Мифические интрижки и настоящая любовная связь

Ходил упорный – хотя и ничем не подтвержденный – слух, что существует почти супружеская связь между Сталиным и некой Розой Каганович – сестрой или какой-то другой родственницей Лазаря Кагановича, являвшегося в 1930-е годы одним из ближайших соратников Сталина. Миф о третьей спутнице жизни Сталина появился еще в 1932 году, сразу после смерти Надежды Аллилуевой. Поговаривали даже о том, что Сталин женился на Розе. Эта таинственная Роза, существование которой отвергалось дочерью Сталина, но подтверждалось сыном Лаврентия Берии, представляет собой одну из самых загадочных страниц личной жизни Сталина. «Нет ничего более неправдоподобного, чем распространенная на Западе версия о “третьей жене Сталина” – мифической Розе Каганович»[238], – написала по этому поводу Светлана Аллилуева. Она забывает или же отрицает, что этот слух ходил в СССР задолго до того, как он появился на Западе. Серго Берия, также вспоминавший о том, что между Сталиным и некой Каганович имелись какие-то личные отношения, даже утверждал, что она родила от него ребенка. По словам Серго, эта красивая и сообразительная женщина очень нравилась Сталину, и именно их любовная связь стала причиной самоубийства Нади. «Ребенка, росшего в семье Кагановича, я хорошо знал. Звали мальчика Юрой. Помню, спросил у дочери Кагановича: “Это твой братик?” Она смутилась и не знала, что ответить. Мальчишка очень походил на грузина. Мать его куда-то уехала, а он остался жить в семье Кагановича. Как сложилась его судьба после 1953 года, я не знаю. Не приходилось больше слышать и о племяннице Кагановича»[239].

Немцы ухватились в 1941 году за этот слух и сделали его элементом своей антисемитской пропаганды. В первые дни войны немцы сбрасывали на позиции советских войск сотни тысяч листовок, в которых утверждали, что советский Верховный Главнокомандующий Сталин является агентом международного сионизма, и в качестве доказательства приводили его родство с Кагановичем[240]. Когда старший сын Сталина – Яков – попал 7 июля 1941 года в плен, при его допросе немцами состоялся следующий диалог:

– Известно ли вам, что вторая жена вашего отца тоже еврейка? Ведь Кагановичи евреи?

– Ничего подобного. Она была русской. Да, Каганович еврей. Да. Жена моего отца? Все это слухи, что вы там говорите. […] Его первая жена грузинка, вторая – русская. Все!

– Разве фамилия его второй жены не Каганович?

– Нет, нет! Все это слухи. Чепуха.

– На ком женат теперь ваш отец?

– […] Его жена умерла в 1932 году. Аллилуева. Она русская, настоящая русская, русская из Донбасса. Нет, что вы хотите; ведь человеку 62 года, он был женат. Сейчас, во всяком случае, нет[241].

Этот слух оброс за границей еще и другими и, по словам внука Сталина Александра Бурдонского, все еще остается своего рода «дворцовой легендой». Для всех близких родственников Сталина эта мифическая любовная интрижка, восходящая к той эпохе, когда Каганович частенько приходил к Сталину, была подкреплена недомолвками, тайнами и секретами самой семьи Кагановичей. Майя, дочь Кагановича, настаивает на противоположном, вспоминая о страхе, который испытывал ее отец от одной только мысли о том, что данный слух дойдет до ушей Сталина[242].

Семья Кагановичей была, кстати, настолько близка к семье Сталина, что Анна Сергеевна в 1930-е годы даже подумывала о том, чтобы женить на Майе сына Сталина Яшу. Этот замысел так и остался нереализованным в силу того, что Яша и сам сумел устроить свою личную жизнь[243].

Еще одна любовная история, тоже принявшая форму легенды, связана с Верой Александровной Давыдовой – знаменитой оперной певицей, выступавшей в Большом театре. Сталин высоко ценил ее талант и, возможно, испытывал к ней определенные чувства. По слухам, их роман начался на следующий день после смерти Надежды Аллилуевой и продолжался в течение некоторого времени. Некто Леонард Гендлин написал целую книгу, посвященную отношениям Сталина с Давыдовой[244]. В этой книге, являющейся художественным вымыслом и написанной в виде воспоминаний певицы, рассказывается о ее любовной связи со Сталиным, длившейся 19 лет. Поскольку Давыдова уже мертва, она не может ни подтвердить, ни опровергнуть то, о чем написано в этой книге. Однако ее коллеги по Большому театру подняли по данному поводу шумиху, опубликовав в прессе заметку, в которой заявили, что в книге Гендлина нет ни капли правды[245].

Хотя Светлана Аллилуева не возражает против того, что Сталин «выражал одобрение» певице Давыдовой[246], а Александр Бурдонский полагает, что Сталин, возможно, был соблазнен этой женщиной, нет ничего такого, что могло бы служить подтверждением реальности этой любовной истории. Сталин часто посещал Большой театр, он любил оперу, с удовольствием общался с артистами и музыкантами и внимательно следил за деятельностью этого престижного театра (о чем свидетельствует обширная переписка с его руководителями). Были ли у него любовные интрижки или мимолетные интимные отношения с кем-нибудь из знаменитых артисток? По состоянию на сегодняшний день ни в архивах, ни в признаниях родственников Сталина не имеется ничего такого, что давало бы однозначный ответ на данный вопрос. «Сталин красивый был. Женщины должны были увлекаться им. Он имел успех»[247], – сказал о Сталине Молотов.

