ПЕРЕГОВОРЫ ПЕРЕД ЧЕТВЕРТЫМ ВИЗИТОМ В РИМ

Хотя еще летом 799 года был намечен визит в Рим, зимние месяцы Карл снова провел в Ахене. Лишь во время поста в марте 800 года он покинул пфальц и направился к берегам Атлантики-с инспекцией своей береговой флотилии. Здесь он дал указания по организации корабельной обороны и расставил в открытой прибрежной зоне караульные посты. Имперские хроники того времени отмечают, что эти районы подвергались разбойничьим набегам, причем неизвестные пираты требовали выплаты контрибуции. А вот более поздние подкорректированные хроники уже содержат упоминание о норманнах, пиратах скандинавского происхождения, набеги которых в IX веке приносили несчастье жителям, селившимся на побережье, в устье рек и даже во внутриконтинентальных районах, включая Ахен и Бремен. Говоря о запоздалой активности своего героя, Эйнхард отмечает: «Он вооружил флот против набегов норманнов и велел построить суда на берегах рек, берущих начало в Галлии и на землях германцев и текущих на север». Поскольку норманны постоянно нападали на галльское и германское побережье, разоряя прибрежные районы, во всех гаванях и в устье рек, куда заходили суда, были выставлены посты и караулы. «Речь шла о чисто оборонительных мероприятиях, предпринятых в чрезвычайной ситуации и под ее воздействием».

Пасху король отмечал в прибрежном монастыре Сен-Рикье неподалеку от Аббевиля. 20 апреля Карл даровал фландрскому монастырю Сен-Бертен право на охоту в собственных лесных массивах с целью добычи сырья для книжных переплетов, перчаток и поясов. Правда, специально основанные им лесные округа были закреплены за королем. Предусматривалось также снабжение провиантом.

Что происходило в ближайшие месяцы, нам известно из записей аббата Рихбота (Лорш), который, подобно Алкуину или Ангильберу, был в числе приближенных Карла и носил имя Макарий. Это чрезвычайно точное и взвешенное повествование является как бы составной частью так называемых хроник Лорша за период с 794 по 803 год. Оно хранится в рукописном виде в австрийской национальной библиотеке. Раздел 799–801 годов зафиксирован двумя писарями и самым непосредственным образом отражает происходившие события.

Этот источник, по-видимому, свободный от официозного вмешательства, повествует о том, что во время поста король посетил свои владения или, как сказано в тексте, обошел их шагом, приложившись к мощам святых на землях франков между Рейном и Луарой. Эта весть долетела до Тура, поэтому в душе Алку-ина зародилась надежда, что скоро он удостоится принять у себя самого короля. Вначале Карл переговорил со своим советником по отношениям с Римской церковью Ангильбером, аббатом Сен-Рикье, вместе с которым отмечал Пасху. В тот момент положение папы было более чем деликатное, поэтому как никогда прежде требовалось тонкое чутье короля. Между тем Алкуин получил из Рима от близкого ему человека, архиепископа Арна Зальцбургского, послание. Сразу же после прочтения, к которому он привлек секретаря Кандида, Алкуин предал его огню, чтобы, как это сформулировано в ответном послании, «из-за моей неаккуратности при сохранении послания не получился скандал». По-видимому, обвинения в безнравственности святейшего отца были более предметными, чем предполагалось ранее.

После посещения Руана Карл переправился на другой берег Сены и, предположительно, в сопровождении Алкуина, поспешившего ему навстречу, направился к месту захоронения святого Мартина в Туре, чтобы помолиться. Рядом с монархом мы видим сыновей Карла — Пипина и Людовика. Хорошо информированные хроники Муассака, к слову сказать, в этом разделе базирующиеся на хрониках Лорша, комментируют данную семейную встречу следующим образом: «И здесь у него был большой разговор и собрание, где он определял правление [империю?] для своих сыновей». Если к этому присовокупить еще значительно более позднее свидетельство из жизнеописания Алкуина о том, что именно тогда король и император (!) отвел аббата Турского в сторону и спросил, кто из его сыновей станет преемником, Алкуин сказал то, что, по-видимому, услышал только Карл: «Твоим выдающимся преемником будет благочестивый. Людовик». Это предсказание легко можно квалифицировать как последующее включение. Неизменным остается утверждение: именно тогда Карл всерьез задумался о преемстве. Учитывая его возраст, по средневековым понятиям в 52 года он уже приближался к старческой границе, и предстоящий визит в Вечный город, посетившие его мысли представляются более чем уместными.

