Анатолий Чернобаев. Гладиатор. Михаил Николаевич Покровский

Лица, схожие с ним, отмеченные печатью напряженного умственного труда, внутренней борьбы, исканий, упорной воли и мышления, смотрят на нас с многих полотен Репина и других великих реалистов-душеведов.

Г.И. Серебрякова

Михаил Николаевич Покровский.

17(29).08.1868 — 10.04.1932.

На вершине московской власти с 14.11.1917 по 19.03.1918

В длинном ряду высших должностных лиц Москвы советского периода ее истории первым стоит Михаил Николаевич Покровский. 14 ноября 1917 года он был единодушно избран председателем объединенного Московского Совета рабочих и солдатских депутатов. На многолюдном пленуме Моссовета лишь меньшевики воздержались при голосовании его кандидатуры. Председателем Моссовета Покровский стал на 50-м году жизни. За плечами этого немолодого уже человека была непростая жизнь русского интеллигента — ученого и революционера.

Родился М.Н. Покровский 17 (29 по н. ст.) августа 1868 года в Москве. Здесь прошли его детство и юность, формировались жизненные идеалы. Большое влияние на будущего ученого оказал отец — статский советник Николай Михайлович Покровский, долгое время служивший помощником управляющего Московской складочной таможни, как называлась тогда таможня Николаевского (ныне Ленинградского) вокзала. Отношение отца к властям, вспоминал Покровский, «было весьма реалистическое, чтобы не сказать более. С детства я наслушался всевозможнейших рассказов о злоупотреблениях администрации, о малопоучительной жизни высших сановников и царской фамилии и т. п. Благодаря этому ни одного мгновения в моей жизни я не был монархистом».

Учился М.Н. Покровский во 2-й Московской гимназии, где зарекомендовал себя одаренным и трудолюбивым учеником. По всем 12 предметам, входившим в аттестат зрелости, ему были поставлены отличные оценки. «Во внимание к постоянному отличному поведению и прилежанию и к отличным успехам в науках, в особенности же в древних языках», говорится в полученном им аттестате, педагогический совет постановил наградить его золотой медалью.

Столь же успешными были годы учебы Покровского на историко-филологическом факультете Московского университета (1887–1891), по окончании которого он получил диплом первой степени и был оставлен «для приготовления к профессорскому званию» сразу при двух кафедрах — русской и всеобщей истории. Заведующие этих кафедр, известные историки В.О. Ключевский и П. Г. Виноградов, пользовались огромным уважением и авторитетом у студентов. С особым преклонением они относились к Ключевскому. Однако, по воспоминаниям самого Михаила Николаевича, решающую роль в его формировании как историка сыграл Виноградов.

Ко времени пребывания в Московском университете относится начало литературной деятельности Покровского: один из ведущих журналов — «Русская мысль» — публикует его рецензии на новые книги по отечественной и зарубежной истории. Тогда же под влиянием Виноградова он приступил к переводу с немецкого и французского двух монографий по истории Англии. Впоследствии обе книги были изданы. Политические и исторические воззрения молодого Покровского не отличались последовательностью. С первых шагов научно-педагогической работы он ясно ощутил шаткость своих методологических позиций. Тем не менее на рубеже столетий Михаил Николаевич становится известен Московскому охранному отделению как убежденный демократ, имеющий «сношения с лицами политически неблагонадежными». Тогда же происходит превращение его из историка-позитивиста в ученого буржуазно-демократического направления — «экономического материалиста».

В конце 1890-х — начале 1900-х годов Покровский плодотворно работал в Московском педагогическом обществе, на Высших женских курсах, в Комиссии по организации домашнего чтения. Он был решительным противником формальных методов обучения, бессмысленной зубрежки. Все порядочные преподаватели истории, вспоминал Покровский много лет спустя, выступали против зубрежки. Занятия они проводили не по учебникам Иловайского и даже не «по Виноградову» или «по Платонову». «Проходить по учебнику было символом бездарности педагога — не бездарные прибегали к нему только экзамена ради, то есть лишь там, где они поневоле делали уступки школьной рутине».

Преподавательская работа на Высших женских курсах ускорила формирование демократического мировоззрения историка. Здесь же на курсах, Покровский познакомился с Любовью Николаевной Зарайской. Молодые люди полюбили друг друга и в 1901 году поженились. Жилось Покровским не всегда легко материально, но интересно духовно. Никогда Любовь Николаевна не жалела, что порвала с родными, возмущенными ее браком с человеком не их круга.