Личная жизнь Сталина после смерти его жены проходила главным образом в общении с его детьми и с близкими родственниками бывших жен – Сванидзе и Аллилуевыми. Именно к семье Аллилуевых принадлежала женщина, которая почти на целое десятилетие стала главным объектом его нежных чувств. Евгения Александровна – жена Павла Аллилуева, любимого брата Надежды (то есть жена шурина Сталина) – стала его возлюбленной, его утешением и его доверенным лицом[248]. Между ними установилась крепкая любовная связь, на которой никак не отражалась всевозрастающая власть Сталина. «Иосиф шутил с Женей, что, мол, она опять пополнела, и был очень с нею нежен. Теперь, когда я все знаю, я наблюдаю за ними», – записала в своем дневнике 1 августа 1934 года Мария Сванидзе. Их отношения были настолько крепкими, что Евгения, не обладая реальным влиянием на Сталина, все же осмеливалась рассказывать ему о негативных явлениях в жизни страны, критиковать его как руководителя и вообще говорить то, что думает[249]. Сталин нуждался в человеке, который бы ему не льстил, которому он мог бы доверять, который бы его понимал и был бы ему верным. Он раньше верил, что Надежда испытывает по отношению к нему по-настоящему глубокие чувства, и нуждался в том, чтобы его так любили. Часто вспоминая о смерти Нади и считая ее самоубийство предательством, он почувствовал необходимость в том, чтобы место Нади как любящей его женщины заняла Евгения. Красивая, умная, образованная, элегантная, она и в самом деле заняла место Нади, но отнюдь не полностью. Она стала для Сталина той моральной и человеческой поддержкой, в которой он нуждался[250]. Это была скорее дружба, основанная на романтической привязанности и сообщничестве, чем реальная любовная страсть. Сталин рассказал ей о своем пребывании в ссылке на Севере и признался, что создал там семью. Он рассказал ей о своей тогдашней жене Марии, родившей ему сына, но давшей этому сыну фамилию покойного мужа[251].

Сталин и Евгения встречались довольно часто, и она не раз спрашивала его (как совсем недавно это делала Надя), как среди его близких соратников может находиться такой человек, как Берия. Сталин неизменно отвечал, что Берия – человек, который работает хорошо[252]. Евгения приходила к Сталину и одна, втайне от других людей, и вместе со своими близкими родственниками. В 1936 году Сталин устроил торжественный прием в связи с принятием новой конституции, и Евгения опоздала на этот прием на несколько минут. Увидев ее, Сталин сказал: «Ты единственная, кто осмеливается опаздывать». Людей там было много, а потому Евгения, удивившись тому, что Сталин заметил ее опоздание, спросила: «Как ты меня заметил?» «Я все замечаю. Я вижу на два километра»[253], – ответил он.

Узнав о весьма специфических отношениях Сталина с Евгенией Аллилуевой, Берия предложил Сталину сделать Евгению его экономкой. Однако та ответила отказом. Она боялась, что, если со Сталиным что-то случится, виновной сочтут ее. Общая психологическая обстановка в верхних эшелонах власти, как и во всей стране, характеризовалась страхом перед окружающими со всех сторон опасностями.

Чтобы как-то покончить с этими сомнительными отношениями со Сталиным, Евгения – после смерти своего мужа в 1938 году – снова вышла в 1939 году замуж. Был ли этот брак всего лишь ширмой или же попыткой «удрать», Сталин в любом случае отнесся к нему отрицательно. Он пригласил Киру – дочь Евгении – пообедать с ним на его даче в Сочи и расспросил ее об этом браке. Продолжали ли Сталин и Евгения встречаться?.. В 1941 году, когда почти вся московская политическая и артистическая элита покинула столицу, Сталин, решив остаться, подумал, что еще может рассчитывать на Евгению: он попросил ее уехать вместе с его дочерью Светланой и дочерью его сына Якова Галиной – а также ее собственными детьми – в Сочи. «Я замужем, и у меня сейчас пятеро детей, о которых я должна заботиться. Я уезжаю в Свердловск», – ответила Евгения. Сталин разозлился, но, тем не менее, сказал ей, что он думает о ситуации, сложившейся в стране: «Война будет очень тяжелой и кровопролитной, но победа будет за нами»[254]. Именно в этот день – под грохот разрывающихся бомб в осажденной Москве – и был положен конец близким отношениям между Сталиным и Евгенией.

Сталина затем охватили сомнения. Была ли Евгения и в самом деле его преданной подругой? Не скрывала ли она от него что-нибудь? А может, как предположила Светлана в письме, которое она написала ему 1 декабря 1945 года, кто-то настроил его против Евгении – как и против многих других людей. «Папочка, что касается Жени, то мне кажется, что подобные сомнения у тебя зародились только оттого, что она слишком быстро снова вышла замуж. Ну, а почему это так получилось, – об этом она мне кое-что говорила сама, я ее не расспрашивала. Я тебе обязательно расскажу, когда ты приедешь, потому что иметь в человеке такие сомнения очень неприятно, страшно и как-то неловко. К тому же дело не в Жене и ее семейной драме, а дело в принципиальном вопросе: вспомни, что на меня тебе тоже порядком наговорили! А кто?.. Ну, черт с ними».

В 1947 году Евгению – а затем, несколькими месяцами позднее, и Киру – арестовали. Однако это, как говорится, уже совсем другая история, к которой еще следовало бы вернуться…