Николай Митрофанов. Гамбит доктора Кишкина. Николай Михайлович Кишкин

Свойство Кишкина, ставшее для него правилом его работы, формулировалось в таком чеканном положении: торопись делать! Не откладывай дела на завтра! Делай сегодня, сейчас! Нужно торопиться — дела много, времени для дела мало! И он все время был в деле.

Н.И. Астров

Николай Михайлович Кишкин.

29.11.1864 — 16.03.1930.

На вершине московской власти с 06.03 по 25.09.1917

На Арбате было два доктора Кишкина. От одного остался рецепт в медицинском музее. От другого ничего не осталось. Неужели в огромной Москве способно сгинуть без остатка абсолютно все, рассказывающее об известном когда-то человеке, включая память о его добрых делах, долго передаваемую изустно?

Нет, это была птица совсем другого полета! И где-то наверняка есть эти самые настоящие, а не какие-то фальшивые и уже встречавшиеся свидетельства о взлетах и падениях Николая Михайловича Кишкина. Место им не рядом с анамнезами, рецептами и записями температур. Они — самые что ни на есть вещественные доказательства его незаурядного бытия.

И я побрел по его почти призрачным следам.

Дело поисков шло сначала медленно, и временами даже подступало желание свернуть работу. Останавливало сделанное: какие-то зацепки состоялись, терять их было жаль. Да, часто добывание истины требует жертв. За каждый новый небольшой шаг, ведущий к достоверным итогам (или к отрицательным результатам, что тоже порой, не менее важно) приходится иногда платить втрое, вчетверо дороже.

Кто-нибудь слышал хоть подобие объективного рассказа о его верховном комиссарстве в Москве после февральской революции 1917 года? Или о его громаднейшей роли в организации всероссийской помощи раненым и больным воинам в период Первой мировой войны? Не осталось после Николая Михайловича личного архива. То ли уничтожен, то ли осел фрагментами в неких «особых папках». Рассеялись его родственники. А может быть, затаились? Кто были его прямые потомки, где дети его детей? В каком обличье существует у них память о предке?

Есть и другие каверзные вопросы, и тревожащие мысли, которыми можно озадачить читателя, чтобы он проникся желанием не только узнать факты жизненной эпопеи Кишкина, но и извлечь из них какие-то выводы для своей жизни. Однако, потерпите немного. Давайте, в меру поспешая, перейдем к библиотечным шкафам и архивным полкам.

Николай Михайлович Кишкин родился в Москве 29 ноября 1864 года. Детство он провел в родовом имении на Тамбовщине. Один из его ближайших родственников, Николай Владимирович Кишкин был крупным землевладельцем губернии и жил в селе Оржевка Кирсановского уезда. В его усадьбе хранилось немало документов по истории семьи. Среди них были также старинные грамоты. Как считается, род дворян Кишкиных восходит к XIV веку. В роду были стольники, стряпчие, воеводы, другие «начальные люди». «Российскому престолу служили дворянские службы в разных чинах» — записано в Департаменте герольдии.

Годы учебы Н.М. Кишкина протекали в Москве. Сначала в Первой московской гимназии, куда его отдали в 10-летнем возрасте, а затем в Московском университете, который он окончил в 1889 году. Образование стало его крепкой интеллектуальной основой.

Он поступает сразу же по завершению курса ассистентом к профессору Александру Александровичу Корнилову, который держал собственную лечебницу. Вчерашнего студента весьма интересует гидротерапия, наука старая и вместе с тем новая.

Водолечение, по мнению недавнего студента, один из могущественных терапевтических агентов, которые совершенно напрасно так мало употребляются терапевтами. Недавний выпускник университета высказал при этом пожелание, чтобы гидротерапия преподавалась будущим врачам.