В 1903 году Покровский примыкает к радикальному крылу либерального «Союза освобождения». Это была первая нелегальная политическая организация, в которую он вступил. Однако вскоре Михаил Николаевич разочаровывается в либералах. Вся внутренняя фальшь этих господ, вспоминал он, «резко ударила мне в нос. Они наживали себе состояния, делали чиновничьи карьеры и… «очаровывали» молодежь речами о свободе, прогрессе и т. д. С тех пор «одурачивание масс буржуазией» перестало быть для меня агитационной фразой, и выводить на свежую воду либералов сделалось для меня любимым занятием».

Накануне первой русской революции Покровский сближается с большевиками А.А. Богдановым, А.В. Луначарским, И.И. Скворцовым-Степановым, группировавшимися вокруг журнала «Правда». После расстрела 9 января 1905 года правительственными войсками многотысячной мирной демонстрации рабочих в Петербурге общее собрание Московского педагогического общества, где Покровский был заместителем председателя, приняло резолюцию, в которой выразило «горячее сочувствие к жертвам возмутительного произвола» и высказало убеждение, что «наша многострадальная Родина может освободиться от повторения подобных ужасающих событий лишь при установлении основанного на широкодемократическом народном представительстве правового порядка».

В эти дни Покровский оказался свидетелем еще одного примечательного события. Много лет спустя он писал, что в ответ на Кровавое воскресенье эсер И.П. Каляев 4 февраля убил дядю Николая II — великого князя Сергея Александровича. Взрыв бомбы прогремел в то время, когда историк шел по своим делам от Политехнического музея к Ильинке. Минут через пять он увидел двое саней, мчавшихся со стороны Красной площади. На передних околоточный держал в обхват невысокого блондина без шапки, в полушубке, густо выпачканном кровью. Человек этот отчаянно кричал хриплым голосом — видимо, кричал уже довольно долго: «Долой проклятое самодержавие!» В следующих санях сидели двое штатских, которые внимательно следили за первыми. Стало ясно, что везли схваченного террориста.

Еще через несколько минут появился человек, бежавший и как-то странно махавший руками. Невозможно было понять, обрадован он или испуган. «На клочки разорвало!» — кричал он. — Ничего не осталось».

Уличные впечатления первые показали Покровскому, какая пропасть пролегла после 9 января не только между самодержавием и рабочими, но между самодержавием и всей рабочей массой вообще. 9 апреля 1905 года Покровский вступает в РСДРП. Его выбор не был случайным. Неприятие самодержавия и буржуазного либерализма, неустанные раздумья о судьбах России привели сложившегося ученого академического типа к социал-демократам большевикам, в лагерь историков марксистского направления. Переход на новые позиции стал логическим завершением развития его политических и научных взглядов.

Дальнейшую эволюцию мировоззрения Покровского отражает его брошюра «Экономический материализм» (1906). В ней в популярной форме излагается марксистское понимание философии истории. Ученый отстаивает положение о том, что классовая борьба — движущее начало исторического развития; показывает отличие марксизма от «экономического материализма»; раскрывает несостоятельность методологических установок «экономических материалистов», их наивное упрощенчество, превращающее историю «в слепой стихийный процесс, идущий своим чередом, как если бы людей с их сознанием на свете вовсе не существовало».

Интересны конкретно-исторические работы Покровского того времени, прежде всего статьи в 9-томной гранатовской «Истории России в XIX веке». Они охватывали широкий круг проблем — историю хозяйства, общества и государственной власти, восточную политику Николая I, Крымскую войну и т. д. Новизна взглядов ученого заключалась в материалистическом подходе к изучению прошлого, в объяснении русской истории с точки зрения классовой борьбы.

После подавления революции Покровский скрывается от полиции в Финляндии, а затем (в августе 1909 года) эмигрирует во Францию. В Париже он отходит от большевиков-ленинцев, тесно сотрудничает с А.А. Богдановым и другими «впередовцами», однако вскоре разрывает и с ними, объявляет себя «внефракционным социал-демократом». В 1913 году сближается с группой Л.Д. Троцкого. После начала Первой мировой войны занимает интернационалистские позиции, выступает «за превращение войны между народами в войну против буржуазии», в 1915–1916 годах редактирует серию брошюр «Европа до и во время войны», в том числе брошюру В.И. Ленина «Империализм, как новейший этап капитализма».

Главное внимание в эти годы Покровский уделял работе над двумя своими крупнейшими произведениями — «Русская история с древнейших времен» и «Очерк истории русской культуры». Его 5-томная «Русская история» стала первым систематическим марксистским освещением истории страны от первобытнообщинного строя до конца XIX века. Создание подобного курса было трудным делом, но ученый в целом успешно справился с задачей. Порой, правда, он высказывал противоречивые, а то и ошибочные суждения, на что сразу же обратили внимание рецензенты. Особо подчеркивали они «партийную предвзятость» автора.

