Мы победим!

Случайно у меня сохранилась запись, сделанная 22 июля 1941 г., т.е. ровно через месяц после начала советско-германской войны (я любил помимо регулярного дневника, иногда особо заносить на бумагу приходившие в голову мысли).

«Прошел месяц войны на советско-германском фронте… Ужасный месяц! Красная Армия все отступает, отступает, отступает… Немцы все глубже врезаются в нашу землю, захватывают города, крепости, селения, территории… Никак не могу понять, почему это происходит… В глубине души у меня, однако, теплится надежда, нет, не надежда, а уверенность, какая-то стихийная, внутренняя уверенность, что наши нынешние поражения — временное явление. Вспоминаю наполеоновский поход на Россию. Тогда тоже русская армия сначала отступала, отступала, даже Москву отдала, а потом… Не хочу и думать о возможности сдачи Москвы сейчас проклятым фашистам!.. Где-то, когда-то, еще до Москвы мы остановим германские орды, а затем погоним их назад… Но где и когда? Скорее бы пришел этот момент!.. А пока мужество, мужество и еще раз мужество! Сколько раз в прошлом Россию пытались завоевать, покорить, поработить — ничего не выходило! Мы выжили в прошлом, выживем и в настоящем. Такой народ, как наш, не может погибнуть!..»

Все это так, но вот англичан трудно убедить в нашей конечной непобедимости. Вчера я видел Дэвида Лоу[201]. У нас с ним уже давно хорошие отношения, и он часто беседует со мной вполне откровенно. Сейчас он страшно взволнован и огорчен тем, что происходит на советско-германском фронте. Я постарался разогнать его мрачные мысли, аргументируя от истории и от настоящего. Он слушал меня очень внимательно и затем сказал:

— Я очень хочу верить, что вы правы, но вы знаете, какие разговоры сейчас идут на Флит-стрит[202], да и в парламенте? Там, говорят, что Россия продержится не очень долго.

Я невольно рассмеялся и заметил, что британское военное ведомство никогда не отличалось большой прозорливостью. Лоу невесело усмехнулся и медленно прибавил:

— Один знакомый полковник сегодня убеждал меня, что от русских ждать нечего: во время финской войны целых три месяца возились, прежде чем одолели своего маленького противника… Где же им противостоять немцам? Поэтому он против отправки в Россию большого количества оружия из Англии и США, к чему? Все равно оно попадет в руки немцев. Лучше уж поберечь его для себя.

— Ваш полковник, — заметил я, — вероятно, из породы Блимпов?[203]

— Да, конечно, он Блимп, — ответил Лоу, — но к нему с доверием относятся многие в газетных и политических кругах, а это опасно.

То, что рассказывал мне Лоу, хорошо передавало настроения, широко распространенные в Англии в первые недели после 22 июня. Проявления их я каждый день наблюдал везде, во всех слоях — от министров до шоферов такси. И предо мной, как пред советским послом в Англии, все острее вставала проблема: как бороться с этими пораженческими настроениями? Как содействовать укреплению в англичанах веры в нашу способность вести борьбу до конца? Как создать в них убеждение, что в конечном счете мы победим?

Эта проблема летом 1941 г. (да и позднее) имела первостепенное значение, и разрешение ее требовало от нас величайших усилий и изобретательности. Мы, советские работники в Лондоне, горячо обсуждали данную проблему, мы советовались по этому поводу с Москвой, и мало-помалу из всех наших споров, наметок, предложений выкристаллизовались определенные мероприятия, которые оправдали себя в ходе войны.

Первым из таких мероприятий явилось создание ежедневного бюллетеня «Soviet war news» («Советские военные новости»), который начало издавать посольство. Первоначально он содержал почти исключительно военный материал: сводки с советского фронта, приказы командующих армиями, сообщения военных корреспондентов и т.п. и имел задачей противопоставлять советскую информацию о событиях на востоке Европы информациям английской, американской и особенно немецкой. Постепенно, однако, рамки бюллетеня стали расширяться, и в нем все чаще начали появляться также сведения о жизни тыла СССР, о героических усилиях советского народа в области народного хозяйства, науки, культуры, музыки, литературы, искусства, В конце концов мы пришли к выводу, что страницы бюллетеня слишком тесны для наших потребностей и основали еженедельник «Soviet war weekly» («Еженедельник советской войны»), который мог шире и полнее освещать всю советскую жизнь во всех ее аспектах, как она протекала в годы войны. «Советские военные новости» рассылались бесплатно видным политическим, общественным, военным, профсоюзным и партийным деятелям и на первых порах имели тираж около 2 тыс. экземпляров (к концу войны он дошел до 11 тыс.), а «Еженедельник советской войны» продавался через обычную книготорговую сеть в количестве около 50 тыс. экземпляров.

