Глава 13 ДЕЛОВОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ

Глава 13

ДЕЛОВОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ

В экспедиции к Южному полюсу намечалось три отряда. Прежде всего береговой в составе девятерых человек под руководством Руала Амундсена, базой для которых должен был служить Фрамхейм — построенный на антарктическом побережье дом с надворными службами. Затем морской, которому предстояло, оставшись на «Фраме», проводить океанографические исследования в Атлантическом океане. Эта партия включала в себя десять человек под началом командира корабля, лейтенанта военно-морского флота Турвалла Нильсена. Наконец, третий экспедиционный отряд занимался делопроизводством в конторах Кристиании и ближайших окрестностей. В этой партии трудился один-единственный человек — двадцатый члена экспедиции по имени Леон Амундсен. Пока государственный корабль «Фрам» нес современных викингов по морям и океанам, их управделами бесплатно путешествовал по железным дорогам Норвегии «в качестве представителя экспедиции».

Обмен корреспонденцией между тремя отрядами был, прямо скажем, минимальный. Он ограничивался несколькими оказиями: прибытием «Фрама» в Китовую бухту и отбытием из нее, а также редкими заходами в порты. Тем не менее все два года разлуки братья Амундсен — в особенности Леон — вели оживленную переписку друг с другом. Из-за немногочисленности оказий доставляемые с ними пачки писем оказывались внушительной толщины. В Христианию посылал рапорты и лейтенант Нильсен. Обстоятельства вынуждали руководителей трех партий быть готовыми к принятию самостоятельных решений.

***

«Надеюсь, вы хорошо провели Рождество… у нас оно, по обыкновению, прошло в тишине и спокойствии: мы никуда не ходили и гостей не принимали», — пишет Леон Руалу с наступлением нового, 1911 года. Разумеется, на борту «Фрама» праздник отметили со всеми возможными церемониями:

«Ради такого случая мы с лейт. Нильсеном украсили носовую кают-компанию, и получилось очень даже красиво. Всё кругом оформили сигнальными флажками, под потолком укрепили пышные гирлянды из папиросной бумаги — подарок госпожи Скроер. Еще убрали обычные лампы и развесили 16 красивых разноцветных фонариков (тоже подаренных). В пять часов всех пригласили на обед. Граммофон я поместил в своей каюте, о чем никто из гостей не был осведомлён. На стол поставили кружки с портретами короля и королевы, создававшие тем более праздничное настроение. От дневного света мы затворились, так что в кают-компании царила тьма: горели только цветные фонарики, отчего наше помещение напоминало волшебный дворец. На всем лежала печать торжественности».

Перед нами театроман в действии: Руал Амундсен как режиссер и художник-постановщик. У него особое чутье на световые эффекты. Принимая гостей в Ураниенборге, он в свое время давал точные указания прислуге, когда следует незаметно погасить лампы. Не были забыты и звуковые эффекты: «Как только все расселись, я включил граммофон и в кают-компанию ворвались слова гимна "Веселое, святое Рождество" в исполнении знаменитого датского оперного тенора Херольда. По этому случаю мало у кого не навернулись на глаза слезы».

В спектакле создавалась особая атмосфера, использовались элементы неожиданности, не говоря уже об усилении религиозного чувства за счет технических средств. А еще представление было совершенно необъяснимо — для всех, кроме его постановщика. Идеально! «Более торжественной и впечатляющей сцены я не припомню ни в одно Рождество».

***

На родине же, в зимней Норвегии, дела идут отнюдь не благостно. «Увы, общее настроение далеко от того, на которое мы рассчитывали: мало кто сочувствует испытанным тобою трудностям, тем более выказывает восторг в связи с изменением курса. Напротив… хотя побудительные причины твоего поступка как нельзя лучше явствуют из помещенного в газетах отчета, кругом царит недовольство. Разумеется, есть и исключения. Среди них назову прежде всего короля и затем Фритьофа Нансена — оба видят положение в правильном свете».