На основе фактического материала 5-томника построен «Очерк истории русской культуры». В нем дано материалистическое понимание общественной структуры с ее первичными экономическими отношениями, определяющими социальное устройство общества и надстройку — право, государство, религию, идеологию. Завершить монографию Покровский предполагал разделом о литературе и искусстве, но не успел. С марксистских позиций в книге подвергаются критике распространенные в то время историографические концепции.

«Русская история с древнейших времен» и «Очерк истории русской культуры» Покровского прочно вошли в отечественную историографию. В биографической статье об ученом, помещенной в «Энциклопедическом словаре» Гранат, отмечалось: «Проводя в своих трудах систему марксизма, Покровский, в отличие от других историков его школы, главное внимание обращает не столько на смену крупных эпох в развитии хозяйства и общества (что нередко приводило и приводит к насильственному разрезанию исторического процесса на части и к преувеличению типических признаков эпохи), сколько на постепенное и медленное преобразование хозяйственных условий, с постоянными волнообразными колебаниями, и с большим мастерством прослеживает и вскрывает влияние этих как бы подземных колебаний хозяйственной жизни в общественных, политических, династических и так называемых внешних отношениях. В этих двух последних областях Покровский является смелым новатором, и заслуги его в этом отношении признают даже наиболее непримиримые его противники»

В ясный мартовский день 1917 года Михаил Николаевич работал в парижской Национальной библиотеке. Неожиданно к нему подошел один из политэмигрантов и положил на стол номер «Information» с ошеломляющей новостью: в России революция! Николай II отрекся от престола! Этого момента, вспоминал историк, я не забуду никогда.

После Февральской революции Покровский был избран товарищем (заместителем) председателя исполкома парижского Совета представителей 23 политических и профессиональных организаций русских эмигрантов. Вел переговоры с Временным правительством, Петроградским Советом, другими организациями «в целях защиты интересов оставшихся вне России политэмигрантов, добиваясь, прежде всего, ускорения их отправки в Россию». В августе он и сам получает возможность вернуться на родину. В это время он вновь становится большевиком. В сентябре Москворецкий райком партии выдал ему партийный билет члена РСДРП с 1905 года.

Вскоре Покровский был делегирован от Московского Совета рабочих депутатов на Демократическое совещание, открывшееся в Петрограде. Большевики выдвинули его своим кандидатом для баллотировки в Учредительное собрание. 23 сентября на заседании исполкома Моссовета Михаил Николаевич выступил с обстоятельным докладом о положении русской эмиграции.

В дни Октябрьского вооруженного восстания Покровский разрабатывал проекты постановлений и декретов Московского Военно-революционного комитета (МВРК), обращения к населению, выполнял другие задания Моссовета и МК РСДРП(б). Основная же его работа — редактирование «Известий Московского Совета рабочих депутатов» (с 3 по 10 ноября газета выходила под названием «Известия Московского Военно-революционного комитета»). Один из руководителей московских большевиков в 1917 году А. Ломов (Г.И. Оппоков) позднее писал, что в начале боев с юнкерами Покровский пришел в Моссовет «своей немного хромающей походкой и волнующе-просто просил его двинуть туда, где больше всего нужно. Мы его направляем редактором «Известий Военно-революционного комитета».

Редакция «Известий» размещалась на Малой Серпуховской улице, в здании Коммерческого института (ныне Российская экономическая академия имени Г.В. Плеханова). Здесь же располагался штаб Замоскворецкого районного Совета. В полутемном зале бывшей студенческой столовой, где работали члены редколлегии, всегда толпились люди, по углам были сложены винтовки, стук пишущей машинки сливался с лязгом ружейных затворов. Несмотря на весь этот шум и изрядную суматоху, вспоминал сотрудничавший в «Известиях» Н.И. Бухарин, «Мих[аил] Николаевич ведет себя хладнокровнейшим образом, точно ничего вообще не случилось и не случается и не случится: просто мы делаем очередную работу, и притом, пожалуй, самую веселую».

Как корреспондент «Известий» Покровский побывал в местах многих сражений. В газете появились его репортажи «В Москве», «Успехи революционных войск», «В районах». Среди бумаг Михаила Николаевича сохранились и другие записи, сделанные непосредственно в ходе боев в городе. В одной из них речь идет о решении штаба Замоскворецкого ВРК реквизировать оружие у ненадежных членов домовых комитетов. О необходимости этого, писал Покровский, еще раз напомнила «стрельба у Москворецкого моста, где были убитые и раненые из домов. Вчера были погромы магазинов в Замоскворечье (до 20 магазинов), там, где мало наших патрулей. Сегодня арестовано 20 человек».

