ОТРЯД АНЬ ЛУШАНЯ ЗАХВАТЫВАЕТ В ПЛЕН НЕИЗВЕСТНОГО

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ОТРЯД АНЬ ЛУШАНЯ ЗАХВАТЫВАЕТ В ПЛЕН НЕИЗВЕСТНОГО

Когда командиру небольшого отряда мятежников, рыскавшего по дорогам в поисках добычи, доложили, что пойман неизвестный, он приказал немедленно привести его. Как опытный военный, давно служивший под началом Ань Лушаня, командир отряда знал, что такая добыча бывает гораздо ценнее шелков и золотой утвари. Если пойманный окажется важным императорским чиновником, его можно будет отправить в Лоян к самому Ань Лушаню, который щедро наградит отличившегося, повысив в звании и пожаловав ему денег из собственной казны. Такие пленники нужны Ань Лушаню: присягая новой династии, они наносят смертельный удар по старой. Поэтому Ань Лушань всеми силами стремится вырвать у них присягу и, если это удается, чувствует, что наряду с военными победами одержал еще и моральную победу над врагом. Зная об этом, командир отряда с нетерпением ждал пленного и, когда солдаты ввели его, пристально посмотрел ему в глаза. Одетый в простое крестьянское платье, пленный явно не походил на крестьянина: и лицо и руки выдавали человека, умеющего держать кисть. «Имя и фамилия?» - спросил военный. «Ду Фу», - ответил пленник. «Ваша должность? Только не вздумайте говорить, что пашете землю. В это никто не поверит». - «К сожалению, пахать землю я не умею. Для этого нужен особый дар». - «Кто же вы? Императорский лазутчик, засланный к нам в тыл?» - «Я всего лишь бедный поэт. Сочиняю стихи». - «Неправда...» - рассердился военный, и Ду Фу тихо прочел нараспев:

В Дулине

Человек в пеньковом платье,

Хоть постарел -

А недалек умом:

Как мог такую глупость

Совершать я,

Чтоб с Цзи и Се

Равнять себя тайком?

Нет, просто

Во дворце я непригоден,

И надо мне

Безропотно уйти.

Умру - поймут,

Что о простом народе

Всегда я думал,

До конца пути.

И сердца жар,

Бредя тропой земною,

Я отдавал народу

Всей душой.

Пусть господа

Смеются надо мною,

Но в громких песнях

Слышен голос мой.

(«Стихи в пятьсот слов о том, что было у

меня на душе, когда я направлялся аз столицы в Фэнсянъ»)

Цзи и Се - мудрые советники легендарного императора Шуня; признаваясь, что он лишь с тайной робостью осмеливался сравнивать себя с ними, Ду Фу доказывал, что никогда не занимал высокой чиновничьей должности и лишь в мечтах стремился отдавать народу «жар своего сердца». Что ж, видно, он и впрямь бедный стихотворец, захваченный водоворотом великой смуты, и командиру отряда не удастся получить за него куш. Жаль, конечно, но не отпускать же пленника! Пусть лучше помогает нести награбленное, благо с шелками и златом им повезло и отряд возвращается в Чанъань с богатой добычей. И вот, сгибаясь под тяжестью огромных тюков, Ду Фу вместе с мародерами Ань Лушаня повернул в сторону захваченной врагами столицы. У него не было сил поднять голову, и он видел перед собой лишь острые камни дороги, о которые в кровь сбивал ноги. Слышал понукания конвоиров и грубые окрики: «Быстрей! Быстрей!» Что он испытывал в эти минуты? Несмотря на тяжелую ношу и разбитые в кровь ноги, он радовался, что чудом остался жив. Но в то же время Ду Фу охватывала досада, ведь он вовсе не собирался возвращаться в Чанъань, и его цель заключалась в совсем ином: переодевшись в крестьянское платье, он намеревался пробраться в стан императора Суцзуна, чтобы принять участие в борьбе против мятежника Ань Лушаня...

