ОСЕННИЕ ПРАЗДНЕСТВА У КАМЕННЫХ ВРАТ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ОСЕННИЕ ПРАЗДНЕСТВА У КАМЕННЫХ ВРАТ

Каменные Врата, упомянутые в стихотворении Ду Фу, написанном на стене хижины отшельника Чжана, находились в области Яньчжоу, с 742 года переименованной в Луцзюнь. Два островерхих пика, обращенных друг к другу, действительно напоминали столбы ворот, - отсюда и название местечка, куда Ду Фу перебрался осенью 745 года, простившись с Ли Юном и Гао Ши. Он обосновался в деревеньке, расположенной неподалеку от здешней достопримечательности - Каменных Врат, которые гостеприимно распахивались перед его новыми друзьями. Жители деревеньки с удивлением наблюдали за тем, как к дому Ду Фу подкатывали коляски, нагруженные коробками со всякой снедью и дорогой посудой (о чем свидетельствовали доносившиеся из коробок запахи и мелодичный звон фарфора), и сам поэт усаживался на мягкое сиденье, чтобы вместе с друзьями - состоятельными чиновниками Лю, Чжэнем и другими - отправиться на целый день в горы. Поднимая сухую осеннюю пыль, они долго мчались по дорогам, прежде чем удавалось найти уединенное место, где совсем не было людей, даже не стучали топоры дровосеков, и лишь сбегал по мшистым валунам горный ручей, шевеля прибрежные тростники, в мелком озерце плескалась рыба, пахло прелым листом, какие-то странные грибы краснели между деревьев, шумел на ветру пятнистый бамбук, и все было как в старинной книге: «Все самые достойные пришли, собрались все - и стар и млад. В этой местности были высокие горы, крутые холмы, густейшие рощи и длинный бамбук. И еще были чистые струи и быстрый поток, бегущие поясом друг перед другом и слева и справа. И я устроил так, чтоб это все служило нашим чаркам, плывущим по извивам вод...»

Ду Фу и его друзья расстилали на траве циновки, расставляли посуду, доставали из коробок еду и вино, и начинался пир, длившийся до самого вечера. На пиру, в минуты вдохновения, вызванного игрой музыкантов или пением гетер (их тоже брали с собой), рождались стихи:

Осенние воды

прозрачны до самого дна,

И так же спокойны

сердца моих добрых друзей.

Едва лишь им выпадет радость

от дел отдохнуть,

И тотчас на вольную волю

торопят коней.

Вот двое друзей - благородных,

как древний нефрит.

Расставлены вина и яства -

им счет золотой.

Спускается вечер,

а флейты так нежно звучат,

Что вторит им даже

волшебный дракон под водой...

(«Вместе с чиновниками Лю и Чжэнем пируем у Каменных Врат»)

В осенних празднествах и пирах, к радости Ду Фу, участвовал и Ли Бо, оказавшийся там же, у Каменных Врат. Повторилось все то, что было прошлой осенью, - прогулки, беседы, чтение стихов, вот только Гао Ши находился в это время далеко от них, и друзья старались представить его усадьбу на берегу реки Ци, рощицу тутовых деревьев, бросающую тень на крышу дома, гусей и уток, гуляющих по двору. Конечно, им не хватало храброго Гао Ши, но, может быть, поэтому они еще больше сблизились и полюбили друг друга. Правда, Ду Фу продолжал относиться к старшему другу с нескрываемым благоговением и не мог полностью пренебречь условностями, как того хотелось Ли. Хотя в посвященных ему стихах Ду Фу отваживался написать о том, что они укрываются одним одеялом и гуляют, взявшись за руки, это было лишь данью литературной традиции: в стихах о дружбе полагалось использовать подобные образы. В жизни Ду Фу не чувствовал себя таким смелым и не забывал, что перед ним - великий Ли Бо. Ду Фу еще не настолько приблизился к даосской «естественности», чтобы в присутствии друга сидеть с непокрытой головой или развязанным поясом. Конфуцианское воспитание Ду давало себя знать и тогда, когда он почтительно приподнимался с места, стоило Ли Бо обратиться к нему, или сам обращался к старшему другу с поклоном. Но, несмотря на сдержанность в обращении, оба они называли друг друга братьями - если и не по крови, то по духу, и это диктовалось не только соблюдением традиций, но и искренним чувством взаимной любви:

Я восхищаюсь

строками Ли Бо,

Как будто сам Инь Кэн

передо мной.