В момент наибольшей опасности, когда командующий Московским военным округом полковник К.И. Рябцев предъявил Военно-революционному комитету ультиматум, Покровский, ссылаясь на опыт Парижской коммуны, первым высказался на заседании МВРК за решительные действия:

«Как отмечал Маркс, именно нерешительность, колебания, оборонительная тактика Коммуны во многом определили ее поражение», — горячо доказывал он.

По воспоминаниям Ф.Ф. Раскольникова, прибывшего в Москву во главе отряда революционных кронштадтских моряков, Покровский пользовался большим авторитетом среди руководителей Моссовета. На заседаниях МВРК он обстоятельно и деловито высказывал свое мнение, «которое в большинстве случаев принималось собранием в основу решения. Все свои мысли Михаил Николаевич облекал в законченные литературные периоды, и эта ясная, строго личная формулировка чрезвычайно облегчала взаимное понимание и весь ход работы комитета».

5 ноября Московский Военно-революционный комитет делегировал Покровского своим представителем в комиссию по установлению взаимоотношений между консулами иностранных государств и МВРК. На следующий день он доложил комитету, что все консулы заявили о признании Советской власти, но выразили и немало претензий по ущемлению прав и интересов иностранных подданных. Для решения этих вопросов МВРК назначил Покровского комиссаром по иностранным делам.

11 ноября Михаил Николаевич был введен в состав Военно-революционного комитета. Круг его обязанностей значительно расширился. Теперь он занимался не только иностранными делами, но и многими другими вопросами. Сохранились черновики написанных им документов — проекта декрета МВРК о политике в области печати, обращения к населению города об изъятии денег из Государственного банка для выплаты заработной платы рабочим и служащим и т. д.

Однако уже к концу ноября Михаил Николаевич стал широко известен в городе, о чем и свидетельствует избрание его Первым Председателем объединенного Московского Совета рабочих и солдатских депутатов.

Покровский с энтузиазмом приступил к выполнению новых обязанностей. В короткий срок он наладил работу президиума Моссовета и его отделов, установил связи с райсоветами, предприятиями и учреждениями города. Непродолжительный «период работы с Покровским останется у всех активных работников Московского Совета, деливших вместе с ним все невзгоды и все тяжести, одним из лучших в их жизни», — вспоминал видный московский большевик Е.Н. Игнатов.

17 ноября председатель Моссовета имел обстоятельный разговор с Петроградом — с представителем Совнаркома А.Г. Шлихтером. Он сообщил о состоянии городского хозяйства, положении трудового населения, попросил правительство срочно выделить денежные средства для выплаты заработной платы рабочим фабрик и заводов, брошенных владельцами. Узнав, что Совет Народных Комиссаров принял декрет о роспуске Московской городской думы, Михаил Николаевич обещал немедленно сообщить об этом коллегам по работе.

Президиум Моссовета заседал по два раза в день. На его председателя обрушилась лавина срочных дел. Главные трудности: саботаж служащих, тяжелое продовольственное положение в городе, уличные грабежи. Не сняли с Покровского и прежних обязанностей — по иностранным делам. В этом круговороте, говорится в одном из писем Михаила Николаевича, «буквально дыхнуть некогда, а издохнуть можно, сколько угодно». Много сил ушло на налаживание работы нового, советского аппарата управления. Саботировавшие чиновники постарались внести полный хаос в делопроизводство. Не останавливались они и перед прямым вандализмом. В одном из документов, подписанных Покровским после осмотра помещения бывшего иностранного отделения генерал-губернаторского дома, отмечалось, что входная дверь была взломана, конторки и ящики столов вскрыты, дела и бумаги выброшены, заграничные паспорта, билеты на жительство и т. д. оказались сваленными в кучу, разорванными и «вообще приведенными частью в негодность». Такую же картину можно было увидеть во многих других ведомствах.

Вечером 3 декабря 1917 года Покровский проводил очередное заседание президиума Моссовета. В начале его доклада о работе большевистской фракции Учредительного собрания принесли сразу две телеграммы наркома иностранных дел Л.Д. Троцкого, переданные по радио и по телеграфу. Текст их был идентичный: Покровскому предлагалось немедленно выехать в Брест-Литовск, чтобы присоединиться к советской мирной делегации, которая вела переговоры о заключении мира с Германией и ее союзниками. «Ваше присутствие совершенно необходимо», — говорилось в телеграммах. И хотя Покровского, по его собственному признанию, одолевали сомнения, он уже на следующий день был в Питере. Возник вопрос об инструкциях. Михаил Николаевич правомерно полагал, что, отправляясь «делать мир», он должен знать, как этот мир представляет советское правительство. «Я был уверен, — писал он, — что у Троцкого я найду готовый план переговоров, в который меня сейчас же посвятят. Тут меня постигло первое из моих разочарований: если только этот план не скрывали от меня нарочно (а это, по всей вероятности, было бы совершенно нелепо), то остается один вывод — никакого плана у Троцкого не было».

