ИЗБРАНИЕ И ИНТРОНИЗАЦИЯ ПАПЫ ЛЬВА III

Уже на второй день Рождества, праздника первомученика Стефана, скончавшийся Адриан I обрел своего преемника в лице Льва III. Новый папа, как и его предшественник, сформировался в лоне Римской церкви, сделав карьеру в папской гардеробной, где, кроме облачений, хранилась также церковная утварь. В отличие от Адриана I он не имел отношения к городской аристократии, и уже в юном возрасте родители — Атцуппиус и Элизабет — отдали его на воспитание церкви, где он дошел до кардинала Санта-Сузанна.

Нам ничего не известно о партиях или фракциях, поддержавших возвышение Льва. В книге папств его житие, вполне сравнимое по структуре с биографией Адриана, в линейном изложении обрывается на 801 годе, то есть на следующий год после коронации Карла как императора, хотя почти двадцатилетний понтификат Льва III также один из самых продолжительных в истории церкви. Таким образом, особенность правления Карла заключалась в том, что ему было суждено стать партнером только двух римских понтификов.

Книга папств (Liber Pontificalis) характеризует Льва как целомудренного человека, отличавшегося красноречием и величием духа, а также мужеством. Он сделал немало пожертвований для римских храмов. Прежде всего отмечаются выполненные по его настоянию украшения трапезной в Латеранском дворце, извест ные нам, правда, лишь из дошедших, по преданию, рисунков и попыток реставрации, но тем не менее дающие определенное представление о концепционных политических взглядах этого папы. Главным для него было отношение между светским и священническим правлением. В историческом контексте этот подход обнаруживал связь с папой Сильвестром I и императором Константином, а в современном ему плане такой взгляд проецировался на него самого и на короля Карла.

Нам мало что известно о силах, работавших на однозначное и стремительное возвышение кардинала, сферой деятельности которого была гардеробная, в отличие от его оппонентов, уже несколько лет спустя породивших серьезный кризис понтификата Льва III и даже угрожавших его жизни. Судя по всему, их имена следует искать в высших структурах ватиканской бюрократии, которые скорее всего оказались не у дел в рождественские дни 795 года.

Непосредственно после интронизации новый папа связался с королем франков. Согласно тексту подробного ответа, направленного Карлом преемнику Адриана I, король получил своего рода уведомление об избрании, как это было принято издревле, однако по отношению к императору в Константинополе! К радости Карла, в послании содержалось обещание хранить нерушимую верность королю франков. Столь дружеские слова были призваны смягчить острую боль, которую испытал Карл в результате смерти «любимейшего отца и самого верного друга». Папские эмиссары прибыли не с пустыми руками: они передали королю особой значимости дары — ключ к могиле апостола Петра и знамя города Рима, предположительно в виде трезубого полотна наподобие более поздней мозаики триклиния в Латеране; похожие дары Карл получил некоторое время спустя из рук патриарха Иерусалимского. Ключ к могиле апостола Петра мажордому Карлу Мартеллу, деду нынешнего правителя франков, отправил еще папа Григорий III. Знамя и ключ символизировали покровительство и правление, причем их передача означала политическую взаимосвязь между дарителем и одаренным. При сдаче Уэски и Тортосы командующему франкскими войсками также имела место передача ключей в знак капитуляции. Соответствующая сцена изображена и на «ковре Байи», не говоря уже о церемониальной сдаче Бреды в 1625 году испанскому командующему графу Спиноле на величественной картине Диего Веласкеса.

Ключ от могилы апостола Петра и знамя города однозначно указывают на хоть и не обозначенное, однако признанное положение правителя франкоп в качестве покровителя пап и Вечного города, отраженное в официальном титуле «патриций римлян». Поэтому вполне логично, что папское посольство от имени своего господина призвало короля, «чтобы он направил кого-нибудь из своей знати для приведения римского народа к присяге верности и подчинения королю». Тем самым содержащийся в титуле патриция лишь намек на правление был наполнен правовым содержанием. Заметим в этой связи, что в одно из своих прежних появлений у могилы апостола Петра король Карл просил Адриана I о позволении ступить на территорию Вечного города и посетить основные римские храмы. Рим и римляне в начале 796 года оказались в том же положении, как до них Беневенто и его жители, которым несколько лет назад пришлось присягать на благо- I намеренное поведение и лояльность.

Согласно подкорректированным имперским хроникам, придворный короля Ангильбер во главе посольства был направлен и Рим, чтобы передать папе его долю захваченных у аваров сокровищ. Речь шла о ценностях, список которых составлялся по указанию короля для скончавшегося Адриана I. Биограф Эйнхард впоследствии отметил чрезвычайную щедрость Карла, пожертвовавшего много чего для украшения собора Святого Петра.

В двух документах (в упомянутом ответном письме Карла Льву III и в инструкции для Ангильбера) как в зеркале сфокусированы политические и религиозные установки Карла на этом важном этапе совместного пути короля франков и преемника апостола Петра. Вместе с тем оба документа отбрасывают первую мрачную тень на нового папу.

