СТОЛИЦА ЧАНЪАНЬ ПОРАЖАЕТ ВЗОРЫ ИНОЗЕМЦЕВ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

СТОЛИЦА ЧАНЪАНЬ ПОРАЖАЕТ ВЗОРЫ ИНОЗЕМЦЕВ

Среди завсегдатаев винных лавчонок, уличных торговцев и простого люда много рассказывалось о чудесах и диковинах, хранящихся в Великом Лучезарном Дворце императора Сюаньцзуна, но не менее заслуживает такого рассказа и сам главный императорский город - столица Чанъань. Еще за восемь веков до царствования Сюаньцзуна в Чанъани насчитывалось 160 жилых кварталов, девять рынков, множество храмов, постоялых дворов и торговых лавок. Город украшали величественные императорские дворцы, соединенные подвесными галереями, залы для аудиенций и правительственные здания. Древние поэты - и самый известный из них, Чжан Хэн, - не уставали слагать оды великолепию Западной столицы, воспевая деяния ее основателей, императоров династии Хань. Однако история Чанъани не всегда была мирной и безмятежной. Во времена Северных и Южных династий столицу захватили степные кочевники, которые разорили весь город, а предместья использовали как пастбища для скота. Казалось, под копытами лошадей и овец навсегда исчезнет память о былом великолепии Чанъани, но могущественным танским императорам удалось вновь превратить Чанъань в один из цветущих городов мира. Только Рим и Александрия по своей роскоши и великолепию достойны сравнения с Западной столицей, недаром сюда стекаются путешественники со всех концов света. Согдийских купцов, японских дипломатов, индийских проповедников и посланцев других земель одинаково привлекают чанъаньские дворцы, чайные и винные лавки, увеселительные кварталы, храмы и монастыри. Здесь, в Чанъани, устраиваются пышные дворцовые празднества с выступлением дрессированных лошадей, карликов и танцовщиц, здесь заключаются торговые сделки и незадачливые предприниматели попадают в кабалу к уйгурам-ростовщикам, здесь проматываются огромные состояния и юноши из знатных семей, приехавшие сдавать императорские экзамены, оказываются в сетях гетер, здесь выступают с проповедями последователи самых разных религиозных учений от христиан до зороастрийцев. На улицах двухмиллионного города гудит многоязыкая толпа, раздаются крики погонщиков, скрип колес, лошадиное ржание, но зато в садах и парках горожанина встречает глубокая тишина, в тинистой зеленоватой воде белеют лотосы, плавают утки и селезни, перекликаются друг с другом лягушки, и легкий ветерок смешивает запахи цветов с ароматами трав и деревьев.

Столичному жителю порою кажется, что он не в городе, а в глухой, заброшенной деревушке, столько в Чанъани садов, парков, цветников и огородов, и чем дальше от центра города, тем заметнее это сходство. На окраинах Чанъани затихает городской шум, редеют людские толпы, гаснут огни, и по улицам бегают босоногие мальчишки, распугивая сонных кур. Многие выходцы из провинций, поселившиеся в столице, на желают бросать деревенских привычек и ведут себя так же, как у себя на родине: ловят рыбу в прудах, выращивают на грядках лук и чеснок, беседуют с соседями о видах на урожай, рано встают и рано ложатся спать. Но основное население Чанъани - купцы, ремесленники, воины и городская полиция, учащиеся конфуцианских школ, мелкие торговцы - живет на городской лад. В кузницах с утра звенят молотки, разлетаются искры от раскаленных болванок, которые затем с шипеньем опускают в холодную воду; в пекарнях месят тесто, лепят из него пампушки и отправляют в печь; в ткацких мастерских выделывают шелка с пятицветной вышивкой, из которых шьют платье богачи, и грубую холстину - для простолюдинов; горшечники обжигают в печах простую кухонную посуду и дорогой фарфор, покрытый глазурями; ювелиры обтачивают и гранят драгоценные камни, вставляя их в золотую оправу; и весь город словно бы спешит нарядиться, украситься драгоценностями, насытиться вкусной едой и приступить к своим обычным делам. Вот выезжает из ворот усадьбы коляска чиновника, запряженная двумя породистыми рысаками, вот бежит на занятия школьник со связкой книг, вот возвращается с ночного дежурства воин в доспехах, а вот городской полицейский дает увесистого тумака нищему, который клянчит милостыню у прохожих.