Вся суть инструкций наркома сводилась к следующему: «Мы должны держать курс на европейскую революцию… Так как революция должна вспыхнуть не согодня-завтра (тут мне было сообщено несколько явно неправдоподобных сведений о настроениях в германской армии), то нам нужна всякая оттяжка. Наши представители в Бресте — особенно Каменев — подозревались в настроенности спешить с заключением мира, я должен был им в этом противодействовать».

После беседы с Троцким Покровский встретился с Лениным. По воспоминаниям историка, глава правительства также рекомендовал тянуть переговоры как можно дольше, не бояться их разрыва «хотя бы на четыре дня». Помимо выигрыша времени, этот разрыв должен был стимулирующе подействовать на германских «левых», «подкисших» при известии о том, что большевики идут на компромисс с германским империализмом. По мнению Покровского, в основе таких указаний лежал «известный фундамент, заложенный фальшиво — в этом была главная беда. Фундамент этот заключался в уверенности, что немцам мир с Россией необходим до зарезу». Именно отсюда проистекало легкое отношение к разрыву переговоров: дескать, немцы все равно их возобновят.

В то время Покровский разделял широко распространенное среди «левых» большевиков мнение, что без социалистической революции «во всеевропейском масштабе» Советская республика не устоит под натиском империалистических государств. Однако он не рассчитывал, что революция в западноевропейских странах вспыхнет «не сегодня-завтра». Даже получив сведения о грандиозных забастовках в Германии и Австро-Венгрии в январе 1918 года, Покровский сомневался: «Неужели нас, действительно, выручит европейская социальная революция? Это будет совершенно исключительная удача».

В подобные удачи он не очень-то верил. Через шесть недель после встречи с Троцким в Смольном историк назвал иллюзией его слова о близком «взрыве» в германской армии. За это время, замечал Михаил Николаевич, наша армия почти растаяла, а немецкая стоит на своем месте, несмотря на прокатившуюся по Австрии и Германии волну забастовок.

Каков же выход из драматической ситуации, в которой оказалась молодая Советская республика? Этот вопрос мучил Покровского многие месяцы. Позже он писал, что в период Брестских переговоров страна была в положении человека, который очутился на шестом этаже горящего здания и перед которым стоит дилемма — что лучше: сгореть заживо или броситься с окна на мостовую? «При таких условиях многие из нас впадали в «левый» коммунизм, потому что другого выхода нет».

В Бресте Покровский принимал участие в переговорах о границах по политическим, экономическим, правовым и другим вопросам. Порой он удивлялся, почему немцы «все еще разговаривают с нами». По-видимому, делал вывод историк, они надеются на нашу разруху, чтобы монопольно использовать богатства России.

По наблюдениям немецкого дипломата Фокке, Покровский больше других членов советской делегации заботился о территориальных интересах России. Начальник Генерального штаба Верховного главнокомандующего на Восточном фронте немецкий генерал-майор М. Гофман вспоминал, что как-то за завтраком он так «разъяснил» советской делегации свое понимание мира без аннексий: центральные державы не считают аннексией определение дальнейшей судьбы оккупированных Германией народов бывшей Российской империи — Польши, Литвы и Курляндии «путем непосредственного сношения с их представителями, без участия русских властей». В ответ «русские дали полную волю своему изумлению и негодованию. Со слезами ярости Покровский объявил, что нельзя же говорить о мире без аннексий, когда у России отнимают чуть ли не 18 губерний. В конце концов, русские стали угрожать отъездом и перерывом переговоров».

Критическая ситуация на переговорах сложилась после заявления Троцкого о том, что правительство РСФСР из войны выходит, отдает приказ о полной демобилизации своих армий, но мира на условиях, предложенных странами Четвертого союза, не подписывает. В зале заседаний, вспоминал генерал Гофман, воцарилось молчание. Смущение было всеобщим. В тот же вечер состоялось совещание германской и австро-венгерской делегаций. Дипломаты были готовы принять декларацию Троцкого, однако Гофман от имени военного командования утверждал: раз мир не подписан, то значит цель перемирия не осуществилась, оно кончается и должны возобновиться враждебные действия. В конечном счете восторжествовала именно эта точка зрения.

