Надежда Аллилуева – секретарь Ленина

Надежда Аллилуева отнюдь не всегда сопровождала Сталина на те фронты, куда его бросала Гражданская война. Вернувшись в Москву после авантюрной поездки на Южный фронт, она вступила в партию и стала работать в секретариате Совета народных комиссаров – Совнаркома. Она работала там вместе с Лидией Фотиевой, возглавлявшей весь секретариат Ленина. Ей доверяли задания секретного характера. Будучи весьма педантичной, она работала очень скрупулезно и с большим чувством ответственности. Ленин, высоко оценивавший качество ее работы, часто просил поручить выполнение того или иного очень деликатного задания именно ей[140]. Поскольку Гражданская война продолжалась, Иосиф не мог уделять Надежде много времени, однако их отношения были, по всей видимости, стабильными. Сталин нашел в ней человека, которому можно доверять, – то есть человека, которому он мог откровенно рассказать обо всех своих проблемах и к которому он мог иногда обратиться за советом. Несмотря на то, что Надя работала в секретариате Ленина, она делала много работы и для Сталина: он диктовал ей свои статьи, она принимала приглашенных им гостей и вообще должна была всегда, когда он находился рядом, выполнять все его поручения. Как-то раз придя к себе на работу, Надежда сказала Фотиевой, что Сталин хочет, чтобы она, Надя, перестала работать для Ленина, поскольку она не уделяет ему, Сталину, достаточно времени. Когда об этом сообщили Ленину, он обозвал Сталина «азиатом» и пообещал вмешаться, если Надежда перестанет ходить на работу в секретариат. Поскольку она на следующий день снова туда пришла, все встало на свои места и Ленину не пришлось вмешиваться в супружеские отношения своего последователя[141].

Тяжелее всего для Надежды в этот период было привыкнуть к тяжелому характеру Сталина, к характерным для него резким переменам настроения, к его капризам и его грубости. Эту грубость ей довелось испытать на себе в полной мере. Он был особенно суров по отношению к ней, плохо понимая ее круг интересов[142] и не принимая в расчет ее юный возраст. Надежда была женщиной решительной и независимой, и она не могла стать для Сталина такой беспредельно – почти по-рабски – преданной супругой, какой была для него первая жена. Поскольку и Иосиф, и Надежда отнюдь не отличались легким характером, им с самого начала супружеских отношений было весьма трудно приспособиться друг к другу. Однако глубокая любовь, которую Надя испытывала к Иосифу, позволила ей создать с ним семью и заставить себя подстроиться под нравы своего мужа. Но насколько долговечной могла оказаться ее романтическая привязанность к своему избраннику? Трудно установить, с какого именно момента в их отношениях появились первые трещинки.

В 1919 году, когда Гражданская война уже вроде бы завершалась победой большевиков и им нужно было начинать налаживать новую жизнь в соответствии с их революционными идеалами, Советская власть экспроприировала сотни дворцов, особняков и загородных домов, покинутых владельцами, которые либо уехали за границу, либо погибли в ходе Гражданской войны. Большинство этих зданий превратили в больницы, приюты для беспризорников и дома отдыха. Около десятка загородных домов, находившихся неподалеку от подмосковной железнодорожной станции Усово, выделили некоторым руководителям партии в качестве дач. Сталину, Ворошилову и Микояну достались усадьбы, принадлежавшие богатой семье нефтепромышленников – Зубаловым. Дача Сталина, которой был присвоен номер 4 и которая по сравнению с другими была самой маленькой и расположенной дальше остальных, стала тем местом, в котором в течение последующих десяти-двенадцати лет проходила семейная жизнь Иосифа[143]. Надежда попыталась создать там теплую атмосферу и выработать у Сталина привязанность к этому месту. Поначалу ее усилия были, по-видимому, успешными. В ту эпоху все вокруг были бедными и придерживались аскетических нравов большевиков. Жизнь Иосифа и Надежды была скромной. В марте 1921 года у них родился сын Василий. Надя, поначалу всецело посвятив себя материнской заботе о своем малыше, была вынуждена забросить работу, что с точки зрения бытовавших в ту эпоху нравов являлось недопустимым. Ее поэтому исключили из партии «за общественную пассивность». Потребовалось вмешательство Ленина для того, чтобы объяснить соответствующей комиссии, в каком положении находится эта молодая мать, и, кроме того, напомнить членам комиссии, кто такие Аллилуевы: «Считаю, однако, необходимым указать, что всю семью Аллилуевых […] я знаю с периода до Октябрьской революции. В частности, во время июльских дней […] меня прятала именно эта семья и […], пользуясь полным доверием тогдашних большевиков-партийцев, не только прятали нас […], но и оказывали целый ряд конспиративных услуг, без которых нам бы не удалось уйти от ищеек Керенского»[144]. Надежду, однако, восстановили в партии лишь в 1924 году.

Руководители партии получили со временем возможность нанимать прислугу, воспитательниц и репетиторов. Семья у них должна была стоять на втором месте, а женам руководителей надлежало принимать участие в общественно-политической деятельности партии и государства.

