Разногласия с Лениным

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Хотя большевики и победили в Гражданской войне, Ленин прекрасно понимал, что страна находится в катастрофическом положении, потому что война привела к тотальной разрухе. Весной 1921 года Ленин отменил политику «военного коммунизма»: прекратились принудительные реквизиции зерна и других видов продовольствия, был введен продналог, и крестьянам разрешили продавать излишки произведенной ими продукции. Затем было разрешено создавать частные предприятия – мелкие и среднего размера – в промышленности и торговле, и в страну снова допустили иностранный капитал. Государство сохранило за собой доминирующие позиции в крупной промышленности, внешней торговле, транспорте и в контроле за экономикой в целом. Стала бурно развиваться экономика смешанного характера. Такие подходы советской власти к решению экономических вопросов получили название НЭП (новая экономическая политика).

Сталин полностью поддерживал Ленина в этой политике. Однако по иронии судьбы в условиях новой советской действительности у них возникли серьезные разногласия по национальному вопросу – тому самому вопросу, который их когда-то сблизил. Их самые первые разногласия такого рода возникли по поводу так называемого «грузинского дела». Нужно было заново определить отношения между Российской Советской Федеративной Социалистической Республикой (РСФСР) и другими социалистическими республиками – Украиной, Белоруссией, Грузией, Азербайджаном и Арменией. Сталина в 1922 году назначили главой комиссии, призванной найти адекватные ответы на назревшие вопросы. Проект союзного договора, который Сталин составил лично, воспроизводил модель, по которой была создана РСФСР: в нем предусматривалось вхождение Украины и остальных республик в состав РСФСР на правах автономных республик[154]. Сталин также выступал за то, чтобы три закавказские республики вошли в РСФСР как единое государственное образование – Закавказская Федерация. Грузинские коммунисты сразу же выступили против такого подхода: они хотели сохранить свою политическую независимость от других закавказских республик и выступали за то, чтобы Грузия присоединилась к РСФСР отдельно от них. Ленин их поддержал. Сталин – хотя и нехотя – подчинился настояниям Ленина, предложившего создать принципиально новое государство – Союз Советских Социалистических Республик (СССР), – внутри которого Россия и другие республики обладали бы равными правами. Тридцатого декабря 1922 года был подписан договор о создании СССР. В этом договоре содержались положения, которые затем легли в основу Конституции СССР 1924 года[155].

Однако и помимо споров относительно «грузинского дела» Сталин начиная с 1921 года стал противиться политике Ленина. Он открыто критиковал его в частных разговорах и в переписке со своими приверженцами – такими, как Орджоникидзе и Ворошилов. Он считал, что «старик» – так он называл Ленина – уже свое отжил и его пора отправить на заслуженный отдых. Относясь к Ленину как к человеку, который де-факто уже отошел от дел, Сталин и его ближайшее окружение действовали без учета того, что думает «вождь»[156].

В октябре 1922 года, когда Ленин – через некоторое время после случившегося с ним приступа – снова взял руководство партией и государством в свои руки, он уже не обладал ни прежней работоспособностью, ни прежней воинственностью. Его сознание иногда затуманивалось, и он частенько пребывал в подавленном состоянии. Он знал, что он уже не жилец, а потому хотел подготовить себе преемника. Чувствуя, как неумолимо бежит время, он торопился и все время диктовал какие-то записки, обращения и письма. Двадцать третьего декабря он начал диктовать М. А. Володичевой – одной из своих секретарш – «Письмо к съезду», которое впоследствии станут называть его «политическим завещанием». В нем Ленин настоятельно рекомендовал предстоящему съезду партии внести в советскую политическую систему ряд изменений. Он продолжал диктовать это письмо 24, 25 и 26 декабря. «Я думаю, что основными в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. […] Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью […]. С другой стороны, тов. Троцкий […] чрезмерно самоуверен и чрезмерно увлекается чисто административной стороной дела». Четвертого января 1923 года он продиктовал дополнение к этому письму: «Сталин слишком груб […]. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места». Ленин также перечислил качества, необходимые для того, чтобы занимать пост Генерального секретаря, которыми Сталин не обладал: терпимость, лояльность, вежливость, внимательность к товарищам, «меньше капризности». Опасаясь, что после его смерти в партии может произойти раскол, Ленин прежде всего хотел сохранить ее единство[157].

Ленин потребовал, чтобы данное письмо хранилось в тайне: только Крупской было разрешено вскрыть его после смерти вождя. Лидия Фотиева, однако, проинформировала Сталина и других членов Политбюро о содержании данного письма. О нем знала и Надежда Аллилуева. Что думала она обо всем этом? Какой отклик вызвало у нее мнение Ленина о ее муже? Об этом никто никогда не узнает.

