США и Мюнхен

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

США и Мюнхен

До сих пор, излагая события мюнхенской драмы, я почти не упоминал США. Значит ли это, что великая заатлантическая держава не имеет к ней никакого отношения? Что она не несет никакой ответственности за победу фашизма и поражение сил демократии?

Нет, совсем не значит. В действительности США сыграли чрезвычайно серьезную и очень отрицательную роль в мюнхенские дни, но только они выступали более завуалированно, чем Англия и Франция. К этому Вашингтон имел и больше возможностей. Чтобы читатель мог легче понять стратегию и тактику американского правительства, приведу только один яркий пример.

5 октября 1937 г. Рузвельт выступил в Чикаго с большой речью, в которой заявил:

«Когда распространяется эпидемия какой-либо болезни, общество одобряет и принимает участие в создании карантина для больных, чтобы защищать общественное здоровье от распространения болезни»[103].

Отсюда президент сделал вполне логичный вывод, что в интересах сохранения всеобщего мира все страны, не желающие развязывания войны, должны сотрудничать в установлении «карантина» вокруг агрессоров. Однако здесь он поставил точку. В речи не было ни слова о путях осуществления указанной задачи, не было сделано и никаких практических предложений по организации подобного «карантина».

Больше того. На следующий день, 6 октября, Рузвельт устроил пресс-конференцию, на которой стал «разъяснять» смысл сказанной накануне речи. Суть этих разъяснений сводилась к тому, что он отнюдь не собирается втягивать США в рамки коллективного отпора агрессорам и вовсе не думает об отмене или модификации закона 1935 г. о нейтралитете.

Что же тогда означала чикагская речь Рузвельта? По существу только сотрясение воздуха, вызванное главным образом различными соображениями внутренней политики, в частности желанием несколько успокоить взволнованное гитлеровскими «прыжками» американское общественное мнение.

Если вы проследите за всеми выступлениями и действиями Рузвельта и его ближайших сотрудников на протяжении 1937–1938 гг., вы ясно увидите везде одно и то же: громкие слова о борьбе с агрессией и почти никаких практических мер в этом направлении. Такое впечатление еще более усиливается, когда со стороны американских руководителей вы все время слышите: «Мы готовы ко всяким действиям «short of war» (кроме войны). Именно этих последних слов нельзя было произносить, если они всерьез думали о борьбе с агрессией, ибо бандиты типа Гитлера или Муссолини понимали только один аргумент: удар кулаком.

Выступая официально против фашистской агрессии, руководители американской политики одновременно «под шумок» поощряли европейских «умиротворителей». Делалось это главным образом через американских послов в Берлине, Париже и Лондоне. Мне особенно хорошо знакома деятельность американского посла в Англии Джозефа Кеннеди (отца убитого президента Джона Кеннеди), который занимал этот пост в 1938–1940 гг.

Приехав ко мне с первым визитом в самом начале своей дипломатической деятельности, Кеннеди просидел час и, уходя, грохочущим голосом воскликнул:

— Дайте мне только немножко управиться с визитами и формальностями, я приеду к вам, и мы просидим часа два для того, чтобы обсудить все интересующие меня вопросы.

Этого обещания Кеннеди так никогда и не исполнил. Причина была проста: по прибытии в Лондон он сразу попал в салон леди Астор (американки по происхождению) и скоро стал идолом «кливденской клики». Кеннеди вдохновлял ее и рекомендовал ей политику «умиротворения». Разумеется, при таких условиях ему было не до встреч с советским послом. Я снова увидел Кеннеди только в конце июня 1940 г., сразу после падения Франции, когда он приехал ко мне для беседы о ближайших перспективах Европы. Американский посол был в состоянии паники, считал Германию совершенно непобедимой и рекомендовал Англии возможно скорее пойти хотя бы на плохой мир с Гитлером. Кеннеди был крайне поражен, когда я стал доказывать ему, что Англия имеет все шансы устоять и даже в конечном счете победить, если, конечно, она захочет всерьез драться с Германией. Уходя от меня на этот раз, Кеннеди воскликнул:

— Ну, вы оптимист! Такого оптимизма я не встречал даже среди англичан.

Еще бы! Ведь англичане, среди которых вращался Кеннеди, были «кливденцы», а это были люди, которые не верили в свой народ и трепетали перед гитлеровским сапогом.

Легко понять, как американский посол такого типа мог влиять на английские правящие круги. Когда теперь, много лет спустя, читаешь донесения Кеннеди в Вашингтон, опубликованные в официальных документах США, то видишь, до какой степени в мюнхенские дни он был проникнут духом Чемберлена. Не случайно сразу после возвращения Чемберлена из Мюнхена он заявлял направо и налево, что британский народ должен поставить ему статую из золота, так как-де британский премьер спас его от войны.

Не лучше был и Уильям Буллит — американский посол в Париже. Этот ярый враг Советского Союза всемерно вдохновлял и поддерживал политику «200 семей» и встретил Даладье по возвращении из Мюнхена пышным букетом цветов. Что касается американского посла в Берлине Вилсона, то он усматривал свою главную миссию в том, чтобы всячески обелять Гитлера перед Вашингтоном и смягчать там впечатление от преступлений и насилий германских нацистов.

Конечно, такие послы в ключевых странах Европы и такое их поведение в столь исключительно важный исторический момент возможны были лишь в том случае, если центральное руководство в Вашингтоне находило это нормальным. Так оно и было. Среди многих дипломатических документов, опубликованных государственным департаментом после войны, имеется одна телеграмма, отправленная президентом Чемберлену 28 сентября 1938 г., когда стало известно, что британский премьер завтра утром летит в Мюнхен. Телеграмма Рузвельта гласила кратко:

— Молодец![104].