Осваивая специальность, Николай Михайлович берется за скрупулезный анализ результатов лечения различных нервных расстройств в клинике А.А. Корнилова. Как сотрудник известной лечебницы Приарбатья и искушенный врач-невропатолог, Н.М. Кишкин начинает пользоваться популярностью. В 1895 году он открывает собственную лечебницу. Ее метаморфозы таинственны, однако развивается она хорошо. В десятых годах ХХ века Н.М. Кишкину начинает принадлежать бывшая лечебница А.А. Корнилова, находящаяся в собственном доме профессора в Нижнем Кисловском переулке. Сам новый владелец живет на Малой Молчановке в доме № 4. Во время мировой войны, переехав в квартиру № 3 по Большой Молчановке, 12, Кишкин называет этот адрес в качестве координат самой водолечебницы, одновременно являющейся и электросветолечебницей. Устроенное Кишкиным лечебное заведение слывет образцовым. При нем есть и отменная «санатория». Пациенты едут отовсюду.

Становясь известным, Кишкин обрастает связями, его привечают во многих домах. В либерально-буржуазных кружках он познает проблемы ближайшего будущего страны. И в это время открывается целый массив его очень важных качеств. Оказывается, Николай Михайлович редкостно умеет сочетать большую работу практикующего врача с напряженной общественной работой. Недостатка в заданиях не было. Помощь хворым, неимущим, организация сбора средств в пользу голодающих, погорельцев, пострадавших от стихийных бедствий. И это далеко не полный перечень. Организационный талант Кишкина весьма заметен на рубеже веков. Он активно помогает комиссиям Московской городской думы, занимающимся проблемами здравоохранения и санитарии. В 1905 году его избирают гласным Московской городской думы. Тогда же он становится одним из основателей партии конституционалистов-демократов (партии Народной Свободы) и членом ее центрального комитета.

«Я живо помню эту работу, — писал москвич Н.И. Астров, — и блеск его организационного таланта. В периоды действия, когда партия должна дать минимум ее напряжения, Кишкин был незаменим. Он был истинным стратегом, вырабатывающим план кампании и проводившим его в жизнь. Его распоряжения, исполнявшие директивы Центрального комитета партии, захватывали всю страну. Но и в период затишья, кажущегося бездействия, он непрерывно вел работу, напоминая всем, что политическая партия должна жить все время и проявлять себя на политической арене не только во время выборов. Только постоянной работой она может войти в жизнь страны и стать необходимой народу. Это был организатор крупного калибра и в своей жизни он выполнял большую творческую работу».

1914 год был для Николая Михайловича вдвойне юбилейным. Ему исполнялось 50 лет, из них ровно половина была отдана врачебной деятельности в Москве, но его личные планы сломала начавшаяся Мировая война.

В первые ее дни он находился за границей. Одолев, ставший безумно опасным, путь из европейского далека, Кишкин появляется в Москве. Тут уже кипит работа по созданию невиданной организации — Всероссийского союза городов. Ему нравится идея объединить русские города вокруг дела помощи больным и раненым воинам. Судя по всему, их число в ближайшем будущем явно грозит выйти за пределы самых пессимистических предсказаний. А ему ли не знать, на какие врачебные силы они могут рассчитывать. Волны беженцев, несущие эпидемии, неизбежный разгул разных болезней — это тоже вполне прогнозируемые сюрпризы войны? Николай Михайлович в восторге от того, что мысль создания Союза городов возникла в Москве и что его друзья сразу подумали о его привлечении к делу. Да и как, в самом деле, можно было представить себе такое начинание без моторного Кишкина, мало того, что специалиста, но еще и прекрасного организатора?

Организационный съезд ВСГ, состоявшийся в белокаменной столице в начале августа, открыл дорогу целенаправленной работе на местах. Свою поддержку ей пообещал Николай II. В своем деловом рвении основные закоперщики предприятия вскоре совершили, казалось бы, невозможное. Под флаг Красного Креста, поднятый над союзом, встали 305 городов Европейской России, Кавказа, Сибири, Финляндии, Царства Польского и Прибалтийского края. Появились областные организации: Московская, Петроградская, Харьковская, Орловская, Курская, Киевская, Кавказская.

Первым руководителем Всероссийского союза городов стал московский городской голова М.В. Челноков. Официально его именовали «Главноуполномоченным». Н.М. Кишкин стал его правой рукой — заместителем Главноуполномоченного. К тому же он был Председателем Исполнительного бюро Союза. И вот это уже была очень серьезная должность. Она позволяла повседневно оказывать колоссальное влияние на развитие связей центра с местами, тыла с фронтами.

