Глава 45 РАЗРЫВ С МИРОМ

Глава 45

РАЗРЫВ С МИРОМ

«Не скажу, чтобы я пребывал в полном восторге», — пишет Харалд У. Свердруп об автобиографии полярника в письме директору издательства «Юллендал» Харадду Григу. Именно Свердруп несколько позже получит заказ на послесловие к мемориальному изданию сочинений полярника. «Моя жизнь» туда не включена. Великого соотечественника хотелось помнить не таким. Свое послесловие Свердруп закончит фразой, что «самый правдивый и прекрасный образ Руала Амундсена» рисуют его собственные рассказы. Автобиография была и осталась угрозой этому обобщению.

Д-р Свердруп, недавно назначенный в Бергене профессором, только что встречался в дороге с Руалом Амундсеном и сообщает издателю, что он был в «превосходном расположении духа».

7 октября 1927 года Руал Амундсен покинул Свартскуг с массой тяжелых чемоданов. Он опять собрался в большую заграничную поездку. Сначала — пятимесячное лекционное турне по Соединенным Штатам, которое он планировал затем продолжить в Южной Америке. Иначе говоря, ему предстояло очень долгое пребывание за рубежом.

Наций, желавших с почетом принять у себя покорителя двух полюсов, всегда хватало. Но со временем их неизбежно стало меньше. Италии на карте больше не существовало — вычеркнута, и с Германией полярник вторично порвал. Теперь на очереди были Англия и Америка. В автобиографии он успел рассориться с могущественными географическими обществами обеих этих стран.

Конечно, перепроверить не очень-то просто, но полярник утверждает, что Национальное географическое общество США «при всякой возможности относилось» к нему «с ошеломительным пренебрежением». Самый «неприятный» инцидент произошел зимой 1926 года, когда Амундсен посетил Фредерика А. Кука, который сидел тогда в тюрьме неподалеку от Форт-Ливенворта. Хотя сначала у Кука отняли лавры покорителя Северного полюса, а затем осудили за какое-то экономическое мошенничество, Амундсен так и не перестал восхищаться своим давним наставником с «Бельгики». После визита в тюрьму пресса приписала ему высказывания в поддержку д-ра Кука — по поводу старинного спора с адмиралом Пири. Это вызвало конфликт с Географическим обществом, которое давным-давно провозгласило адмирала Пири единственным истинным покорителем Северного полюса. В мемуарах Амундсен пишет, что его поняли совершенно неправильно. Впрочем, ничего удивительного, ведь его комментарии по поводу спора Кука и Пири были и здесь, мягко говоря, двусмысленны[178].

Еще серьезнее оказался конфликт с Королевским географическим обществом Великобритании. Как упоминалось выше, в автобиографии Амундсен очень резко отозвался об уже покойном лорде Керзоне[179], предложившем на праздничном официальном банкете прокричать «троекратное ура в честь собак». Ввиду этой и прочих незабываемых обид он считал себя вправе утверждать, что «англичане — народ, который неохотно признается в своих неудачах».

Заявление полярника, что родина спортивного духа населена сплошными «bad losers» (так эта характеристика звучит по-английски), вскоре вызвало в Англии бурю возмущения против Амундсена. Географическое общество, ссылаясь на свои протоколы, информировало, что оскорбительное троекратное «ура» ничем документально не подтверждается — ни письменно, ни устно, — и потребовало извинений. Но об отказе от почетного членства в Обществе речи не было. Хотя в итоге этим и кончилось. После нескольких обращений Географического общества по поводу извинений Густав С. Амундсен пишет от имени дядюшки: «Капитан Амундсен уполномочил меня уведомить Вас, что, полагая самоуважение ценнейшим своим достоянием, он не променяет его даже на высокую честь быть почетным членом Вашего Общества». Вот так норвежский полярник сказал свое последнее слово в споре с Британской империей.

Еще в разгар этого конфликта Руал Амундсен отправляется в Нью-Йорк, где в середине октября его сердечно встречает представительница издательства «Даблдей» Анис Пейдж Купер. (Пройдет несколько месяцев, и издатель будет вынужден признать, что «My Life as an Explorer» отнюдь не стала в Америке бестселлером.)

Руал Амундсен возобновляет в мегаполисе свои профессиональные и светские контакты. Но в давно запланированное турне так и не поедет. Совершенно неожиданно изменит курс. 25 октября, когда ему предстояло быть почетным гостем на торжественном обеде в Explorers Club[180], Руал Амундсен приезжает на Пристань — всего за несколько минут до отхода «Бергенсфьорда». Покупает билет и поднимается на борт.

