Глава 37 В ЦАРСТВЕ СМЕРТИ

Глава 37

В ЦАРСТВЕ СМЕРТИ

Отраженный горами тяжелый гул прокатывается над бухтой Кингсбей. Моторы работают на полную мощность, N-25 мчится по льду. 19 часов 40 минут, 21 мая 1925 года. На миг гидроплан скрывается в туче снега. И взлетает. Руал Амундсен там, на борту. Машина берет курс на Северный полюс.

Через три минуты взлетает и N-24.

Происходило нечто совершенно новое[143]. Прежде неслыханное. Историческое событие на перекрестке между Жюлем Верном и Юрием Гагариным. Через воздух и туман, над легкими неровностями льда, на высоте около трех тысяч метров, при десяти градусах мороза, в полярный день без ночи. Что их ждет впереди?

Колумб тоже знал, что рано или поздно доплывет до земли. Амундсен знал, что по ту сторону океана находится Аляска. Но что в промежутке? Этот вопрос оставался открытым.

Как и на воздушном шаре инженера Андрэ, на борту каждого самолета экипаж из трех человек. N-25 пилотировал Ялмар Рисер-Ларсен; Начальник был штурманом-навигатором, а механиком — Карл Фойхт из компании «Дорнье-Валь». Еще в первых числах января решили, что малорослый механик будет представлять фирму в перелете. Человек весьма скромный, Фойхт был родом из Вюртемберга и, по мнению норвежских газет, «безусловно принадлежал к альпийской расе». Остановив свой выбор на Фойхте, директор Шульте-Фролинде, видимо, руководствовался тремя соображениями: Фойхт был дельным механиком, опытным лыжником и отличался легким характером.

N-24 пилотировал Лейф Дитриксон; рослый лейтенант морской авиации летал уже девять лет, всего годом меньше, чем еще более рослый Рисер-Ларсен. Функции штурмана-навигатора исполнял Линкольн Элсуорт, только что обученный Дитриксоном. Без этого американца, вернее без его отца, Руал Амундсен не находился бы сейчас в воздухе, а по-прежнему сидел бы на мели, в прямом и переносном смысле. Двенадцать с лишним лет Элсуорт мечтал об экспедиции, мечтал отыскать континент, который его земляк Пири якобы видел когда-то к северу от Гренландии, — еще не открытую Землю Кроккера[144]. К счастью, американец был скромным человеком. На N-24 полномочиями установить флаг и взять во владение землю обладал Дитриксон. Третьим на борту был Оскар Омдал, самый молодой из всех, но в то же время работавший с Начальником дольше других. Поскольку же Омдалу уже давненько не выплачивали жалованья, он участвовал в перелете не только как механик N-24, но и как кредитор Руала Амундсена.

Самолеты были построены из сверхсовременного дюралюминия, но экипаж одет в традиционную полярную экипировку. Люди сидели на открытом воздухе, защищенные лишь низкими стеклянными щитками, штурман-навигатор впереди. Механик при необходимости мог перелезть в моторную гондолу, подвешенную над фюзеляжем в одной плоскости с крыльями. Конструкция гидропланов позволяла им садиться как на воду, так и на лед и снег.

При взлете и N-24, и N-25 были перегружены более чем на полтонны. В частности, на борту имелось полное полярное снаряжение на случай возвращения по льду: сани, лыжи и парусиновые лодки. Самолеты строились в Италии по немецким чертежам, двигатели у них были английские, а вот лыжи — норвежские. Комплектуя снаряжение, Рисер-Лар-сен отказался от шести пар лыж из заморского гикори[145] и потребовал лыжи из норвежского ясеня. Как он писал Начальнику: «Снаряжение предпочтительно целиком норвежское». Руал Амундсен тоже отнюдь не приветствовал импорт иноземной древесины.

Примерно после восьми часов полета машины должны были находиться вблизи от полюса. N-25 решает снизиться, чтобы провести необходимую рекогносцировку. Один из открытых вопросов, возможно самый важный, заключался в том, существуют ли в полярном бассейне достаточно подходящие посадочные площадки. Самолетам требовалась открытая вода или ровный лед значительной протяженности.

