Столица Уругвая
Столица Уругвая
Монтевидео, столица Уругвая, — большой и красивый город. Свое название («монт» — гора, «видео» — вид) он мог получить только потому, что все остальные берега почти совершенно плоски.
С моря трудно даже представить себе, что это громадный город с населением около миллиона человек.
Как только были убраны и закреплены паруса и подошедший пароходик взял нас на буксир, раздалась команда:
— Команде переодеться!
Буксир повел нас в гавань между двумя длинными рядами баканов. Ровно в час дня «Товарищ» стал на два якоря у поперечного мола, разделяющего гавань на две половины, в ста саженях от центральной городской гавани.
Старший помощник еще возился с якорными канатами, когда к борту «Товарища» подошел моторный катер с властями.
Я встретил их у трапа.
Первым поднялся невысокий, полный, гладко выбритый человек в белой морской форме и отрекомендовался командиром порта. Его сопровождал молодой высокий человек в такой же форме — его адъютант.
Командир порта, несмотря на имя Энрике и типичное лицо южанина, носил фамилию Тейлор и прекрасно говорил по-английски. Он поздравил нас с благополучным прибытием и сказал, что имеет особое удовольствие приветствовать во вверенном ему порту первое судно под советским флагом, посетившее Монтевидео после официального признания Уругваем правительства Союза Советских Социалистических Республик. Я ответил ему, что в свою очередь считаю за высокую честь быть командиром первого советского корабля, посетившего Уругвай.
За командиром порта на палубу «Товарища» поднялись чиновники таможни и карантинно-санитарного надзора.
Я пригласил всех в каюту.
Все необходимые формальности были проделаны чрезвычайно скоро.
Гостям предложили мадеры и бисквитов.
По проверке судовых документов был бегло осмотрен выстроенный на палубе во фронт экипаж, и нам было разрешено сообщение с берегом.
К этому времени «Товарищ» был уже окружен тесным кольцом шлюпок и катеров, и вокруг него стоял тысячеголосый шум.
Карантинный флаг, поднятый на фок-мачте, только дрогнул и не успел еще тронуться книзу, как шлюпки и катера, толкаясь и наваливаясь друг на друга, ринулись к нашему трапу.
Через несколько минут палуба «Товарища» была запружена гостями. Первыми ворвались репортеры и корреспонденты. Многие из них приехали специально из Буэнос-Айреса и других городов.
Я не знаю, кто из экипажа «Товарища» в этот день не давал интервью и кто не был снят по крайней мере в десяти видах.
Среди посетителей нашлось немало говоривших по-русски. Это были русские евреи, эмигрировавшие в Южную Америку после погромов, пронесшихся над югом России в столыпинские времена.
Все они были глубоко растроганы, попав на советский корабль.
— До войны в Монтевидео нередко заходили русские военные суда, но мы их никогда не встречали, — рассказывал мне один эмигрант. — Однажды, — продолжал он, — в мой магазин — у меня гастрономический магазин на площади Индепенденция (Независимости) — зашли русские офицеры… Я давно не слыхал настоящего русского языка и так давно не видел настоящих русских людей, что меня к ним невольно потянуло, и я заговорил с ними по-русски. Так, знаете, что они сказали? Один офицер посмотрел на другого и сказал: «Смотри, пожалуйста, и здесь они засели…» А потом обернулся ко мне: «А что, испанцы вам еще пух из перин не выпускали?» Больше уже мне не захотелось с ними разговаривать… А у вас, посмотрите, с нами разговаривают, нас везде пускают, все показывают, называют товарищами, и даже вы, капитан, так любезны со мной!
Контора братьев Додерос была закрыта по случаю первого дня рождества, но управляющий приехал на судно. От него я узнал, что в Монтевидео не найдется буксирного парохода достаточной силы, чтобы поднять «Товарищ» вверх по реке Паране, и что необходимо снестись по телеграфу с фирмой Мианович в Буэнос-Айресе, которая монополизировала все буксирное дело на реках Ла-Плате, Паране и Уругвае. Кроме того, нужно было добиться, чтобы в Росарио, принадлежащем Аргентине, не признавшей еще тогда СССР, экипажу «Товарища» было разрешено сообщение с берегом. Вставал также вопрос, отгружать ли часть груза «Товарища» здесь на баржу и тащить ее за собой или ждать прибыли воды, так как сейчас на баре Мартин Гарсия всего двадцать два фута воды, то есть на полфута меньше углубления «Товарища».
Все эти вопросы надо было как следует обсудить, и мы отложили их до десяти часов утра следующего дня.
Только часам к пяти вечера я смог освободиться и съехать на берег прямо в гостиницу.