Я тоже путник

здесь, в горах Дунмэн, -

Люблю его, как брата,

всей душой.

Одну и ту же

делим с ним постель.

И на прогулках

руки сплетены,

Когда мы ищем

тихое жилье

Отшельника

у городской стены.

Сюда заходим

с радостью в душе;

С почтеньем служка

у дверей стоит.

Стучат вальками

прачки на заре,

Сгущается туман

у древних плит.

Читаем Цюй Юаня

нараспев, -

Кто знает вкус

похлебки овощной!

К чему чины и званья

вспоминать,

Когда душе открыт

простор морской!..

(«Вместе с Ли Бо навещаем отшельница Фаня»)

Молоденький служка отшельника Фаня, встречавший гостей у ворот, смотрел во все глаза на высокого господина с громоподобным голосом и его худощавого друга, одетого в простое платье и подпоясанного обычным матерчатым поясом. Высокий господин казался похожим на вожака лесных разбойников, наводящих ужас на проезжих купцов, или на странствующего мага с гадательными принадлежностями в котомке, а его друг напоминал бедного ученого, ютящегося под дырявой крышей: именно такие люди чаще всего навещали хозяина дома. И странное дело, отшельник Фань находил с ними общий язык гораздо легче, чем с добропорядочными городскими обывателями, важными чиновниками и генералами. Он принимал их со всем радушием, подолгу беседовал с ними, угощал чаем, заваренным на воде чистейших горных источников, и показывал свои книги. Вот и сейчас, напоив и накормив гостей, хозяин достал томик Цюй Юаня, и они стали читать вслух «Гимн мандариновому дереву». «Я любуюсь тобой, мандариновым деревом гордым...» - декламировал отшельник Фань, а гости отбивали такт ручками вееров, покачивали головами и вздыхали, словно бы сравнивая самих себя со стойким мандарином, которому не страшны осенние ветры и зимняя стужа. Стихи, написанные десять веков назад, казались рожденными сейчас, в эти минуты, и великий Цюй Юань словно был рядом: обернись, и увидишь его сидящим на Циновке, с локтем, упирающимся в фарфоровый подлокотник, с кистью, готовой опуститься на золотистый шелк.

Древние говорили, что в стихах воплощена душа их создателя, вот и чтение отшельника Фаня словно бы доносило веяние мятежной души одного из первых китайских поэтов...

Чтение продолжалось до вечера, и вот уже женщины с корзинами белья вышли к реке, расстелили белье на плоских голышах и стали колотить по нему вальками - этот звук далеко разносился в вечерней тишине. Края облаков, окрашенные светом заря, постепенно темнели, становились лиловыми, лазоревыми, фиолетовыми, и с гор веяло холодом. Гости попрощались с хозяином, и молоденький служка зажег свечу, чтобы проводить их до города. Ночные мотыльки летели на пламя свечи, отбрасывая огромные тени, похожие на призрачных птиц. Мальчик закрывал пламя ладонью и, идя впереди гостей, предупреждал их, если на дороге попадался камень или сухая ветка, но высокий господин смеялся в ответ на эти предосторожности и то ли в шутку, то ли всерьез говорил, что видит в темноте не хуже летучей мыши. И действительно, он ни разу не споткнулся и не оступился поддерживая за локоть своего друга и успевая смотреть на темнеющие вдали горы и редкие звезды, мелькавшие в просветах облаков. Когда впереди показались городские стены, высокий господин отправил служку домой. Холодный ветер подул сильнее, и вокруг зашелестела сухая трава, качнулись голые ветки деревьев, и в небо поднялась стая галок. «Я любуюсь тобой, мандариновым деревом гордым...» - снова вспомнил высокий господин, а его спутник, словно бы отгадывая мысли друга, ответил стихами, сочиненными здесь же, у Каменных Врат:

Снова осень пришла. Нас по жизни несет,

словно ветром степную траву.