«Письмо к съезду» было прочитано делегатам XIII съезда партии в мае 1924 года. Оно произвело на них сильное впечатление, но они, тем не менее, выдвинули предложение оставить Сталина на посту Генерального секретаря при условии исправления им своих недостатков. Сталин сам предложил снять его с этого поста. Все – в том числе Троцкий, Каменев и Зиновьев – с этим предложением не согласились.

Ко всему вышеизложенному добавился еще конфликт личного характера. Двадцать второго декабря 1922 года Сталин, назначенный с 18 декабря ответственным за соблюдение Лениным предписанного врачами режима, грубо упрекнул Крупскую за то, что она позволила своему мужу «переутомить себя» написанием нескольких писем, и пригрозил, что вызовет ее на заседание Центрального Комитета партии. На следующий день Крупская рассказала о данном инциденте Каменеву, а затем – но лишь 5 марта 1923 года – и Ленину. Ленин, разволновавшись, немедленно написал Сталину: «Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву […]. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. С уважением, Ленин». Сталин сразу же написал от руки ответное письмо, которое передал Ленину через Володичеву. «Т. Ленин! Недель пять назад я имел беседу с тов. Н. Конст., которую я считаю не только Вашей женой, но и моим старым партийным товарищем, и сказал ей (по телефону) прибл. следующее: “врачи запретили давать Ильичу полит. информацию, считая такой режим важнейшим средством вылечить его. Между тем Вы, Н. К., оказывается, нарушаете этот режим. Нельзя играть жизнью Ильича” и пр. Я не считаю, что в этих словах можно усмотреть что-либо грубое или непозволительное, предприн. “против” Вас, ибо никаких других целей, кроме цели быстрейшего В. выздоровления, я не преследовал. Более того, я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился. Мои объяснения с Н. К. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразум., не было тут, да и не могло быть. Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения “отношений” я должен “взять назад” сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя “вина” и чего, собственно, от меня хотят. И. Сталин»[158].

После приступа, случившегося с Лениным 10 марта 1923 года, он уже не мог ни диктовать записки, ни слушать, как ему читают письма и сообщения. Поэтому вряд ли он узнал, что ему ответил Сталин.

Летом и осенью 1923 года состояние его здоровья было чуть-чуть получше: он даже стал осторожно прохаживаться по своей комнате, опираясь на трость, и общаться при помощи мимики и жестов. Восемнадцатого октября он ненадолго приехал в Кремль и зашел там в свою квартиру. На следующий день он отправился в свой кабинет в Совнаркоме и затем совершил прощальную прогулку по Москве, после чего – сильно уставший – вернулся в Горки. В последние месяцы своей жизни он общался лишь с немногими людьми. Он принял своего брата Дмитрия, но отказался встретиться с Бухариным. Некоторым членам Политбюро и правительства разрешили увидеть его лишь издалека. Сталин и Троцкий тоже больше не пытались утомлять его своим присутствием[159].

Ленин умер 21 января 1924 года.

Историки очень много рассуждали по поводу того, стал ли Ленин в конце своей жизни врагом Сталина. Помимо того факта, что Ленин в период своего конфликта со Сталиным был болен – а значит, в той или иной степени становился жертвой резких перемен настроения, – следует отметить, что это была отнюдь не первая его распря со Сталиным. Случались у него распри и с другими приближенными к нему людьми – такими, как Зиновьев, Каменев и, конечно же, Троцкий. Политические разногласия с соратниками возникали у Ленина на протяжении всей его жизни. Могла ли ссора, возникшая между Сталиным и Лениным незадолго до смерти последнего, перечеркнуть их многолетнее тесное сотрудничество? По моему мнению, Ленин упрекал Сталина лишь за некоторые черты его характера, а не за политические ошибки. Что касается Сталина, то, несмотря на его критику в адрес Ленина и на ссору с ним незадолго до смерти вождя, его привязанность к этому руководителю и восхищение им были очень сильными. Как подтверждение его преданности Ленину, на стене его кабинета всегда висел портрет Владимира Ильича, над которым круглые сутки горела лампа. В другой комнате стоял бюст Ленина. Сталин всегда брал этот бюст с собой, когда отправлялся в отпуск[160]. Можно, конечно же, счесть, что все это было лишь показухой и имело исключительно тактический характер. Можно также предположить, что он создал культ Ленина, чтобы благодаря ему укрепить свою собственную власть. Однако лично я думаю, что с течением времени Сталин стал искренним по отношению к памяти о человеке, которому он был в значительной степени обязан своей успешной карьерой в партии.