Это наше мероприятие имело несомненный успех, чему в немалой степени способствовал удачный выбор редактора в лице С.Н.Ростовского. Ростовский был человек политически очень знающий и образованный, превосходный знаток международных отношений, способный журналист, владеющий несколькими языками. В предвоенные годы он опубликовал за рубежом под псевдонимом Эрнст Генри две книги «Гитлер над Европой» («Hitler over Europe») и «Гитлер над Россией» («Hitler over Russia»), которые в то время пользовались большой популярностью. Вдобавок Ростовский был настоящим газетчиком и отличался большой работоспособностью. А это было очень важно, ибо с самого же начала мы убедились, что материалы, присылавшиеся нам для бюллетеня и еженедельника из Москвы, не могут публиковаться в Англии без самой серьезной переработки.

Различные нации имеют различные навыки и традиции в умственной сфере, в частности в области восприятия газетных и журнальных сведений. Здесь вкусы и привычки русских и англичан далеко не одинаковы. Так, русские легко проглатывают длинные статьи, англичане, наоборот, читают только короткие статьи: длинные статьи они просто отбрасывают в сторону (я имею в виду, конечно, среднего читателя). Русские не возражают, если в статье, скажем, экономического характера, имеется много цифр, англичане, наоборот, крайне не любят большого количества цифр и если уж цифры оказываются неизбежными, то требуют, чтобы они подавались в образном виде. Скажите англичанину, что завод X выпускает ежегодно 400 тыс. автомобилей, — это скользнет мимо его сознания и не закрепится в памяти. Но скажите англичанину, что на заводе X каждую минуту с конвейера сходит готовый автомобиль, — это произведет на него впечатление и останется как интересный факт в его голове.

Наши московские товарищи имели, конечно, самые лучшие намерения и часто присылали «Советским военным новостям» чрезвычайно ценные материалы, но почти все они, за редкими исключениями, писали по-русски — не в смысле филологическом, а в смысле стиля и манеры. Все это в Лондоне приходилось переделывать и приводить в доходчивый до английского сознания вид. Практически редакция «Советских военных новостей» (т.е. прежде всего сам Ростовский) обычно брала из присланного материала факты и события и заново писала пригодные для английского восприятия статьи. Это была очень сложная, тонкая, спешная работа, с которой Ростовский справлялся превосходно.

Оба советских органа изо дня в день бомбардировали правдой о России английские умы, особенно умы руководящих деятелей страны, и таким путем вели упорную борьбу с пораженческими в отношении СССР настроениями, в то время широко распространенными на Британских островах. Эта борьба давала свои результаты даже в самый трудный первый период войны, еще большие успехи она имела позднее, когда оптимизм советских органов начал все чаще подкрепляться конкретными фактами фронтовых событий. Когда это важнейшее мероприятие было реализовано, мы в Лондоне стали раздумывать, нельзя ли сделать что-либо еще для воспитания и укрепления веры англичан в несокрушимую волю советских людей быть и остаться великим народом с великим будущим?

В конце концов было решено дать в руки английского читателя две книги: «Войну и мир» Л.Н.Толстого и «Нашествие Наполеона на Россию» академика Е.В.Тарле.