Присутствие имеющих право на преемство сыновей на могиле святого Мартина, возможно, подтолкнуло короля просить святого о просветлении. Фактически свой шаг к политическому завещанию Карл сделал лишь в 806 году. Правда, тогда это решение было отягощено проблемой, по сути, неделимого императорского достоинства и его продолжения тремя равноправными сыновьями.

Наполненное благочестием паломничество как исходный пункт для последнего визита Карла к могилам апостолов в 800 году резко контрастирует с многообразными спекуляциями старых и новых исследований насчет императорской власти, о чем Карл уже говорил на встрече с папой Львом III в Падерборпс или непосредственно после нее. Соответствующие источники не дают однозначного ответа. Для Алкуина и других наиболее близких к королю людей Карл скорее не второй Константин, а «новый Давид», от крепких рук которого ожидают оздоровления христианской империи.

К политическим трудностям этих месяцев и дней добавилась личная драма. Из-за нее монарх дольше, чем планировалось, задержался в Туре. Вновь, но теперь уже в последний раз, он стал вдовцом. Королева Лиутгарда, заболевшая еще во время путешествия, 4 июня умерла в аббатстве Святого Мартина и там же была предана земле.

Скончавшаяся королева происходила из аристократического алеманского рода. После смерти Фастрады в 794 году Лиутгарда возглавила солидный ряд официальных наложниц. Дочь Карла Ротруда, согласно тексту Падерборнского эпоса, открывала королевский выезд на охоту, опережая дочерей Фастрады, Теодраду и Гильтруду. Из этой иерархии вытекает ее статус. Вероятнее всего, король связал себя законными брачными узами с Лиутгардой незадолго до прибытия папы Льва III из уважения к понтифику и к требованиям церемониала. Придворные восхищались молодой женщиной. Алкуин и Теодульф славили не только ее красоту, шарм и любезный нрав, но и проявляемый ею большой интерес к свободным искусствам и изящной словесности. Утверждалось, что она днем и ночью с пользой находилась рядом с королем и славилась как радетельница интересов аристократии. Детей у нее не было. В отличие от Гильдегарды и Фастрады она не оказала заметного влияния на политику Карла. Для своего господина — короля и друга Алкуин сочинил вполне традиционное послание, которое завершалось словами утешения: «Желаю, чтобы в вечности ей даровалось счастье; она — мне дорогая дочь. Но я молитвы возношу, чтоб Господу она была угодна».

После кончины Лиутгарды Карл уже больше не женился. Известны имена четырех наложниц, подаривших Карлу пятерых детей — двух девочек и трех мальчиков, о которых после смерти отца Людовик Благочестивый позаботился по-своему. Никто не возмущался интимной жизнью Карла, хранили молчание и церковные инстанции. Только радикальная чистка дворца вскоре после прибытия Людовика в Ахен в 814 году дает представление о настроении в кругу Бенедикта Анианского и реформаторов. Лишь десятилетие спустя в Рейхенау прозвучала уже упомянутая откровенная критика, да и то через призму видений потустороннего мира.

С большой долей вероятности можно утверждать, что после кончины Лиутгарды король сознательно уклонился от заключения еще одного брака. Поскольку после визита папы в 799 году не намечалось больше никаких мероприятий такого высокого ранга, не было необходимости умножать число законных, то есть имеющих право на наследство, сыновей, рожденных в законных браках, усугубляя тем самым проблему правопреемства. Хотя основополагающим критерием легитимности рождения при решении вопроса о правопреемстве впервые стали считать ОгоМпагю шрегп 817 года, определяющим до того времени оставалось волеизъявление отца независимо от происхождения сына. И все же в отказе от имен «Пипин», «Карл» и «Карломан», а также «Людовик» и «Лотарь» значимость более поздних детей явно отличалась уже своим наречением от имен потомков Гильдегарды.