Когда разразилась смута, Ду Фу все еще находился в Фэнсяне (как мы помним, получив наконец долгожданное назначение, поэт взял отпуск, чтобы повидаться с семьей), а затем переправил семью в местечко Бошуй (там жили родственники), думая, что жене и детям будет спокойнее на новом месте. Они поселились у родных, в небольшом уютном домике. Вокруг шумели сосновые леса, ветер доносил свежий запах хвои, звенели по плоским голышам ручьи и в поросших кувшинками заводях плескались тучные рыбы. Но покоя не было и здесь: именно в Бошуй Ду Фу узнал о разгроме армии генерала Гэшу Ханя и падении Чанъани. А ведь Бошуй - не так уж далеко от столицы, и враг может нагрянуть сюда в любую минуту. Семейству Ду снова пришлось собираться в путь, и на этот раз их вынужденное путешествие - пешком, с маленькими детьми на руках, без крошки еды - было особенно тяжелым и долгим.

Стояло время коротких и сильных гроз, в небе то и Дело вспыхивали молнии, озаряя нездешним светом верхушки старых сосен, словно большой жертвенный барабан грохотал гром и крупные капли горстями сыпались в придорожную пыль. Застигнутые дождем, Ду Фу и его жена прятались под деревьями, прижимая к себе детей и моля Небо, чтобы град и молнии пощадили их. При каждом ударе грома дочь и сынишка зажимали ладонями уши, а отец успокаивал их: «Не бойтесь...» «Сильный дождь не продержится долго» - сказано в великой «Книге перемен», и действительно гроза вскоре затихала, жаркое солнце согревало лес, над травой поднимался влажный пар, и лимонно искрилась смола на срезах сосновых пней. Все семейство сушило на солнце одежду, Ду Фу пробовал развести костер, а жена и дочь распускали волосы и расчесывали гребешком. Затем - по колено в клокочущей мутной дождевой воде - брели дальше. Мучительно хотелось есть, и маленькая дочурка, сидевшая у отца на руках, от голода кусала его плечо. Мальчик рвал дикие сливы - такие кислые, что их нельзя было взять в рот. Как маленький мужчина, он старался держаться молодцом и ни на что не жаловаться, а его сестренка жаловалась и плакала. Ду Фу приходилось успокаивать ее и тихонько зажимать ей рот, чтобы солдаты Ань Лушаня, рыскавшие поблизости, не услышали детского плача.

В середине пути семейству Ду повезло. Однажды вечером в просветах между деревьями показались огни, издали донесся лай собак и запах дыма, и они поняли, что набрели на сельскую хижину. Ду Фу постучал в ворота. Хозяин, открывший дверь, увидел продрогших, вымокших, изможденных людей, и, узнав, что они беженцы, сжалился и пустил переночевать. Очутившись наконец в тепле, они почувствовали себя счастливейшими людьми на свете. Слуги принесли горячей воды, и Ду Фу с наслаждением окунул в нее замерзшие ноги. Его жена опустилась на циновку и застыла в блаженном покое. Дети упали на кровать и сразу, не раздеваясь, заснули; их пришлось потом долго будить, чтобы накормить ужином... Проведя ночь в тепле и как следует выспавшись, Ду Фу и его жена наутро простились с добрым хозяином. Теперь идти им было гораздо легче, и они вскоре достигли городских стен Фучжоу. Поэт устроил семью неподалеку от города - в деревеньке Цянцунь. Из-за непрерывных дождей вода в реках вышла из берегов и затопила поля. Несмотря на это, Ду Фу каждый день спешил в город, чтобы разузнать новости. Люди на рынках и в чайных лавках поговаривали, что император Сюаньцзун бежал из дворца. Неужели это правда? Ду Фу возвращался домой встревоженный и удрученный, ничего не ел и почти не писал стихов. Чувство неопределенности мешало сосредоточиться. Наконец кто-то сказал ему, что в Линъу создано новое правительство во главе с императором Суцзуном, и Ду Фу решил, переодевшись в крестьянское платье, отправиться туда, но по дороге был схвачен мятежниками...