Нельзя не заметить, что Карл против обыкновения в своей прежней переписке с папами сейчас при указании адресата вначале упоминает самого себя, что позволяет сделать вывод о новом акценте во взаимоотношениях короля с папой. Далее Карл призывает получателя письма обратить серьезнейшее внимание на инструкции, о которых ему расскажет его помощник и придворный Ангильбер, «чтобы Вы осознали… что требуется для возрастания Святой церкви, а также для укрепления Вашего служения и для усиления нашего патрициата». Эта формулировка ясно дает понять, что положение папы Льва не являлось однозначным, ибо нуждалось в постоянном подтверждении. По-видимо му, сведения об этом королевский двор получил из кругов, связанных с папскими эмиссарами.

В центре объемного послания в адрес понтифика оказывается раздел, нередко из-за ошибочного понимания и обостренной интерпретации, по нормативности и стилю сравнимый с папскими декреталиями, на взгляд монарха, определяющий и разграничивающий задачи светского и священнического служения, то есть королевства франков и римского папства. И эти предложения недопустимо выдергивать из общего контекста перемен в понтификате и тех проблем, которые уже тогда, казалось, начали обращать на себя внимание в личности нового понтифика. Так, в послании говорилось: «Подобно тому, как я заключил союз священного родства с Вашим предшественником, точно так же я желаю укрепить нерушимый союз верности и любви с Вашим Святейшеством». Далее следует изложение трех основополагающих моментов этой обновленной клятвенной дружбы: «Наша задача такова: с Божией помощью отвращать церковь Христову от вторжения язычников и защищать от разорения неверующих вовне. А изнутри обеспечивать признание соборной веры. Ваша задача, Святой отец: вместе с Моисеем воздеть руки для поддержки нашего воинства, дабы народ христианский через Ваше ходатайство пред Богом как Главой и Дарителем неизменно брал верх над врагами имени его и дабы прославлено было имя нашего Господа Иисуса Христа во всем мире».

Такое разделение труда в христианском обществе при поверхностном взгляде на вещи якобы отводит папе сугубо пассивную роль молитвенника, а вот королю — активную роль борца за веру извне и блюстителя веры внутри. Такого рода подход вполне соответствует представлениям не в последнюю очередь Адриана I о том, что главным образом молитва понтифика и одновременно преемника князя апостолов гарантировала триумф над язычеством неверием, который Карл не раз имел моральное право записать себе в актив. К этому контексту добавляется стремление короля к хранению подлинной веры, отвержение ересей, забота о правильном культе и соблюдение церковно-правовых норм исключительно сообразно обязательному вероучению и догматам Римской церкви. Разве Карл не заявлял о признании им римского толкования церковных песнопений, литургии и церковного права, принимая из рук папы аутентичные кодексы и руководствуясь ими в своих реформаторских усилиях?

Карл не был царем и священником по примеру ветхозаветного Мелхиседека. Он принял геласианское учение о двух властях, отводящее приоритетную роль священнику по причине его ответвенности за души верующих на Страшном суде, если даже, как уже было сформулировано в «Общем призыве» 789 года, он ориентировался на святого царя Иосию, «который старался возложенное на него Богом царствие отозвать путем странствий, улучшений, назидания и почитания настоящего Бога». Карл не нося гает ни на вероучительный авторитет преемника апостола Петра, ни на его священнические или епископские функции, например совершение святой евхаристии и святых таинств или рукополо жение. Тем не менее явный акцент на защиту и сохранение веры изнутри указывает на одухотворение королевского достоинства, что предполагает корректирующее высшее надзирание над христианским обществом, причем не нарушая папские, епископские и священнические привилегии.

Бросается в глаза кажущийся переход границы с учетом конкретной ситуации в начале 796 года. Ведь эти программные установки дополняются весьма странными назиданиями по адресу получателя послания, каковым являлся новый папа.

Так, Лев III должен строго придерживаться канонических предписаний и догматов святых отцов, «своим образом жизни давать примеры святости в целях назидания христианства» и даже быть светочем для людей. И эти странные размышления, включенные в послание, изначально задуманное как поздравительное в адрес нового преемника апостола Петра, наводят на мысль о целенаправленном воздействии слухов из римского посольства при дворе франков.

В инструкции для Ангильбера Карл, естественно, выражается еще однозначнее. Королевский эмиссар должен призвать папу следовать серьезному (!) образу жизни, соблюдать каноны и смиренно руководить церковью, причем он должен осуществлять это в соответствии с атмосферой на переговорах. Но прежде всего королевскому эмиссару следовало уберечь папу от симонистской ереси, от торговли должностями, и вообще разъяснить папе все то, что Карл и Ангильбер нередко бурно осуждали в своем кругу Вместе с тем Карл примирительно заклинает папу, чтобы он, подобно Адриану, «стал для нас смиренным отцом и за нас несравненным ходатаем».

В душе Карла происходило явное борение между надеждой и недоверием. Первые вести из Рима определили выбор четком интонации.

Если в 772 году юному Карлу противостоял опытный, безукоризненный Адриан, то теперь партнером зрелого монарха оказался явно не застрахованный от промахов Лев III, не сумевший заручиться поддержкой даже своего ближайшего окружения.

Было ясно, что этот понтификат начался не под счастливой звездой.