Леон отмечает, что «большинство представителей печати» проявило лояльность. Тем не менее есть основания для беспокойства: «В любом случае наблюдается раздражение среди тех, кто вложил в экспедицию деньги и, вероятно, раздражения не избежать также в стортинге, если дело будет обсуждаться там. Посему я уже теперь настоятельно не рекомендую тебе — даже при самом успешном исходе экспедиции — сразу возвращаться в Норвегию в ожидании чествований, ибо сейчас к ним никто не расположен. Впрочем, ясно, что в случае успеха настроение мгновенно переменится и тебя начнут превозносить до небес, но, по моему мнению, тогда будет слишком поздно. До официального приема на родине тебе следует предпринять путешествие в северные широты».

Естественно, в первую (да и в последнюю) очередь христианийского управделами тревожит состояние финансов: «Теперешнее положение немногим лучше — возможно, даже хуже, — чем было во время плавания на "Йоа"».

Одну из немногих попыток объяснить отсутствие восторга предприняла газета «Хюстен» («Побережье»), предшественница выходящего и ныне издания под названием «Норгес хандельсог шёфартстиденде» («Газета торговли и судоходства Норвегии»). Статья, озаглавленная «Руал Амундсен — жертва своих друзей», была опубликована на следующий день после сообщения о том, что он намерен покорить Южный полюс, и занимала почти всю первую полосу газеты.

В статье совершенно нет нападок на самого Амундсена — напротив, его называют «предметом безмерного восхищения». С тем большим пылом автор обрушивает поток критики на новоявленных «друзей» полярного путешественника, которые после его возвращения из Северо-Западного прохода «завладели им, подвергли изоляции и обособлению от других, осыпали дифирамбами и ограничили собственным узким кругом».

Доверчивого полярника нельзя винить в удручающем финансовом положении экспедиции и связанном с ним неудачном решении идти на юг. Путешественник оказался беспомощной жертвой дурного влияния: «В результате на г-на Амундсена возложили ответственность за поведение его новых "друзей". Люди склоняются к мнению, что им движет тщеславие первопроходца. Общественный интерес к нему снизился, популярность идет на убыль. Уже когда он подавал в стортинг ходатайства о выделении средств, их принимали с прохладцей».

Хорошо осведомлённый автор утверждал, что истинными друзьями полярника следует считать тех, кто поддерживал его, прежде чем он стал знаменитым. Что касается материальных трудностей, они преследовали путешественника и в прошлый раз: «В его отсутствие они тяжким бременем ложились на плечи близких».

Всякий знавший о связях Руалова брата Густава с газетой «Хюстен» тотчас догадывался, кто стоит за анонимной статьей. Так Густав Амундсен начал фронтальное наступление на главного из «друзей» полярного путешественника, а именно на брата Леона, оттеснившего Густава от непосредственной близости к Руалу. Помимо управделами, Густав рассчитывал нанести удар по Александру Нансену — адвокату, который также отвечал за привлечение средств для экспедиции. Руал Амундсен не раз поручал адвокату улаживать свои финансовые дела с Ежиком, незадолго до отбытия «Фрама» пережившего позор банкротства.

В ту зиму между Густавом и Леоном возник острый конфликт из-за того, кому в отсутствие Руала жить в Ураниенборге. Разрешение противоречий пришлось в скором времени поручить адвокату, но прежде чем дело успело зайти столь далеко, Ежик порвал с младшим братом Леоном, направив тому шестнадцатистраничное письмо, полное затаенного разочарования и ненависти.

В обвинительном послании содержится ряд упреков личного характера — в частности, что Леон «использует» брата. Кроме того, углубляется аргументация, приводившаяся в «Хюстене»: «Наконец, я хотел бы высказать озабоченность Руалом и его судьбой. Основная ответственность за них ложится на плечи тех, кто стоял рядом с ним и оказался недостаточно зрелым для своей миссии. Рассчитывать на иной результат их деятельности не приходилось. Руала отгородили от норвежского народа, который мог бы поддержать его: раньше он пользовался симпатией у простых людей, теперь же эта симпатия сведена на нет. По-моему, даже думать об этом безмерно грустно. На родину Руал вернулся другим человеком, так что его самого мне упрекнуть не в чем. Вся вина ложится на тех, кто был рядом и кому он доверял: эти господа просто-напросто не справились со своими обязанностями».