Ялмар Рисер-Ларсен находит узкое разводье и идет на посадку. Удачно, хотя машина чудом избегает повреждений от торосов, громоздящихся по обе стороны разводья. Им не терпится выяснить, на какой они широте. Лишь через некоторое время точное местонахождение установлено. Это не полюс.

Они приводнились в царстве смерти.

После нескольких суток в паковых льдах Руал Амундсен поднимается на крыло N-25, подносит к глазам бинокль и видит то же самое, что видел в свой бинокль капитан Скотт у Южного полюса, — норвежский флаг.

Приводнившись в крайне узком разводье, N-25 намертво застрял между торосов. Троим мужчинам никак не сдвинуть его с места — даже великану-норвежцу, легендарному герою и немцу-механику. Как только они разобрались в ситуации, Рисер-Ларсен немедля подготовил сани. Без подкрепления сделать можно лишь одно: идти к ближайшему побережью, к мысу Колумбия в Северной Гренландии. Провианта хватит на месяц. Вот такой срок им и отпущен. Остается единственный вопрос: где N-24?

Ответ находился среди льдов всего в нескольких километрах от них. N-24 следом за ними пошел на снижение и тоже совершил посадку. Затем экипаж определил координаты: 87°43? северной широты. До Северного полюса, стало быть, не дотянули. Увы.

Определив свое местонахождение, они тоже задали себе насущный вопрос: что сталось с N-25? Дитриксон думал, что Амундсен, возможно, снова поднялся в воздух и в одиночку полетел к полюсу. «Поступок вполне в его духе», — заметил он.

N-24 не потерял маневренности, но был поврежден — еще при старте, и один мотор вышел из строя. Вдобавок пилота поразила снежная слепота. Они сделали все, что могли, оставалось только поднять флаг.

Этот-то флаг Руал Амундсен и видит в бинокль 23 мая. Разлука была очень недолгой, однако Нансен и Юхансен, встретившись на Земле Франца-Иосифа с Джексоном, вряд ли испытали большее счастье, чем Амундсен в тот миг, когда увидел в здешней пустыне знак жизни. Лейтенанты вскоре налаживают семафорную связь, наблюдая друг за другом в бинокль. Кроме того, еще через сутки выясняется, что аэропланы вовсе не лежат неподвижно, они двигаются — и довольно быстро — навстречу друг другу. Ведь еще Фритьоф Нансен указывал, что паковый лед находится в постоянном движении. Но какое счастье, что обе группы не удаляются друг от друга!

Удача, старый полярник, капризная удача или холодный расчет? Спросите Руала Амундсена в то утро, и он ответит: удачи не бывает; то, что не объяснить человеческими расчетами, имеет объяснение, лежащее за их пределами. Это не удача, это — судьба.

Переговариваясь по семафору, обе группы решают общими силами поднять в воздух N-25. (Позднее, после тщательного осмотра, они приходят к выводу, что в нынешних обстоятельствах починить N-24 невозможно.) Хотя их разделяют всего несколько сотен метров, продвигаться вперед очень трудно. Дрейфующие льды — стихия непредсказуемая: то они многометровой высоты, то миллиметровой толщины, то прочные, как камень, то мягкие, как мох, а непреодолимые барьеры чередуются с открытыми разводьями.

26 мая, после нескольких неудачных попыток, Элсуорт, Дитриксон и Омдал отправляются в дорогу. За спиной у каждого — 40 килограммов груза, на ногах — лыжи с незастегнутыми креплениями, ведь, возможно, идти придется по очень тонкому льду. Рюкзаки были тяжелые, и на всякий случай каждый надел спасательный пояс марки «Тетис», купленный на пароходе по пути в Тромсё. Начальник и Рисер-Ларсен выходят им навстречу от N-25. Скоро они узнают, что и очень короткий пеший поход может заключать в себе не меньше волнующего драматизма, чем героическое деяние.

