«КОНСТАНТИНОВ ДАР»

Обновление обещания Пипина, безусловно, является одной из самых удивительных фальшивок средневековья. Речь идет о так называемом Константиновом даре. Возникновение этой подделки исследователи в основном, и, я считаю, совершенно справедливо, датируют семидесятыми годами VIII века. Именно тогда впервые перед лицом надвигающегося смещения властных'струк-тур особенно в Верхней и Центральной Италии и явно прогрессирующего избавления папства от влияния Восточного Рима представился шанс для видоизменения папской власти в вопросах вероучения и в ее правовой компетенции, хотя все еще под сводом империи на Босфоре.

Объемная грамота, первое текстовое свидетельство которой в декретных сборниках (это скорее всего псевдо-Исидор) датируется серединой IX века, состоит из двух частей — Асtus Silvestri[24]и собственно Соnstitutum[25]. Акты Сильвестра повествуют о крещении и исцелении императора Константина папой Сильвестром I. Из благодарности и благочестия император ставил тогда римского понтифика выше всех восточных патриархов — Антиохийско-го, Иерусалимского и Александрийского, — признавая за ним высшую власть во всех вопросах культа и веры. Но с Соnstitutum император передал понтифику одновременно императорскую власть, достоинство и почести. Так он уступает папе Латеранский дворец в качестве императорской резиденции, баптистерий Сан-Джованни (Иоанна Предтечи), который в Латеранском дворце должен был стать объектом почитания для всех христианских церквей. Император отказывается не только от своей столичной резиденции, нет, он признает за папой императорский статус, предоставляя ему диадему, пурпур и все положенные облачения и монаршие знаки отличия. Но этого мало: римское духовенство уравнивается с сенатом, папский двор обретает одинаковую с императорской иерархию служения, некогда римское управление провинциями растворяется в центральных структурах курии. Из смирения — его истинным украшением является духовная тонзура — папа отказывается от ношения диадемы, на что император отвечает жестом покорности: ведет коня папы за поводья, образцово исполняя традиционный ритуал. В мире, отмеченном архе-типической символикой и демонстративными жестами, особенно этот ритуал должен был продемонстрировать преобладание духовной власти над королевской. Именно ритуал с папским конем сохранял свой глубокий политический смысл вплоть до расцвета эпохи средневековья. Когда в 1154 году при встрече с папой Адрианом IV в Сутри Фридрих I Барбаросса поначалу отказался исполнить этот ритуальный жест, он тем самым серьезно осложнил свою монаршью коронацию.

Constitutum была, однако, еще более расширена передачей папе римскому «всех провинций и Италии, а также Запада». Фальсификатор вовремя подумал и о возможных столкновениях интересов. Поэтому Константин велел перенести свою резиденцию ближе к Босфору в названную в его честь столицу, «ибо было бы несправедливо, если бы светский правитель исполнял монаршью власть там, где правитель царства небесного определил священническое преимущество [!] и главу христианской религии». Грамота завершается жуткими проклятиями в отношении нарушителей Donatio[26] — здесь тоже перекличка с 774 годом.

Данный источник отличается противоречивостью и двусмысленностью. С одной стороны, он ратует за неизменное существование Римской империи, хоть и ограниченной Востоком. С другой — Запад должен подчиниться верховной папской власти, которая, правда, свою правовую основу черпает в имперском даре или дарении. При этом вопрос о территориальных притязаниях ставится объемно, приближаясь к соответствующему статус-кво или, в данном случае, воспринимаясь весьма расширительно. Грамота 774 года, которой Карл обещания отца торжественно подтвердил новому Константину, могла прежде всего предназначаться для того, чтобы «Константинов дар» Запада конкретизировать и увязать с тогдашней реальной ситуацией.