На долю Леона выпала самая неблагодарная задача — улаживать частные дела полярного путешественника. Больше всего хлопот доставлял Ежик: «Можно только жалеть, что в этом человеке не появляется сколько-нибудь серьезности, дабы действовать совместно, как принято в других семьях. Нет, он все больше погрязает в денежных аферах и не останавливается перед поступками, чреватыми уголовным наказанием».

Со старшим братом Тонни тоже не всё в порядке. Этот чересчур оптимистичный предприниматель разработал технологию получения сухого молока и, обосновавшись в юго-западной части Норвегии, наладил там его производство. Вскоре, однако, он утрачивает должность управляющего, и Леон вынужден признать, что «дела у Тонни в Ярене зашли в тупик».

Похоже, только у Бетти жизнь течет более или менее гладко. Но и ее благополучие целиком зависит от того, чем кончится авантюра с Южным полюсом.

***

7 февраля 1911 года, Фрамхейм. Руал Амундсен дописывает письмо Леону, которое пойдет на север с «Фрамом»: «11 января мы без помех достигли великого Ледяного барьера. Можешь быть уверен, зрелище перед нами предстало незабываемое. Насколько хватало глаз, с востока на запад тянулась могучая ледяная стена высотой в 100 футов[73]. На другой день мы обнаружили в этом массиве проход в большую бухту, где я заранее решил устроить зимовку. 14-го мы ошвартовались у кромки льда, чтобы изучить местность, и довольно скоро нашли подходящее место для базового лагеря».

Там норвежцы и ставят себе теплый дом в окружении четырнадцати просторных палаток. «А уж какие в нем живут добрые молодцы! Храбрее и милее восьмерки сопровождающих меня товарищей не сыскать в целом свете. Всё-то они делают с весельем и радостью, с шутками и прибаутками». Письма к Леону зачастую выдержаны в пропагандистском стиле, поскольку предназначаются для обнародования в газетах («только, пожалуйста, не от моего имени»).

Далее: «День 4 февраля преподнес нам сюрприз. Утром, придя на берег за провиантом, мы обнаружили у ледовой кромки не один корабль, а два. И тут же сообразили, что второе судно — "Терра нова". Скотта на борту не было». Во время этой случайной встречи полярных кораблей на краю огромного антарктического материка посторонним людям впервые представилась возможность познакомиться с достижениями амундсеновской экспедиции: «Они остались в высшей степени потрясены увиденным. Если пойдут разговоры о том, будто наш лагерь разбит на нетвердом основании, пусть это вас не тревожит. Мы устроились вполне надежно»[74]. Что местоположение норвежского лагеря раскроют англичане, можно было считать очком в пользу Леона, в задачу которого входило постепенное выбрасывание на газетный рынок сведений о стратегии Руалового похода. Теперь новости о нем доставит «Терра нова».

Впрочем, это не единственная неожиданность для экспедиции, расходы на которую и так намного превышают выданные под нее кредиты. «Совершенно верно, — пишет первооткрыватель своему управделами, — я действительно вполовину прибавил жалованье всем остающимся на "Фраме". Я счел это справедливым, поскольку они будут лишены интереснейшего путешествия, которое ожидает нас, остальных». Честолюбивому человеку приходится время от времени быть выше финансовой реальности: «Не знаю, позволяет ли подобные вольности экспедиционная казна, но ей так или иначе предстоит подвергнуться сему испытанию». Разделение труда между братьями очевидно: Руал берет на себя Южный полюс, Леон — все прочие дела. «Ты лучше разбираешься в том, что следует предпринять, а потому сумеешь всё уладить наивыгоднейшим образом».

