Глава 7 ПОБЕДОНОСНЫЙ ФЛАГ
Глава 7
ПОБЕДОНОСНЫЙ ФЛАГ
В три часа утра 13 августа 1905 года над гаванью «Йоа» висит плотная завеса тумана, так что прибывшим эскимосам почти ничего не видно. Впрочем, шум дизеля подсказывает им: пробил час расставания.
Семеро белых покидают уголок земли, который могут по праву считать своим, ибо тут есть вершина Вика, река Ристведта, долина Линдстрёма, гора Хельмера Ханссена, остров Антона Лунна. Кроме того, они оставляют в земле жестянку с фотографией профессора Ноймайера, на которой Амундсен написал: «С глубокой благодарностью и в знак почтительной памяти…»
Весной того же года старший лейтенант Хансен с пришедшейся весьма кстати помощью сержанта Ристведта предпринял долгую поездку на нартах в северо-западном направлении, наделяя цивилизованными именами восточную часть острова Виктория, впоследствии названную берегом короля Хокона VII. На этом обязательная программа выполнена. Теперь очередь за Северо-Западным проходом.
Собственно говоря, большая часть пути пройдена. Еще две недели — и самые трудные для плавания узкие проливы останутся позади. «Проходы были тесные и мелкие, но погода все время стояла такая прекрасная, что идти было одно удовольствие», — пишет Руал в первом же письме Леону по достижении цели.
Разумеется, эти две недели потребовали огромного напряжения сил и нервов, поскольку в любую минуту можно было сесть на мель и застрять. Руал Амундсен, однако, хорошо подготовился к плаванию. Хотя целиком Северо-Западный проход до него не преодолевал никто, у полярного исследователя были предшественники, указаниями которых он мог руководствоваться. Решающими для продвижения чуть ли не ползком среди неведомых мелей, то и дело промеряя глубину, были также маневренность «Йоа» и опытность экипажа. Повезло с «прекрасной погодой» и благоприятным состоянием льдов. И все-таки в отношении Северо-Западного прохода справедливо то же, что и в отношении следующего крупного достижения Амундсена, Южного полюса: при хорошо составленном плане и тщательных приготовлениях собственно осуществление проекта — наименьшая из проблем.
26 августа команда замечает на горизонте судно. В автобиографии Руал Амундсен рассказывает, что в эту минуту он, из-за нервного напряжения последних дней совсем утративший аппетит, с ножом в руке набрасывается на полузамерзшие оленьи туши и ест, пока желудок не перестает принимать пищу. Напряжение снято.
Судно оказывается китобойным и идет под американским флагом. На борту этого скромного китобойца разыгрывается классическая сцена между руководителем экспедиции и капитаном, которая напоминает ту, что произошла в дебрях Африки между Стэнли и Ливингстоном или на Земле Франца-Иосифа между Джексоном и Нансеном: «Вы капитан Амундсен?»
Впоследствии Руал напишет Леону: «Я крайне удивился, когда поднялся на борт и услышал свое имя от капитана Мак-Кенны, командира "Чарльза Ханссона" из Сан-Фриско. Он приветствовал нас как покорителей С.-З. прохода и выразил радость по поводу того, что делает это первым. Ему поручили высматривать нас и в случае надобности оказать помощь… но мы ни в чем не нуждались».
Это было лишь начало приятных сюрпризов. «26 сентября я ненадолго попал на Хершел[37], и мне предложили помощь все стоявшие там китобои. Тогда же я имел случай увидеть оттиск трудов "Тихоокеанского географического общества", который объяснил мне причину подобной сердечности. Оказывается, это ты при содействии Нансена организовал мне такую поддержку. Хоть бы я сумел со временем отблагодарить тебя».
Леон Амундсен впервые выступал в качестве пресс-атташе брата и хорошо справился с этим.