После обеда я вышел на улицу. Был день рождества. Магазины были закрыты, но громадные зеркальные витрины ярко освещались электричеством. Приглядевшись к выставленным товарам, я без труда убедился в их происхождении. Все, начиная с безделушек и кончая обувью, кухонной и столовой посудой, было привозное.
Поражало обилие ваз, вееров, статуэток, альбомов, фигурных хрустальных и фарфоровых украшений, брошек, ожерелий, флаконов с духами и прочей роскоши.
Улица была запружена автомобилями и пешеходами. Большинство пожилых людей было одето с ног до головы в черное, следуя старой испанской моде.
Я вышел на большую четырехугольную площадь Независимости, окаймленную невысокими домами с арками, напоминавшими наши гостиные дворы. Посреди площади был разбит сквер, в центре которого возвышался громадный памятник освободителю Уругвая от испанского владычества — генералиссимусу Артигосу. За памятником вздымалось высокое здание, более чем в двадцать этажей, первый небоскреб не только в Монтевидео, но, кажется, во всей Южной Америке.
Вокруг памятника Артигосу по случаю рождества был устроен народный базар, очень похожий на наши прежние «вербы»: те же палатки со сластями, дешевые самодельные игрушки, воздушные шары и много цветов — роз, лилий и тюльпанов. Аромат их чувствовался по всей площади. Я подошел к одной из фруктовых палаток, чтобы купить крупный местный виноград. Палатка была осаждена преимущественно детворой, и я стал ждать, когда единственный и не по-испански быстрый в движениях продавец обратит на меня внимание.
Я знаю довольно много испанских слов, но не говорю по-испански. По-итальянски я когда-то говорил прилично.
И вот, путая испанские и итальянские слова, я обратился к продавцу.
Он внимательно выслушал меня и, хитро улыбаясь, ответил:
— Давайте уж лучше будем говорить по-русски.
— А вы русский? — удивился я.
— Ну конечно! Я уже был на вашем корабле, только там толпилось так много народу, что вам совершенно невозможно было меня запомнить. Я же вас сразу узнал.
— Ну, как вам живется здесь, в Уругвае? Хорошо ли идут дела? — спросил я.
— Дела тут у всякого идут хорошо; только испанские доны… они совершенно как дерево… — ответил продавец. — Они даже; не знают как следует, что в их стране есть, что стоит здесь купить и что стоит продать. Они ничего не знают. Они только любят сидеть в кофейнях и кушать мороженое и любят, чтобы у них были начищены сапоги. Вы знаете, сколько времени испанский гранд чистит сапоги? Уж никак не меньше чем полчаса. Как же вы хотите, чтобы они умели торговать!
Говоря это, он уложил мне в специальную маленькую корзиночку две большие кисти крупного бледно-розового винограда.
— Вот вы сейчас понесете это в руках, — сказал он на прощанье, — вы же капитан большого корабля, — и вы совсем об этом даже не думаете, а испанский гранд, так он прямо сгорел бы со стыда, если бы у него в руках было что-нибудь, кроме тросточки… Ну, будьте здоровы! Советую вам проехать в парк и посмотреть большое народное гулянье.
В парк я не поехал, потому что очень устал.
От строившегося небоскреба в глубь города шла лучшая улица Монтевидео — авеню 18 Июля. Я пошел по ней. Магазины, кинематографы, кафе. Кафе здесь громадны и внутри отделаны с яркой, бьющей в глаза роскошью. На широких тротуарах перед окнами кафе стоят мраморные столики. За столиками пьют крепкий черный кофе, едят мороженое. Посетители почти сплошь мужчины. Они важно курят сигары и важно разговаривают.
Так же как мелкие английские чиновники в колониях стараются одеваться и держать себя «как в Лондоне», так здесь стараются делать все, «как в Мадриде».
Не слышно веселого смеха, нет шума, который стоит обычно в греческих, итальянских и французских кафе. А главное, совершенно нет женщин.
Меня заинтересовало какое-то странное мороженое из разноцветных полос. Я сел за столик и подозвал человека в белом костюме и зеленом шерстяном переднике. Он оказался итальянцем. Я указал ему на соседа, наслаждавшегося полосатым мороженым, и попросил подать такого же и мне.
— Кассада! — воскликнул итальянец. — Си, сеньор, уно моменто[70]. — И, взмахнув салфеткой, так же как это, бывало, делалось лихими половыми в московских трактирах, исчез в дверях.
Через несколько минут, грациозно извиваясь и высоко подняв на ладони серебряный поднос, он принес мне тарелку с порцией кассады, серебряную ложечку и высокий запотелый стакан с ледяной водой.
Кассада — нечто среднее между мороженым и пломбиром с цукатами — оказалась превкусной штукой и впоследствии поглощалась нами в громадном количестве.
Эту ночь я спал так же сладко и крепко, как первую ночь в Лондоне. Встал сравнительно рано, принял ванну, напился ароматного бразильского кофе со сливками и в девять часов был, как условлено, в конторе Додерос.