Прежде чем завершить письмо, полярник упоминает о ближайших планах по созданию складов и под конец затрагивает самый больной вопрос: «В случае, если Нансен еще интересуется нашим предприятием, расскажи про склады. Я хотел сам написать ему, но настолько не уверен, как он воспринимает всю эту историю, что лучше воздержусь. Передай привет и скажи, что я не выбрал минутки для письма, потому как тружусь не покладая рук». Если энтузиазм профессора в отношении экспедиции угас, путешественник рассчитывает на поддержку остального человечества: «Мне кажется, при теперешнем положении вещей состязание за победу над полюсом должно быть интересно всему миру».

***

Он прав: весть из ледяной пустыни о том, что в покорении Южного полюса будут участвовать две экспедиции, накаляет страсти в цивилизованных краях. Как докладывает брату Леон, «в Англии новость была воспринята со смешанными чувствами, на родине же она способствовала мгновенной смене настроения». Наконец-то у норвежцев проснулся их соревновательный инстинкт. Соперники в Антарктиде и в средствах массовой информации приготовились к старту. Борьба ведется на разных фронтах — в чистом поле и в печати, на собственной территории и на территории противника. «Осмелюсь заявить, что с нашей стороны кампания велась крайне дипломатично и теперь даже в английских изданиях признают: ни о каком нечестном состязании не может быть и речи. Этим мы в значительной степени обязаны высказываниям Нансена, особенно его статье в "Тайме"».

Леон констатирует перемену настроения: «…теперь каждое из государств приняло сторону своего соотечественника». В кои-то веки начинается и приток капитала: «Первые известия столь живительно воздействовали на англичан, что они стали собирать деньги, недостающие Скотту; затем это поветрие перекинулось сюда, в результате чего теперь и у нас занялись тем же, т. е. сбором средств для похода "Фрама" к Северному полюсу».

Леон прощупывает почву, нельзя ли объявить о сборе пожертвований в масштабах всей Норвегии. У него налажена связь с такими ключевыми фигурами, как братья Нансен, известный спонсор полярных экспедиций Аксель Хейберг и Херман Гаде, из которых «последний с удовольствием возьмется за это дело».

Пока Руал Амундсен будет покорять новые земли в Антарктике, его лучший друг Херман Гаде совершит не менее героическую попытку закрепиться у себя на родине. Перед самым отплытием «Фрама» из Норвегии Руал добился от министра иностранных дел Иргенса согласия взять Гаде на дипломатическую службу. Более того, уговорил министра сделать Джона Гаде, Херманова брата и одного из главных финансовых благодетелей экспедиции, рыцарем ордена Святого Олава[75].

Пристроить склонного к свободомыслию американского предпринимателя на поприще скандинавской дипломатии оказалось отнюдь не просто. У Хермана Гаде быстро возникли непримиримые разногласия с правительством и стортингом, и Леон сообщает брату: «…наметившаяся было дипломатическая карьера приостановлена и куда зашли дела Хермана с Иргенсом, неясно».

Леону также поручили сохранять наилучшие отношения с семейством Нансен. Фактически речь шла прежде всего об Александре. Правда, между управделами и адвокатом иногда возникают трения из-за нечеткого распределения обязанностей, однако к добрым вестям из южных широт прислушиваются многие: «Алекс тоже, можно сказать, преобразился с тех пор, как получены известия от тебя, и очень даже вовремя, поскольку он давно был в расстроенных чувствах. Постараюсь проявлять к нему возможно больше терпимости, ибо подобная тактика явно предпочтительнее».

И все же наипервейшая из стоящих перед Леоном задач — воплощать переход через ледовый континент в кроны и эре. «Это совсем не просто — добиваться наибольшей отдачи от столь необычайного предприятия, но я буду извлекать из него все, что только можно, в надежде на твое возвращение с победой». Любая телеграмма, статья, книга и лекция будут стоить разные деньги в зависимости от результата похода, в зависимости от того, покорится или не покорится Руалу Южный полюс. 5 июня 1911 года, в канун Троицына дня, Леон Амундсен едет в Лондон. Борьба за общественное мнение будет происходить прежде всего там; там же следует подписывать договоры и обеспечивать потенциальный приток средств. В имперской столице, на территории противника, братья Амундсен обретут нового, неожиданного для себя союзника.