Так выглядят улицы Чанъани в утренние часы, но если бы горожанин, обозревающий достопримечательности города, сумел подняться выше самой высокой башни и посмотреть на город с птичьего полета, он бы убедился, что столица империи по своим очертаниям представляет правильный прямоугольник. С востока на запад он тянется на десять с лишним километров, а с севера на юг - более чем на восемь. Чанъань окружена высокой каменной стеной с двенадцатью городскими воротами - по трое ворот с каждой стороны. На сторожевых башнях дежурит грозная стража, открывающая по утрам и запирающая вечерами ворота. С высоты птичьего полета город может даже показаться похожим на шахматную доску, потому что весь он, как и в древние времена, разделен на жилые кварталы, имеющие собственные стены с малыми воротами, тоже закрывающимися на ночь. Таким образом, населению столицы как бы обеспечена двойная безопасность: с ударом барабана закрываются все ворота города, и дома мирных жителей становятся почти недоступными для воров и грабителей. Все улицы Чанъани необыкновенно ровные и прямые, а ширина улиц настолько значительна, что на них свободно могут разъехаться несколько экипажей. У наблюдательных иноземцев, ежедневно прибывающих в город, не остается сомнений: столица Чанъань возникла отнюдь не стихийно, а была возведена согласно строгим правилам геомаитии и астрологии - с тем, чтобы земные и небесные силы благоприятствовали жителям города. И действительно, с каждым годом Чанъань разрастается, кварталы вытягиваются все дальше на юг и на север, повсюду строятся новые усадьбы, общественные здания, магазины, бани, монастыри. Одних только буддийских монастырей в Чанъани - 94, даосских - 16, а монахов насчитывается около 50 тысяч.

В Чанъани два больших рынка - Восточный и Западный. Восточный рынок поставляет товары для богатых домов, и посещают его главным образом слуги крупных чиновников и аристократов, чьи усадьбы и особняки расположены неподалеку. Поэтому торговля на Восточном рынке ведется чинно, с достоинством, товары там - самые отборные, но и цены высоки. На прилавках торговых рядов можно увидеть и распространенные повсюду рис, бобы, просо, свинину, сливы, лук, побеги бамбука и местные деликатесы различных областей Китая: сушеное мясо змеи, квашеную в рисовом сусле дыню, оленьи языки, «сахарные крабы» и т. д. Богатые покупатели отбирают экзотические лакомства, укладывают в корзины, не торгуясь, расплачиваются и уносят купленные товары, чтобы повар приготовил из них угощение на самый разборчивый вкус. Совсем иначе идет торговля на Западном рынке, расположенном среди кварталов бедноты и мелких чиновников. Продавцы здесь, стараясь перекричать друг друга, наперебой зазывают покупателей, а покупатели яростно торгуются из-за каждой монеты. Рынок вмещает огромную толпу народа, волнующуюся, как море в ветреный день: там продавец поймал воришку, пытавшегося стянуть горячую лепешку, там казнят преступника, виновного в тяжком злодеянии, там выступают фокусники или акробаты. Западный рынок - это и торговая площадь, и арена для разнообразных зрелищ, поэтому здесь кипят страсти и выплескиваются наружу необузданные желания. Глаз устает от пестроты красок, от экзотических нарядов иноземных купцов. В воздухе тучами носится пыль, пахнет перезрелыми овощами, гнилой мешковиной, конским потом. На земле лежат ослики и верблюды, над которыми роятся мухи и слепни. Под повозками спят дети.

Ду Фу, обосновавшийся в Чанъани, конечно же, часто бывает на шумном и многолюдном Западном рынке. Он приходит не только ради того, чтобы купить риса и овощей, но его влечет сюда зрелище огромной и пестрой толпы, мелькание лиц, толчея, возгласы спорящих, обилие товаров, привезенных со всех концов света. Смотри, разглядывай, бери в руки, пробуй на вкус - если это заморские сладости в плетеных корзинах или диковинные плоды, разложенные горками на пальмовых листьях. Понравилось - покупай, нет - иди дальше, и никто из торговцев не упрекнет, не осудит: рынок есть рынок, и каждый должен подчиняться его законам. Вот и Ду Фу с любопытством разглядывает товары кузнечного, одежного, шорного, шелкового рядов и особенно надолго останавливается у лекарственного ряда: он знает толк в лечебных растениях, умеет вязать пучки трав, сушить их на солнце и готовить целебные отвары, изгоняющие любую хворь. Утомившись от долгой ходьбы, Ду Фу заходит в чайную или винную лавку, где можно спокойно посидеть и послушать, о чем говорят люди. Хозяева и постоянные посетители лавок хорошо помнят Ли Бо, который несколько лет назад был их частым гостем, помнят и других завсегдатаев Западного рынка, как бы воплощавших в себе вольный и беззаботный дух Чанъани. О Ли Бо, к примеру, рассказывают, как он не побоялся гонцов самого императора, прибывших к нему с приказом немедленно явиться во дворец. «Ступайте прочь. Бессмертный бражник Ли Бо пьян и останется здесь», - дерзко ответил он гонцам, и посланцы Сына Неба были вынуждены возвратиться ни с чем. Конечно, с тех пор, как Ли Бо покинул Чанъань, никто уже в целом городе не осмелится ослушаться императорского приказа, но в Чанъани по-прежнему любят повеселиться, и в лавчонках Западного рынка с утра до вечера не смолкает смех.