К концу 1914 года Всероссийский союз городов — эта весьма непривычная, но уже основательно вставшая на ноги всероссийская структура была удостоена новых монарших знаков внимания. В 9 часов вечера 10 декабря состоялся высочайший прием представителей организаций Союза в Андреевском зале Большого Кремлевского дворца. М. В. Челноков преподнес Николаю II обзор деятельности Союза в роскошной, художественно выполненной папке. Затем он и Н.М. Кишкин повели царя по специально устроенной выставке. Надо полагать, тому было неинтересно вникать в замысловатые диаграммы и графики, отражающие юную пору Союза. Но зато он очень оживился, когда на его вопросы стал отвечать Н.М. Кишкин.

Царю показали великолепный набор хирургических инструментов, изготовленный умельцами села Павлова Нижегородской губернии, которое славилось уникальными произведениями кустарной металлообработки. Николай II был изумлен совершенным видом идеально отшлифованных изделий, рожденных в глухом приволжском краю. Кишкин еще более удивил его, подчеркнув, что специалисты считают эти вещицы ничем не уступающими тем заграничным образцам, глядя на которые наши «левши» ковали свои щипцы и ланцеты.

С самого начала Кишкин и близкие ему функционеры-медики твердо придерживались линии: ВСГ не должен снижать усилий по устройству лазаретов, питательных и перевязочных пунктов, госпиталей, складов теплых вещей, одежды, белья, медикаментов. Ибо война до победы, очевидно, продлится долго. И выиграть ее, избегая ненужных потерь, надо по-настоящему организованно, не распыляя бездарно собранные средства, поддерживая здоровье народа на возможно более высоком уровне.

О масштабах деятельности ВСГ, в руководстве которого Н.М. Кишкин наряду с другими московскими общественными деятелями несколько лет занимал одно из ключевых мест, можно при желании узнать многое. Вплоть до конца 1917 года издавались многочисленные известия, бюллетени и вестники Всероссийского союза городов, проводились его съезды, доклады на которых были отнюдь не секретными.

Осенью 1915 года Н.М. Кишкин посещает районы боевых действий. Отступление русских войск вызывает массовый исход беженцев. Картины трагической безысходности на его глазах по воле коллег из Союза городов выправляются, и Кишкин радуется хоть малой лепте, которую ему удается внести в дело урегулирования разных конфликтов.

В начале сентября 1915 года Кишкин докладывает III съезду ВСГ, что на его средства содержатся почти 56 тысяч коек. Тем не менее, требуется быстрое расширение лазаретов. Вторую половину июля и весь август 1916 года Николай Михайлович отдает поездкам на фронты.

Густая сеть учреждений Союза городов предстала перед ним во всей своей мощи и недостаточной эффективности. Парадоксальность увиденного от берегов Балтики до границ с Румынией, тем не менее рождала больше положительных эмоций. Союз все может! Эта мысль постоянно сопровождала его во время появлений на Северном, Юго-Западном, Западном и Кавказском фронтах. Подтверждением тому были громадные запасы накопленных материалов и продовольствия. Не было такой отрасли врачебно-санитарного дела, в которой Союз был бы пассивен. Его функционеры не отказывались от выполнения самых тяжелых заданий командования.

Н.М. Кишкин в годы войны проходит громадный университет государственной работы, превращается в конструктивно мыслящего российского деятеля, способного к выработке гибких решений в оборонно-технических, снабженческих и медико-санитарных сферах, да позволено будет, так сказать. Он воплотился в фигуру, которой общественность могла доверять, к чьим словам прислушивалась. Его восхождение, как деятеля новой формации, во многом обязано таким личным качествам, как трудолюбие и порядочность. Он был живой душой Союза городов, «живым, бьющимся сердцем Союза», как его называли в 1917 году, когда он покидал работу на своем посту.

Осенью 1916 года перед коллегами Н.М. Кишкина по московскому городскому управлению с особой остротой встала проблема новых выборов в Московскую городскую думу. Полномочия думы истекали 31 декабря 1916 года. На следующее четырехлетие предстояло избрать ее состав в количестве 160 человек гласных и не менее 32 кандидатов.

