Вторая «чистка» среди родственников

Одиночество и постоянное недовольство тем, какими людьми становятся его дети, ни один из которых, по его мнению, не оправдал возлагаемые на них надежды, пробуждали его все чаще и чаще задумываться о своем прошлом – в частности, о своей покойной жене Надежде и о ее самоубийстве, с которым он так и не смирился и смысла которого он так и не понял. Траур по ней для него, похоже, не закончился: он все еще искал виновного. Чем больше он старел, тем больше думал об этой женщине. Возможно, именно мучавшее его неприятное ощущение того, что его личная жизнь не состоялась, побудило его снова «ополчиться» на своих близких родственников (а точнее, на тех из них, кого пока еще не застронули репрессии).

В конце 1947 года, когда началась новая волна арестов, были арестованы Евгения и ее дочь Кира, а в январе 1948 года – Анна. Все они, близкие к Сталину, стали жертвами его подозрительности и настойчивого стремления заставить молчать всех свидетелей его личной жизни, раз уж он превращался в самый настоящий монумент. Анна и Евгения были, безусловно, болтливыми, любили посплетничать, и, главное, им было невдомек, что в их светских беседах любое упоминание о Сталине как об обычном человеке, не лишенном человеческих слабостей, – то есть упоминание, можно сказать, уничижительное – является святотатством. В послевоенные годы действия Сталина были зачастую еще более непредсказуемыми, чем в годы 1930-е.

В то же самое время, когда арестовали Евгению, был арестован и ее муж Николай Молочников, происходивший из евреев. Анна, поскольку ее мужа уже не было в живых и поскольку ее дети были еще слишком юными, села в тюрьму одна. В тот же самый год аналогичная судьба постигла отца Григория Морозова, бывшего зятя Сталина, и других примечательных личностей – таких, как Полина (жена Молотова), Лозовский (член Центрального Комитета, бывший заместитель наркома иностранных дел) и академик Лина Штерн. Также были арестованы главные деятели культуры, творившие на языке идиш. Арестам этих деятелей предшествовало убийство Михоэлса, широко известного не только своим творчеством, но и своей деятельностью во время войны на посту главы Еврейского антифашистского комитета. Данное совпадение – а точнее, логика новой «чистки» – представляет собой нечто абсолютно непонятное. Сталин арестовал своих еще не репрессированных близких родственников в то же самое время, когда он начал в СССР беспрецедентную антисемитскую кампанию. Какая здесь могла быть связь?[388]

Необходимо быть в курсе политико-психологической обстановки той эпохи, чтобы понять смысл этой взаимосвязи, основанной на отношениях более-менее светских или же дружеских. Евгения – благодаря своему мужу – часто общалась с Михоэлсом и с другими лицами еврейского происхождения, связанными с Еврейским антифашистским комитетом. Она и ее близкие родственники были арестованы примерно в то же самое время, что и два члена этого комитета – Гольдштейн и Гринберг, – которые, после того как их зверски избили, обвинили главных членов комитета в антисоветской деятельности. Их показания послужили основанием для того, чтобы годом позже разогнать этот комитет и арестовать его руководителей[389]. Гольдштейн и Гринберг были близкими знакомыми Евгении и ее мужа. Те же самые обвинения были выдвинуты против отца Григория Морозова, заподозренного в связях с потенциальными сионистскими активистами. В результате возникшей интриги еврейское сообщество в США проявило большой интерес к браку Светланы Аллилуевой и Григория Морозова. И все это крутилось вокруг проекта создания еврейской республики в Крыму. Вот таким образом оставшиеся близкие родственники были вовлечены в «дело», коснувшееся в конце 1940-х и начале 1950-х годов едва ли не всех советских евреев.

В январе 1948 года, когда была, в свою очередь, арестована Анна, она вполголоса спросила себя: «Что за проклятье обрушилось на Аллилуевых»? Ей предъявили обвинение, основанное на показаниях, которые дали под давлением в ходе печально известных допросов Евгения, ее муж и Кира: «Активной участницей антисоветских сборищ и распространительницей всякого рода измышлений о Сталине явилась […] Аллилуева Анна Сергеевна, которая без стыда и совести чернила Сталина за то, что он якобы испортил ей личную жизнь. […] Все окружение Аллилуевой Анны Сергеевны открыто высказывало враждебное отношение к советской власти и руководителям партии и правительства». Анну приговорили к пяти годам тюремного заключения[390]. Однако она вышла на свободу – как Евгения и многие другие – лишь в апреле 1954 года. Выйти из тюрьмы раньше им не помогли ни амнистия, объявленная 27 марта 1953 года, ни арест Берии в июне того же года. Означало ли это, что Хрущев, как утверждает сын Анны Владимир, был заинтересован в том, чтобы держать как можно дольше за решеткой жертв антисемитской кампании, развернутой в последние годы пребывания Сталина у власти?[391]

«Почему арестовали моих теток?» – ошеломленно спросила Светлана у своего отца. «Болтали много. Знали слишком много – и болтали слишком много. А это на руку врагам…» – ответил ей Сталин, веря в правильность своей логики и в обоснованность своих подозрений[392].

