Глава 28 КАКОНИТА АМУНДСЕН

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 28

КАКОНИТА АМУНДСЕН

«Пройдя Северо-Восточным проходом туда, где мы стоим сейчас на якоре, — пишет в дневнике Амундсен, миновав Берингов пролив, — я сомкнул этот путь с путем, каким шел по Северо-Западному проходу в 1906 году, и таким образом впервые совершил кругосветное плавание по Ледовитому океану. В наш век всяческих рекордов это может представлять некоторый интерес».

Слабое утешение под конец неудачной экспедиции к Северному полюсу, скорее попытка выдать мелкий успех за крупный. Открытие Северо-Западного прохода тоже было совершенно бесполезным с практической точки зрения, но как символическое достижение его нельзя было не признать подвигом. Тогда «Йоа» была первой. А Северо-Восточный проход Норденшёльд преодолел на «Веге» за сорок с лишним лет до Амундсена. Быть первооткрывателем чего-либо можно однажды. «Мод» же была третьей.

Когда норвежец говорит о том, что «сомкнул» два прохода, это смыкание происходит лишь в его собственном лице. И корабли, и экспедиции были разные, только Руал Амундсен был все тот же — единственный человек, совершивший кругосветное путешествие по Ледовитому океану. Разумеется, если предать забвению Хельмера Ханссена. Он, видимо, побил рекорд отдельно от Начальника.

Оставив позади пролив, теперь разделявший не просто два материка, но две идеологии, Амундсен 29 июля 1920 года прибыл на Аляску, в Ном. Его доставил туда буксирный катер, так что Начальник мог, не привлекая излишнего внимания, отправить свои телеграммы. Через два дня его догоняет «Мод», которая бросает якорь на тянущейся вдоль Нома банке.

В лоне цивилизации они задерживаются ненадолго. Для экономии времени Руал Амундсен поручает своему местному помощнику, норвежцу по происхождению, владельцу золотых приисков Яфету Линдбергу, который взялся за отправку на родину экспедиционного груза, также поддерживать связь с управделами. Кроме того, Линдберг должен позаботиться о трех списанных на берег членах экипажа. Совершенно очевидно, что Начальник выставил их не в самом выгодном свете. «Все кругом понимали, что команда, бросившая капитана, не выполнила своего долга», — пишет Линдберг.

Амундсен обнаружил, что у него нет средств оплатить дорогу домой ни одному из троих. Все в Номе считают, что платить за их отступничество ни при каких обстоятельствах нельзя, посему Линдбергу надо определить их на работу, а это оказывается затруднительно: «Эти трое никому не нужны, поскольку их рассматривают как предателей, если не сказать трусов». Единственный выход — устроить их на прииски. Но единственный, кто согласен добывать золото, — это пятидесятилетний капитан Ханссен. В конце концов все трое связываются с норвежскими властями и, проведя мучительный месяц в Номе в роли бесчестных моряков, могут пуститься в дальний путь на родину — сначала до Сиэтла, потом через все Штаты на восточное побережье, а уже оттуда — через Атлантический океан на «Святом Олаве».

В жалобе, которую подал по возвращении домой разбитый ревматизмом Мартин Рённе, направив ее экспедиционному адвокату Александру Нансену, содержится следующее описание их житья-бытья в поселке золотоискателей: «Как Вам известно, мы сошли на берег в Номе без гроша в кармане, имея только направление к Линдбергу, который должен был определить нас на приски [собственной орфографией пользовался не один Начальник. — Т. Б.-Л., чтобы мы отработали дорогу домой, и прекратил отсылку нашего жалованья семьям, и в Номе мы не получили никакой поддержки от так называемого норвежского консула, и только один человек частным образом помог нам отправить телеграммы на родину, и по прошествии 23 дней прибыли ответы и помощь, а когда я сошел на берег с "Мод", мучась ишиасом, и отказался работать на приисках, потому что все равно бы не справился с такой работой, где надо целыми днями стоять в воде, то просто скитался по округе с 8 августа по 8 сентября и не видел другого выхода, чтобы выжить, кроме как продавать с себя одежонку, что приходилось делать и Сундбеку. Ханссен же пробыл на приисках несколько дней, пока у него совсем не истрепалась одежда и обувь». Право, ужасное увольнение для былых покорителей Южного полюса.