Вопрос об «избирательном производстве» загодя обсуждался в Московской думе. Конечно, военное время неблагоприятно для выборов, считали многие из депутатов. Однако, правительство не прислушалось к их мнению о целесообразности переноса даты выборов.

Поневоле приступив к подготовке выборов, Московская дума стала глубоко продумывать концепцию будущего развития города. Прогрессивно настроенные депутаты вместе с Кишкиным сходились на том, что Первопрестольная столица, как исторический центр России и город мирового значения должна расти «не случайно, а в определенном продуманном плане, который должен привести в благоустроенное состояние нынешние окраины города, сделать пригороды благоустроенными его частями и приготовить пространства для застройки».

Настрой различных групп избирателей, их конкретные наказы были хорошо известны Н.М. Кишкину, который вновь выдвинул свою кандидатуру на выборы в Городскую думу. В предвыборных выступлениях он заявляет, что, расстроенное за годы войны хозяйство России, требует ввести в Думу людей с жизненным опытом и хозяйственными познаниями, знающих Москву и ее проблемы. Избиратели опять отдали голоса Кишкину. А его соперники из лагерей умеренных и правых оказались у разбитого корыта, потеряв немало мест. Даже такой столп, как Н.И. Гучков, в течение двух четырехлетий занимавший пост городского головы, не прошел в число гласных.

Москва стремительно включилась в революцию. Как только 27 февраля в город пришли вести о беспорядках в Питере, Кишкин попросил членов различных общественных организаций собраться у него в узком кругу — человек 25–30, чтобы обсудить возможность «более компактного слияния». На призыв Кишкина откликнулись и представители рабочих. Идея некой революционной кооперации, способной консолидировать силы, жаждущие преобразований, вылилась в создание Комитета общественных организаций Москвы (для удобства применим сокращение: КОО). Кто были его учредители? Организации цензовые — члены городской думы и земства; демократические — кооператоры, учителя, приказчики, люди творческих профессий, инженеры и др.; организации рабочие — профсоюзы, делегаты заводов и фабрик. Всего 150 человек. Представительство было равным.

В обстановке чувствовалось напряжение. Какую линию будут вести представители цензовых? Понимают ли они, что надо развивать самоуправление, укреплять единство общества для защиты революции? Кишкин, предвидя такой поворот разговора, советуется с друзьями. Заручившись их поддержкой, он выступает на заседании и произносит горячую, полную пафоса речь.

«Он говорил, что до сих пор был убежденным конституционалистом — в стране монархии. Эта монархия, по его глубокому убеждению, исчерпана до самого дна, она изжила себя, она не свергнута силой, она пала от внутренней гнилости всего аппарата. Это определяет нашу позицию — позицию людей, принимающих республику не потому, что в этой форме заключены все блага, а потому, что российская монархия оказалась неспособной к развитию, к демократической эволюции. И потому — «я отныне республиканец, буду отстаивать эту форму в моей партии и буду честно служить новой здоровой демократической республике», — писала потом Е.Д. Кускова. — Речь была принята с исключительным энтузиазмом. Кишкин весь дрожал от напряжения и волнения. Его окружили, жали ему руки. Лозунгом республики он спаял собрание».

Выборы прошли гладко, дружно, с большим подъемом. Решили избрать два органа: законодательный и исполнительный. Председателем первого был избран кооператор С.Н. Прокопович. Его кандидатуру предложили и поддержали рабочие кооперативы и профессиональные союзы. Председателем второго, комиссаром города Москвы был единогласно избран Н.М. Кишкин. Он и занял место правителя Москвы в Белом доме — бывшей резиденции генерал-губернатора.

До чрезвычайности быстро создал он гибкий административный аппарат: «Ник. Мих. был прекрасным техническим администратором. Его слушались, он умел «навести дисциплину», и вся его импозантная, красивая фигура внушала «уважение к власти». Москва перешла к своим повседневным очередным делам — без хулиганства и без анархии», — вспоминала Е.Д. Кускова.

В Городской думе на Вознесенской площади был избран Исполнительный комитет новой организации из 15 человек. Вскоре при исполкоме стали действовать несколько крупных комиссий (по надзору за промышленными предприятиями, по железнодорожному узлу и пр.). Одновременно в Думе организовался и Совет рабочих депутатов. «Таким образом, Городская дума стала цитаделью Московской революции», — не без гордости говорил Николай Михайлович.

