Черные

Черные

О разложении мне поведала искрящаяся белоснежная пена. Она собралась на воде небольшого ручейка, протекающего под дорожным мостом недалеко от городской границы. Все выглядело так, как будто пена сначала убила все живое, а затем смыла его. Картину дополняли груды металлолома, ржавеющего под серым небом. Густо пахло тухлыми яйцами.

Я остановился здесь только для того, чтобы сделать пару обличающих фотографий.

Я так спешил покинуть город. На горизонте уже призывно маячили первые силуэты гор, такие многообещающие, так изящно-печальные, как далекие воспоминания.

Однако за полдня пути мое мнение о нагорье в корне изменилось.

Кто бы мог подумать, что эти невинные горные дороги – гораздо более тяжкое испытание, чем Шицзячжуан, эта городская каракатица, которая, пыхтя и хрипя, алчно распускает щупальца, стремясь поглотить и изгадить все вокруг себя?

Нет, я предвкушаю радость горных дорог. Я собираюсь наслаждаться идиллическими нетронутыми ландшафтами, на которых простенько и со вкусом размещены маленькие деревушки и седые монастыри, этими нетронутыми просторами, по которым степенно бредут отшельники в длинных одеждах и еще более длинных бородах, где так светло звучит пение женщин, стирающих белье на каменистой реке. Наконец, даже если мой путь через горы не будет легким, я смогу досыта насладиться куда более свежим и здоровым воздухом, чем там, в долине.

Что за глупые оказались мечты. Вот уже день я иду по горам, но вместо живописных деревушек вижу лишь уродливые бетонные постройки. Я прошел тюрьму, про которую мне по секрету поведали, что там, за глинобитными стенами, узники день и ночь вкалывают в поте лица.

Нет здесь ни одного храма, ни монастыря, зато вся земля тысячу раз перекопана вдоль и поперек и порядочно загрязнена. Я прохожу многочисленные угольные шахты, угольные склады и площадки для погрузки угля, между которыми грохочут грузовики, перевозящие уголь.

Весь мир здесь покрыт слоем угольно-черной пыли.

Мне на глаза попадается черное дерево, торчащее из земли, как полено из костра, и я не могу не подумать о том, как наивно с его стороны хотеть носить здесь листья.

Я дышу с трудом, во рту у меня постоянно образуется сухая пленка, которая не смывается даже водой.

Время от времени мне встречаются велосипедисты. На лицах у них надеты белые маски, защищающие от пыли. Мы разглядываем друг друга в мрачных облаках угольной пыли, я вижу их удивленно вытаращенные глаза и черные пятна на месте рта и носа, эдакие темные дыры на белизне масок.

«Должно быть, это уголь. Хотя бы так защитить легкие». Я невольно стараюсь дышать часто и неглубоко, как тогда, когда я был еще маленьким и мама нервно курила в машине.

«Они убьют тебя, если ты не бросишь это занятие!» – говорил я ей тогда, а в ответ она лишь коротко и невесело смеялась.

Я ужасно радуюсь, когда на возвышении показывается смотровой павильон. Тяжело отдуваясь, я преодолеваю тропинку, примерно пятьдесят метров наверх. В павильоне несколько колонн, они связаны между собой скамьями и служат опорой для изогнутой крыши. Снизу до меня доносится шум транспорта.

Я устраиваюсь поудобнее около одной из колонн и с облегчением замечаю, что здесь куда меньше угольной пыли, чем на улице, а на небе можно разглядеть робкую голубизну. Я открываю бутылку йогурта, делаю пару глотков, вдыхаю, выдыхаю и вдруг ощущаю, что я очень даже доволен жизнью.

Обеденный отдых мне нравится больше всего. Ходьба сама по себе утомительное занятие, тем более что от нее появляются мозоли и болят ноги. Ночевки тоже не самое беззаботное занятие, особенно если не удается найти прибежище. Очень освежает, особенно когда сгущается сумрак, а я не имею ни малейшего понятия, под каким кустом свернуться калачиком. С обеденным же перерывом все обстоит по-другому. Если погода мне благоприятствует, я могу отдыхать там, где захочется. Хочу – на лесной поляне или среди колосьев в чистом поле, хочу – на парковке около супермаркета или на обдуваемых всеми ветрами скалах, в смраде маленького ресторанчика или в тени храма. Только что я плелся по улицам, голодный и усталый, а теперь могу уже улечься в самом прекрасном месте, положить под голову рюкзак вместо подушки и выставить рядом ботинки на просушку.

Я вытягиваю ноги и наблюдаю за людьми, которые, суетясь, проносятся мимо и даже не подозревают, что перед ними тот, кому мог бы позавидовать владыка всего мира.

