

11 декабря Леон получает огорчительное известие из Белфаста по поводу Рождества. Руал пишет: «Я не приеду. По-моему, слишком много хлопот из-за каких-нибудь двух дней». У покорителя полюса другие планы. Его лекционное турне тем временем подходит к концу. Несмотря на внешний успех, доходы оказываются значительно меньше ожидавшихся. Но хуже всего другое. Английский импресарио намекает, что Руалу Амундсену следует отказываться от полного гонорара в тех случаях, когда устраивавшие выступления некоммерческие организации остаются внакладе: «Так поступали все великие первооткрыватели».

Наш полярник воспринимает этот намек как смертельную провокацию. В письме из Дублина, датированном 12 декабря 1912 года, он объясняет Леону: «Эти проклятые англичане не получат от меня ни единого эре! Так ему и скажи. Я, правда, не знаком с контрактом, однако не собираюсь ни на йоту уступать этой "нации любителей пуддинга".

Скажи ему, что я надрываюсь в разъездах не на потеху англичанам, а чтобы заработать необходимые средства себе на жизнь и на будущие походы». Негодование направлено не только против импресарио, Джеральда Кристи, но и против всего народа: «После поездки по этой стране я плевать хотел на чьи-либо пожелания».

Преданный Леон выполняет указания брата, пусть даже в более дипломатичной манере. При этом он поражен страстностью его реакции. В ответном письме Леон пытается аккуратно подкорректировать представления Руала, ссылаясь на лейтенанта Нильсена. (Капитан «Фрама» только что возвратился в Европу и провел несколько дней в Англии с Начальником.) «Нильсен не разделяет твоего взгляда на англичан, которые, как ему показалось, везде принимали тебя с симпатией. Надеюсь, вы придете к компромиссу».

Ни Леон, ни лейтенант Нильсен не могли ничего сделать с тем, что поселившийся в душе полярника собачий лай превратился в глумливый хор англичан, которые кричат ему «ура».

***

16 декабря покоритель Южного полюса оставляет страну любителей пуддинга и вступает в Париж. «Амундсену оказали воистину королевский прием и провозгласили высшим офицером ордена Почетного легиона[87] — отличие, которого не удостаивался ни один землепроходец», — пишет в своих воспоминаниях норвежский посланник Ведель-Ярлсберг. Французы сумели оценить ледового Наполеона. Спустя три дня его принимал в Риме король Виктор Эммануил.

Когда министр иностранных дел Кристоферсен серьезно заболел, Амундсен не поехал в Ниццу праздновать его восьмидесятилетие. Зато теперь, после посещения Италии, он торопится обратно в Париж, чтобы вручить дону Педро с дочерью подарочные издания «Южного полюса». Есть договоренность о том, что Руал очень недолго погостит у семейства Кристоферсен на берегу Сены.

Леон пребывал в убеждении, что, отменив поездку в Норвегию, брат проведет все рождественские праздники в Париже. Теперь же до него окольным путем доходят «слухи о том, что ты надумал праздновать Рождество в Лондоне, о чем я не имел ни малейшего понятия: я считал, ты будешь в это время у Кристоферсенов. В таком случае мне кажется, тебе лучше все-таки приехать домой, поскольку Лондон тебя тяготит, а пребывание в нем обойдется недешево».

Париж тоже обошелся бы недешево, однако подольше оставшись в Рождество у Кристоферсенов, можно было со временем рассчитывать на неплохие дивиденды. Управделами явно вынужден распроститься с мыслью о соблазнительной своим приданым дочери дона Педро. И все же улучает момент прочесть полярному путешественнику лекцию по основам экономики. «В своих поездках ты не должен забывать, что получаешь не вознаграждение за труд, а капитал и что капитал желательно поменьше тратить. Если ты будешь придерживаться этого правила, то по возвращении на родину капитал, вероятно, можно будет приращивать за счет ежегодных процентов, обеспечивая себе таким образом безбедное существование. В противном случае прибыли будет недостаточно для удовлетворения потребностей, а необходимость трогать капитал в конечном итоге не приводит ни к чему хорошему. Я еще не утратил надежду повидаться с тобой на Рождество», — заканчивает Леон свое проникновенное предрождественское послание. Он знал слабые места брата. Но если бы Леон понимал, какие силы тянут Руала обратно в Лондон, то оставил бы всякую надежду провести Рождество вместе, на берегу Бунне-фьорда.