***
На «Чарльзе Ханссоне» капитану Амундсену вручили пачку старых газет. За два года участники экспедиции второй раз узнавали о событиях в мире. Однажды из гавани «Йоа» вышел гонец-эскимос, который 20 мая 1905 года вернулся с новостями. Помимо всего прочего, экипаж получил тогда сведения о Русско-японской войне. Теперь же, на борту «Чарльза Ханссона», театр военных действий внезапно приблизился, коснулся их самих. «Война между Норвегией и Швецией» — бросается в глаза полярнику со страницы наполовину устаревшей и наполовину плохо осведомлённой американской газеты[38].
Плавание «Йоа» Северо-Западным проходом совпало с периодом, когда конституционное положение отчизны было крайне неясным. Норвегия стала королевством без короля. Выйдя из унии с Швецией, она пока не обрела самостоятельной государственности, тогда как отношения с бывшим партнером по унии настолько обострились, что дело дошло до мобилизации. Неудивительно, что газета по ту сторону Атлантики сделала из конфликта чуть более радикальные выводы.
От мыса Парри, где «Йоа» повстречала первое судно, до Берингова пролива, где сходятся воедино Северо-Западный и Северо-Восточный проходы, море вдоль побережья Аляски вроде бы открытое, и все же экспедиция вынуждена провести на этом отрезке еще одну зиму — у Кингс-Пойнта. Руал Амундсен мотивировал зимовку состоянием льдов: он предпочитал верную победу неуверенному плаванию в осенние штормы и полярную ночь. А может, хотел, чтобы весть о победе достигла цивилизованного мира прежде, чем туда доберутся они сами? Амундсен вполне мог считать двухгодичное отсутствие слишком кратким для великого свершения. Нансен путешествовал три года, Свердруп — четыре. Запасов у экспедиции хватает, куда торопиться?
Густав Вик, более не относившийся к капитану с пиететом, объяснил такое решение нехваткой смелости. Мало того что Начальник боялся плыть в трудных условиях, — услышав «о разладе между Норвегией и Швецией, он еще больше перепугался и его вдруг обуяло желание остаться зимовать, хотя в гавани "Йоа" ему делалось худо при одной мысли о новой зимовке. Право слово, нерешительный человек».
Не все жаждали провести за полярным кругом третью зиму, однако насиловать Амундсен никого не собирался. 5 сентября Вик записывает: «Утром Начальник разозлился на X. Ханссена и после обеда даже спросил, не хочет ли тот вернуться домой сухопутным путем, так как, по мнению Начальника, новая зимовка может дурно сказаться на Ханссеновом расположении духа. Предложение не лезет ни в какие ворота, и мне еще не приходилось слышать ничего подобного. Вот, значит, какой благодарности дождался Ханссен за все, что делал для экспедиции на протяжении двух с половиной лет?»
Впрочем, никто из членов команды не покинул ее, а норвежская колония даже пополнилась одним человеком. На Кингc-Пойнте обнаружился уроженец провинции Вестфолл Кристиан Стен, американское судно которого потерпело кораблекрушение. Мистер Стен не терял времени даром и завел себе среди эскимосов семью. Он оказался человеком весьма общительным и принес большую пользу соотечественникам, чему Амундсен отдает должное в «Северо-Западном проходе».
Вик же расценивает обращение капитана с этим норвежцем как очередное доказательство скверного характера руководителя. Тот подвергает Стена «такой критике за глаза, что просто стыд и позор. Начальник, ясное дело, лучше всех, тем не менее странно, что сам он святой, а прочие люди — негодяи; у каждого есть свои изъяны, однако прежде чем разносить человека в пух и прах, как он разносит м-ра Стена, хорошо бы проявить осмотрительность и приглядеться к себе».
Хотя местные эскимосы в значительной степени цивилизованы, а совсем недалеко, у острова Хершел, зимует несколько китобойных судов, «Йоа» не имеет прямой связи с миром. Вскоре появляется более свежая газета, где ни о какой войне нет и речи, зато говорится о создании «Республики Норвегия». Тем не менее беспокойство за судьбу родины остается. И еще: когда же мир узнает о великой победе экспедиции?