Леон посещает в Лондоне давнего импресарио Фритьофа Нансена, Кристи, и они обсуждают дела брата. Вскоре в разговоре всплывает имя еще одного полярного путешественника: «Мы вспомнили Шеклтона, и Кристи посоветовал мне навестить его, к чему я, по правде сказать, не был склонен. Тогда Кристи сам позвонил по телефону Ш., и он без малейших колебаний сказал, что хочет побеседовать со мной. Я тотчас отправился к нему, где познакомился и с самим Шеклтоном, и с его бывшим капитаном Дейвисом, которому предстоит вести корабль австралийской экспедиции под руководством д-ра Моусона на мыс Адэр… Позже объявился также д-р Моусон. В свое время они очень нападали на тебя в газетах, теперь же, к моему вящему удивлению, тон их совершенно переменился и все присутствующие держали твою сторону против Скотта. У Шеклтона чувствуется досада на Скотта и зависть к его походу на юг. Этот Скотт, стоило Шеклтону вернуться из путешествия, когда тот еще не успел прийти в себя, решил предпринять собственную экспедицию, об участии в которой Шеклтон при создавшихся обстоятельствах не мог и помыслить. (Кстати, Кристи утверждает, будто Ш. тогда заявил, что не намерен более идти на юг.) Как бы то ни было, Шеклтон рвет и мечет, а потому предоставил себя в мое распоряжение, обещав снабжать новейшими сведениями и принимать всяческие меры (разумеется, в строгой тайне от всех, поскольку официально он может лишь поддерживать Скотта). Кап, Дейвис также выразил пожелание, чтобы ты обогнал Скотта; в его случае это объясняется тем, что Скотт, несмотря на предварительную договоренность с д-ром Моусоном, собирается высадиться на сушу в другом месте. Можно сказать, обстоятельства складываются для тебя в Англии весьма благоприятно, так как Шеклтон пользуется тут большим влиянием: поместив всего один призыв в "Дейли мейл", он за четыре дня собрал для экспедиции Моусона почти 12 тысяч фунтов, а еще у него есть масса сподвижников, которые выступают за него против Скотта».

Сразу по возвращении в Норвегию Леон связывается с министром иностранных дел Юханнесом Иргенсом: «Он остался весьма доволен моим рассказом про Ш. Сам И. как раз едет в Англию, где будет представлять нашего короля во время коронации, и хочет пригласить Ш. на обед для беседы с ним». (Под коронацией имеется в виду вступление на престол брата норвежской королевы Мод Георга V, унаследовавшего английский трон после смерти Эдуарда VII.) Таким образом, Леону удалось наладить весьма щекотливый в дипломатическом отношении контакт между норвежским министром иностранных дел и английским героем сэром Эрнестом Шеклтоном. На всякий случай не мешало бы наградить того орденом: «…дабы окончательно заручиться поддержкой Ш.».

Едва ли Руал Амундсен взвесил международные последствия вызова, брошенного им английскому морскому офицеру. Заботиться о том, чтобы состязание не нанесло ущерб отношениям между великими державами, пришлось политикам. Как-никак, речь шла о покорении целого материка, седьмой части света.

Что касается остальных членов Королевского географического общества, они отнеслись к Амундсенову изменению планов со смешанными чувствами. «…Маркем настроен крайне отрицательно (но его считают пустозвоном), Скотт-Келти чуть ли не в нервическом припадке (Ш. не советовал мне заезжать к нему), зато президент общества вполне доволен и рассуждает: "Let the best man win"[76]». В целом поездка еще более укрепила Леона в мысли о «необычайности» такого предприятия, как поход к Южному полюсу: «Поскольку речь идет о двух экспедициях, возникает слишком много альтернатив. Например, первой доберется до полюса либо одна, либо другая… или одна достигнет цели, а вторая нет… или это не удастся ни той ни другой… так что должен сказать, предприятие настолько усложнилось, что в нем едва ли кто-нибудь разберется, пусть даже примерно».