Мир ошеломлен. Пресса детально фиксировала все передвижения полярника, следила за ним не менее пристально, чем за главой государства, совершающим заграничный вояж. Вот почему то, что он вопреки программе и без всяких объяснений прервал визит в Америку, породило по обе стороны океана массу домыслов.

Отъезд Руала Амундсена был воспринят как довольно-таки однозначное прощание. «По всей видимости, у нас мало надежды снова увидеть тебя здесь», — пишет редактор «Нью-Йорк тайме» Джон Финли в частном письме полярнику.

У Руала Амундсена были разногласия как минимум с тремя американскими организациями — с Национальным географическим обществом, с нью-йоркским Explorers Club и с собственным многолетним импресарио Ли Кидиком.

«Нью-Йорк тайме» писала в одной из передовиц, что полярник покинул США в «приступе депрессии». Причину искали прежде всего в экономических обстоятельствах. А через месяц после возвращения в Норвегию Амундсен сам публично заявил: отъезд вызван разногласиями по поводу 10 тысяч долларов. Но это лишь отчасти совпадает с интервью импресарио газете «Миннеаполис тайме»: «Кидик рассказал, что за день до отъезда Амундсен пришел к нему в контору и попросил изменить контракт, желая получить больше денег. А когда ему дали понять, что изменить контракт нельзя, он сказал: "Подумайте хорошенько". Уходя, он выглядел вполне довольным и как будто бы не возражал оставить все как есть, сообщил Кидик. После отъезда Амундсен прислал ему следующую телеграмму: "Возвращаюсь в Норвегию. Жаль, что мы не договорились"».

Нарушение условий контракта — дело серьезное, грозившее полярнику судебным иском. Между тем наибольшие убытки терпело Общество воздухоплавания, которое упорно претендовало на все поступления, связанные с экспедицией. Однако Амундсен давным-давно выговорил себе право нести прямую ответственность перед кредиторами независимо от Общества. Перед самым отъездом на родину у полярника возник острый конфликт и с ословскими компаньонами. Ведь адвокат Нансен полагал, что американские разногласия не стоит доводить до катастрофических последствий; полярник получил за подписью Гого телеграмму, которая гласила, что «адвокат настоятельно советует тебе не прерывать турне».

В результате, когда «Бергенсфьорд», направляясь в открытое море, шел мимо статуи Свободы, Руал Амундсен находился в драматической ситуации, в которую загнал себя сам. Соединенные Штаты были для него огромным полем экономической деятельности, импресарио «знал, что он не пойдет в другую контору». Полярник дискредитировал себя как в профессиональных, так и в деловых кругах. На первых порах больший экономический ущерб несли другие, а не он, однако же в целом нарушение контракта безусловно шаг очень неосмотрительный. И полного объяснения этот шаг, видимо, так и не получил[181].

В одной из американских газет мелькает коротенькая заметка под заголовком «All for love?»[182], где говорится, что, по слухам, таинственное исчезновение полярника связано с какой-то любовной историей.

Одно из писем Хермана Гаде о Руале Амундсене гласит, что поздней осенью 1927 года «в его жизни вновь настал решающий момент». Когда полярник уезжал из Америки, его отношения с аляскинской красоткой Бесс Магидс, до тех пор совершенно ни к чему не обязывающие, вступили в новую, бурную фазу.

Можно взглянуть на это иначе, сказав, что Руал Амундсен возвращается в Европу из-за женщины-американки. Но не обязательно. Фирма братьев Магидс вела бизнес в разных уголках земного шара. Как раз в это время они пытаются учредить журнал с редакцией в России, который будет стимулировать торговые связи между коммунистическим и капиталистическим миром. Почему бы нам не предположить, что в Нью-Йорке полярник получил сигнал с другого конца света. Противостоять этому призыву он не в силах и оттого круто меняет свои планы: рвет пятимесячный контракт с Америкой; и это ему на руку по целому ряду причин. Мы точно знаем, что следующая встреча с Бесс Магидс происходит в Европе.

По возвращении в Норвегию Руал Амундсен отказывается отвечать на вопросы журналистов. Лишь много спустя он распространяет коммюнике, где всю ответственность возлагает на импресарио. 7 ноября он уже в Свартскуге, ровно через месяц после того, как покинул усадьбу нагруженный американскими чемоданами.