После избрания Председателем Исполкома КОО Н.М. Кишкин стал, в сущности, главой правительства Москвы. Но, отнюдь не «комиссаром города Москвы», как утверждает Е.Д. Кускова. Причем, руководителем он был в силу обстоятельств не признанным официально. Дело в том, что в ночь на 2 марта согласно телеграфному предложению председателя Государственной думы М.В. Родзянко московский городской голова М.В. Челноков принял на себя обязанности Комиссара по Москве и московского Главноуполномоченного по продовольствию. Однако, после образования Временного правительства, роли высших руководителей в Москве определились иначе. Кишкин был 6 марта утвержден Временным правительством в качестве его комиссара «для Москвы», ему была предоставлена вся полнота власти в ней. Таким образом, он фактически унаследовал функции градоначальника. М.В. Челноков стал по-прежнему считаться городским головой, коим оставался до конца марта 1917 года.

Ветер свободы, весна революции!

С 1 марта заработало бюро помощи освобожденным из Бутырок и Таганки политическим заключенным. Они прибывали на Воскресенскую площадь в арестантских куртках и шапках со своими тощими узелками. Когда их число перевалило за триста, их стали размещать по лазаретам, общежитиям и частным квартирам, снабжая одеждой, деньгами и продовольствием. Но все это было только началом невиданной круговерти, в центре которой оказался Н.М. Кишкин. В работу, беспримерную по накалу страстей и партийных борений, Кишкин бросился со всем пылом. Пока не осознавая, наверное, сколько же на возглавляемый им Исполком КОО свалилось тяжелых забот, он обращался 2 марта 1917 года к москвичам, поставив во главу угла один вопрос. Но зато самый актуальный, самый взрывоопасный:

«Граждане!

Свободной России рухнувший старый строй оставил в наследие развал во всем, а прежде всего, в продовольственном деле.

Необходимы дружные организованные усилия всего населения — только все вместе мы можем сладить с этой бедой.

Граждане! Вы знаете, что война требует ограничения.

Завоевание свободы требует также готовности к лишениям общим, совместным.

Хлеба и провианта только тогда хватит на всех, когда мы все организованно и разумно будем ограничивать свои потребности.

Комитетом приняты все меры к обеспечению доставления продовольствия.

Мы должны воззвать, все же, ко всем гражданам Москвы с призывом терпеливо относиться ко всем лишениям настоящего тяжелого времени.

Карточная система на хлеб должна быть сохранена.

Прежние карточки старой власти сохраняют свою силу».

Николай Михайлович мужественно принял груз прошлого на свои плечи. С несколькими помощниками он срочно разрабатывает основные «продуктовые» темы. Первый результат — 26 пунктов приказа председателя Исполкома КОО Н.М. Кишкина «О распределении и продаже населению хлеба и муки». В заключительных строках явно непопулярные цифры: суточный паек москвича — 1 фунт хлеба или 3/4 фунта муки (в октябре 1917 года будет вдвое меньше). Аршинными буквами в московских газетах пропечатаны подписанные Кишкиным таксы на пшеничную и ржаную муку, на мясо и хлеб. Этот прейскурант необходим всем, поскольку недобросовестные торговцы уже начали поднимать цены.

Упорно продолжается собирание влиятельных общественных сил, выделяющихся численностью, прочностью связей с населением. Желающие быть «при деле», идут в КОО валом. Но принимают далеко не всех. Отложен прием Московского медицинского общества, Московского комитета глухонемых, Общества духовных певцов, ряда промышленных Обществ, Союза кустарных артелей, Московского славянского комитета — всего на май 1917 года — 171 абитуриента.

Кишкин считает Исполком КОО «революционной организацией, которая из хаоса переходит в организационную форму». Поэтому он стремится быстрее наладить взаимодействие новоиспеченного московского правительства с центральной властью в северной столице. Помогает визит министра юстиции А.Ф. Керенского. 7 марта тот сидит рядом с Н.М. Кишкиным на чрезвычайном собрании Московской городской думы. Пафосная речь министра нравится Кишкину и аудитории. Тот приехал «поклониться Москве и в ее лице всему русскому народу» и заявить, что «все силы и жизнь нашу мы отдадим на то, чтобы власть, временно врученную нам народом, бережно донести и вручить единому полновластному верховному органу народной власти — Учредительному собранию. Просим поддержки и помощи!».