Ду Фу нравится, когда вокруг много народу. Расставшись с Ли Бо и Гао Ши, он испытывает горечь одиночества, тем более что в столице у него до сих пор нет своего дома и он вынужден ютиться в гостиницах, останавливаться у родственников или знакомых. Зарабатывает Ду Фу случайными уроками и мелкими литературными заказами - составляет надгробные надписи для знатных клиентов. В Чанъани на это, конечно, не прокормишься, приходится обращаться за помощью к родственникам и богатым покровителям: не слишком завидная участь! Ему впору было бы вернуться в дом отца и поселиться там на долгие годы, но он по-прежнему надеется поступить на службу и поправить свои дела, - тогда можно будет всерьез подумать и о женитьбе. Ду Фу мечтает о собственной семье, о преданной и верной жене, которая разделит с ним и радости и беды, о маленьких детях. Ему уже далеко за тридцать, и в его возрасте только семейный очаг может по-настоящему согреть и спасти от тоски одиночества. Не об этом ли говорил Конфуций, внушавший людям глубочайшее уважение к семейному долгу, и не доказали ли это предки поэта, заботливо взрастившие родословное древо Ду, которое охватило ветвями множество поколений! Теперь настает черед Ду Фу вырастить свою ветвь, создать свой дом, которому бы покровительствовал всемогущий Цзаован - бог домашнего очага. Но что поделаешь, если Ду Фу так беден и не устроен! «Нас по жизни несет, словно ветром степную траву». Да, истинно так: годы жизни промелькнули, а у него до сих пор нет твердой почвы под ногами. Как тут не вспомнить храброго Гао Ши, которого никто не брал на службу. Ду Фу хорошо понимает, что это такое, когда твой «одинокий меч» без дела пылится в чулане. Но, может быть, в Чанъани ему повезет? Остается последняя надежда, что император Сюаньцзун заметит его и Ду Фу попадет в списки ожидающих назначения на должность. Хотя, по тревожным слухам, которые ходят в городе, император почти не занимается государственными делами и, увлеченный красотой Ян Гуйфэй, проводит время в пирах и развлечениях.

Страной правят совсем другие люди - это прежде всего Ян Гочжуи, брат Ян Гуйфэй, и всесильный первый министр Ли Линьфу, чьи имена внушают страх и ужас жителям Чанъани. Их произносят лишь шепотом, а чаще стараются вообще не произносить, чтобы не навлечь на себя беду. Когда по улицам проносится коляска Ян Гочжуна, окруженная грозной свитой, прохожие невольно прижимаются к стенам, а на усадьбу Ли Линьфу смотрят как на зловещий мираж, нависающий над городом. Эти люди сумеют расправиться с теми, кто вызовет их недовольство. Чувствуя себя временщиками, незаконно захватившими власть, они повсюду подозревают крамолу. Им кажется, что против них плетутся сети интриг, поэтому они ни днем, ни ночью не знают покоя. Всесильному Ли Линьфу приходится каждую ночь спать в разных комнатах, чтобы заговорщики не настигли его внезапно. Преследуемый подозрениями, он стремится удалить из столицы всех, кто способен завоевать доверие императора, но больше всего Ли Линьфу ненавидит людей талантливых и образованных. Сам он до сих пор пишет с грубыми ошибками, поэтому такие люди для него - злейшие враги. Бесчисленные шпионы Ли Линьфу докладывают ему о каждом шаге таких людей, и стоит талантливому человеку немного приподнять голову, голова - в буквальном смысле слова - слетает с плеч. Многие из завсегдатаев Западного рынка, некогда пировавших вместе с Ли Бо, поплатились жизнью за свою ученость и преданность государю; многих сослали на далекие окраины империи. Вполне возможно, что и Ду Фу ждет та же участь, но он все-таки надеется и верит в удачу. Ду Фу должен поступить на службу во что бы то ни стало. Иного выхода у него нет...

Солнце прячется за западную стену Чанъани, и крыши домов становятся похожими на тлеющие жаровни: черепица вспыхивает под косым солнцем, словно мелкие угольки, и росистый пар едва заметно тянется ввысь. Воздух остывает, но зато в нем оживают запахи дорожной пыли, сжигаемых благовоний, цветов и листвы. В вечернем сумраке далеко разносятся голоса людей и звуки затихающего города. Чиновники разъезжаются в колясках по домам; закрываются рынки и храмы; сквозь оконные занавески мерцают огоньки свечей. Ду Фу неторопливо бредет по улице, держа в руках купленную зелень, а за ним неотступно крадется его длинная худая тень. Иногда он оборачивается и с улыбкой смотрит на нее: тень похожа на вытянутый стручок перца. Ду Фу вспоминаются строки Ли Бо о том, как он пригласил в компанию луну и собственную тень, когда рядом не оказалось друзей. Вот и для Ду Фу его сиротливая тень сейчас - единственный друг. Они вместе возвращаются на ночлег, а завтра утром с восходом солнца вместе встанут, чтобы вновь стучаться в двери богатых вельмож, кланяться привратникам, протягивать визитную карточку и на вопрос: «По какому делу?» - заученно твердить: «Внук Ду Шэньяня надеется на снисходительное внимание к своим стихам».