Прежде чем «предатели» испарились, Линдберг получил дополнительные разъяснения по поводу загадки ТессемаКнудсена: «Насколько я понял из рассказов не только капитана Амундсена, но и тех, кто его тут покинул, у этих двоих были серьезные основания не торопиться с возвращением на родину». Вот и еще один скрытый намек на достойные порицания отношения между членами команды на злосчастной «Мод».

Руал Амундсен кратковременно поселяется в доме Линдберга. Хозяин, который слыхал удручающую историю Тённесена, когда тот проезжал через Ном, удивлен энергичности полярника, ничуть не отличающегося от Амундсена, с которым они виделись четырнадцатью годами раньше, во время преодоления им Северо-Западного прохода. Линдбергов врач, проведя тщательное обследование, тоже может подтвердить, что полярный путешественник находится в «идеальной» форме — как физически, так и психически. Либо лечение жестянщика Вистинга (по совместительству врача) было необычайно эффективным, либо недуги пациента объяснялись нервами, предположение о чем он и сам высказал в письме д-ру Роллу.

Что полярный путешественник при встрече с цивилизацией ожил, пышет энергией и предприимчивостью, можно истолковать как проявление качаний, свойственных амундсеновскому характеру. Поскольку Руал много времени проводил в изоляции и одиночестве, его всегда тянуло к человеческому общению. Наконец-то он вылез из болота депрессии, пора претворять свои решения в жизнь — вперед, к новому началу и новому оптимизму!

В Номе они задерживаются совсем ненадолго. Уже через десять дней «Мод» покидает аляскинский поселок в окружении нескольких местных судов, желающих ей счастливого пути. Амундсен даже не дал себе времени дождаться почты и запасов продовольствия. Из Сиэтла в Ном шли ящики с провиантом и мешки с почтой (общим числом не менее двадцати одного), но у полярного путешественника не было ни единого лишнего дня. Самое важное из припасов и снаряжения закупили на месте, весьма ненадежную связь с внешним миром обеспечил телеграф. Вероятно, этого оказалось довольно. Теперь надо было успеть пройти Берингов пролив, пока там не станут льды.

Помимо всего прочего, капитан Амундсен вышел с непростительно малым экипажем и, очевидно, боялся могущих возникнуть из-за этого осложнений. «На борту чуть не возникло скандала, потому что мы выходим вчетвером, но это был единственный способ тронуться с места», — сообщает он Леону спустя неделю из Берингова пролива, с Восточного мыса[109]. Похоже, этот шаг вызвал сомнения и у такого рассудительного человека, как д-р Свердруп. «Меня несколько тревожит будущее, — пишет он своему коллеге, профессору Вильхельму Бьеркнесу. — Нас осталось слишком мало. И компания, прямо скажем, подобралась странная».

Начальник не видел поводов для беспокойства, хотя в сообщениях этого периода всегда подспудно присутствует тема некролога. «Внуши им всем, чтобы не волновались за нас четверых, — наставляет он Леона. — Нам тут хорошо. Но дела всегда могут принять скверный оборот, и, если такое случится, попроси от моего имени стортинг, чтоб не забыл троих видных парней, вставших рядом и здорово меня выручивших».

Единственным членом команды, которого Руал Амундсен нанял в Номе, стала средних лет эскимоска по имени Мэри (или, в орфографии Начальника, «Мэрри»). К счастью туземцам можно было платить по другому тарифу, иначе наем обошелся бы слишком дорого. В обязанности Мэри входили стряпня и уборка помещений. Кстати, перед отбытием корабля ее видел Хельмер Ханссен и узнал «Тутси», с которой имел дело во время неприличной зимовки у острова Хершел. «Что ж, желаю успеха», — только и сказал списавшийся на берег капитан.

