Черные повязки

Черные повязки

Сверху доносились сдавленные стоны и плач женщин. Плакали Лида Вдовина и жена Савин-Лазерева, Валя.

Я побежала наверх. В кабинете первого секретаря сидела Лида, закрыв лицо руками, сквозь пальцы просачивались слезы, струились по рукам, губы искусаны до крови.

Я присела рядом, слова утешения трудно было подобрать. Лида застонала:

— Юра, Юрочка, ведь только утром ты был с нами. Что скажу я Мише, что скажу я Татке, — и она громко зарыдала: — Рая Михайловна счастливая, она погибла вместе с Костей, а я должна жить, для детей жить!

Меня позвала одна из женщин:

— Что-то нужно сделать, Савин-Лазарева все время теряет сознание.

Кто-то уже побежал за врачом. Я вошла в комнату военного атташе, здесь озабоченно бегала сестра с пузырьком и ватой в руках.

Валя истерично рыдала:

— Три года, три года был на фронте и остался жив, а здесь… — Она дрожала как в лихорадке, ей сделали укол, уложили на диван.

В канцелярии стояли посольские служащие, у женщин заплаканы глаза. На столе лежали черные повязки, их надо было наколоть на рукава. Увидев их, я с ужасом отшатнулась. Значит, это не сон, не просто кошмарный сон. Значит, надо надеть траур. А ведь всего несколько часов назад я стояла, разговаривала с Уманскими. Сидела за столом рядом с Левой Тройницким, с Савин-Лазаревым, мы шутили, смеялись — а сейчас их нет.

Здесь же были шофер Уманских Анатолий Гусаров и два дипкурьера, бледные взволнованные, они с трудом приходили в себя: у них на глазах произошла эта страшная катастрофа. Я укоряла себя, что поехала провожать, как будто мое присутствие могло кого-нибудь спасти.

Ко мне подошел один из дипкурьеров, попросил наколоть ему повязку, у него дрожали руки.