Покровский не поставил свою подпись под заявлением Троцкого. Когда ему за несколько минут до итогового заседания предложили это сделать, он был крайне удивлен. «Я не стал разбираться, — писал Михаил Николаевич 29 января 1918 года, — чего тут больше, наивности или трусости (было достаточно и того, и другого), — но тоже с откровенностью заявил, что — этого я, во всяком случае, не подпишу».

Чем можно объяснить такое его отношение к заявлению Троцкого? Как сторонник «революционной войны», Покровский был за прекращение переговоров с Германией и ее союзниками. Однако сделать это, по его мнению, следовало иначе, не «подставляя» Советскую республику под немедленный удар немецких войск. Не был согласен он и с тезисом о полной демобилизации армии. Наоборот, считал Михаил Николаевич, необходимо предпринять все возможное для укрепления обороноспособности страны и всеобщего вооружения народа, что позволит вести успешную «революционную войну», которую поддержит мировой пролетариат.

Поздно вечером 29 января советская делегация покинула Брест-Литовск. Петроград встретил членов делегации настоящей зимой, от которой они уже начали отвыкать. В первый же день после приезда Иоффе и Покровский беседовали в Смольном с Лениным. Завершив неотложные дела в Наркоминделе и побывав на заседании ВЦИК, Михаил Николаевич выехал в Москву.

Немцы в полной мере использовали ситуацию, сложившуюся после отъезда советской делегации из Бреста. 18 февраля германские войска начали наступление по всему фронту. Без серьезных усилий они захватили у Советской России новые территории и большое количество военного имущества в прифронтовой полосе. В этих условиях в ночь на 24 февраля ВЦИК и СНК РСФСР приняли новые германские условия, которые были намного тяжелее прежних. 3 марта 1918 года мирный договор с Германией и ее союзниками был подписан.

Участие в брест-литовских переговорах — важная веха в политической биографии Покровского. Именно тогда его имя замелькало на страницах периодической печати и получило всероссийскую известность. Однако ни славы, ни почета эта ответственная и тяжелая работа ему не принесла. Скорее наоборот. Выражая мнение широкого круга противников большевизма, историк Ю.В. Готье писал 6 марта 1918 года, что «отныне на веки знаменитый М.Н. Покрвоский» стал героем «второй русской смуты». Понятно, героем отрицательным: «Не сделавшись ничем другим, он стал Геростратом или, вернее, одним из геростратов России.» Два десятилетия спустя столь же хлестко обвиняли Покровского за «левокоммунистические» взгляды в официальной советской историографии.

После возвращения из Брест-Литовска Покровский вновь активно включился в советскую работу. 4-й Московский областной съезд Советов, состоявшийся 11 марта 1918 года, принял решение об образовании Совнаркома Москвы и Московской области. Председателем областного СНК был избран М.Н. Покровский.

Основной задачей нового органа власти было руководство политической и экономической жизнью 14 губерний Центральной России. При этом исходили из следующего принципа: все местные Советы в своей местной деятельности вполне автономны, а в общих областных делах подчиняются руководству Совета Народных Комиссаров.

Однако уже вскоре выяснилось, что региональный СНК во многом дублирует центральные правительственные учреждения. Не прошло и трех недель с момента создания областного Совнаркома, как его председатель говорил на одном из заседаний в самых безрадостных тонах: «В действительности работники не знают, что делать. Большая часть комиссаров существует лишь на бумаге. Мы не знаем, каких работников приглашать, если мы не знаем, будет ли существовать тот или иной комиссариат». Между областным и центральным Совнаркомами начались трения. Существование параллельных комиссариатов приводило к тому, что различные учреждения и лица порой не знали, куда им обращаться, и потому вели дела и с теми, и с другими. Часто по одному и тому же вопросу они получали совершенно разные ответы. Все это вносило путаницу в местную жизнь.

Московский областной СНК оттягивал много сил у республики, и так-то не богатой опытными руководителями. Центральное Советское правительство, переехав в Москву, оставило часть своих работников в Петрограде. Необходимо было пополнение, а областной Совнарком отказывался удовлетворить эти требования. Например, 12 апреля он постановил, что Покровский не может занять должность заместителя комиссара народного просвещения РСФСР.

Центральный Совнарком по докладу Покровского принял решение создать комиссию из представителей обоих Советов Народных Комиссаров для разбора конфликтов между ними и более точного разграничения их функций и прав. Такая комиссия была создана. В ходе ее работы стороны пришли к выводу, что нужно объединить силы центра и области, активные областные работники должны входить в центральный Совнарком как члены коллегий.