Великий роман Толстого (я всегда считал его самым гениальным романом всех времен и народов), конечно, не раз издавался в Англии и раньше, но тогда он не имел столь актуального значения, как сейчас. Очень ценно было бы в срочном порядке выпустить его новое издание и возможно большим тиражом. У меня имелись неплохие связи с издательским миром, и через короткое время я с удовлетворением мог констатировать, что одно из крупнейших лондонских издательств — издательство Макмиллана[204] — взялось за это дело, которое, вдобавок ко всему прочему, еще обещало хорошую прибыль (так оно и вышло). В 1942 г. в окнах книжных магазинов появился солидный том в красном переплете. Он содержал 1352 страницы, но так как был напечатан на рисовой бумаге, то не выглядел тяжелым кирпичом. Это был роман Толстого целиком с картами и приложениями. Он сразу стал тем, что англичане называют «best seller». По-русски это можно передать как «покупается нарасхват». Читали его везде: во дворцах и лачугах, среди парламентариев и рабочих, в домах фермеров и клерков, на пароходах и в вагонах лондонской подземки. Я сам видел его в руках у машинисток Форин оффис. Знаменитое произведение точно буря пронеслось по стране и вызвало глубокую и сильную реакцию. Конечно, не все после чтения его уверились в непобедимости СССР, но многие, очень многие поняли и почувствовали, что русские — это великий народ, который не может так просто погибнуть.

Вскоре после выхода нового издания «Войны и мира» моя жена подарила экземпляр романа миссис Черчилль с такой надписью:

«1812–1942. Мы уничтожили нашего врага тогда, мы уничтожим нашего врага и теперь».

Значительно позднее, в феврале 1943 г., миссис Черчилль отдарила мою жену той же книгой. На ней было написано:

«Вот книга для тех, кто хочет понять безграничность и таинственность России. Клементина Черчилль».

Видимо, роман Толстого произвел на миссис Черчилль большое впечатление и заставил ее по-новому посмотреть на наш народ, почувствовать его огромную жизненную силу…

Почти одновременно с «Войной и миром» была опубликована и книга Е.В.Тарле о Наполеоне. Конечно, она не имела такой широкой аудитории, как роман Толстого. Ее читали главным образом в интеллигентских кругах, особенно политики, журналисты, историки, военные. Читали внимательно и невольно делали сравнения с днями второй мировой войны. И так как этот слой читателей играл большую роль в парламенте, в прессе, в армии и флоте, в различных государственных учреждениях, то политический эффект произведения Тарле был, пожалуй, не меньше, чем эффект великой эпопеи Льва Николаевича.

Обе названные книги являлись тяжелой артиллерией в борьбе с неверием англичан в непобедимость Советского Союза. Но были и более мелкие выстрелы, имевшие ту же цель. Помню, заметное впечатление произвела брошюра Полякова «Записки партизана», вышедшая у нас вскоре после начала войны. Мы перевели ее на английский язык, опубликовали большим тиражом и широко распространяли среди жителей Британских островов. Помню еще характерный случай. Как-то один из наших английских доброжелателей принес в посольство замечательную коллекцию карикатур 1812 г., принадлежавших карандашу английского художника Крукшенка и русского художника Теребенева. Они изображали главным образом катастрофу Наполеона в России. Бивербрук издал альбом этих карикатур, а я написал к нему небольшое предисловие.

Несколько позднее, уже в начале 1943 г., нам удалось устроить постановку в лондонском театре «Олд вик» пьесы К.М.Симонова «Русские люди», в тот момент она имела не только литературно-художественное, но и большое политическое значение. Очень полезно, хотя уже в несколько ином плане, было появление на английском книжном рынке известного романа И.Г.Эренбурга «Падение Парижа», который столь ярко показывал, как и почему Франция пала в 1940 г.

Результатом всех указанных выше и многих других усилий с нашей стороны (ниже я особо остановлюсь на работе в данной области Красного Креста) было то, что пораженческие настроения англичан в отношении перспектив на Восточном фронте, столь широко распространенные в первые месяцы после 22 июня, постепенно стали ослабевать. Когда прошли полтора, потом три месяца кровопролитной борьбы на Востоке, а Советская страна все еще не развалилась, все еще не поклонилась Гитлеру, все еще продолжала драться и наносить врагу тяжелые изматывающие удары, в сознании англичан начала загораться звезда надежды на победу, пока еще далекую и неясную, звезда, прорезывающая лучом света мрак тяжелой ночи над Европой. Несколько позднее действия Красной Армии стали все больше превращать эту надежду в уверенность, что рано или поздно в советско-германской войне произойдет коренной перелом и перед Советской страной (а вместе с ней и перед всей антигитлеровской коалицией) откроется путь к победе над врагом…

