Родня

После смерти жены Сталина заниматься их детьми стало уже некому, кроме него самого. Но как можно успевать заниматься своими детьми, если ты – Сталин и если тебе нужно умудряться совмещать личную жизнь с исторически важной деятельностью? Рядом с детьми Сталина теперь находились не только их учителя, но и сотрудники НКВД. Сталин тем самым в сфере своей личной жизни скатывался к ситуации, из которой он потом уже не сможет выпутаться: его жизнь становилась неотделимой от опеки со стороны НКВД. Он был в курсе тех многочисленных проблем, с которыми пришлось столкнуться его детям: кончина их матери, сосуществование с отцом, который стал всенародным идолом и с которым они все меньше могли общаться в повседневной жизни по-простому, по-семейному, – но что он мог поделать? Дети Сталина жили не столько под его присмотром, сколько под наблюдением сотрудников спецслужб: сначала Паукера, сотрудника НКВД, затем Власика, начальника его личной охраны, затем Берии, вставшего во главе НКВД. «Светлану надо немедля определить в школу, иначе она одичает вконец. […] Следите хорошенько, чтобы Вася не безобразничал», – написал Сталин Ефимову, коменданту дачи в Зубалово.

Дети жили в квартире в Кремле, и Сталин старался видеться с ними так часто, как это только было возможно, во время обеда и ужина, прежде чем уехать ночевать на дачу. Именно в этот период у него складываются особенно близкие отношения с дочерью. Когда он, как уже частенько бывало, уезжал в Сочи, он регулярно писал ей оттуда письма, в которых чувствовалось его исключительно нежное отношение к ней: «Здравствуй, моя воробушка! Не обижайся на меня, что не сразу ответил. Я был очень занят. Я жив, здоров, чувствую себя хорошо. Целую мою воробушку крепко-накрепко»[277]. А еще: «Милая Сетанка! Получил твое письмо от 25/IX. Спасибо тебе, что папочку не забываешь. Я живу неплохо, здоров, но скучаю без тебя. Гранаты и персики получила? Пришлю еще, если прикажешь. Скажи Васе, чтобы он тоже писал мне письма. Ну, до свидания. Целую крепко. Твой папочка»[278].

Между ними началась своего рода игра: она была «хозяйкой», а он – ее «секретарем», которому она отдавала «приказы». Сталин, в частности, написал ей из Сочи: «За письмо спасибо, моя Сетаночка. Посылаю персики, пятьдесят штук тебе, пятьдесят – Васе. Если еще нужно тебе персиков и других фруктов, напиши, пришлю. Целую». Девочка полностью вошла в роль «хозяйки». Она написала как-то раз своему отцу: «Тов. И. В. Сталину, секретарю N 1. Приказ N 4. Приказываю тебе взять меня с собой. Подпись: Сетанка-хозяйка». Отец ответил: «Покоряюсь. И. Сталин» (письмо от 21 октября 1934 года)[279].

Если не считать этой личной переписки, бо?льшую часть сведений о том, как живут его дети, Сталин получал из отчетов коменданта начальнику охраны и – позднее – руководителю НКВД. «Светлана и Вася здоровы, чувствуют себя хорошо. Светлана учится хорошо. Вася занимается плохо – ленится, три раза […] звонила заведующая школой. […] Каждый выходной день дети проводят в Зубалове»[280]. В письме Сталина Светлане, написанном 8 октября 1935 года, чувствуется, что он прочел данный отчет, и это свидетельствует о том, что он следил за тем, как живут, как ведут себя и как учатся его дети. «Хозяюшка! Получил твое письмо и открытку. Это хорошо, что папку не забываешь. Посылаю тебе немножко гранатовых яблок. Через несколько дней пошлю мандарины. Ешь, веселись… Васе ничего не посылаю, так как он стал плохо учиться. Погода здесь хорошая. Скучновато только, так как хозяйки нет со мной. Ну, всего хорошего, моя хозяюшка…».

Еще одним грузом семейной ответственности, давившим на Сталина, была его мать, которая жила, полузабытая, в далекой Грузии. Сталин поручил Берии и его жене Нино, еще находившимся в Закавказье, внимательно следить за тем, чтобы эта одинокая пожилая женщина ни в чем не нуждалась и чтобы к ней приходили самые лучшие врачи. К ней регулярно наведывались местные руководители и высокопоставленные чиновники из Москвы: визит к матери Сталина стал своего рода обязательным местным ритуалом. К ней также приезжали в гости мать и сестра Димитрова: их встреча запечатлена на фотографии. Тем не менее, несмотря на все заботы о ней, Кеке с трудом понимала, кем же стал ее сын и почему из-за этого ей уделяют так много внимания какие-то незнакомые люди. Тот факт, что она не была знакома со своими внуками (кроме Яши, да и его она уже давным-давно не видела), свидетельствует о том, что она, прожив трудную и полную лишений жизнь, теперь с грустью и горечью доживала свой век, почти забытая своими родственниками. В коротеньких письмах, которые Сталин присылал ей время от времени, чувствуется, что он переживает за нее. «Маме моей – привет! Как твое житье-бытье, мама моя? Письмо твое получил. Хорошо, не забываешь меня. Здоровье мое хорошее. Если что нужно тебе – сообщи. Живи тысячу лет. Целую. Твой сын Coco» (письмо от 6 октября 1934 года).