В 1941 году Хельмер Ханссен, который прожил до 86 лет и умер в 1956-м, опубликовал свои мемуары «Сквозь паковые льды. Восемнадцать лет с Руалом Амундсеном» (за несколько лет до этого книга вышла по-английски под более претенциозным названием «Путешествия современного викинга»). Следуя канонам, принятым в литературе о полярных исследованиях, Ханссен предпочел благородный взгляд на превратности судьбы. Через двадцать лет после фиаско, которое он потерпел как капитан «Мод», Хельмер Ханссен не испытывал потребности упрекать в чем-либо Начальника или самого себя, посему для него это… «период, полный самых светлых воспоминаний — мне было приятно и интересно от начала до конца».

***

Уже на следующий день после выхода из Нома полярный корабль застрял во льдах. Постояв некоторое время напротив Восточного мыса, «Мод» кое-как выбралась из Берингова пролива, однако не сумела продвинуться далеко по Чукотскому морю. Вскоре ее притерло к берегу у мыса Сердце-Камень. Дело неизбежно шло к третьей зимовке. За три зимовки «Фрам» когда-то совершил свое знаменитое плавание через Ледовитый океан. Такое же время понадобилось «Йоа» для преодоления Северо-Западного прохода. Теперь за три года «Мод» оказалась практически у нулевой отметки.

Они снова очутились в краю чукчей и могут общаться как с туземцами, так и с бродячими торговцами. В остальное время приходится подымать настроение самыми простыми средствами. Новый, 1921 год открывается возвращением к любимому по Фрамхейму виду спорта. «Вечером очень удачно устроили метание стрел с призами, — записывает капитан в дневнике. — Все остались довольны».

В жизни полярного героя наступает пора мелких событий и маленьких людей. Не успел новый год вступить в свою вторую неделю, как на борту «Мод» появляется самое маленькое действующее лицо из биографии Руала Амундсена.

Помимо эскимоски Мэри (или Тутси), у которой через некоторое время начинаются приступы душевной болезни, из-за чего ее приходится отвезти на берег к родственникам, Начальник берет на временную работу других местных жителей. Среди них оказывается и молодой человек по имени Какот. В один отнюдь не прекрасный, а темный-претемный день он приносит на корабль небольшой сверток.

4 января Руал Амундсен записывает: «Сегодня лечил Каконетту — четырехлетнюю дочку Какота. Разложил ее голую на обеденном столе и протер перманганатом калия[110]. У нее по всему телу экзема — огромные болячки». У голодной, грязной и больной чукотской девочки нет матери. Она будет жить с отцом на норвежском корабле.

Спустя несколько недель сверток обретает личностные черты. Поскольку все земли вокруг уже открыты и никаких важных наблюдений делать не требуется, полярный путешественник заносит в дневник всякие мелочи: «Это крошечный ребенок… жутко некрасивый… совершенно невоспитанный… но безумно смешной. Мы наперегонки балуем девчонку. Она лазит по всему кораблю и удивительно много для своих четырех-пяти лет всем помогает. Каждый вечер ее моют с головы до пят. Помытая и аккуратно причесанная, она приходит на камбуз показаться "дедушке"». Каконита нашла самое верное слово.

Полярник уже почти растаял. После долгих лет темноты и холода, после долгих лет среди белых медведей и неотесанных мужланов, в обстановке, где женское начало представлено лишь вышитым стихотворением на стене каюты, вдруг с холода приходит дитя[111] и зовет его «дедушкой». Уточняем: Руал сам обихаживал девочку и сам научил ее этому слову.

В конце февраля Какот уезжает, чтобы привезти себе новую жену. Поскольку его сватовство, видимо, оказывается успешным, Начальник делает собственные выводы: «В связи с этим я полностью взял Какониту на себя. Я привязался к ней и не хочу, чтобы ее отдали в руки мачехи. В поте лица пытаюсь избавить девочку от высыпаний. Теперь я только утром и вечером натираю ее мукой, и это по-прежнему дает свои результаты». Полярник готовит мази и присыпки, обрабатывает ими кожу, в общем, прилагает все усилия, чтобы вылечить ребенка. И получает награду. «Каконита… моя приемная дочка… необыкновенно мне предана, — пишет он в конце марта. — Думаю, она любит своего "дедуску"».