Вдруг прямо передо мной что-то взрывается. Раздается оглушительный хлопок, в воздух поднимается фонтан из розового йогурта, который мирно оседает на моей одежде. Раздается еще один взрыв, и еще. Когда за ними доносится шуршащий звук, то становится понятно, что кто-то пускает фейерверки. Видимо, где-то празднуют свадьбу.

Проклиная нарушителей моего покоя, я спешу пересесть в безопасную заднюю часть павильона, по дороге стряхивая с себя остатки йогурта.

Оказывается, это не свадьба, это похороны.

На расстоянии нескольких сотен метров отсюда человек пятьдесят следуют за гробом, который едет на прицепе за трактором. Кто-то выводит мелодию на суоне, китайской трубе, но звуки с трудом можно расслышать, а двое мужчин идут впереди и через равные промежутки времени поджигают фейерверки. Большинство скорбящих одеты в традиционную белую одежду, состоящую из накидной рубашки и большой бесформенной шапки, низко нависающей над глазами. Некоторые несут большие цветные венки и маленькие фигурки из бумаги и пластика.

Без сомнения, передо мною похоронная процессия.

Я так волнуюсь, что забываю даже про пятна на куртке. Я читал несколько описаний похорон во время учебы, но еще никогда не видел их своими глазами за два года академии в Пекине. Я поспешно сбегаю вниз по тропе. Шествие медленно приближается сюда под грохот фейерверков.

Из домов повыбегали люди, чтобы посмотреть, откуда такой шум. Я замечаю компанию пожилых людей, собравшихся у киоска, и пытаюсь незаметно к ней прибиться, но, конечно, ничего не выходит: все удивленно рассматривают меня, осторожно отодвигаются и ломают себе головы, что мне здесь нужно. Поскольку никто не догадался спросить меня об этом напрямую, я виновато пожимаю плечами и указываю в направлении траурной процессии, которая постепенно приближается к нам.

– Наверное, он испугался фейерверков! – глубокомысленно замечает один из пожилых господ, и остальные разражаются смехом. Мне дружелюбно протягивают сигарету, потом приписывают мне американское гражданство и обсуждают мой багаж. Через некоторое время мы снова поворачиваемся к улице.

Оба мужчины с фейерверками, идущие в голове процессии, почти поравнялись с нами, и я на всякий случай достаю фотоаппарат.

– Ага! Он фотограф! – Все снова с интересом смотрят на меня. – Смотрите, что за огромная камера! Эй! – Это уже к обоим пиротехникам. – У нас здесь иностранный фотограф! Из Америки!

Польщенные пиротехники улыбаются и закладывают прямо напротив нас особенно впечатляющую связку снарядов. Их фитили связаны меж собой, а зажигалкой служит сигарета. Пару секунд фейерверки угрожающе шипят, и мы инстинктивно подаемся назад.

Потом происходит взрыв, да такой силы, что, как мне показалось, в асфальте образовалась воронка.

Все смотрят на меня, пытаясь понять, какое впечатление это на меня произвело. Несколько секунд я размышляю, прислушиваясь к свисту в моих ушах.

– О’кей! – наконец громко говорю я и поднимаю вверх большие пальцы. – О’кей!

Все довольны и смеются.

До нас доходят скорбящие. Они уже рядом, так что под белыми шапками я могу разглядеть некоторые еще совсем молодые лица.

Смех застревает у меня в горле. Я узнаю этот взгляд, как будто смотришь на мир сквозь мутное дно бутылки. Таким взгляд неизбежно делается, когда идешь в похоронной процессии. Так смотрит даже тот, кто всегда был твердо уверен, что он-то точно никогда не будет ТАК смотреть.

Я убираю камеру и крещусь.

С трудом дождавшись, когда скорбящие пройдут, я спешу как можно скорее уйти как можно дальше отсюда. Шаг за шагом, быстро и не задумываясь, я ухожу на запад. Следующий населенный пункт состоит из дорожной развилки, пары дюжин домов, электростанции с двумя покрытыми жиром градирнями. Ничего, сегодня я не слишком привередлив. Для меня главное, чтобы была более или менее теплая комната.

В таком смиренном настроении я захожу в первое попавшееся здание с надписью «Отель». Внутри этот отель точь-в-точь как грузовой корабль: окон, можно сказать, что нет, потолки низкие. Кроме того, на стойке ресепшн стоит макет штурвала. С другой стороны, в отеле хорошо топят, а в душе есть теплая вода. Круглосуточно!

Через пару минут после получения ключа я снова топчусь у стойки ресепшн, в трусах и шлепанцах, и пытаюсь узнать, где я могу взять шампунь – свой я где-то потерял. Пожилая дама с очками в толстой оправе «Brille» смущенно смеется.

– Шеф! – кричит она куда-то себе за спину. – Тут иностранцу нужен шампунь!

– Иностранцу?! – доносится в ответ.