Сочельник покоритель Южного полюса отмечает в роскошном парижском особняке посланника Ведель-Ярлсберга. Заодно он пользуется возможностью обсудить дипломатическое будущее Хермана Гаде. Барон Ведель давным-давно считается патриархом норвежской дипломатии, его того гляди могут назначить министром иностранных дел.

В первый день Рождества Амундсен завтракает у Кристоферсенов. После чего: прости-прощай, Карменсия!

Не следует думать, будто дочь дона Педро была недостойна восхищения полярного путешественника. Спустя тринадцать лет денежный туз не без гордости расскажет, как за той же Карменсией ухаживал во время визита в Буэнос-Айрес сам принц Уэльский, наследник британского престола. На что Руал Амундсен с галантностью, достойной придворного поэта, ответил: «Он [принц. — Пер.] едва ли сыскал бы на свете более изысканный и возвышенный предмет для уважения и восхищения, нежели Ваша дочь. Надеюсь, Вас не раздосадует, если я позволю себе признаться, что на протяжении долгих лет она воплощала для меня великий идеал женщины». Интересно, что, рассуждая о возвышенном и недосягаемом (если не сказать безличном), полярник незаметно для себя переходит на общепринятое правописание.

В Лондоне Руал Амундсен останавливается в гостинице «Карлтон». Перед Новым годом он взойдет на борт парохода «Сейнт-Пол» («Святой Павел») и отправится в Новый Свет, но последние дни триумфального года Амундсен проведет в этой тоскливой столице, в этой ненавистной для себя империи. Чем именно он там занимался, нам неведомо. Мы знаем лишь, почему он там находился.

***

Ее звали Кисc. Во всяком случае, так привыкли обращаться к ней друзья и близкие, хотя крестильное ее имя было Кристина Элизабет Гудде. Родилась она 10 февраля 1886 года в Тронхейме.

У банковского делопроизводителя и ревизора Петера Гудде, 1853 года рождения, и его жены Лауры, что была годом моложе его, пережили младенческий возраст четверо детей. Старшей была дочь Гудрун (1881), за ней шли сыновья Нильс (1883) и Трюгве (1884). Кисс была младшей. Семейство, жившее сначала на Конгенсгате, затем переехало в Лиллегорден, в дом номер четыре. Принадлежа к среднему сословию, оно, однако, не было зажиточным и могло позволить себе всего одну прислугу.

Оба сына посещали военное училище, но только одному из них удалось закончить университет. Экзамен на правоведа сдал Трюгве. Вся семья души не чаяла в младшей дочери. Когда старшей покупали новое платье, мать могла сказать: «А Кисс, чтобы слыть красавицей, достаточно простенького девичьего платья да голубой ленты в волосах». Не было недостатка и в молодых людях, жаждавших донести с урока музыки скрипку, на которой играла фрекен Кисс.

Жизнь семьи резко изменилась с тех пор, как в город пожаловал богатый английский предприниматель. Хотя Чарльз Пито Беннетт был почти сверстником отца, состоялось его бракосочетание с младшей дочерью. Прежде чем Норвегия добилась независимости, Кисс покинула коронационный город Тронхейм и вместе со своим многоопытным супругом отправилась в длительное путешествие. К двадцати одному году у Кисс родилось двое сыновей. Младший появился на свет в Австралии.

Затем чета поселяется в Лондоне, на холме Стэмфорд-хилл. В их просторной квартире живет также престарелая мать лесоторговца. (В роду Беннеттов существовала традиция, согласно которой мужчины в летах брали за себя молоденьких девушек; давно умерший отец семейства родился во время гражданской войны во Франции[88].)

Брак между Чарльзом Пито Беннеттом и его юной супругой, вероятно, напоминал отношения заботливого отца с несовершеннолетней дочерью. Мало того что жена была очень молода, она выросла в маленькой стране и не привыкла к ошеломляющей среде мировой столицы. Супруг держал Кисс в строгости. Как часто случается с более старшими мужьями, он ревновал юную жену ко всем подряд.