Хотя новый брак Какота быстро распадается, ни у кого больше нет сомнений в том, что Каконита сталадля Амундсена приемной дочерью. Он еще в гавани «Йоа» лелеял мысль об усыновлении эскимосского ребенка. Но удочерение Какониты не было умозрительным или экспериментальным поступком: эта была реакция на уровне чувств, привязанность к определенному человеку. Каконита сама приковыляла в его жизнь и сумела растопить замерзшее сердце полярного путешественника. В тихий мартовский день он пишет: «Теперь я снова один, и вокруг нет ни единого человека, с которым я мог бы перекинуться словом… за исключением крошки Какониты. Она понимает меня лучше всех прочих». Четырехлетняя девочка заполняет пустоту в душе седеющего мужчины.

Впрочем, со второй чукотской девочкой, которую Руал Амундсен собирался удочерить, отношения сложились совсем иначе. Ее взяли из семьи чуть ли не по заказу, чтобы, когда Каконита начнет осваиваться с новой жизнью в цивилизованных краях, у нее была «сибирская подружка». Экспедиция еще в предыдущую зиму имела дело с жившим на Восточном мысу торговцем по имени Чарли Карпендейл. По происхождению он был австралиец, но женат на туземке. К нему и отправился в апреле Оскар Вистинг — с поручением от Начальника. Тот день должен был кардинально изменить судьбу одной из девочек в семье, где было еще восемь детей.

19 апреля Амундсен записывает: «Ровно в четыре вернулся с Восточного мыса В. и привез одну из дочерей Карпендейла. Она совершенно замечательная девочка, тихая, милая, к тому же прехорошенькая. Лет ей примерно десять. Я намерен послать ее вместе с Каконитой в Норвегию, чтобы обе получили там хорошее воспитание. Необузданная крошка Нита тут же захватила инициативу в свои руки, но, похоже, девочки найдут общий язык. Старшая очень тихая и спокойная и во всем равняется на маленькую».

Что у полярного путешественника душа больше лежит к младшей, явствует из того, что он дает ей свою фамилию: Каконита Амундсен. Что касается старшей, у нее уже есть цивилизованная фамилия, но надо поменять имя: «Юную фрекен Карпендейл — кстати, на вид ей дашь больше ее возраста — я назвал Камиллой. Это самое близкое по звучанию к ее чукотскому имени, которое в переводе означает "Вульвочка". Может, само по себе оно и неплохое, только я боюсь вызвать неловкость у моих друзей и знакомых, когда им представят девочку».

Через несколько недель Начальник делает запись еще об одной приемной дочери: «Ей лет двенадцать, и она прислуживает у нашего друга Тенака. Внешность типичная для чукчей — возможно, с примесью японской или китайской крови». Впрочем, эта метиска скоро исчезает из подверженной внезапным переменам семейной хроники полярного исследователя.

Руал Амундсен мог восхищаться примитивными народами, их умениями, сноровкой и образом жизни, однако они подчинялись иному своду норм, чем жители цивилизованных стран. Полярник мог быть добрым и преданным, но он был также абсолютным властителем, распоряжающимся жизнью и смертью людей, завоевателем старого образца. В гавани «Йоа» он даже ввел смертную казнь — во всяком случае, в виде угрозы. В одной дневниковой записи говорится, что Начальник и на «Мод» не отступил бы перед крайними мерами — «если бы потребовалось».

Руалу Амундсену предложил свои руки человек, который, судя по слухам, убил родственника. Начальник проявляет милосердие и решает дать тому шанс: «Что ж, посмотрим, как он будет себя вести. Если что-нибудь пойдет не так, я с ним разделаюсь и выброшу на берег. Потом, во льдах, я знаю и более быстрый способ».

***

Удивительно, что в эту последнюю — и, похоже, самую безнадежную — зимовку на «Мод» Руал Амундсен вырабатывает у себя новую решимость и напористость. Как ни крепко застрял корабль, Начальник умудряется вытащить себя из болота в человеческом плане. Он преодолел свои телесные проблемы, избавился от большей части команды и одновременно — от связанных с ней тревог. Почти всю зиму Свердруп и Вистинг провели в дальнем санном походе, и тогда Руал остается чуть ли не единственным норвежцем на судне. Общение с покорными и смирными кочевыми туземцами как нельзя лучше подходит его общительной натуре властителя. Оно придает ему спокойствие и уверенность, которые позволяют проявиться чувствам.

