42

Аппиан — единственный автор, который во всех подробностях сообщает о полемике в сенате. Но из других источников мы знаем, что мир, предложенный Сципионом, вызвал споры, так как многие настаивали на полном разрушении Карфагена (Liv., XXX, 40). Отрывки из приведенных Аппианом речей находим у Диодора (XXVII, 13–17). Таким образом, они восходят к одному общему источнику. Есть даже мнение, что этим источником является Полибий (см. Scullard Н. Н. Roman Politics. Oxford, 1951, p. 279–280). Доводы, приводимые сторонниками мира у Аппиана, соответствуют всему духу Публия Сципиона и его политике, поэтому я решилась привести их полностью.

Сципион выполнил свой первоначальный план, родившийся в его голове еще в Испании. Он лишил Карфаген всех заморских владений, армии, флота, а наложенная на город огромная контрибуция должна была убавить золота в его казне и помешать пунийцам вновь собрать колоссальную наемную армию и бросить ее на Рим. Таким образом, грозный Карфаген был лишен зубов и когтей и превратился в обычный провинциальный восточный городок. Но Сципион достиг даже большего, чем думал первоначально. Конечно, он предполагал дать полную свободу Ливии, но теперь вместо крохотных ливийских царств создалась огромная могучая держава честолюбивого и умного Масиниссы. Соседство Великой Ливии было крепкой уздой для Карфагена. Пунийцы не смели даже помыслить двинуться против Рима, ибо Масинисса не спускал с них глаз. Недаром именно Ливия погубила окончательно Карфаген. С другой стороны, не будь Карфагена, наследники Масиниссы могли стать опаснейшими врагами Рима. По словам Аппиана, Сципион это прекрасно понимал (Арр. Lyb., 268). Югуртинская война, стоившая римлянам стольких сил и трудов, вспыхнула как раз после разрушения Карфагена.

Однако современники и потомки часто приписывали решение Публия сохранить Карфаген не страху перед Ливией, а гуманности, которую он провозгласил основой римской политики (Polyb., XVIII, 37; XXI, 17, 1–3, подробнее см. главу «Война с Антиохом» в книге второй нашего исследования). Моммзен, автор в целом не расположенный к Сципиону, так объясняет его мотивы:

«Римский полководец мог бы немедленно приступить к осаде столицы, которая не была прикрыта никакой армией и не была обеспечена продовольствием, и… подвергнуть Карфаген такой же участи, которую готовил Ганнибал для Рима. Но Сципион этого не сделал… Сципиона обвиняли в том, что он согласился на слишком выгодные для неприятеля мирные условия потому только, что не хотел уступать какому-нибудь преемнику вместе с главным командованием и славу окончания самой тяжелой из всех войн, какую вел Рим… Но… проект (мирного договора. — Т. Б.) не подтверждает этого обвинения. Положение дел в Риме было вовсе не таково, чтобы любимец народа мог серьезно опасаться своего отозвания после победы при Заме, ведь еще до этой победы народ решительно отвергнул предложение сената сменить его, да и сами мирные условия вовсе не оправдывают этого обвинения. После того как у Карфагена были связаны руки, а подле него утвердился могущественный сосед, он ни разу не сделал даже попытки освободиться из-под верховной власти Рима и еще менее мог помышлять о соперничестве с ним… Мстительным италикам могло казаться недостаточным, что пламя уничтожило только пятьсот выданных карфагенянами военных кораблей и не уничтожило вместе с ними и ненавистного города; злоба и безрассудство деревенских политиков могли отстаивать мнение, что только уничтоженный враг действительно побежден… Сципион думал иначе, и у нас нет никакого основания, а стало быть никакого права предполагать, что в этом случае римлянин руководствовался низкими, а не благородными и возвышенными побуждениями, которые соответствовали и его характеру» (Моммзен Т. История Рима. T.I, с.621–622).