И вот он снова в Чанъани. Некогда цветущий императорский город лежит в руинах, зловеще чернеют пепелища сгоревших дворцов, ветер носит обрывки оконной бумаги. В уцелевших от огня домах - новые хозяева. Они рубят на дрова редкие садовые деревья и кормят лошадей из дорогой фарфоровой посуды. Они оскверняют родовые кумирни, бесчинствуют в храмах, напиваются допьяна, валятся в сапогах на шелковые циновки и орут грубые солдатские песни. Награбленное добро солдаты Ань Лушаня грузят на верблюдов и отправляют своим семьям на север. Ду Фу каждый день видит, как верблюжьи караваны, позванивая колокольцами, уходят за городские ворота, и его сердце переполняет боль. Поистине нет более печального зрелища, чем разграбленный бандитами город, и Ду Фу порою кажется, что столица превращена в кладбище. Всюду следы кровавых казней. Каратели охотятся за членами императорской семьи, не успевшими скрыться из столицы, и выискивают сторонников старой династии: и тех и других ждет неминуемая гибель. Однажды, бродя по безлюдным окраинам Чанъани, Ду Фу встречает знатного принца, который прячется от мятежников.

Вот строки, описывающие эту встречу:

Стаи белоголовых ворон собрались

на чанъанъских стенах городских,

По ночам подлетают к воротам Яньцю,

шум и гам поднимают на них.

Направляются после в жилища людей

что-то в пышных покоях клюют,

А хозяин покоев - сановник большой,

он от варваров скрылся лихих.

Изломалась его золоченая плеть,

в спешке девять коней он загнал,

Домочадцы его - плоть и кости его -

вместе с ним убежать не смогли...

У кого возле пояса черный коралл,

драгоценных подвесок набор?

Просто жалко смотреть: императорский внук

на обочине плачет в пыли.

Отвечать не решается он на вопрос,

кто он родом, как имя его;

Говорит о невзгодах и муках своих,

молит взять его - хоть бы рабом:

«Пробежало, мне кажется, целых сто дней,

как скрываюсь в колючих кустах,

Неизраненной кожи кусочка теперь

не осталось на теле моем»...

(«Плач по государеву внуку»)

Улицы безлюдны, дома мертвы. Распахнуты ворота амбаров, и птицы склевывают зерно, рассыпанное по земле. Из загонов выведен скот, и только старый мерин, забытый в стойле, печально стонет от голода. Ду Фу нечем ему помочь - он и сам такой же пленник. Его лучшие друзья либо бежали вместе с Стоаньцзуном, либо были отправлены под конвоем в Лоян, либо сами сдались на милость победителя. Ду Фу одинок. Его семья далеко, за сотни километров, и когда наступает праздник середины осени, во время которого принято любоваться полной луной, есть «лунные лепешки» и пить вино, поэт создает строки, посвященные жене:

Сегодняшней ночью

В Фучжоу сияет луна.

Там в спальне печальной

Любуется ею жена.

По маленьким детям

Меня охватила тоска -

Они о Чанъани

И думать не могут пока.

Легка, словно облако

Ночью, прическа жены,

И руки, как яшма.

Застыли в сиянье луны.

Когда же к окну

Подойдем мы в полуночный час

Ив лунном сиянии ...

Высохнут слезы у нас?

(«Лунная ночь»)

Середина осени прошла, и сразу задули холодные ветры, листья полетели с деревьев, устилая зеленоватую воду чанъаньских прудов, а вскоре в воздухе закружились белые мухи, и наступила зима. Ду Фу: ютился в доме своих знакомых и каждую ночь зябко кутался в одеяло, чувствуя, как ноют от холода больные ноги. Иногда среди ночи он просыпался и подолгу кашлял в платок, стараясь не разбудить хозяев. Но по утрам все равно выходил из дому и так же, как и в Фучжоу, прислушивался к разговорам, хотя, боясь шпионов Ань Лушаня, люди редко решались открыто обсуждать события. Оставшиеся в городе жители ждали, когда же новый император пошлет войска на врага и освободит столицу. И Ду Фу ждал. Поэтому с особой болью и разочарованием он встретил известие о том, что императорская армия потерпела поражение при Чэньтао из-за неумелой попытки главнокомандующего воскресить традиции воинского искусства древних, применив в бою колесницы, запряженные буйволами:

Пошли герои

Смежною зимою

На подвиг,

Оказавшийся напрасным.

И стала кровь их

В озере водою,

И озеро Чэньтао

Стало красным.