Впрочем, Кисс была сильной личностью — умной, талантливой, с хорошими данными для принятой в обществе игры. Привязанная к мужу нерасторжимыми узами, она добилась некоторого равноправия для себя. Потребности у супругов были очень разные, тем не менее они вели совместную жизнь в рамках союза, скрепленного как взаимным уважением, так и — более всего — сыновьями.

Хотя кормильцем и главой семьи был он, она тоже приобщалась к благам, которые дарует богатство, использовала мужнино положение и извлекала из этого удовольствия. Уже в 1906 году в Лондон приехал брат Нильс, чтобы начать карьеру в лесоторговом деле зятя. За ним последовали Трюгве (на стажировку) и кузен Арвид Аструп, также пожелавший воспользоваться связями лесоторговца и заняться предпринимательством.

Само собой разумеется, в браке чего-то недоставало. В 1912 году Кисс Беннетт исполнилось 26 лет, она была общительна, жизнерадостна, реалистична, но и романтична. Она жила в роскоши, не зная невзгод, видя одну лишь светлую сторону жизни. После беременностей и родов ей хотелось восполнить утраченную юность, пусть даже частично. Возможно, у нее и раньше бывали приключения. В эдвардианской Англии не возбранялось быть легкомысленной. Там на многое закрывали глаза. За исключением скандалов. Скандалов никто терпеть не собирался.

И тут в город является гордый покоритель Южного полюса. Соотечественник. Кисс достает свое красное платье и разыгрывает свои женские карты так, как их и следует разыгрывать. Тем более что у нее удивительный талант к подобным играм. Кстати, господин Беннетт тоже не имел ничего против полярного путешественника. Он знал толк в гонках между мужчинами… желательно, конечно, на моторах, а не на собаках… ну да ладно, лесоторговец ничего не имел и против собак. А этот полярник, видимо, важная персона, раз его так ценят в автомобильных кругах, так что, если это порадует женушку, — идем в «Савой»!

***

К тому времени, когда Руал Амундсен накануне Нового, 1913 года поднимется на борт «Святого Павла», у него уже будет заключено с Кисс Беннетт любовное соглашение, которое, по его расчетам, должно стать крепче ее брака.

Теперь ни о какой другой женщине не может быть и речи, хотя он еще получает единичные письма от Сигрид Кастберг и вынужден снова просить Хермана Гаде заняться «Йёвикским делом». В январе он пишет из Америки, что с Сигрид пора ставить точку: «Я, по крайней мере, настолько связан — причем связан окончательно и бесповоротно, — что не могу предпринимать в других направлениях шагов, которые, возможно, и предпринял бы в иных обстоятельствах». Полярный путешественник дает отставку Сигг Кастберг, предпочтя ей Кисс Беннетт.

В 1913 году фру Кастберг развелась с мужем и получила должность в министерстве социальной защиты — скорее всего через своего бывшего зятя, министра. Спустя много лет присяжный поверенный Верховного суда женился во второй раз — на женщине значительно моложе его. Сигг дожила до весьма преклонного возраста: она умерла в 1958 году, так больше и не выйдя замуж.

Между Сигг и Кисс, которая была на девять лет моложе, много общего. Обе были сильными личностями, умевшими брать инициативу в свои руки, в том числе в отношении мужчин. Обе происходили из другой страны (Сигг была наполовину американкой), что позволяло им чувствовать себя свободнее в окружавшей их обстановке. Обе пользовались успехом, были экстравертны и бросались в глаза в любой компании — иными словами, быстро становились предметами мужского восхищения. Обе занимали высокое положение на социальной лестнице. И обе принадлежали другому.

В душе Руал Амундсен воспринимал себя после лондонского Рождества как человека женатого. Даже веселая холостяцкая жизнь с закадычным другом Херманом Гаде теперь вступает в новую фазу: «Я уже сообщал тебе, что более не свободный человек, а связан по рукам и ногам — и собираюсь быть в этом отношении "пай-мальчиком"».

Скоро наш полярник выучится играть на мандолине.