Катынская трагедия

Тринадцатого апреля 1943 года пропагандистские службы Третьего рейха провозгласили о том, что в лесу под Катынью (Смоленская область) были обнаружены общие могилы. В этих могилах было погребено около десяти тысяч польских офицеров, убитых в марте-апреле 1940 года по приказу Сталина. В действительности же возле Катыни нашли четыре тысячи сорок три трупа. Однако впоследствии были обнаружены и другие массовые захоронения, в результате чего появились спорные, но в любом случае ужасные цифры: 15 тысяч трупов – по польским данным, 22 тысячи трупов – по последним данным, заявленным на сегодняшний день русскими. Тем самым стало известно об одном из самых жутких эпизодов Второй мировой войны. Польское правительство, находящееся в Лондоне, вслед за немцами тоже обвинило советские власти в расстреле польских офицеров. Двадцать пятого апреля оно передало меморандум государствам-союзникам и потребовало – как того потребовали и немцы, – чтобы представители Международного Красного Креста провели расследование на месте данных захоронений. Двадцать шестого апреля советское правительство разорвало дипломатические отношения с польским правительством, находящимся в Лондоне. Это было начало конфликта, который впоследствии подорвет союзнические отношения между СССР и западными державами, будет все время разрастаться и станет – вплоть до распада СССР – главным камнем преткновения в отношениях между Советским Союзом и Польшей.

Сейчас нам уже известно, что решение уничтожить польскую военную элиту, находившуюся на советской территории, было принято Политбюро и что все его члены поставили свои подписи под соответствующим документом. Этот позорный документ – как и протоколы, ставшие приложением к Договору о ненападении между Германией и Советским Союзом, – является тяжелым наследием, которое преемники Сталина, достигнув вершины партийной иерархии, должны были держать в величайшем секрете.

Способ, при помощи которого Сталин умудрялся опровергать факты в общении с руководителями государств-союзников, и по сей день является «классикой жанра»: ложь во имя государственных интересов. Двадцать первого апреля Сталин отправил два идентичных секретных послания: одно – Черчиллю, второе – Рузвельту. Его версия (она была официальной версией советской историографии вплоть до прихода к власти Горбачева) заключалась в том, что данное преступление совершили немцы. «Гитлеровские власти, совершив чудовищное преступление над польскими офицерами, разыгрывают следственную комедию, в инсценировке которой они использовали некоторые подобранные ими же самими польские профашистские элементы». Сталин заявил, что «то обстоятельство, что враждебная кампания против Советского Союза начата одновременно в немецкой и польской печати и ведется в одном и том же плане, – это обстоятельство не оставляет сомнения в том, что между врагом союзников – Гитлером и правительством г. Сикорского имеется контакт и сговор в проведении этой враждебной кампании»[371]. Черчилль поверил Сталину, при этом всячески стараясь как-то «замять» конфликт с поляками. «Германская пропаганда создала эту историю именно для того, чтобы вызвать трещину в рядах Объединенных Наций…»[372], – ответил он Сталину. Именно данная версия и была воспринята как отвечавшая действительности, пусть даже ее и не признали таковой в ходе Нюрнбергского процесса (трибунал отказался возложить вину за эти трагические события на Третий рейх).

Данный поступок Сталина – кроме того, что он был чудовищным преступлением и тайной, которую Сталин сумел навязать своим преемникам более чем на полвека вперед[373], – являлся отражением желания Сталина раз и навсегда изменить отношения России с Польшей. И снова генерал де Голль лучше всех понял глубокие мотивы, определявшие действия Сталина: «По его речи, громовой, жалящей, красноречивой, чувствовалось, что “польский вопрос” был центральным в его политике и что он принимал его близко к сердцу. Он заявил, что Россия “резко изменила свое отношение” к Польше, которая веками была ее врагом и в которой отныне она хотела видеть друга»[374]. Убедили заявления Сталина руководителей союзных держав или нет, но они поняли, что по поводу Польши Сталин ни о чем торговаться не станет[375].

Борьба с фашизмом, в рамках которой Сталин проявил себя как верный союзник, и победа над Третьим рейхом, одержанная Красной Армией, которая, начиная со Сталинградской битвы, сумела добиться коренного перелома в ходе войны, придали мифу о Сталине международные масштабы, позволяя ему войти во всемирную историю в образе триумфального победителя. Многие шли в бой и умирали с криками «За Сталина!» и «Да здравствует Сталин!».

Будучи превосходным импресарио своего собственного имиджа (он даже сам попал под чары этого имиджа, обрывая – незаметно для самого себя – связь с реальностью), Сталин, похоже, жил в мире абстракций. Смерть для него, возможно, тоже была абстракцией. Его ничуть не волновало то, что люди, которых он убивал или отправлял в трудовые лагеря, не были ни в чем виноваты. Число людей, принесенных в жертву ради осуществления мечты, было всего лишь вопросом статистики. Не он ли как-то раз заявил: «Смерть одного человека – трагедия, смерть миллионов – статистика»? «Вы неподражаемы!» – сказал Сталину генерал де Голль, когда они встретились в декабре 1944 года в Москве.