На какую еще легитимацию мог бы опереться понтифик, кроме как на Constitutum, обеспечивавшую папское притязание на нечто большее, чем отдельные виды наследственного родового имущества? Нет сомнения, папа уже давно занял место во-сточноримского правителя в Риме, выполняя роль его территориального администратора. Однако для непомерных притязаний; на обширные земли Апеннинского полуострова не было никаких юридических оснований. Фальсификация обращена, однако, не только на эти территориальные притязания. Равным образом она требует для римского понтифика высшей власти в вопросах вероучения, и это на фоне иконоборчества и восточноримских соборов под председательством императора, воспротивившихся римскому толкованию почитания икон и поэтому вызвавших резкое сопротивление на Западе. Фальсификация, которую связывают с именем Константина, также является многозначительным указанием на намечающийся раскол церкви на Восточную и Западную.

Идейный параллелизм между Асtus Silvestri и дарением Карла в 774 году настолько очевиден, что фальсификация, безусловно, могла возникнуть именно в эти годы неопределенности и переходного состояния. По крайней мере лежавшие в основе фальсификации моменты служили основой для обновления франкского дарения. Его суть в любом случае была путеводной нитью пап ских действий. На фоне этого всемирно-исторического фальсификата, получившего еще в XIII веке современное художествен ное воплощение в фресках капеллы римской церкви Куаттро Ко-ронати, становится абсолютно понятно, почему Карл удостоился приема по церемониалу экзарха, почему ему было дозволено войти в Вечный город только с. папского благословения «для совершения молитвы» и, наконец, почему ему было запрещено остановиться в Латеранском дворце. И особая роль, отведенная князю апостолов Петру при дарении и красной нитью проходящая и последующие годы через адресованные Карлу папские послания, во всем этом не просто стереотип средневекового благочестия, исходящий из того, что дар принадлежит святому или конкретно помещается на алтарь, закрывающий святые мощи, но и тесная связь с образцом «Константинова дара», который тоже адресе вался святым апостолам… блаженнейшим Петру и Павлу. На Пасху 774 года Карл предстал перед местом захоронения апостола как новый Константин и воспринял таким образом неповторимую сакральную ауру, намного превосходившую «королевскую милость» Меровингов и превратившую его, по сути дела, в вассала апосто ла Петра, как впоследствии изображало мозаичное панно на стене триклиния в Латеранском дворце. Папа Лев получает из руки апостола Петра епитрахиль, а король Карл — полотенце.

Характерно, что Эйнхард в резюме о передаче королевского правления от Меровингов отцу Карла Пипину вообще не упоминает дарение в Керси, точно так же полностью обходит вниманием пребывание папы на землях франков в 754 году. Тем не менее в связи с подчинением лангобардских земель биограф лаконично замечает: «Захваченное лангобардскими королями имущество было возвращено главе Римской церкви Адриану». И ни слова о далеко идущих обещаниях, о «максимальном плане» пограничной линии Люни — . Монселиче!

Насколько тесно складывались духовно-политические отношения между папой и королем, следует также из «книжного дара-Адриана I, изобилующего всякими ссылками. Он должен был сыграть решающую роль в проримской ориентации франкском церкви. Понтифик передал целый сборник действующего церковного права, содержавший как каноны Вселенских соборов от Никеи до Сердики, так и решения римских соборов вплоть до ' года, а также папские декреталии. Этот сборник был назван в честь его автора и обработчика и получил наименование «Дионисия-Адриана». Его влияние на франкскую церковную реформу трудно переоценить. Он служил ориентиром для франкской церкви по всем вопросам церковного права. Есть сведения, что состоящий из более чем ста частей сборник получил распространение по ту сторону Альп. Так, Вюрцбургская копия имела сопроводительную приписку: «Этот кодекс есть копия с оригинала, который апостольский преемник Адриан передал славному Карлу, королю франков и лангобардов и «патрицию римлян», когда находился с визитом в Риме».

Посвящение в верхней части переданного Карлу экземпляра сборника указывает на дату вручения ценного подарка — начало 774 года. В посвящении выражается пожелание, чтобы Карл сломал шею своему противнику Дезидерию и покорил Лангобардию, чтобы «затем передать обещанные святые дары ключнику актовой запы апостола Петра». Это пожелание вскоре исполнилось, по крайней мере в отношении покорения королевства лангобардов, происходившего одновременно с капитуляцией Павии, в то время как желаемая обширная реституция папских притязаний и земель безнадежно затянулась, доставив преемнику апостола Петра массу неудобств.