«Только мы подошли к кромке льда, как послышались жуткие вопли и я подумал о самом худшем, — записывает Руал Амундсен тем вечером в экспедиционном дневнике. — Они упали в воду, неужели все? Поле зрения нам закрывал торос, и мы ничего не видели. Кошмар, страшный кошмар». В тот миг вся экспедиция висела на волоске. Первым провалился Дитриксон, за ним — Омдал. Оба хватаются за край льдины, но полярное течение увлекает их прочь. Вдобавок наваливается холод. Лыжи исчезают в пучине. Одно это уже серьезно, резервных лыж нет. Правда, есть еще пара. Элсуортовская.

Осторожно, очень осторожно американец протягивает Дитриксону свою норвежскую ясеневую лыжу. Лейтенант поспешно хватается за нее и выбирается на прочный лед. Элсуорт спешит к Омдалу, который уже едва не теряет сознание. Течение, которое некогда провело полярное судно «Фрам» через Ледовитый океан, норовит утащить безвольную жертву. Но в последнюю секунду, на грани потери сознания, обессилевший механик тоже успевает уцепиться за спасительную лыжу. Национальное дерево доказало свою крепость и в эпоху аэропланов.

Когда Линкольн Элсуорт немного погодя доставил к Начальнику его насквозь мокрых соотечественников, он знать не знал, что если и спас две человеческие жизни, то продлил их в общей сложности на пять с половиной лет. Ледяная купель под 87° северной широты должна бы стать для обоих лейтенантов предупреждением судьбы.

Наконец силы объединены. Теперь во что бы то ни стало надо поднять N-25 в воздух. Они решают урезать дневные рационы и дают себе сроку до 15 июня. Если к тому времени не справятся, придется принимать новое решение — продолжать борьбу за взлет или пешком идти в Гренландию. При тех рационах, какими они располагают, вопрос на самом деле таков: где они умрут — в пути или на этом месте?

В своих мемуарах Элсуорт пишет, что за считаные дни, когда они друг друга не видели, Амундсен очень постарел. А ведь при старте со Шпицбергена «страшное ярмо» уже свалилось с его плеч. В окончательном отчете полярник упоминает, что к тому времени вполне воспрянул духом: «Погибни мы прямо там, где были, печать опасности все равно не сотрешь». Ситуация вправду была серьезная и опасная. Хоть Начальник и стряхнул с себя «глумливое презрение», которое так долго ощущал, теперь он оказался в тупике, под гнетом моральной ответственности за людей, последовавших за ним в эту, по сути, сугубо эгоистическую авантюру.

Руал Амундсен единственный из шестерых знал ледовую стихию. Со своим тяжким опытом, накопленным в студеных пустынях, он один был способен руководить горсткой людей в таких экстремальных, далеких от нормальной жизни условиях. Небо, туман, льды — все сливалось в безвременье существования.

Начальник быстро и привычно поделил жизнь на точно отмеренные периоды — работа, отдых, еда, сон. Размечал часы так же, как рационировал сухари и пеммикан. В результате время вернулось. Вечность отступила. Отработанная рутина стала основой надежды.

Но пути из катастрофы пока нет. Будь полярник уверен в осуществимости пешего марша, он бы немедля повел товарищей к мысу Колумбия (расстояние составляет 750 километров), где его давний помощник Годфред Хансен еще в первый год экспедиции «Мод» заложил склад. Однако Амундсен знает льды, знает, что пеший переход невозможен. Пройти 750 метров по обманчивому, непостоянному рельефу уже стоило неимоверных усилий. Единственная надежда — воздух. «Как близко до дома — 7 часов полета — и как же далеко, в нынешних обстоятельствах», — записал он в дневнике.

Надеждой заведовал Рисер-Ларсен, пилот. Немногословный великан чувствовал на своих плечах груз ответственности. Фойхт ручался за самолет. Все было в порядке, дело только за взлетом. Мало иметь самолет, нужна взлетная полоса.