«Как я погляжу, ты по-прежнему любитель сюрпризов, по-прежнему удивляешь мир и вызываешь любопытство», — пишет верный оруженосец Цапфе после его возвращения. Из Тромсё он доверчиво следит за героической борьбой национального героя с всевозможными злопыхателями: «Вижу, английский бульдог пытается хорохориться». Аптекарь пока не уразумел, что ни американские бизнесмены, ни английские бульдоги вовсе не угроза; Руал Амундсен сам становится злейшим своим врагом.

После возвращения в Норвегию минует всего четыре дня, и тут в Кристиансанне происходит трагическое и с виду необъяснимое событие. Фрамхеймский офицер Руала Амундсена, руководитель похода к Земле Эдуарда VII, капитан Кристиан Преструд найден мертвым на портовом складе, причем рядом лежал револьвер, из которого был сделан выстрел.

Через неделю Начальник получает донесение от другого участника южнополярной экспедиции, Сверре Хасселя: «Вчера хоронили Преструда. Гроб его был завален красивыми цветами, народу собралось много — как говорится, весь город. Когда официально возлагали венки от командования 2-го военно-морского округа, от Военно-морского общества, от профсоюза докеров и от семьи Преструд, мне подумалось, что венок капитана тоже должен лежать среди них на гробе, с благодарностью от давнего его начальника за хорошую работу, лояльность и товарищество. Венок довольно дорогой, цветы нынче стоят недешево, а ему полагалось быть не хуже других. Поэтому к письму я прилагаю квитанцию. Как Вы, верно, знаете, Преструд застрелился. В чем причина этого отчаянного поступка, сказать трудно».

И Хассель, и еще один корреспондент называют возможные причины, но не находят никакого разумного объяснения — ни в экономических обстоятельствах, ни в семейных. «За последние полгода, — продолжает Хассель, — он внешне очень постарел. В прощальном письме сам он говорит, что выбирал между самоубийством и безумием. Вот и застрелился в порту на складе. Я вправду думаю, что застрелился Преструд не иначе как в приступе такого упадка духа и отчаяния, который вполне сравним с душевной болезнью. Ведь не надо забывать, вскоре ему предстояло — совершенно автоматически — занять должность начальника кристиансанн-ского порта, а пока зарабатывал он 8000 крон. Кое-что он, верно, получал и от флота, и пусть даже в бытность атташе в Лондоне обзавелся долгами, маленькая семья (двое детей) вполне сводила концы с концами. Будь с ним все нормально, он бы навряд ли выбрал портовый склад. Наверняка бы ради семьи уладил все по-другому».

Пятнадцать лет минуло с тех пор, как Кристиан Преструд сам — от имени Начальника — возложил венок на могилу Ялмара Юхансена. Теперь вот оба фрамхеймских офицера покончили с собой — выстрелом из револьвера. Вдобавок и третий участник похода к Земле Эдуарда VII, Йорген Стубберуд, несколько лет назал покушался на самоубийство, в период помрачения рассудка. Так что процент смертей в их экспедиции задним числом оказался почти столь же высок, как в южнополярной экспедиции капитана Скотта.

И Стубберуд, и Преструд были дружны с Ялмаром Юхансеном. По возвращении на родину Стубберуд поддерживал связь с Юхансеном и, хотя не скрывал своего восхищения Амундсеном, неоднократно выражал несогласие с тем, как Начальник относится к товарищу. Кристиана Преструда связанный с Юхансеном конфликт совести, вероятно, затронул еще глубже; ведь на обратном пути во Фрамхейм Ялмар спас Преструду жизнь. И поначалу лейтенант поддерживал своего спасителя в контроверзах с Начальником, но затем переметнулся на другую сторону. У лейтенанта были веские причины не участвовать в юхансеновском «мятеже», но тем не менее его терзал сложный конфликт лояльности — он разрывался между своим спасителем и главой экспедиции. Для выводов нет никаких оснований, однако выстрел в портовом складе безусловно был эхом револьверного выстрела капитана Юхансена в Соллипарке.

Спустя некоторое время Хассель получил возмещение за венок.

Лишь в декабре споры вокруг «собачьей» распри Руала Амундсена с англичанами достигли кульминации. С тех пор как в 1905 году Норвегия получила независимость, из великих держав именно Англия была ей ближе всего. И нынешний конфликт грозил столь серьезными осложнениями, что норвежский посол в Лондоне Беньямин Фугт не видит иного выхода, кроме как обратиться за помощью к своему знаменитому предшественнику на этом посту — Фритьофу Нансену.