Можно сказать, что полярный путешественник достиг некоей гармонии по отношению к Кисс. Он отослал ей подарок" на день рождения, утренний дар и добычу кормильца. Большего он пока сделать не может. Остальное должны доделать за него печатное слово, ощипанные птицы и дубленые медведи. Вместо того чтобы предаваться тревожным думам в каюте, он может мыть и припудривать на обеденном столе живую девочку. Если сорокавосьмилетнему мужчине не удалось стать женихом, он хотя бы стал дедушкой.

Когда Руал Амундсен вышел в поход на корабле во славу королевы, его первейшей целью было вернуться, причем «через Лондон». Что по дороге нужно будет пройти через Северный полюс, как бы само собой разумелось. Конструкция судна, курс в океане — всё было заранее выверено и апробировано. Да и сам Амундсен был одной из ведущих фигур полярных исследований, человеком, которому удавались все его предприятия. Плоды созрели, их нужно было только сорвать. Но за три года во мраке он понял, насколько высоко они висят. Чтобы их достать, нужно было приложить огромные усилия.

В свое время, когда еще Фритьоф Нансен отправлялся на покорение Северного полюса, Бьёрнстьерне Бьёрнсон назвал полюс «алмазом победителя». Этот алмаз и должен был привезти из похода Амундсен, дабы прикрепить к груди Кисс. Оставалось лишь добыть сокровище. И самоуглубленный мечтатель уступает место собирающемуся с силами спортсмену.

В голове кружатся новые планы. Руал Амундсен решает сделать стратегическое отступление в Сиэтл, где судно может пройти необходимый ремонт. А еще он обратится в стортинг с просьбой об очередной дотации. Если таковую Дадут, он хочет иметь «два аэроплана и опытного пилота — лучше всего офицера норвежского военно-морского флота». 27 апреля составление планов закончено. «Никогда прежде мне так не хотелось двинуться в путь, как теперь».

Решение проблемы было взято если не с потолка, то из воздуха. С ноября 1918 года, сразу после окончания войны, англичане и американцы стали планировать полеты к Северному полюсу. Тем не менее ближе всех к достижению этой цели подступил Руал Амундсен. Мало того что у него в кармане имелся диплом летчика, у него еще была «Мод», которую можно было из обойденного конкурентами полярного судна превратить в передовую аэробазу.

Руал Амундсен не может ждать, пока льды выпустят «Мод» из плена, и принимает решение покинуть ее. Его удерживает только одно: Каконита.

25 мая с этой проблемой тоже покончено: «Я решил взять малышку с собой. Мы безумно привязаны друг к другу, так что расставание было бы для нас обоих большой потерей». Разумеется, Камилле тоже придется поехать с ними. И вот Руал Амундсен с двумя приемными дочерьми пускается в дорогу — на нартах, вдоль моря, к Восточному мысу. Оттуда китобоец «Херман» доставляет их через Берингов пролив в Ном. Вообще-то зверобойное судно шло в противоположном направлении, однако капитан оказался родом из Сан-нефьорда и наплевал на китов ради того, чтобы удовлетворить желание знаменитого соотечественника.

17 июня 1921 года полярный исследователь снова попадает в поселок золотоискателей. Оттуда, из Нома, он посылает сообщения для печати о новой неудаче «Мод». И сразу следом — «телегр. в стортинг с ходатайством о финансовой поддержке… в размере 300 тыс. крон».

В последних числах июня 1921 года усталый, но несломленный Руал Амундсен поднимается на борт парохода «Виктория», единственного средства сообщения между Номом и Сиэтлом, и то лишь в летнее время. Статного мужчину сопровождают две детские фигурки. Хотя обе девочки по происхождению чукчи (одна целиком, вторая наполовину), в разных концах земного шара их будут впредь называть «амундсеновскими эскимосками».

Эти трое вступают в бурный период своей жизни. Для маленьких мир перевернется с ног на голову, для полярного путешественника он пойдет кругом. Амундсен потерял три года. Больше он не может терять ни минуты.