Начальник собирается предпринять санную поездку к ближайшей телеграфной станции. «Следовательно, все магнитные наблюдения опять ложатся на мои плечи», — записывает в дневнике Вик. Экспедиция не отказалась от научных исследований. Просто для Амундсена телеграф сейчас важнее приборов и измерений. Ему есть что сообщить свету: он проплыл Северо-Западным проходом!
***
21 октября 1905 года Руал Амундсен в сопровождении эскимосской супружеской пары и застрявшего на суше капитана китобойного судна двинулся в глубь Аляски. На «Йоа» руководитель экспедиции вернется почти через пять месяцев.
В результате этого полного приключений санного похода его участники добрались до города Игл. В первом письме, отправленном на родину Леону, Руал дает следующий — чисто деловой — отчет о походе: «Прибыли 5 дек., преодолев 1300 км. Сам я проделал весь путь на собственных ногах и могу считать себя в хорошей спортивной форме. Однажды удалось отмахать за день 65 километров. Это заняло 10 часов. Игл-Сити — небольшой форт на границе между Аляской и Канадой».
Тотчас по прибытии покоритель Северо-Западного прохода идет на телеграф и сочиняет обстоятельную телеграмму с указанием всех географических данных, в том числе координат. Кроме того, он задает три вопроса: «How the political situation? How my family? Would it be possible to get five hundred dollars by telegraph?»[39] Его весть миру адресована: «Христиания, Нансену». Через полчаса после отсылки вестей телеграфная линия выходит из строя.
Спустя пять дней приходит ответная телеграмма от профессора Нансена — с первыми поздравлениями и заверениями, что поводов для беспокойства нет никаких. И все же Руал Амундсен еще около двух месяцев дожидается в Игл-Сити писем с родины. Впрочем, он не скучает: у него всегда находится компания из местных жителей… или шести собак. «Все они любят меня, — пишет он Леону, — поскольку кормлю я их отменно, а бить почти не бью, такого обращения они в жизни не видывали. Неудивительно, что стоит мне выйти на прогулку, как за мной увязывается стая лающих псов. И все хотят, чтобы их приласкали, причем одновременно, за что начинается борьба. Я завел много знакомств и среди здешних собак, которые обычно тоже хотят присоединиться к моей свите. Нередко я иду в сопровождении 15 собак, каждая из которых старается прыгнуть как можно выше… желательно перепрыгнуть через меня. К счастью, мое теперешнее платье позволяет эдакие развлечения». Руал Амундсен начинает приобретать первых поклонников.
9 декабря 1905 года Фритьоф Нансен садится за стол в своем недавно возведенном люсакерском доме-замке и сочиняет длинное письмо покорителю Северо-Западного прохода. После Нового года Нансену предстоит занять при английском дворе важную должность норвежского министра[40], и он пишет не столько как полярный путешественник, сколько как политический деятель, один из творцов зарождающегося государства. Свершённое Руалом Амундсеном в дальних краях впервые вписано в рамки национальной политики. Фритьоф Нансен от души поздравляет его с подвигом и торжествующе докладывает: «К тому же он пришелся весьма кстати, став выдающейся страницей в новой истории новой Норвегии, ибо за время Вашего отсутствия случилось нечто потрясающее: 7 июня король Оскар был смещен с норвежского престола, а уния с Швецией расторгнута, поскольку он отказался утвердить единогласно принятый стортингом закон о консульской службе, так что теперь нашим монархом избрали принца Карла Датского под именем Хокона VII. Сегодня ровно две недели со дня его вступления в Христианию. А теперь еще весть о Вашем триумфе».
После сего экскурса в современную историю Нансен поучает Амундсена, как ему вести себя в сложившейся конституционной ситуации. «Было бы совсем неглупо» взять на себя труд телеграфировать новому верховному правителю, Его Величеству королю Хокону. Адрес очень простой: Христиания. «Вероятно, если бы Вы захотели по старой дружбе послать несколько слов и в Стокгольм, королю Оскару, это было бы любезно по отношению к старику, хотя смею Вас уверить, вовсе не обязательно». Как-никак, отставной монарх вложил в экспедицию «Йоа» 10 тысяч крон — сумму, о которой король Хокон впоследствии не преминет вспомнить.