Не сумели целебный добыть эликсир -

да простит нас мудрейший святой!

Разудалые песни поем на пирах -

так впустую и кончатся дни.

Мы горды и свободны, но чем знаменит

одинокий и гордый герой?..

(«Преподношу Ли Бо»)

Чем знаменит? Чем прославился? Что совершил в жизни? Эти вопросы не переставал задавать себе Ду Фу, пируя с друзьями и навещая горных отшельников.

Иногда ему становилось особенно горько при мысли, что ему уже за тридцать, а еще ничего не достигнуто и дни проходят впустую, словно отражение луны в речной воде. Ду Фу приходилось видеть, как обезьяна, держась за ветку прибрежной ивы, пытается поймать ускользающее лунное отражение, - вот и человек, не нашедший себя в жизни, похож на такую обезьяну. Зачерпнет пригоршню воды, разожмет пальцы, а в руке - пусто.

Поистине счастливыми казались Ду Фу те буддийские монахи, для которых пустота была полна сокровенного смысла, но его преследовало гнетущее чувство самой обычной - не даосской - жизненной пустоты. Он не отваживался пойти путем Ли Бо, хотя его увлекали поиски даосского эликсира и целебных трав, но он не стал и настоящим деятельным конфуцианцем. Кто же он тогда? Поселился в деревенской глуши, в тишине «садов и полей», но вместо уединенных размышлений и отшельнического поста участвует в пирах и увеселительных поездках в горы. Нигде не служит, но и не странствует с посохом и заплечной котомкой по лесистым склонам гор. Надо наконец сделать выбор: чиновник или отшельник? И Ду Фу, верный заветам Конфуция и традициям своего древнего рода, делает свой выбор. Тогда же, осенью 745 года, он принимает решение отправиться в столицу Чанъаиь и снова устроиться на службу. Ля Бо, который тоже готовится в дорогу, провожает своего друга. В стихах, посвященных Ду Фу, он пишет:

Когда нам снова

будет суждено

Подняться над озорною

водой?

Когда же вновь

у Каменных Ворот

Вином наполним

кубок золотой?

Стихают волны

на реке Сышуй,

Сверкает море

у горы Цзулай.

Пока не разлучила

нас судьба,

Вином полнее

чарку наливай.

(На востоке области Луцзюнъ, у Каменных Врат, провожаю Ду Фу)

В Чанъани Ду Фу встречает зима: на черепице крыш блестит иней, летят крупные хлопья снега, и каменные ступени храмов покрывает тонкий лед. Холодно. Все кажется по-зимнему чужим и неприветливым, даже знакомые улицы и перекрестки. Сколько ни бродит по ним Ду Фу, он никак не может освоиться с положением столичного жителя. Воспоминания уносят его назад, к Каменным Вратам, где он простился с Ли Бо. В один из зимних дней он пишет:

Все замерло в доме.

Один среди множества книг

Всю ночь до рассвета

Я думаю только о вас.

Всю ночь повторяю

бессмертные строфы Ли Бо.

Иль в книгах ищу

о возвышенной дружбе рассказ......

В худой одежонке

согреться никак не могу.

Целебное снадобье

друг мой никак не найдет.

Как жаль, что нельзя

мне сейчас же уехать к Ли Бо

И с ним поселиться

у старых Оленьих Ворот.

(«В зимний день думаю о Ли Бо»)

Ли Бо из далекого городка Шацю отвечает:

В конце кондов для чего

Я прибыл, мой друг, сюда?

В бездельи слоняюсь здесь,

И некому мне помочь.

Без друга и без семьи

Скучаю, как никогда,

А сосны скрипят, скрипят

По-зимнему, день и ночь.

Луское пью вино,

Но пей его хоть весь день -

Не опьяняет оно:

Слабое, милый друг.

И сердце полно тоской,

И, словно река Вэнь,

Безудержно, день и ночь

Стремится к тебе - на юг.

(«Посылаю Ду Фу из Шацю»)

Эти строки как бы завершают маленькую антологию стихов, сочиненных и подаренных друг другу двумя поэтами в самую счастливую пору их дружбы.