Переговоры с Керенским обнадеживают. Петроград готов помочь. Но чем и когда — неясно…

Тем временем заботы захлестывают новое московское правительство. Его чрезвычайно волнует с первых дней революции проблема, как не допустить какого-нибудь случайного кровопролития. Однако Кишкин сразу заявляет, что от вчерашней полиции помощи ждать не надо: «Старый полицейский аппарат никак не может быть оставлен и должен быть моментально распущен».

Переход к милиции очень занимает Кишкина. Город разбивается на 48 «милиционерных участков». На начальника милиции А.М. Никитина возлагается строгое обеспечение порядка, задержание пьяных, грабителей, поджигателей, погромщиков. Для сохранения мирного уклада жизни нужен новый гражданский правопорядок. Московская власть в лице Кишкина обращается к жителям с просьбой выбирать своих представителей — помощников участковых милицейских комиссаров. Требуется новое территориальное деление. Но на первых порах ничего лучшего не придумывают, как поделить город на районы, состоящие из территорий одного или двух бывших полицейских участков.

Комитет московских общественных организаций в первые месяцы революции собирался в среднем раз в три дня. Общие собрания, кипевшие так часто новыми вопросами и радикальными предложениями, «заряжали» Кишкина невиданной энергией. В центре революционного столкновения он стремится отыскать ту дорогу, на которой его новый статус будет достойным пропуском в будущее и на которой его никто не упрекнет в том, что он человек вчерашнего дня. Левые социалисты пока ведут себя осмотрительно, они склонны сотрудничать с новым правительством, далеки от демагогической критики всех и вся, призывов грабить награбленное, антивоенной оголтелости, не требуют категорически «замирения с германцем». Тем не менее, под боком у КОО завелся шустрый проказник — Совет рабочих депутатов, уже заявляющий о претензиях на власть, а для разминки, захвативший ряд просторных помещений в генерал-губернаторском доме на Тверской улице. Кишкин со своими помощниками вынужден довольствоваться флигелем в Большом Чернышевском переулке (сейчас Вознесенский — переименованная улица Станкевича), где раньше ютилась какая-то канцелярия. Но, тем не менее, он, как борец за общественный прогресс и свободу народа старается быть на высоте задач новой эпохи, прислушивается ко всем, кто хочет перестраивать старый мир. В числе важных решений КОО — заявления о недопустимости оставления монархической власти в России до Учредительного собрания, о равенстве перед законом всех граждан без различия национальности и вероисповедания. Как глава исполнительной власти, Кишкин подписывает ежедневно немало документов. Основные — в виде приказов, а также обращений к населению — печатаются в газетах.

Относительно мирное течение революции побуждает Кишкина обратить свое руководящее внимание и на культуру. 13 марта он приказывает всем правительственным учреждениям Москвы, имеющим старинные портреты лиц, принадлежащих к дому Романовых, направить их в Исторический музей, «где они будут обследованы с точки зрения художественной ценности». Впрочем, это отнюдь не максималистское пожелание. Кишкин попутно обращает внимание владельцев, что «некоторые из произведений искусства могут представлять значительный художественный интерес и поэтому с ними надо обращаться бережно». Любопытно, что свою лепту туда вносит и М.В. Челноков, ведущий переговоры с собственниками владений, подлежащих отчуждению для постройки «Дворца Революции», затраты на сооружение которого высчитаны в объеме 55 миллионов рублей. Еще одна ипостась российской истории в это время проявляется подлинно революционным способом. Заработала комиссия по разбору архивов «политических дел». В ее распоряжении — уцелевшие папки и картотеки вчерашних органов охранки и сыска. Началось установление по ним тех, кто при старом строе занимался осведомительной деятельностью и провокаторством (то есть, стукачей и агентов). Работают добровольцы, в числе которых писатель-арбатец Михаил Осоргин, историк Василий Сторожев и другие. Президент Исторического музея князь Николай Щербатов предоставил возможность спешно собирать в читальном зале музея архивные дела.