Задача перед ними стояла очень трудная — создать взлетную полосу, достаточно длинную и ровную, чтобы такая тяжелая машина, как N-25, с горючим и шестью людьми на борту, могла подняться в воздух. Ножи, лыжные палки, один топор, несколько деревянных лопат — инструмент не ахти какой, но это не самая большая проблема. Они находились в дрейфующих, наслоенных льдах — среди вечного движения. Любому плану, любой постройке постоянно грозили исполинские силы природы.

29 мая руководство и экипаж в полной мере осознали опасность ситуации. И только теперь они окончательно отказываются от плана продолжить движение к полюсу. Надо лететь назад, на Шпицберген. Речь идет исключительно о выживании.

Замерив глубину по новому методу эхолотирования, они за пять секунд установили, что до ближайшей земли, то бишь до морского дна, 3750 метров.

Немец начал падать духом. Он был не готов к такой ситуации. Остальные, каждый по-своему, много лет имели отношение к планированию экспедиции или хотя бы мечтали об Арктике. Механик-вюртембержец, возможно, искал приключений, но не был ни авантюристом, ни тем более полярником. Место Карла Фойхта — шумный темный ангар, а не безмолвие под немеркнущим небом Ледовитого океана. Трусом его никак не назовешь. В годы мировой войны он летал механиком на цеппелинах над Францией и Англией. Ужасы войны знакомы ему куда лучше, чем норвежским лейтенантам и американскому инженеру. Но здесь совершенно новый, неведомый театр военных действий. Смертный холод уже оцепенил все вокруг. После дневных трудов Фойхт иной раз сидит в апатии и крошит сухари, а то и хуже — табачный рацион. Элсуорт сдерживается. Амундсен выходит из себя.

В своей книге «За горизонтом» Линкольн Элсуорт пишет, что у них у всех развивался «полярный невроз». Начальник тоже им досаждал — «пил шоколад горячим, будто так и надо». Сейчас все шестеро обретаются в фюзеляже N-25 днюют и ночуют в углах и закоулках самолета, если, конечно, не работают снаружи. Однажды ночью всех будит крик Рисер-Ларсена. Машина в опасности — лед смерзается и может раздавить ее, как иное полярное судно. Снова и снова самолет приходится спасать. Снова и снова попытки взлететь кончаются неудачей. Апатия ширится. Работа продолжается.

Они назначили себе срок до 15 июня. Но успеют ли? Есть основания усомниться. Чудеса до сих пор случались только с Начальником.

9 июня длинноногий Рисер-Ларсен отмеряет шагами участок, который, по его мнению, можно превратить в стартовую полосу. На ее подготовку уйдет десять дней. При скудных рационах они в состоянии работать не более восьми часов в день. Начальник — виртуоз по части резки льда ножом, приделанным к лыжной палке. Зато двое крепких лейтенантов куда сноровистей раскидывают снег. И отлично знают, что отставать Начальник не любит. Возможность обогнать старика прямо-таки вдохновляет обоих.

10 июня Руал Амундсен видит гуся, летящего на северо-запад[146]. «Может быть, это знак Земли Кроккера?» — записывает он в дневнике. Может быть, между ними и Гренландией лежит остров или даже целый континент? Может быть, там ждет чудо? В таком случае это земля без склада. Но дальше к югу можно будет поохотиться. В тот же день Дитриксон пытается подстрелить пару гусей. Увы, промах.

Дневник от 11 июня: «Сегодня в 9 утра начали расчищать снег, но в час дня уже так измучились, что не могли больше работать». А расчистить от глубокого, тяжелого снега надо ни много ни мало четыреста метров. Инструмент плохонький; силы на исходе. Неудачных попыток было не счесть. Вот тут-то Омдал и вносит важнейший вклад в героическую хронику Руала Амундсена. Механик — человек простой, он думает подошвами: «Что, если нам хорошенько утоптать снег?»

Весь следующий день шестеро мужчин топают в снегу. К счастью, никто их не видит. Туман.

Они еще раз измеряют полосу шагами. Оказывается, она на сотню метров длиннее, чем они сперва думали. «Отличная добавка», — записывает Начальник в дневнике. Лично для него это в пересчете три года. Без этих ста метров все бы кончилось здесь — во льдах высоких северных широт. Они бы просто исчезли, точь-в-точь как Андрэ и двое его спутников на «Орле». Неплохой финал. Почти идеальный. В известном смысле.