В далеком небе

Дымка голубая,

Уже давно

Утихло поле боя,

Но сорок тысяч

Воинов Китая

Погибли здесь,

Пожертвовав собою...

(«Оплакиваю поражение при Чэньтао»)

Так же тяжело воспринял Ду Фу весть о поражении правительственных войск при Цинфань, последовавшем через некоторое время. Воображение переносило поэта на поля сражений, и он видел покрытые снегом холмы, замерзшие реки, видел гниющие кости убитых воинов и черный дым, поднимающийся над брошенным лагерем... Одним словом, зима не радовала добрыми вестями, и особенно тревожило Ду Фу то, что он ничего не знал о своих близких - жене, детях, братьях и сестре - живы ли они? Куда забросила их война? Угрюмый, с потухшим взглядом сидел он в комнате, глядя на остывающие угли жаровни и сравнивая себя с Инь Хао - крупным чиновником, который по ложному доносу был уволен в отставку, и, не смея открыто выразить возмущение, писал пальцем в воздухе то, что не решался доверить бумаге:

Души недавно павших

Плачут на поле брани.

В тихой сижу печали,

Старчески одиноко.

Мрачно клубятся тучи

В сумеречном тумане,

Легких снежинок танец

Ветер принес с востока.

На пол черпак бросаю -

Нету вина в бочонке,

Еле краснеют угли -

Вот и сижу во мраке.

Непроходим, как прежде,

Путь до родной сторонки,

В воздухе, как Инь Хао,

Пальцем пишу я знаки.

(«В снегу»)

Наступила весна, и разрушенный город вновь начал оживать. Застучали молотки плотников, возводивших новые дома, закудахтали во дворах куры, залаяли собаки, замычали быки. В Чанъани все зазеленело, распустились цветы в садах и императорских парках, прогрелся воздух, полетели по ветру белые лепестки, прилипая к зонтикам знатных дам, колесам экипажей и лошадиным копытам. Ду Фу смотрел на весенние улицы, слышал птичий щебет и ничему не радовался. Ему было странно чувствовать, что даже в эти горькие и печальные для родины дни природа по-прежнему великолепна и безучастна к людским страданиям. О родных он так ничего и не узнал - письма не приходили. Весной его болезни обострились, и Ду Фу настолько исхудал и ослаб, что в волосах не держались заколки (мужчины в Китае с отроческих лет закалывали волосы шпильками);

Страна распадается с каждым днем.

Но природа - она жива:

И горы стоят, и реки текут,

И буйно растет трава.

Трагедией родины удручен,

Я слезы лью на цветы.

И вздрогнет душа - если птица вдруг

Крикнет из темноты.

Три месяца кряду горят в ночи

Сигнальных костров огни.

Я дал бы десять тысяч монет

За весточку от семьи.

Хочу надеть головной убор,

Но так ослабела плоть,

И волосы так поредели мои,

Что шпилькой не заколоть.

(Весенний пейзаж»)

Наконец пришло известие от сестры и братьев, и Ду Фу с облегчением узнал, что они живы, хотя война разбросала их. Эти новости вселяли надежду, что и с его семьей все в порядке: его сынишка, прозванный Жеребенком, по-прежнему повторяет свою любимую фразу: «Жеребенок - хороший малыш» - и пытается декламировать строчки отцовских стихов, дочурка возится с игрушками, купленными у уличного торговца, а жена трудится, не покладая рук, чтобы их накормить и одеть. Когда же они снова будут вместе? Сколько ему еще ждать?

Ты любил повторять:

«Жеребенок - хороший малыш!»

Прошлогодней весною

ты выучил несколько слов,

И уже называл

по фамилиям наших гостей,

И смешно декламировал

строчки отцовских стихов.

В неспокойное время

родиться тебе довелось, -

О тебе позаботиться

сможет лишь добрая мать.

У Оленьих Ворот

я мечтал поселиться с семьей,

А теперь даже письма

отвык от жены получать.

Меж землею и небом -

мельканье знамен боевых,

Даже горы и реки

безмолвно скорбят за меня:

Если б только я знал,

что когда-нибудь свидимся мы,

То сумел бы дождаться

счастливого этого дня.

(«В мыслях обращаюсь к семье»)