В письме, датированном 17 декабря, он пишет: «Нелегко измерить ущерб, который Амундсен причинил нам, назвав англичан "bad losers". Как тебе известно — быть может, даже лучше, чем мне, — задел он самое что ни на есть больное место. Помню, когда-то в Кристиансанне директор психиатрической лечебницы рассказывал мне, с какой дьявольской изощренностью душевнобольные склочники умели доискаться, как посильнее обидеть врачей или родственников, которые их же и навещали, и вот теперь, читая, как Амундсен рассуждает тут о "bad losers", а в Америке о Куке и Пири, я невольно спрашиваю себя, уж не повредился ли наш замечательный соотечественник рассудком из-за своих нечеловеческих нагрузок. Из норвежских полярников только ты да Свердруп вышли невредимыми после всех испытаний. Преструд застрелился как будто бы без всяких видимых причин, а Скотт-Хансен стал очень странным. Конечно, всего этого публично не скажешь, но, быть может, стоило бы напомнить, что на долю Амундсена выпали нечеловеческие тяготы».

Посол Фугт выступает за то, чтобы тактично объявить полярника недееспособным. Властелин полюсов невменяем, и необходимо лишить его возможности наносить оскорбления. Сделать это вправе только наивысший моральный авторитет полярных исследований — Фритьоф Нансен. В судьбоносный для Норвегии час, без малого поколение назад, он лично провел кампанию в английских газетах и во время конфликта со Швецией спас престиж родной страны. Спас он и репутацию Руала Амундсена в Англии, когда тот начал в Антарктике состязание со Скоттом[183]. Теперь посол просит его спасти Норвегию от Амундсена.

Пять дней спустя Фритьоф Нансен пишет Фугту: «Я вполне разделяю твое мнение, что здесь имеет место некое психическое расстройство, некая болезненная нервозность, которая и прежде так или иначе давала о себе знать».

Далее профессор касается давних обстоятельств и — возможно, откровеннее, чем где бы то ни было, — комментирует поведение Амундсена в гонке к Южному полюсу: «Бесспорно, весьма огорчительно, что в тот раз он не заявил вовремя о своих планах, ведь тогда бы все сложилось ему же на пользу; но сам он явно этого не чувствует, по всей видимости, считает свою выходку большой удачей. Собственно, с нравственной точки зрения тут ничего особо не скажешь, только вот без крайней необходимости так не поступают. А родной стране от этого в любом случае один урон. Однако ж его теперешние абсурдные заявления еще куда хуже. Впору подумать, будто он одержим манией рассориться со всеми великими державами. Ведь и с американцами разругался, повел себя просто нелепо».

Хоть Нансен и согласен с диагнозом посла Фугта, он не видит возможности публично спасти подорванную репутацию отечества; «теперь восстановить ее затруднительно» — так он заканчивает свое письмо.

Англия, конечно, была великой державой, но в состязании за Южный полюс она как-никак проиграла. Как бы англичане порой ни заносились, победитель, назвав их «bad losers», ополчился на поверженного противника. Во льдах Антарктиды все еще лежали пятеро погибших британцев. И в имперской столице накопилось много подспудной агрессии.

Затеяв единоличный поход против Великобритании, Руал Амундсен, казалось, уже не понимал, что в нравственных разногласиях по поводу Южного полюса он полностью зависел от поддержки соотечественников, и в первую очередь Нансена. Своими злобными мемуарами полярник во многом лишил себя симпатий земляков. Весьма знаменательно в этой связи частное письмо Карстена Боркгревинка, норвежца, руководившего британской антарктической экспедицией на «Южном Кресте». Здесь вновь высвечивается нравственное различие между Амундсеном и Скоттом. Англичан, как утверждает Боркгревинк, разозлил не соревновательный момент, а исключительно секретничанье норвежца. «Он обвел их вокруг пальца. Вот что прискорбно. Помыслить невозможно, чтобы Скотт мог таким же образом обойтись с Амундсеном и норвежцами».

Открытие Южного полюса было вопросом чести. Это понятие сложное, в него входит не только победа, но и нравственный аспект. Нападая на проигравшего, Руал Амундсен лишал всякой победы и себя, и свою страну. Честь и славу не возьмешь, их нужно удостоиться.

Кроме американского издателя, злополучные мемуары вряд ли могли кого-то заинтересовать; Руал Амундсен практически перестал прислушиваться к советам. Мало-помалу он разругался почти со всеми своими советчиками. И теперь порывает с династией Нансенов.