Помимо всего прочего, Нансен сожалеет, что эпохальная телеграмма Амундсена задержалась и отрывки из нее были опубликованы американскими газетами, прежде чем она достигла пункта назначения в новообразованном королевстве. Этот случай, дорого стоивший Амундсену, способствовал развитию у него повышенной скрытности и пристрастия к шифрам. За право первой печатать сообщения об экспедиции норвежская газета «Моргенбладет» обещала Руалу Амундсену накануне отплытия «Йоа» две тысячи крон. Впоследствии речь будет идти уже о совсем иных суммах.
И все же наш полярник мог вздохнуть с облегчением. Борьба за свободу Норвегии не оттеснила в сторону его подвиг. Напротив, он стал как бы частью этой борьбы. «Мне повезло, что профессор Нансен не утратил ко мне интереса, — пишет он Леону. — Я боялся, коль скоро его назначили министром в Англии, он может лишить меня своей поддержки. Но вчера я получил телеграмму из Сан-Фриско от консула Лунна, и оказалось, Нансен не забыл экспедицию "Йоа". Пока этот человек интересуется моими предприятиями, я уверенно смотрю в будущее».
В письме от невестки — Малфред — Руал «с невероятной гордостью» прочитал похвалы брата Густава «тому, как замечательно он проявил себя в походе». В ответном послании он бросает редкое для себя высказывание о политических событиях 1905 года: «Хорошо, что случилось так, как случилось».
3 февраля 1906 года Руал Амундсен с туго набитыми почтой мешками покинул Игл и направился к стоящим у острова Хершел китобойцам и «Йоа». «Поездка на север прошла во всех отношениях замечательно, — сообщает он позднее Леону. — На преодоление 1300 км нам понадобилось ровно 30 походных дней, что весьма неплохо. Снег в горах лежал глубокий, рассыпчатый, продвигаться по нему было крайне трудно. 12 марта я прибыл на место и нашел там всё в полном порядке».
Особенно доволен Руал Амундсен остался тем, как действовал в долгое отсутствие Начальника его заместитель. «Милый и обходительный, он снискал всеобщее уважение и почтение», — отмечает Амундсен в дневнике.
Не прошло и месяца, как экспедицию постигло несчастье.
***
Под Новый год, в отсутствие Начальника, на Кингc — Пойнте праздновали семидесятисемилетие Его Величества короля Оскара, в ознаменование чего даже на полчаса подняли флаг. Ближе к весне и до этого форпоста цивилизации дошли вести о свершившихся на родине переменах. Тост за здоровье старого короля провозгласил в свое время старший лейтенант Годфред Хансен. Он же предложил теперь послать приветственную телеграмму новому монарху. «Если бы ее послали, — замечает Вик, — дома обхохотались бы. Она была в стихах… чуть ли не целая поэма о том, как мы усердно трудились, как верно служили своему флагу и как жаль, что не могли тоже проголосовать за него [Карла Датского. — Пер.][41]. К счастью, все обошлось и без нашей помощи. Боюсь, из-за этой похвальбы нашу эксп. поднял бы на смех весь мир».
В третью зимовку Густав Вик по-прежнему тщательно занимался научной работой. На первый взгляд дела у него ладились: «Я самостоятельно веду все магнитные наблюдения, точнее сказать — все наблюдения, которые проводятся нашей эксп.». С другой стороны, обстоятельные дневники свидетельствуют о том, что этот человек с трудом заставлял себя выносить окружение, из которого у него не было возможности вырваться. Особенно действуют ему на нервы самодовольные и неотесанные «северонорвежцы». Густаву Вику невмоготу жить среди алкогольного духа и плевков табачной жвачкой, видеть, как эти двое бегают за эскимосками, мириться с их постоянными склоками и придирками. «На расстоянии всего этого не замечаешь, но когда с такими вещами сталкиваешься в тесном кругу, тем более ежедневно, они вызывают отвращение!»[42]
Более всего, однако, Густав Вик разочарован в Начальнике. Ведь они оба знакомились в потсдамской обсерватории с приборами, оба учились проводить наблюдения, вместе отправились на поиски Северного магнитного полюса. Из всех участников экспедиции только они способны были оценить ее истинное значение. Но по прошествии некоторого времени штурман оказывается с инструментами один на один. Наблюдения из стационарной точки дают неожиданный результат: Вик регистрирует скачки полюса с места на место. Столь же непредсказуемы перемещения Начальника. Он оказывается нацелен совершенно не на то, что пытается уловить ежедневными наблюдениями его помощник.