Покровский был полностью с этим согласен. В одном из его писем говорилось: «В совещании с Лениным и Троцким, на другой день Пасхи, Совнарком наш решено было ликвидировать… Я все больше и больше вселяюсь в Комиссариат просвещения». 20 мая на собрании большевистской фракции Московского областного исполкома Михаил Николаевич заключил, что областному Совнаркому не удалось развернуть свою работу в области; занимался он исключительно мелкими вопросами, а для этого отвлекать ответственных работников не следует. В тот же день областной исполком, вопреки протесту левых эсеров, принял решение о ликвидации Московского областного Совнаркома. 9 июня аналогичное постановление утвердил Президиум ВЦИК.

Упразднение дублирующих центральную власть областных органов упростило и удешевило государственный аппарат, высвободило опытные кадры для новой работы. Покровский стал членом Совета Народных Комиссаров РСФСР, заместителем наркома просвещения. Он возглавил научный отдел, отдел школьной политики и высших учебных заведений, был председателем Государственного ученого совета — высшего политического и методического органа Наркомпроса. С его именем связаны крупнейшие мероприятия по организации научных учреждений, архивного, библиотечного и музейного дела. В феврале 1921 года в Наркомпросе под председательством Покровского был создан Академический центр, объединивший Государственный ученый совет, Управление научными учреждениями, Главархив и Главмузей. В его руках сосредоточилось руководство всей научной деятельностью в стране. При участии Михаила Николаевича были подготовлены и изданы декреты о введении новой орфографии, охране научных ценностей, памятников искусства и старины, ликвидации безграмотности и т. д. Всего установлено авторство ученого в разработке 16 проектов законодательных актов в области культурного строительства. В 1918–1922 годах он 296 раз представлял Комиссариат просвещения на заседаниях Совнаркома РСФСР и Совета труда и обороны.

Рабочий день Покровского был расписан по минутам. Когда однажды партийные инстанции захотели учесть все обязанности, возложенные на Михаила Николаевича, все работы, в которых он принимал участие, то пришли в изумление перед его невероятной, нечеловеческой перегруженностью. По подсчетам самого Покровского, он занимал 19 должностей, «связанных с постоянной работой» в различных органах Наркомпроса, ВЦИК и ЦИК СССР, а также в редакциях журналов исторического и общественно-политического профиля. А сколько еще нужно прибавить к этому «не постоянной», но не менее важной и ответственной работы!

Между 1925 и 1927 годами историк составил «Расписание недели М.Н. Покровского». Расчеты, сделанные на основании этого оригинального документа, показали, что от 40 до 50 часов в неделю у него уходило на работу и прием в Комиссариате просвещения, деятельность в Большой Советской Энциклопедии, руководство ГУСом и т. д., часть времени занимало преподавание и чтение лекций. Свободными оставались лишь два вечера — в среду и субботу. Такой сверхинтенсивный ритм Покровский считал ненормальным, во многом — результатом неумения правильно, рационально организовать труд и использовать имеющиеся силы. «Министр, работающий 18 часов в сутки, — писал он, — это именно азиатская картина, а не европейская».

Административную и научно-исследовательскую работу Покровский сочетал с исследовательской. Всего в 1918–1932 годах было опубликовано более 580 его произведений, а одним из главных объектов изучения ученого становится Октябрьская революция. Первостепенную роль при этом играл вопрос о ее предпосылках. Поиски ответа на него позволяли заглянуть в глубь российской и мировой истории, были отправной точкой для пересмотра всей предшествующей историографии. Из-за большой занятости и нездоровья Покровскому не удалось подготовить сводный труд по истории революции. Тем не менее существенный вклад ученого в разработку многих ее проблем несомненен.

Событиям революции посвящены статьи Покровского «Как возникла Советская власть в Москве» и «Большевики и фронт в октябре — ноябре 1917 года», опубликованные к десятилетию Октября. В первой из них речь идет о формировании органов новой власти после победы вооруженного восстания, во второй — о провале попыток контрреволюции выступить против Советов. Обе статьи написаны по тогда еще неопубликованным источникам — протоколам МВРК и документам о переговорах Ставки Гавковерха, ставок фронтов и военного министерства с 25 октября по 20 ноября 1917 года. Опирался автор и на собственные впечатления о тех днях.

Уже будучи тяжело больным, Михаил Николаевич участвовал в разработке плана-проспекта многотомной истории революции и гражданской войны в СССР. 19 февраля 1931 г. он писал А.М. Горькому, что готов взять на себя главу «Москва в октябре 1917 г.»: «Видел я все это довольно близко… Написана об этих днях бездна чепухи (один воспоминатель дописался до того, что ухитрился увидеть Ленина в Московском Совете!!), основные же моменты часто не выяснены… Приймете в сотрудники? Постараюсь, чтобы было не сухо, — воспоминания у меня о тех днях не сухие».