После того как полярник, ссылаясь на разрыв с Германией, отклонил приглашение вступить в Общество арктических исследований, президентом которого стал Фритьоф Нансен, он, как исследователь, вывел себя за пределы профессорского окружения. Разрыв с адвокатом Нансеном, который был юридическим партнером Амундсена еще со времен экспедиции на яхте «Йоа», носил более открытый характер. Разыграют сей спектакль племянники двух национальных героев, но от этого он не менее знаменателен. Так или иначе, 15 ноября Густав С. Амундсен по телефону извещает адвоката Эйнара В. Нансена, что полярник более не нуждается в его адвокатских услугах.

Естественно предположить, что непосредственным поводом послужили упорные предостережения адвоката, который не рекомендовал прерывать американское турне. Позднее лейтенант Амундсен, не вдаваясь в подробности, пишет, «что дядя Руал счел себя вынужденным отстранить адвоката Нансена от ведения своих дел». Юридические игры вокруг полярника грозили большими сложностями, однако вполне вероятно, что и стареющий Александр, и молодой Эйнар Нансен облегченно вздохнули, когда лейтенант положил трубку.

Этот телефонный разговор двух племянников оборвал связь между великими сынами Норвегии, и она уже никогда не возобновится. Но в противоположность своему коллеге Фритьоф Нансен располагал достаточным количеством открытых каналов. Хотя политические его усилия на родине неизменно оказывались неудачными, никто из соотечественников не мог соперничать с ним по части международного влияния. Благодаря своей гуманитарной деятельности и активной работе в Лиге Наций[184] Фритьоф Нансен решает воспользоваться одним из своих контактов, чтобы остановить Руала Амундсена на его все более авантюристическом пути к гибели. Делает он это не ради коллеги, но ради Норвегии и ради себя самого. Нансен уверяет, что никогда не читал автобиографию Амундсена, но отлично знает ее содержание. Вместо смиренной благодарности людям, продвигавшим его, там полным-полно обвинений в несправедливостях. Фритьофу Нансену не по душе видеть соотечественника таким. Слишком многим он ради него пожертвовал. Южным полюсом. Почетным местом, которое коллега вот-вот потеряет. Защищая Южный полюс ради Норвегии, пожертвовал своим престижем. Слишком уж во многом этот престиж — престиж отечества и его собственный — зависит сейчас от мстительных действий опрометчивого человека.

Фритьоф Нансен пишет письмо, помеченное грифом «в собственные руки, конфиденциально», но знает, что его послание дойдет не только до адресата, а мало-помалу достигнет всех на свете организаций, где имя Руала Амундсена кое-что значит. Адресат письма — вице-президент Королевского географического общества Хью Роберт Милл, который, разумеется, уже контактировал с Нансеном. Именно ему от имени Лондонского общества пришлось требовать, чтобы Амундсен принес извинения и прекратил нападки. Если рассматривать спор вокруг Южного полюса как национальный конфликт между Норвегией и Англией, то письмо Нансена, по сути, представляет собой повинную депешу во вражеский лагерь — прошение о мире. И коли требуется жертва, можно отдать на заклание зачинщика распрей.

Фритьоф Нансен пишет: «Я тоже весьма огорчен скандалом с Амундсеном и опасаюсь, что во многих отношениях он нанесет большой ущерб. Разумеется, я нисколько не виню КТО, его позиция, на мой взгляд, совершенно оправданна, хотя, вероятно, лучше было бы обойти все это молчанием. Я вообще в последнее время не понимаю поступков Амундсена, странностей в его действиях предостаточно, и объяснить их я могу лишь одним: с ним явно что-то неладно. Подобные срывы случались и раньше, раз или два, но сейчас я не могу отделаться от ощущения, что он полностью утратил равновесие и уже не способен отвечать за свои поступки. Учтите это».

Профессор Нансен подчеркивает, что не видел означенное лицо больше года, то есть с достопамятного вечера в крепости Акерсхус. Но для океанографа медицинский диагноз сформулирован на удивление точно: «Мне кажется, здесь имеется целый ряд явных симптомов какой-то душевной болезни. Однако до тех пор, пока это не станет достоянием гласности или не получит официального подтверждения, действия Амундсена, естественно, будут по-прежнему наносить серьезный ущерб. И я действительно не знаю, как тут быть. Вы же понимаете, Англия не единственная страна, которую он оскорбил, пострадали и Соединенные Штаты (не говоря уже о Германии и Италии). Правда, более всего меня огорчают его нападки на Вас и КТО. Я конечно же не нахожу в замечаниях Керзона ничего предосудительного и совершенно уверен, что он и не помышлял ни о чем дурном, совсем наоборот. Но даже если и помышлял — разве это имеет значение? Вменяемый человек никак не мог помнить и думать об этом столько лет, а потом опять вытащить на свет, только чтобы унизить себя самого».