В Туре за два дня до кончины Лиутгарды Алкуин получил таможенные льготы для приданного аббатству Святого Мартина монастыря Кормей. Привилегия касалась перевозки соли и продовольствия на двух судах по Луаре и ее притокам. Данный факт позволяет сделать вывод о том, что и в Галлии традиционное взимание пошлин теоретически пополняло королевскую казну. Важнее, чем эта грамота, представляется указ Карла, посвященный жалобам церковных да и королевских лично зависимых крестьян, роптавших из-за непомерных тягот, связанных с суровым каждодневным трудом. Посовещавшись со своими советниками, монарх составил «нормативный каталог», с того момента ставший обязательным для исполнения. Согласно этому указу, например, безземельный крестьянин на землях, принадлежащих церкви или королю, был обязан отработать целый день на пашне с четырьмя волами. Тот, кто не имел воловьей упряжки и плуга, обязан был отработать соответственно три дня в поле с использованием лопаты. Градация отработки продолжительностью от недели до двух дней соответствует правовому статусу лично зависимых крестьян, правовой форме и величине владения. Наверняка присутствовавшему при этом пфальцграфу Адельгарду было поручено публично объявить об этом указе и приказать всем его исполнять.

С королевским волеизъявлением, призванным определить надежные правовые рамки крестьянских трудов, связан весьма любопытный факт внедрения «двухпартийной» системы сеньери-альной власти, в том числе на территориях между Сеной и Луарой. Этот процесс шел параллельно распаду прежней феодальной власти сеньера и передаче высвобождающейся господской земли в виде земельных наделов закрепленным за дворами лично зависимым крестьянам. Эти наделы они обрабатывали затем как самостоятельные работники. Очевидно, было не так-то просто определить эквивалент «нагрузки» для частного крестьянского хозяйства, с одной стороны, и государственных имений, с другой. Тем более что техническое оснащение дворов плугом и воловьей упряжкой давало наглядный пример хозяйствам, выполнявшим сезонные работы только с помощью мотыги и лопаты или сообразно своему правовому статусу батрачившим всю неделю на господской земле. Король как пользователь государственных и церковных владений наверняка был заинтересован в отыскании приемлемых решений, служивших повышению количества и качества сельскохозяйственного труда.

Между тем Карл вернулся из Тура через Орлеан, где творил его князь поэтов Теодульф, в Ахен. В какой мере исторически значимое в годичных летописях стоит рядом по современным понятиям со сравнительно малозначительным, показывает запись в имперских хрониках. 6 и 7 июля был отмечен обильный иней, который, правда, не нанес большого ущерба плодовым деревьям. В начале августа король прибыл в Майнц, где, согласно хроникам Лорша, «собрал верную ему знать, напомнив о несправедливости, нанесенной римлянами папе; и он повернул свое лицо, дав понять, что отправляется в Рим, что и случилось». Аббат Рихбот, наиболее вероятный автор этих записей, разъясняя смысл перехода через Альпы, не упускает случая, чтобы подчеркнуть мирное состояние королевства. Забота о понтифике, а не принятие императорского достоинства побудило Карла отправиться в Рим. Он исполняет свой долг защитника Римской церкви как союзник папы, как «патриций римлян», а может быть, и как новый Константин.