Добавка будет не только отличной; эти сто метров в жизни каждого из шестерых окажутся разными по протяженности. Для половины из них это лишь отсрочка; Дитриксон, Омдал и сам Начальник закончат свои дни в ледовой стихии. Зато у Элсуорта и Рисер-Ларсена впереди долгие годы, полные приключений. Оба полетят в Антарктику. И вот там-то нанесут на карту новые территории. Меланхоличный механик вернется в темные ангары. Вероятно, он проживет достаточно долго, чтобы погибнуть в великой европейской катастрофе.

Лето. Температура ползет вверх, к нулю. Если она перевалит на плюсовую сторону, взлетная полоса отсыреет и станет негодной. 14 июня — две неудачные попытки стартовать. Во второй половине дня снег недостаточно прочен. Надо пробовать утром.

Наступает 15 июня. Если опять неудача, впору начинать тягостную дискуссию насчет того, как им умирать. Тогда Начальнику придется найти решение для всех.

Этой ночью Рисер-Ларсен не спит. Снова и снова вылезает наружу из самолета, где товарищи ворочаются, забывшись тревожным сном. Пилот следит за столбиком термометра, проверяет направление ветра, беспокойно обходит ледяную стартовую полосу, производит вычисления, размечает дистанции черными обрывками засвеченной фотопленки. Все цифры должны быть в согласии: температура, протяженность полосы, число оборотов в секунду, количество топлива, вес, который надо поднять в воздух. Карта у них одна-единственная. И на нее будет поставлено все. Снаряжение, провиант, оружие, лыжи, лодки — все нужно бросить, чтобы машина смогла взлететь и добраться до Шпицбергена при минимальном запасе горючего. Ведь керосин — тоже килограммы веса. Для разгона — пятьсот метров.

Густой туман. Как при выходе из Йоахавна. Как при выходе из Фрамхейма. Абсолютная тишина. У этой базы имени нет. Она не от мира сего. Из самолета выглядывает только голова пилота. Остальные — внутри корпуса, как в темной братской могиле. Запускают моторы. В этот миг все зависит от Ялмара Рисер-Ларсена. К счастью, весит он уже не сто килограммов. Сделав ставку на взлет, он должен взлететь — если машина не врежется в торосы в конце полосы.

Он набирает скорость, гидроплан скользит хорошо. Достигает критической точки, где нужно сделать выбор — рискнуть всем, чтобы выиграть, или заглушить мотор, чтобы спасти самолет. Разгон на пределе, но у Рисер-Ларсена прекрасное чутье. Он решает рискнуть.

Дневник Начальника: «Мы со своих мест ничего не видели, только ощущали движение. Внезапно корпус задрожал, словно собираясь оторваться от земли. Наконец последний рывок — и мы поняли, что летим. Невозможно описать чувство освобождения».

Все висело на волоске: «Машина поднялась в воздух на самом краю ледяной полосы. Иначе бы никто из нас не уцелел». При взлете Омдал издает победный вопль. Второй раз в жизни. Первый раз он вопил от смертельного страха, когда провалился в воду. Начальник пробирается к пилоту, кладет ему на колени кусочек шоколада размером со спичечный коробок. В благодарность.

Что ни говори, свершилось нечто большее, чем подвиг пилота, нечто выходящее за рамки человеческих расчетов. Полярнику и прежде случалось пережить такое в драматические, судьбоносные секунды: судно спаслось, человеческие жизни вне опасности. На сей раз время коснулось вечности. Двадцать пять суток они провели в текучей белой нереальности. Видели голову тюленя, гагарку, трех гусей — в остальном все вокруг было безжизненно. Лишь холод обладал материальностью.

Учитывая беспощадность такого существования, полярник обратился к высшей силе: «Наверно, тысячу раз за эти недели я молил Бога о помощи, и обстоятельства сложились так, что я твердо верю: Он протянул нам руку».