Братья Додерос — влиятельная и богатейшая фирма. Однако ни один из братьев не занимается непосредственно своим делом. Один состоит членом аргентинского конгресса, другой живет постоянно в Париже, а третий вот уже второй год путешествует.
Монтевидеоская контора Додерос помещается на одной из лучших улиц.
Меня приняли очень любезно. Прежде всего надо было послать телеграмму в Буэнос-Айрес. Дело в том, что согласно фрахтовому договору «Товарищ» был обязан доставить бывший на нем груз камня в Росарио или «так близко к этому порту, как позволит глубина фарватера и углубление судна, которое должно оставаться все время на свободной воде». Эта обычная формула всех фрахтовых договоров помогла мне немножко сыграть на тщеславии и влиятельности буэнос-айресского братца Додерос.
Моя телеграмма была составлена в следующих выражениях:
«„Товарищ“ благополучно прибыл в Монтевидео, где получил самый радушный прием от местных властей. Экипажу после семидесятисемидневного перехода было бы слишком тяжело и вредно в санитарном отношении не иметь сообщения с берегом. Ввиду изложенного прошу снестись с властями и выяснить вопрос, будет ли экипажу «Товарища» разрешено свободное общение с берегом в Росарио, в противном случае предпочитаю выгружаться в Монтевидео, куда грузополучатели должны прислать баржи, тем более что глубина фарватера препятствует свободному продвижению корабля.
Капитан Лухманов».
До получения ответа на эту телеграмму я воздержался от переговоров с фирмой Мианович, которая называется Генеральной компанией буксирного пароходства Ла-Платы и ее притоков, тем более что стоимость буксировки от Монтевидео до Росарио была уже ими сообщена Аркосу в Лондон и нам известна. Мы знали и то, что Миановичи хотя и большие «патриоты» и комплектуют свои пароходы только сербами, хорватами и далматинцами, но в делах с ними надо держать ухо востро.
Приехав на судно около полудня, я застал там много гостей.
Я пригласил журналистов в свою каюту. И завязалась долгая, интересная беседа.
В этот вечер я взял на берег двух юнг и одного из учеников.
Вчетвером мы объехали на автомобиле город и окрестности. Побывали на пляже, куда на морские купанья приезжают богатые люди из всех лаплатских городов. Впрочем, и в Монтевидео, несмотря на прекрасный пляж со всеми удобствами и громадным курзалом, морскими эти купанья можно назвать только относительно: нужен сильный восточный ветер, чтобы вода Ла-Платы сделалась хоть немножко соленой. Но ведь наши купанья в Сестрорецке тоже называют морскими, хотя вода Невской губы пресна.
С пляжа мы поехали в парк Капурро и на Прадо. Это красивые места с пышной субтропической растительностью, с прекрасными аллеями, цветниками, ресторанами и «народными» развлечениями.
Народные развлечения те же, что и везде: карусели, тир, кинематограф, лотереи, «американские колеса», кофейни и пивные, открытые эстрады с фокусниками и танцорами, маленькие озера и прудики с пестро раскрашенными лодками для катанья.
Танцоры исполняют парижские апашские танцы и английскую джигу, родную сестру чечетки.
Но красивей танцев, фокусов и пения был сам парк с разноцветными электрическими лампочками, развешанными в густой листве каучуковых деревьев, тополей и пальм.
Из парка мы отправились на авеню 18 Июля и кончили вечер кассадой и кинематографом. В кинематографе, как и следовало ожидать, вместо фильма из местной жизни мы видели американскую акробатическую ленту с Чарли Чаплином.
На другое утро пришел ответ из Буэнос-Айреса:
«Передайте капитану Лухманову, что «Товарищ» во всех портах Аргентины получит такой же прием, как и в Монтевидео. Обсерватория предсказывает усиление остовых ветров и прибыль воды на перекатах. Уполномачиваете ли вести переговоры с Миановичем о высылке буксира?»
На эту телеграмму мы сейчас же послали ответ:
«Просим сообщить условия Миановича о доставке его буксирами «Товарища» в Росарио».
В тот же день получено было и предложение Миановича. Ссылаясь на вздорожание угля, вызванное английской забастовкой, и на слишком глубокую осадку «Товарища», он запрашивал 1150 фунтов вместо 1000, предварительно обусловленных с конторой Аркос в Лондоне, и предлагал выслать один из самых сильных буксирных пароходов — «Мирадор».
Посоветовавшись с агентами и с милейшим командиром порта Тейлором, я ответил Миановичам, что согласен заплатить 1000 фунтов, если они гарантируют мне благополучную доставку «Товарища» в Росарио.
На другое утро пришел ответ, что «Мирадор» выходит из Буэнос-Айреса вечером 29 декабря.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.