Эйнхард связывает этот визит Карла с особо трепетным отношением к могиле апостола Петра, которую монарх постоянно стремился защищать и оберегать, облагораживать и обогащать. Правда, «его последний визит имел не только эти основания, но и то, что римляне… заставили папу Льва умолить короля о верной преданности. Поэтому он прибыл в Вечный город, чтобы восстановить состояние церкви, которое оказалось чересчур расшатанным. Визит продолжался всю зиму». Текст очистительной клятвы, принесенной Львом III перед собранием в соборе Святого Петра 23 декабря 800 года, обнаруживает ту же тональность: «Чтобы обсудить этот правовой случай [то есть предъявленные папе обвинения в тяжких преступлениях], исключительно милосердный и исключительно величественный господин король Карл в сопровождении духовенства и знати прибыл в этот город». И в цитируемых свидетельствах не прослеживается даже намека на императорское достоинство и его реализацию.

В поэтическом произведении, которое Алкуин, можно сказать, по традиции посвящает в эти месяцы своему господину и хозяину, хоть и говорится о Риме как о голове мира, но исключительно в христианском смысле, как о месте, в котором сосредоточены священные сокровища. Пусть король поскорее исцелит израненные члены, «дабы Отец [папа] и народ [римляне] жили в духе мирного согласия…» И продолжает: «Голова мира [Рим] ожидает тебя-как покровителя [!], который призван служить восстановлению нарушенного мира. Предстоятель церкви должен с его помощью обрести праведное начало в управлении церковью». И наконец: «Дабы он оставался с тобою денно и нощно, целительно воздействуя на тебя, о король: пусть направляет и защищает тебя на обратном пути, дабы в радости встретили тебя дома как победителя». Рим, голова мира, вечная обитель князя апостолов Петра, хранительница спасения, не может не притягивать Карла как патрона, несущего защиту, право, спокойствие и согласие. Неясно только, сталкиваются ли в понятии «патрон» представление о защитнике и «патриции римлян», носителе административной власти. Целью визита в Рим было главным образом урегулирование сложившегося там положения, избавление папы от его противников и восстановление Рах Rоmanа[64] на базе общехристианского согласия.

Отправляясь в Рим, король планировал взять с собой и сына Людовика, с которым простился в пфальце Фер при возвращении из Тура в Ахен. Однако, немного поразмыслив, Карл отказался от этой идеи. В результате, как свидетельствует только книга папств, при переходе через Альпы его сопровождали лишь Пипин, Карл и дочери. Нам неизвестно, через какой перевал, Сени или Грау-бюнденский, добрались они до Северной Италии. В любом случае была сделана остановка в Равенне, видимо, для того, чтобы, прежде чем продолжить путь, спросить совета у тамошнего архиепископа, а может быть, и у высокочтимого епископа Аквилейского Павлина.

Из портового города Анкона, где войско разделилось на две половины, Карл отправил Пипина, короля Италийского, в разбойничий поход на территории Беневенто, герцог которого, видимо, так и не признал господство франков. При этом скорее всего в 795 году герцог отправил в Константинополь свою супругу, византийскую царевну Евнатию, снабдив ее посланием о расторжении брака. Более поздние хроники намекают, что причиной этого могло служить отсутствие ожидаемого наследника. Беневенто сумело сохранить нейтралитет между великими державами, и франкская политика булавочных уколов в этом и следующем годах почти ничего не изменила в сложившейся тогда расстановке сил.

Среди жертв этой кампании был казначей Магинфред, которого искренне оплакивал Алкуин. Согласно историческим свидетельствам, Магинфред проявил себя бесстрашным воином еще во время похода против аваров в 791 году. Аббат Турский, предпочитавший струящийся дымок камина бряцанию оружием, во франко-италийской вылазке на земли византийского Беневенто не видел продуктивного начала в королевской политике. Он справедливо предостерегает от опасности заболевания малярией и в надежде на успех уповает не столько на военное вмешательство, сколько на Бога, который вовремя призвал к себе отца и брата Гримоальда и теперь может поступить подобным же образом. Терпением и мудростью можно добиться большего! Вместе с тем не вызывает сомнения, что для Карла, который скорее всего с улыбкой воспринимал робость и пораженческие настроения Алкуина, Беневенто все еще оставалось шипом в теле его христианской империи, который необходимо было выдернуть. Пока Пипин двигался со своими отрядами строго в южном направлении, Карл от Анконы направился прямо в Рим.