Это касалось и Киры, его племянницы, которой Сталину нравилось говорить: «Кирка, в голове дырка, я тебе ничего не скажу» – и которую он приглашал к себе на ужин летом 1939 года в Сочи. Она слишком часто упоминала в разговорах со своими друзьями о смерти своей тети – что являлось темой запретной – и допускала, можно сказать, святотатство, говоря, что ее тетя покончила жизнь самоубийством, тогда как официальная версия смерти Надежды Аллилуевой была совсем другой. Просидев шесть месяцев в тюрьме в Лефортово, Кира отправилась в ссылку в Иваново, где смогла продолжать заниматься театром. Кира получила свободу лишь в 1953 году, после смерти своего выдающегося дяди[393].

Когда Анна и Евгения вышли из тюрьмы, они были измождены и подавлены морально. Для Анны ее жизнь закончилась. Имея проблемы с психикой, она так и не смогла прийти в себя после долгих лет пребывания в одиночной камере. Она попыталась возобновить свою профессиональную и общественную деятельность, но все закончилось тем, что она попала в больницу для душевнобольных, где и умерла в августе 1964 года, потому что как-то вечером, несмотря на ее протесты, дверь ее комнаты заперли (у нее за долгие годы пребывания в тюрьме выработалась патологическая неприязнь к запертым дверям). Незадолго до своей смерти Анна – измученная, сломавшаяся – защищала своего зятя, не вынося критику в его адрес со стороны Хрущева. «Преувеличивают, у нас всегда все преувеличивают! Теперь все валят на Сталина. А Сталину тоже было сложно, мы-то знаем, что жизнь его была сложной, не так-то все было просто… Сколько он сам по ссылкам сидел, нельзя ведь и этого забывать! Нельзя забывать заслуг!»[394] И она заявляла это искренне.

Для Евгении все оказалось еще более мучительным. Сталин ведь был человеком, которого она любила, причем любила она его до самого конца. Когда ее дети приехали за ней ко входу в тюрьму, она, едва увидев их, сказала: «Вот видите, Сталин мне все-таки помог». «Он умер больше года назад», – услышала она в ответ.

Его смерть Евгения восприняла как трагедию. Она захотела сразу же отправиться в Кунцево – туда, где он умер, – чтобы предаться воспоминаниям и размышлениям в месте, где Сталин провел последние моменты своей жизни. Она и в самом деле туда поехала. Бродя по опустевшему и ставшему безликим дому, Евгения искала в нем для себя Сталина. Она не стала жить прежней жизнью со своим мужем, а просто посвятила себя детям и внукам. Евгения часто вспоминала о Сталине – мужчине, оставившем в ее жизни неизгладимый след. Она хранила у себя его портрет, с которым не расставалась никогда. Доклад Хрущева вызвал у нее негодование – так же, как и у Анны. «Они все виноваты, все они – Хрущев и прочие, – а валят все на твоего отца», – сказала она Светлане[395].

Среди ее ближайших родственников никому даже и в голову не приходило, что она угодила за решетку по воле Сталина: они считали, что распоряжение о ее аресте отдал кто-то другой. Для них было чем-то немыслимым обвинять в своих бедах непосредственно Сталина[396].

Евгения умерла в 1974 году именно в таком расположении духа. Что касается Киры, то она призналась мне, что, несмотря на то, что ей пришлось перенести страдания, и то, что ее дядя был вполне способен на злые и коварные поступки, она его все еще любит[397].

Единственными, кого из близких родственников Сталина никогда не трогали, были родители его второй жены Нади – Сергей и Ольга Аллилуевы. Сергей умер в июне 1945 года от рака желудка, а Ольга – в 1951 году от сердечного приступа, во время которого она буквально рухнула на пол[398]. Что касается брата Надежды Федора, то он умер уже после смерти Сталина, в 1955 году.