После рождения Василия жилище Иосифа и Надежды стало для них слишком тесным. И снова вмешался Ленин. «Товарищ Беленький, – написал он в ноябре 1921 года начальнику своей охраны, – неужели нельзя найти для Сталина ничего получше? Ленин». Он также написал записку Енукидзе[145], в которой попросил ускорить предоставление Сталину более комфортабельной квартиры. В конце концов Сталину и его семье подыскали квартиру получше, однако комфортабельной ее назвать было нельзя.

Надежда продолжала работать для Ленина – в том числе и после первого приступа болезни у него в 1922 году, – и оставалась в его секретариате вплоть до его смерти. Она пользовалась доверием вождя и в силу этого была в курсе секретов, о которых не знало даже Политбюро партии. Надя умела держать язык за зубами и не рассказывала об этих секретах даже своему мужу, а потому тот узнавал содержание многих секретных документов от личного секретаря Ленина Л. А. Фотиевой, которая к тому времени уже стала одним из преданных Сталину людей[146].

В 1921 году Яков – старший сын Сталина – приехал в Москву и поселился у своего отца, намереваясь пойти учиться в одну из московских школ. Яков в то время был высоким и довольно симпатичным подростком, однако застенчивым и безалаберным. Сталин, с трудом выносивший его южный темперамент, вскоре начал конфликтовать со своим сыном. Яков, тем не менее, поступил в школу и старался угождать своему суровому отцу, которого он любил, но побаивался. Он тосковал по своей родной Грузии и с трудом приспосабливался к новой жизни и к учебе в школе, преподавание в которой велось на русском языке. Яков часто болел. Ему, однако, – к его счастью – удалось подружиться с Надеждой, с самого начала очень хорошо относившейся к своему пасынку, который был младше ее всего лишь на шесть лет. В своих письмах матери Сталина Надя информировала старую Кеке о жизни внука: «Яша уже давно ходит в школу, занимается он ничего, хотя ему трудно одному, а Иосиф нанимать учительницу запретил», – написала она 8 октября 1922 года. Будучи, однако, человеком грубоватым, Надя зачастую не могла удержаться от того, чтобы не покритиковать в язвительной форме своего пасынка за его медлительность и апатичность. В мире, в котором трудолюбие стало считаться фундаментальной ценностью, тот факт, что Яков был отнюдь не лучшим учеником в своем классе, воспринимался Сталиным, прекрасно помнившим, каким вундеркиндом был в свое время он сам, едва ли не как трагедия. «Яша […] очень хороший мальчик, только лентяйничает, и поэтому не очень хорошо учится, он стал очень большой, совсем как Иосиф, только голова у него, к сожалению, не такая»[147], – написала Надежда 1 мая 1923 года.

Ближайшие родственники Сталина попытались собраться вместе. В 1922 году в Москву из Гори приехала Кеке. Однако ее пребывание рядом с сыном было недолгим: ей не понравилось жить в Кремле. Будучи глубоко верующей женщиной, она не могла смотреть на закрытые соборы и церкви. Вернувшись в Гори, она некоторое время спустя переехала в Тифлис и поселилась в правительственном дворце, в котором ей выделили одну комнату. Там она и прожила до самой своей смерти. Не изменив своим прежним привычкам, Кеке продолжала ходить в церковь и отказывалась от предлагаемых ей льгот и привилегий. Она следила издалека за восхождением своего сына к вершинам власти, но плохо понимала то, что происходит. Все время переживая за состояние его здоровья, она регулярно присылала ему любимое варенье и вязала теплые носки, чтобы он носил их во время суровых московских зим. Ее все время просили приехать в Москву. «Мы […] ждали Вас к себе, – написала ей Надежда 1 мая 1923 года, – но оказалось, что Вы не смогли, это отчасти хорошо, т. к. было в Москве очень холодно, и для Вас, всегда живущей на юге, это оказалось бы вредным, но теперь, летом, когда у нас так же тепло, как и в Тифлисе, мы обязательно ждем Вас. […] Обязательно ждем Вас к себе, поедете вместе с Васей на дачу, и все будет очень хорошо, а главное – повидаетесь с Иосифом, которого Вы очень любите»[148]. Однако Кеке все никак не решалась еще раз совершить поездку в Москву и все время ее откладывала. Она очень часто сердилась из-за того, что ее сын пишет ей редко и мало. «Здравствуй, мама моя! – написал ей Иосиф 25 января 1925 года. – Знаю, ты обижена на меня, но что поделаешь, уж очень занят и часто писать тебе не могу. День и ночь занят по горло делами и поэтому не радую тебя письмами. Живи тысячу лет. Твой Сосо»[149]. Несколько месяцев спустя ее стала утешать в своем письме Надя: «Иосиф […] очень занят. […] Очень прошу Вас написать мне, что Вам нужно прислать из Москвы. […] За Иосифа не беспокойтесь, он здоров. Кушая Ваше варенье, часто Вас вспоминает. Спасибо за все».

Разве такая женщина, как Кеке, смогла бы вести себя по-другому? Смогла бы она понять то, чем ее сын в это время занимался?