В странах буржуазной демократии, таких, как Англия, США, Скандинавии и некоторые другие, посол должен уметь говорить. Говорить не только с глазу на глаз в кабинете министра иностранных дел, не только с группой посетителей, пришедших в кабинет посла для выяснения какого-либо сложного вопроса текущей политики, но и публично — на многолюдном обеде, устроенном какой-либо крупной общественной организацией, на заседании ученой корпорации, интересующейся взглядами посла на какой-либо занимающий ее предмет, на лекции в университете, студенты которого желают что-либо узнать о стране, представляемой данным послом, на митинге рабочих, организованном по тому или иному случаю профсоюзами или лейбористской партией. В странах буржуазной демократии так принято, и посол, который стал бы уклоняться от подобных выступлений, сразу же потерял бы престиж и стал бы рассматриваться лишь как почтальон для передачи нот от одного правительства к другому. А репутация почтальона сильно сокращает возможности посла влиять в желательном для него направлении на общественное мнение страны его аккредитования и в конечном счете наносит ущерб интересам пославшего его государства.

Я очень скоро по прибытии в Лондон понял всю эту механику и старался использовать до максимума возможности публичных выступлений для распространения правды о Советском Союзе. После нападения Гитлера на СССР меня стали приглашать нарасхват для публичных выступлений на ленчах, обедах, собраниях, заседаниях, митингах и других общественных демонстрациях. И я охотно принимал эти приглашения, ибо каждое такое выступление являлось прекрасным случаем рассказать правду о СССР или крепко ударить по пораженческим настроениям среди англичан. Мое затруднение теперь часто состояло в том, что приглашений было слишком много и между ними приходилось делать выбор.

В записной книжке того времени я читаю длинный список моих выступлений в первые недели и месяцы после 22 июня… В лондонском муниципалитете… На лугу в одном из столичных пригородов Фелтоне… На танковом заводе в Бирмингеме. На специальной сессии Британской ассоциации по развитию науки… На заседании американской торговой палаты… На заседании вновь созданного Англо-советского комитета единства… На завтраке английских журналистов… На конференции британских тред-юнионов… И еще на многих, очень многих собраниях, митингах, совещаниях, встречах…

Я выступал по-английски, без бумажек, но заранее писал текст того, что я собирался сказать.

О чем я тогда говорил?… Конечно, в каждом конкретном случае я старался учесть характер, интересы, уровень развития аудитории, но в основном везде речь шла о войне, о ее огромных трудностях и о твердой решимости нашего народа довести ее до победоносного конца. В качестве примера приведу следующий отрывок из моего выступления 29 июня 1941 г. перед членами лондонского муниципалитета:

«На этой стадии войны было бы преждевременно высказывать какие-либо пророчества касательно будущего. В каждой большой войне бывают приливы и отливы, изменения и неожиданности, однако уже сейчас не подлежат никакому сомнению две вещи: во-первых, народы моей страны, тесно объединившиеся вокруг Советского правительства, будут упорно драться против гитлеровской Германии; во-вторых, в конечном счете мы победим. Но эта победа придет тем скорее и потребует тем меньше жертв, чем теснее будет дружба между нашими народами и чем равномернее будут распределены между ними все трудности и опасности войны».

Я мог бы очень долго рассказывать о путях и средствах, с помощью которых мы стремились преодолевать неверие англичан в победу России в те тяжелые дни, но думаю, что в этом нет необходимости. Приведенные примеры достаточно показательны. Хочу сказать еще только одно: при самой строгой оценке наших усилий мы с удовлетворением могли констатировать, что они являются полезным вкладом в стабилизацию британских настроений. Хотя до Сталинграда было еще очень далеко, но, в первую очередь, под влиянием продолжающегося сопротивления на Восточном фронте англичане все-таки постепенно отходили от своих первоначальных страхов и мало-помалу начинали допускать (некоторые даже верить), что «русские» конечно, не сразу, не сейчас, а потом, позднее, в конечном счете сумеют-таки одержать победу над фашизмом. Тогда подобный вывод имел большое и положительное значение.