Дверная занавеска шелестит, и появляется молодая женщина. Она примерно моего возраста, у нее правильные черты лица и шикарные волосы, ниспадающие волнами. Эта одна из самых красивых уроженок этого края. И она здесь шеф.

Она разглядывает меня с головы до ног и спрашивает даму на ресепшн:

– Откуда ты знаешь, что ему нужно?

– Он сам мне сказал.

– Это тебе нужен шампунь? – обращается она ко мне.

– Именно так.

Ее лицо светлеет.

– О, так ты говоришь по-китайски!

– Да, немного.

– Супер! Меня зовут госпожа Ци, это мой отель. Подожди немного, я посмотрю, смогу ли я достать тебе шампунь.

Когда я прихожу из душа, госпожа Ци уже дожидается меня в моей комнате.

– Ты пробовал чай «Битань Пяо Сюэ», «На море цвета сапфира плавает снег»? – осведомляется она с улыбкой, указывая на стол перед собой, на котором слегка дымятся две чашки с чаем. Снег, объясняет она, это цветы жасмина, плавающие на зеленой гуще чая.

– Не можем ли мы немного побеседовать?

Дождавшись, пока я уберу свои купальные принадлежности и сяду напротив нее, она начинает задавать мне всевозможные вопросы: что я делаю в этих краях, как давно я приехал в Китай, как долго я учился в Пекине, доволен ли я был там, где я побывал и где мне больше всего понравилось? Я справляюсь со всеми вопросами и лишь один раз не могу найти правильный ответ.

– Скажи мне, как вообще тебе пришла в голову такая необычная идея с этим путешествием? – спрашивает она участливым, почти извиняющимся тоном, пока я осторожно натягиваю на правую ногу носок.

На автомате я выдаю привычное объяснение: что я всегда восхищался приключенческими историями, что как-то раз я уже совершил спонтанное путешествие из Парижа домой, что долго путешествовал по Северной Италии и Эльзасу. Что я собираюсь описывать свое путешествие с помощью текстов и фотографий, что я чувствую себя живым, когда иду. Потом мне еще кое-что приходит в голову.

– Я уже раньше ходил по Китаю. Ты знаешь реку Ли в горах Гуйлинь?

Ее глаза вспыхивают:

– Конечно!

– Я уже как-то бродил в тех местах целую неделю, вверх и вниз по горам. В другой раз я доехал до восточного края Великой Стены и оттуда неделю шел пешком на запад.

– Ты был в Шаньхайгуань! – Она вскрикивает и всплескивает руками. – И как там?

– Сложно, но прекрасно.

Она становится задумчивой.

– А что думает твоя семья? О том, что ты здесь так… шатаешься?

– О, да мой отец ненавидит это! Он бы предпочел, чтобы я скорее закончил университет.

– В китайской семье тебе бы никогда не разрешили такого, знаешь? – спрашивает она, смеясь. – А где ты берешь деньги на это?

– Мне досталось небольшое наследство.

– Ах вот оно что.

– Да, это неплохо. Мой отец умер, когда мне было три года.

– Но ты же говорил, что твой отец…

– Моя мама снова вышла замуж, и с тех пор я живу, как будто у меня есть отец. Теперь ты ответь мне: тебе принадлежит весь отель?

– Да, и у нашей семьи здесь есть еще пара заведений. Если ты захочешь перекусить, то я покажу тебе ресторан напротив, он тоже принадлежит нам. Там дешевле и, главное, чище, чем в других местах.

Пока мы беседуем, цветки жасмина впитали себя воду и опустились на дно чашки поверх чайных листьев. Вдруг я почувствовал ее руку на моем колене.

– Знаешь, я бы тоже хотела отправиться в путешествие, – задумчиво говорит она, и ее глаза блестят при этом, как снег в солнечных лучах. – Я бы так хотела сесть на поезд и уехать. Все равно куда! Узнать людей, посмотреть мир – вот о чем я мечтаю! – Она делает паузу. – Так же, как и ты.

Она убирает руку и рассматривает свои ногти.

– Почему бы тебе просто не съездить куда-нибудь в отпуск? – это я так, чтобы просто что-то сказать. Ничего лучшего мне в голову не приходит.

Она невесело смеется:

– Я замужем. У меня есть ребенок.

– Ты такая молодая и уже замужем?

– По нашим меркам в двадцать шесть лет уже не считаешься молодой.

Несколько минут мы пьем чай и рассматриваем чашки. На моей черными иероглифами написано имя хозяина электростанции. Чай пахнет цветами и имеет слегка горьковатый привкус, у него послевкусие нежного аромата цветения.

– Скажи мне честно, – говорит она, внимательно глядя на меня, – наши края кажутся тебе прекрасными?

«Прекрасными?» – от удивления я поперхнулся чаем.

– Люди здесь очень приятные, – говорю я, откашливаясь, – и еда очень вкусная!