Густав Вик собрал огромный научный материал, однако его взяли в экспедицию не для обнаружения магнитного полюса, а для оправдания детской мечты Руала Амундсена — покорить Северо-Западный проход. Вероятно, Вик сообразил это примерно через год сидения в гавани «Йоа», когда записал в дневнике: «Как бы то ни было, я работаю не для Начальника, а во имя науки».
К концу марта до экспедиции дошла еще одна пачка газет, и мысли Густава Вика обратились к другим полярным широтам и другому руководителю: «Из газеты я также узнал, что до всех этих политических разногласий Нансен начал готовить поход к Южному полюсу. Будем надеяться, выйдет что-нибудь серьезное!» Таким образом Густав Вик документально засвидетельствовал, что участники похода на «Йоа» были осведомлены о новых планах Фритьофа Нансена. Эта запись стала одной из последних в дневнике Вика.
4 марта он написал матери в Хортен, что на протяжении всей экспедиции чувствует себя превосходно, и вдруг к концу месяца Вик заболевает. Единственный, кто может претендовать в экипаже на должность врача, — Руал Амундсен со своим так и не начатым медицинским образованием. «Врачует у нас Начальник, но я не думаю, чтобы у него была большая практика в цивильной жизни», — заметил Ристведт в предыдущем случае, когда в роли пациента выступал кок. Проанализировав медицинские предписания Начальника, Ристведт приходит к выводу: «Удивительно, что Линдстрём не возмутился».
Трудно вылечить человека без диагноза. Начальник регулярно меряет Вику температуру. Она скачет. В последний вечер двадцатисемилетнему больному как будто полегчало. Потом на него напал дикий озноб, против которого не помогают ни одежда, ни куча одеял. Густав Вик просит Линдстрёма лечь сверху. Кок ему симпатичен. «Жаль, что такой милый парень, как Линдстрём, слишком примитивен», — записано где-то в дневнике. Приступ проходит. А на другой день, 31 марта 1906 года, все кончено. Начальник сам закрывает помощнику глаза.
Антон Лунн сколачивает гроб, однако предать покойника земле в этих широтах — дело нелегкое. В начале мая Руал Амундсен пишет Леону: «Тело Вика до сих пор лежит у нас в старом доме. Через несколько дней мы перенесем его в магнитную обсерваторию и похороним там».
6 мая Амундсен берет дневниковые записи усопшего и завершает их исторической характеристикой, предназначенной матери Вика: «Имя его будет навечно связано с научными достижениями нашей экспедиции. Своим выдающимся трудом он оставил по себе прекрасную память».
Через три дня обсерватория превратилась в мавзолей Густава Вика.
***
Начальник где-то раздобыл фотографию новой королевской семьи и повесил над столом в кают-компании, между портретом Нансена и картой Северо-Западного прохода. Внизу прикрепили изречение, буквы которого собственноручно вырезал из свинца Хельмер Ханссен. «Королевский девиз: "Всё для Норвегии" — как нельзя лучше подходит и для нас, участников похода на "Йоа"», — записывает Начальник в дневнике. Приближается 7 июня — «день революции!». 17 мая тоже празднуется, но теперь прежде всего как день рождения Линдстрёма, а уж во вторую очередь — как национальный праздник.