Корчась в родовых муках революции, мечась по митингам и очередям, Россия пыталась сорганизоваться, узнать самое себя. Повсюду стремились освоить новый общественный опыт, фразеологию, избежать анархии и потери управления. Какими путями идти?

Москва с ее революционным многоцветьем и эйфорией была теперь не таким городом, как раньше. Очевидно, свои новые трудности были и у ее соседей. Н.М. Кишкин предлагает собрать в Москве экстренное совещание представителей губерний Центральной России. На него прибывают десятки авторитетных деятелей.

Под председательством Кишкина совещание открылось в комиссариате градоначальства 28 марта 1917 года. Приветствие Николая Михайловича прозвучало приподнято. Он сказал, что рад многочисленным гостям свободной Москвы — свободным гражданам, которым предстоит устраивать новую русскую жизнь. «Мы не ошиблись, полагая, что Москва является тем центром, к которому тяготеют все ближние губернии», — говорил Кишкин.

Подробно рассказав об организации власти в Москве, Кишкин подчеркивал: «Все наше управление здесь исходит от Исполнительного комитета и меня, как председателя Исполкома и комиссара Временного правительства». Кишкин отнюдь не хвастался, не выпячивал самолюбиво свою роль. Ему искренне хотелось облегчить жизнь тем, кто в хаосе перемен хотел понять, как решать злободневные задачи, в какой форме и каким потенциалом. Вот таким был комиссар Москвы в марте 1917 года! Кишкин втолковывает коллегам из провинции важные вещи: как налаживать правильные взаимоотношения с правительством, как торопиться с милицией. Он считает актуальным провести демократические выборы в городские и земские управления.

Своих немногочисленных сотрудников Кишкин наставляет: „новый орган исполнительной власти целиком отвечает за обширное городское хозяйство, продовольственное дело, поддержание порядка в городе, смену старых должностных лиц». Ничего удивительного. Надеяться не на кого! Хотя, вскоре Московский совет рабочих депутатов и накачает политические бицепсы, взяться за земные муниципальные заботы его активисты не захотят. Куда как проще заявлять, что они не возражают против того, чтобы всей прорвой дел по жизнеобеспечению Москвы занимался Кишкин с его исполкомом КОО. А учиться-то надо было. Впрочем, и работать тоже. Иначе не погрязла бы Москва потом в диком скопище нечистот и мусора.

Отменив прежний строй, негоже было пользоваться его законами. И Кишкин стремится побыстрее заменить в Москве прежние правовые установления.

Идущие косяком первые начальственные бумаги, подписанные Кишкиным и рядом новых должностных лиц, вызвали некоторое волнение в Москве, а, может быть, и непонимание. Кишкин прибегает к самому честному способу убеждения — он опять напрямую обращается к москвичам.

«Не надо забывать, граждане, что новая власть существует всего 2 недели, что в первые дни она должна была исключительно заниматься неотложными задачами возможно полной ликвидации старого строя и его слуг, — писал Н.М. Кишкин. — Теперь эта задача до некоторой степени выполнена, но стоит еще более сложная и более важная задача создания новых учреждений, отвечающих интересам и запросам всего народа на месте прежних разрушенных чиновнических органов власти. На осуществление этой задачи требуется время. Нельзя в полмесяца создать заново то, что в обычное время строится веками и десятками лет.

Граждане! Вы произвели величайшую в мире революцию. Это Вы, весь русский народ, низложили английского монарха Европы и открыли России широкую дорогу к лучшему светлому будущему. Это Ваша заслуга, что Россия стала в ряду самых цивилизованных стран мира. И все это Вы совершили, проявив изумительную дисциплину, благородство и выдержку.

Призываю Вас и в дальнейшем к САМООБЛАДАНИЮ! Временно, на короткое время, ограничив свои потребности, дайте Правительству возможность создать условия лучшего существования для Вас и помогите ему в организации новых учреждений.

Комиссар по г. Москве Н. Кишкин».