В работах Покровского об Октябре немало противоречий, спорных или просто неверных суждений. Его взгляды и оценки постоянно развивались. Сложность создания всесторонней картины революционного процесса в России он связывал с незавершенностью той борьбы, которая была начата трудящимися в октябре 1917 года. Это имеет, замечал историк, неоднозначные последствия для исследователей: незакончившемуся событию не может быть дано законченного изображения. Отсюда — различные, порой прямо противоположные точки зрения. Когда «пишешь посреди события, то поневоле движешься вместе с ним. Новые повороты нашей исторической дороги могут выдвинуть на первый план иные стороны Октября, которые мы не замечали раньше, и отодвинуть в тень то, что еще вчера казалось нам самым главным. Но при всех этих поворотах не изменится, конечно, одно: на какую точку зрения ни встань, Октябрь всегда останется Великой русской революцией». Эти строки передают главное в понимании Покровским исторического значения Октября.

В 20-е годы исторические труды Покровского неоднозначно воспринимались научной общественностью. «Представители старых русских исторических школ, — вспоминал А.Г. Авторханов, бывший слушатель ИКП, — не признавали ни авторитета Покровского, ни его исторической концепции. В то же время Михаил Николаевич считался официальным главой советских историков-марксистов. В 1929 году он был избран действительным членом АН СССР. Накануне выборов шла острая борьба между сторонниками и противниками пополнения Академии наук учеными — коммунистами. Многие из них были забаллотированы. Однако по кандидатуре Покровского стороны «легко договорились».

Нередко в литературе утверждается, будто Покровский был «диктатором на историческом фронте», несет прямую ответственность за репрессии, обрушившиеся в конце 20-х — начале 30-х годов на историков. Это не соответствует действительности. Да, Михаил Николаевич оказал огромное влияние на становление советской историографии со всеми ее плюсами и минусами. Но реальной властью он не обладал. Больше того, в последние годы жизни подвергался ожесточенной критике не только со стороны «буржуазных историков», но и своих коллег-марксистов. «Блошиные укусы» последних особенно угнетали ученого.

В последние годы жизни Покровский был тяжело болен. Уже в 1929 году друзья и родные знали, что у него рак. Не было это тайной и для Михаила Николаевича. Тем не менее он продолжал много работать. Одним из последних навестил историка П.О. Горин. Впоследствии он рассказывал: «Когда я зашел к нему, Михаил Николаевич, лежа на кровати, был занят работой по просмотру каких-то материалов. В этой обстановке меня очень поразила первая фраза, с которой он обратился ко мне:

— Знаете, Павел Осипович, видимо, я доживаю последние дни.

«…Странно было видеть человека, ясная голова которого находилась в полном противоречии с умирающим организмом, и его слова прозвучали каким-то сарказмом над нелепостью, существующей в природе… Вскоре Михаил Николаевич перешел к разговору о положении на историческом фронте».

Всю жизнь Покровский любил произведения своего великого тезки — Михаила Лермонтова. Томик стихов поэта был его настольной книгой… По воспоминаниям его сына Юрия Михайловича Покровского за день до смерти отец попросил прочитать стихотворение «Умирающий гладиатор». Любовь Николаевна открыла нужную страницу, но смогла выговорить только эпиграф из Байрона, предваряющий лермонтовские строки: «Я вижу пред собой лежащего гладиатора…», после чего расплакалась.

Умер Покровский 10 апреля 1932 года. Урна с его прахом была замурована в Кремлевской стене. Прошло совсем немного времени и в СССР развертывается беспрецедентная по цинизму и масштабам кампания по дискредитации историка. Апофеозом тенденциозного изложения его взглядов стал двухтомный сборник статей, изданный Институтом истории АН в 1939–1940 годах. По существу, имя Покровского было на десятилетия вычеркнуто из истории.

Покровский прошел сложный жизненный и творческий путь. В 1924 году он писал: «…Впервые ставшая передо мною во всей своей грандиозности действительно материалистическая картина русского исторического процесса, открыла передо мною ряд прорех в моих старых изложениях русской истории — но чинить их, как следует, было…некогда. И меня, конечно, можно «убить» целой тучей мелких противоречий… Историки следующего поколения… сумеют, вероятно, понять и объяснить историческую неизбежность этих противоречий… Они признают, что уж кому-кому, а нам, работавшим в сверхдъявольской обстановке, нельзя ставить всякое лыко в строку… что благодаря нам, им есть с чего начать…»