7 июня 1906 года Руал Амундсен сообщает в дневнике: «Ровно в полдень мы произвели на берегу салют нации из артиллерийской батареи, для чего позаимствовали у Стена китобойную пушку. Дали 21 залп, каждый с промежутком в 20 сек. Потом был грандиозный обед, к которому мы приберегли последнюю бутылку рома. Пили за здоровье короля и процветание отечества, после чего дружно кричали "ура". Нас совсем немного, но "ура" получается завидное. А еще я мог угостить всех сигарами. Во второй половине дня лейтенант запускал шары из папиросной бумаги. Два или три взлетели довольно высоко… Самый приятный из всех здешних праздников».
Руководитель экспедиции счел необходимым подправить календарь: «Я переложил главный национальный праздник с 17 мая на 7 июня — во всяком случае, он будет отмечаться так на борту "Йоа". Лейтенант же придерживается мнения, что в Норвегии основным праздником по-прежнему будет 17 мая. Мы с ним поспорили об этом на пол коробки сигар».
По возвращении на родину выяснится, что прав был датский старший лейтенант. Другой вопрос, получил ли он причитающиеся ему сигары. Как бы то ни было, этот проигрыш Годфреду Хансену не упоминается в официальном отчете Амундсена об экспедиции[43]. Нет там ни слова и о замечательном торжестве, устроенном на «день революции». Зато про 17 мая сказано, что оно «было отпраздновано как обычно».
В середине июля 1906 года пора сниматься с места. Руал Амундсен прощается с раскинувшейся к северу от Кингc — Пойнта полуцивилизованной колонией китобоев. Из дневника: «Эскимосская ребятня на Хершеле представляет собой зрелище печальное и одновременно комичное. Разумеется, там не найти ни одного ребенка чистых кровей. У большинства в жилах течет "каблунская" кровь, но попадается и потешная смесь мулатов с эскимосами. Эти настолько смешны, что так бы и расхохотался… если б не понимал оборотную сторону медали».
Прежде чем «Иоа» покинула Хершел, экспедицию постигло еще одно несчастье. Эскимосский мальчик Манни, в последнее время живший с членами команды, тонет во время рыбной ловли[44]. «Потеря Манни обернулась для нас тяжким ударом, — пишет в отчете Амундсен. — Мы все полюбили мальчика, и нам очень хотелось привезти его с собою в цивилизованный мир и посмотреть, что там из него выйдет».
21 августа «Йоа» минует северную оконечность Аляски, мыс Барроу, который будет впоследствии фигурировать в самых дерзких планах Руала Амундсена. Дневник: «Само собой разумеется, при прохождении сего важного пункта на мачту взвился норвежский флаг. Слава Тебе, Господи. Только с Его помощью мы преодолели всё».
Путешествие подходит к концу. Начальник извлекает весы. Надо провести последнее научное измерение. Дневник: «Я оказываюсь самым тяжелым: 90,5 кг». Еще один рекорд.
30 августа 1906 года финишная ленточка между Сибирью и Аляской была разорвана. К сожалению, погода стояла прескверная, но, как говорится в дневнике, у Начальника нашлась в запасе еще одна бутылка: «Проход через Берингов пролив я собирался отметить с некоторой торжественностью, однако пришлось ограничиться торопливой рюмкой виски на палубе… о поднятии флага не могло быть и речи». И все же вывод ясен: «Мы с большой радостью осушили рюмки, поскольку, как бы ни развернулись дальнейшие события, нам удалось на одном судне пронести норвежский флаг через весь Северо-Западный проход».
В последний день августа «Йоа» добирается до Нома — поселка золотоискателей на южной стороне Берингова пролива, где живет немало эмигрантов из Норвегии. В темноте и при полном штиле одномачтовая яхта бросает якорь в виду берега. Но местные жители уже готовы к ее приходу. Внезапно у борта оказывается паровой катер. С берега доносится многоголосое «ура», которое переходит в «Да, мы любим край родимый»[45]. Осуществив детскую мечту, Руал Амундсен прямо из нее попадает на сушу.