Кажется, ее не очень удовлетворяет мой ответ.

– Я имею в виду саму местность. Как ты считаешь, ты мог бы остаться здесь жить?

– Ну… я ведь из Германии, и мне трудно судить…

Она смотрит на меня с такой укоризной, что мне становится стыдно.

– О’кей, – говорю я, – на пути из Шицзячжуана сюда я заметил, что природа находится тут в плачевном состоянии…

Утвердительный кивок.

– …что в принципе нормально! – поспешно добавляю я. – Страна делает огромные экономические шаги вперед, необходимо немерено сырья для этого – само собой, не может все быть идеально.

«В Шанхае на солнце блестят небоскребы высотой по пятьсот метров, а здесь все черным-черно», – думаю я, наглый врун.

Вероятно, она угадала мои мысли.

– Дальше будет еще хуже, – мрачно произносит она.

– Как, еще хуже?!

– Да, когда ты завтра пойдешь отсюда дальше, ты сам это увидишь. По дороге ты встретишь много мест, в которых все так же, как здесь. Или еще хуже.

– Ох.

– Ничего, – говорит она с принужденной улыбкой, – и до нас тоже потихоньку доходит прогресс. Ты прав, мы очень дружелюбные люди!

Потом ей приходит в голову еще одна вещь.

– Ты собираешься по дороге посетить Каменную деревню?

– А что это за Каменная деревня?

– Покажи-ка мне свою карту…

Я открываю ноутбук. На экране появляется заставка – фотография, на которой мы с Джули стоим в Центре Помпиду и смеемся над моей поясной сумочкой, которую я в то время всегда носил и которой очень гордился. После этой фотографии мы так поссорились, что люди на Елисейских Полях обходили нас стороной.

– Твоя подружка?

– Да, – говорю я, хотя это не совсем так. Джули говорит, что мы не можем считаться настоящей парой, пока я путешествую.

Госпожа Ци уважительно смотрит на меня и прищелкивает языком:

– Китаянка?

– Она из Чэнду.

– О, девушка-перчик из Сычуань? Они не только красивы, но и горячи, как огонь!

Как будто я раньше этого не знал.

– Эта фотография сделана не в Китае, верно?

– Нет, это было в Париже. Она учится в университете в Германии.

– Так, секундочку, – смеется госпожа Ци, – твоя подружка – китаянка и учится в Германии, а ты, немец, путешествуешь по Китаю. Что-то тут не так!

– Мой план состоит в том, чтобы добраться до нее, – говорю я смущенно и открываю программу с картами.

Госпожа Ци смотрит на меня ухмыляясь и указывает на извилистую линию.

– Итак, завтра ты пойдешь по этой улице до Тяньчанчжень, туда примерно полчаса на машине. – Ее палец гуляет по экрану в поисках нужного места, затем она показывает на точку посреди гор: – Вот она, Каменная деревня клана Юй.

Мы договариваемся, что завтра утром я познакомлюсь с маленьким сыном госпожи Ци. Ровно в половине девятого дверь в мою комнату распахивается, и маленький сгусток энергии врывается в комнату, чтобы первым делом показать мне язык. Я в восторге. Я спрашиваю малыша, сколько ему лет, и он бойко картавит в ответ: «Четыре с половиной!»

Затем он хватает мой навигатор и начинает тыкать во все кнопки, как сумасшедший.

Госпожа Ци как раз шутливо распекает его, когда в комнату входит ее муж. Довольно полный, где-то за сорок, с плохими зубами. Кроме того, у него лицо одутловатое, как у человека, неравнодушного к зерновой водке. Он протягивает мне руку для приветствия, и я чувствую, какая она вялая и холодная. По спине у меня пробегают мурашки: «Привет, Голлум!»

Мы стоим друг напротив друга, не зная, что сказать.

– Групповая фотография? – звенит колокольчиком госпожа Ци, и мы все с облегчением торопимся в холл, где я, недолго думая, усаживаю на плечи мальчугана, который аж визжит от удовольствия. Супруги становятся слева и справа от меня, а дама с ресепшн получает задание сфотографировать нас. Я ухмыляюсь в объектив. Пока малыш крепко держится за меня, а супруг стоит рядом, вялый, как медуза, я ощущаю на руке легкое прикосновение волос госпожи Ци. Я замечаю вдруг, что она не только одета в модную кожаную куртку и сапоги на высоком каблуке, но и благоухает особенно запоминающимися духами.

Некоторое время спустя я снова иду один по улице, перехожу длинный мост, навстречу мне попадается велосипедист с полным яблок багажником… Почему-то я провожаю его взглядом и снова вглядываюсь в градирни электростанции вдалеке.

Склонившись через перила моста, я смотрю вниз и в этот момент понимаю, как права была госпожа Ци.

Дальше будет еще хуже.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.