Несколько месяцев спустя он написал ей еще одно письмо. «Маме моей привет! Как жизнь, как здоровье твое, мама моя? Нездоровится тебе или чувствуешь лучше? Давно от тебя нет писем. Не сердишься ли на меня, мама моя? Я пока чувствую себя хорошо. Обо мне не беспокойся…» (письмо от 19 февраля 1935 года).

В этот период состояние здоровья Кеке постепенно ухудшалось: она все дольше и дольше сидела дома и выходила на улицу только для того, чтобы побывать в церкви. Сталин тогда пришел к пониманию того, что ему следует отправить к ней в гости своих детей, да и самому наконец-таки съездить ее навестить. Одиннадцатого июня 1935 года он написал ей еще одно письмо. «Знаю, что тебе нездоровится… Не следует бояться болезни, крепись, все проходит. Направляю к тебе своих детей: приветствуй их и расцелуй. Хорошие ребята. Если сумею, и я как-нибудь заеду к тебе повидаться…»

В июне 1935 года Яков, Василий и Светлана и в самом деле приехали навестить свою бабушку. Они разместились на квартире у Берии. Пробыв в Тбилиси целую неделю, они повидались со своей бабушкой лишь один раз. Общаться с ней им было трудно: Кеке ни слова не говорила по-русски. Ее маленькая темная комната, окно которой выходило на внутренний дворик, очень резко контрастировала с просторными помещениями старинных правительственных дворцов. Обстановка в этой комнате была нищенской. Дети Сталина – а особенно Светлана – были поражены ее непритязательным образом жизни, старомодностью окружающей ее обстановки, черными одеждами женщин, суетившихся вокруг бабушки, которая находилась на своей кровати то в лежачем, то в полусидячем положении. Для нее встреча с внуками была торжественным событием: к ее глазам подступили слезы, и она обнимала своими исхудалыми руками одного за другим этих детишек, чувствующих себя неловко в непривычной обстановке. Она шептала им нежные, но непонятные для Светланы и Василия слова. Яков, понимая по-грузински, стал переводить на русский то, что она говорила. Кеке сильно разволновалась и не смогла сдержать слезы. Она дала детям леденцы. Светлана и Василий, растерявшись, не знали, как им преодолеть отчужденность, вызванную тем, что они не знали грузинского языка. Светлана, покинув жилище своей бабушки, стала удивляться, почему та «так плохо живет»[281].

Было уже слишком поздно пытаться налаживать крепкие отношения с этой пожилой женщиной, которая неизменно не хотела ни понимать поступки своего сына, ни переселяться к нему в Москву, ни – самое главное – отказываться от того, что было для нее самым важным, а именно от своего сурового и праведного образа жизни.

Встреча с сыном, состоявшаяся несколькими месяцами позднее, вызвала и у нее, и у него ничуть не меньше неловкости и смущения. Семнадцатого октября того же года Сталин совершенно неожиданно, без предупреждения, приехал к ней. «Открылась дверь – вот эта – и вошел, я вижу – он, – рассказала она несколько дней спустя журналистам газеты «Правда», пришедшим взять у нее интервью относительно этого визита, о котором много писали в прессе. – Весь день провели весело. Иосиф Виссарионович много шутил и смеялся, и встреча прошла радостно. Всем желаю такого сына!»[282]

Сталин провел весь день у кровати своей матери и отправился обратно в Москву лишь поздно ночью. Для Кеке его приезд был радостью со слезами на глазах. Она так давно не видела своего сына! Она даже на какое-то время забыла о своей старости, слабом здоровье и болезнях. Они вдвоем стали вспоминать о том, как жили в нужде в захолустном городишке Гори и как Иосиф прозябал в Тифлисе. Он стал расспрашивать ее о близких, о своих давнишних друзьях. Сталин всегда игнорировал своих не самых близких родственников – дядей, тетей, двоюродных братьев и сестер. Их у него было множество, но он вел себя по отношению к ним так, как будто они не существовали[283].

Сталину – с его хорошим чувством юмора и умением вести занятный разговор – удалось во время визита к матери заставить ее почувствовать себя счастливой. Старая мать использовала это их непродолжительное личное общение друг с другом для того, чтобы получить ответ на уже давно волновавший ее вопрос: чем занимается ее сын и какое его ждет будущее. Она, конечно же, знала, что он стал каким-то большим начальником, однако все никак не могла понять, что же входит в его компетенцию и насколько велика его реальная власть. Между ними состоялся по этому поводу диалог, который впоследстии получит широкую известность:

– Иосиф, кто же ты теперь будешь?

– Секретарь Центрального Комитета ВКП(б).

Однако это было ей совершенно непонятно. Тогда Сталин объяснил по-другому – словами, которые она могла понять.

– Мама, царя помнишь?

– Как же, помню.

– Ну, я вроде царь[284].

Когда она наконец-то поняла, что означают слова ее сына, она с сожалением сказала:

– Лучше бы ты стал священником.

Сталин с усмешкой рассказывал об этом эпизоде всю свою оставшуюся жизнь.