Это послание, направленное прямиком во вражескую штаб-квартиру, объявило Руала Амундсена недееспособным. Как не раз бывало в психиатрии и раньше, и позднее, медицинский диагноз поставлен на политической основе. Обследовать пациента было невозможно. «Мне кажется, с ним вряд ли стоит разговаривать», — пишет Нансен, а в подтверждение вполне мог бы сослаться на то, как досталось его племяннику, когда тот недавно попытался образумить полярника. Главное здесь не стопроцентная корректность диагноза, главное, чтобы Руала Амундсена больше не принимали всерьез, чтобы его опрометчивые и пагубные заявления не били рикошетом по родной стране, по той Норвегии, которая была делом жизни Фритьофа Нансена и неизменно отождествлялась с его именем.

Еще четырьмя годами раньше поэт Арнулф Эверланн[185] насмешливо заявил в газете «Арбейдербладет», что для полярника надо приобрести «просторный, комфортабельный холодильник с крепким, солидным замком. И посадить его туда. Пускай этот безумец наслаждается своим любимым морозом!».

Теперь Руал Амундсен успешно воплощал в жизнь и поэтический постулат Хенрика Ибсена. На глазах у всех он становился все более одинок. Но только он думал, что сделался самым сильным человеком на свете.

За одну осень Руал Амундсен разрушил дело своей жизни. «Моя жизнь» показала, что маленькие слова способны сокрушить великие деяния. Спасти его могло только чудо. Такое уже бывало. Например, когда Линкольн Элсуорт, посланец мира чудес, спас его от финансового краха. На сей раз речь шла о банкротстве нравственном, здесь требовалось чудо поболе, жертва поболе той, что измерялась в элсуортовских долларах, — здесь требовалось деяние, которое больше слов.

Еще до конца года прозвучал предупредительный сигнал. Летчики Бернт Балкен и Оскар Омдал отправились в Америку, рассчитывая снискать признание. Но там, где одному лейтенанту сопутствовала удача, другой потерпит поражение.

Омдал свел знакомство с американкой датского происхождения по имени мисс Грейсон. Эта эксцентричная дама задумала первой из женщин перелететь Атлантику на самолете. «Омдал, записной сердцеед, конечно же очень быстро получил в этом предприятии место старшего пилота», — рассказывает в своих мемуарах Одд Дал. И в канун сочельника самолет «Рассвет», невзирая на предостережения метеорологов, стартовал из Нью-Йорка. После промежуточной посадки на Нью-Фаундленде экспедиция продолжила перелет в первый день Рождества. Кроме старшего пилота и начальницы экспедиции, на борту было еще два человека; все они бесследно исчезли у побережья Канады. После нескольких дней поисков всякую надежду найти самолет пришлось оставить.

«Задача была как раз ему под стать, — говорит Руал Амундсен в комментарии для прессы после того, как его модхеймского товарища объявили погибшим. — Ему предложили крупную сумму за то, чтобы он провел самолет через Атлантику, и, учитывая положение, в котором он находился, вполне понятно, что он взялся за эту задачу. — Капитан сожалеет, что еще один мастер на все руки ушел из жизни: — Он был механик, а вдобавок отлично умел плотничать и столярничать».

С той поры как двадцатисемилетний Оскар Омдал отправился с Руалом Амундсеном в Модхейм, чтобы совершить на «Элизабет» трансполярный перелет, его жизнь превратилась в русскую рулетку. Многие критиковали стареющего полярника за то, что он тогда готов был поставить на карту жизнь молодого человека. Подобные мысли чужды Руалу Амундсену. Он сам был еще моложе, когда, радостный и бодрый духом, последовал за капитаном-бельгийцем в антарктическую ночь. «Он всегда улыбался и был в добром настроении, сколь бы мрачной ни выглядела обстановка» — таким начальник запомнил своего подчиненного.

За «крупную сумму» Оскар Омдал рискнул своей жизнью. И смерть его была трагедией, но не мученичеством.

Эта роль по-прежнему ждала Начальника.