Разногласия и претензии не позволяли обрести нормальную власть в городе. Современники пишут о «муке власти без власти». Уговаривать и убеждать было месяц от месяца сложнее. С некоторыми людьми общий язык найти было чрезвычайно трудно. Кишкин откровенно говорил друзьям, что, когда ему надо сговариваться с Советом рабочих депутатов, он предпочитает говорить с убежденным большевиком Смидовичем, чем с «кооператором» Л.М. Хинчуком, бегающие глаза которого действовали ему на нервы. И это говорил специалист по нервным болезням!..

Двоевластие, постоянные трения с Советом рабочих депутатов усиливали анархические тенденции в разных сферах жизни города. Угрожающе росла дороговизна. Хлебная монополия, установленная Временным правительством, не давала результатов. Перебои в снабжении становились системой. Кишкин стремился твердо стоять на защите государственных интересов, удерживать хотя бы некоторые точки опоры, которые позволили бы противостоять стихии с тем, чтобы стал возможен здоровый созидательный процесс. Кишкин явно демонстрировал суровость, предписывая владельцам булочных и пекарен выпекать хлеб из всей отпускаемой им муки, не придерживая ее и не перепродавая. Он, было попытался упорядочить продажу обуви, но это вызвало протесты. Поскольку число митингов и собраний росло, Н.М. Кишкин подписывает правила отвода помещений для этих целей. Вроде бы и ничего особенного в этом документе нет. Но ведь он был первый в новой России! Для желающих жаловаться письменно Кишкин в специальном документе указывал адреса: прокуратуры, судебных следователей, мировых судей, а также участковых комиссаров.

Одной из ключевых проблем с первых послефевральских дней стало бесперебойное пополнение городского бюджета. Кишкин напоминает: пока ни один из налогов не отменен, и москвичам их надо неукоснительно платить. Призывы Кишкина спешно нести в Казначейство налоги, сборы и недоимки скоро стали привычной частью московских будней.

В середине марта Кишкин выехал в Петроград, где был принят председателем правительства Г.Е. Львовым, а также тремя его заместителями («товарищами» по официальной терминологии) Урусовым, Леонтьевым и Щепкиным. Он сделал подробный доклад о положении в Москве, о взаимоотношениях между Исполкомом КОО и Советом рабочих депутатов. На решение высшего руководства Кишкин вынес проект переустройства системы благотворительных учреждений, созданных в Москве великой княгиней Елизаветой Федоровной. Эти учреждения были разделены в проекте на две группы. Первую, занимающуюся помощью увечным воинам, было предложено присоединить к Земскому и Городскому союзам. Вторая — перекраивалась для оказания более эффективной помощи солдатским семьям и должна была работать «в контакте с городским самоуправлением». Во время визита Кишкина в северную столицу велись консультации о подготовке к выборам в Учредительное собрание. Московский гость сделал удивительно неожиданное предложение: а не открыть ли Учредительное собрание в Первопрестольной столице? То-то будет праздник…

Как русский человек, Николай Михайлович хорошо знал, как склонны его соотечественники отмечать праздники обильными и не очень возлияниями. Умерить традиционные аппетиты земляков в пору наступившей вольницы, было особенно актуально. Любители добывать спиртное всякими неправедными путями особенно старались в это время развернуть самостоятельное изготовление «всякого рода опьяняющих напитков и жидкостей», как элегантно именует Н.М. Кишкин набор веселящего зелья в своем новом специальном приказе. Регламентировать торговлю спиртным он старался цивилизованным образом, и потому, этот документ получился весьма подробным. Спирт, водочные изделия, коньяк, виноградное вино, портер могли приобретаться с разрешения Врачебного управления. Выдача спирта в аптеках ограничивалась 200 граммами, коньяка, рома и французской водки — до 1/4 бутылки. Что касается такой экзотики, как денатурат, политура и спиртовой лак, то отпуск их был возможен только по официальному разрешению. Кишкин лично взялся за перестройку Врачебного управления и разработал для него «Временные правила», в которых антиалкогольная тема была прописана с большим знанием дела. Сам Н.М. Кишкин, между прочим, алкоголь практически не употреблял.

Объединив все продовольственные органы, Москва с первых дней революции стала жестко контролировать все провиантское дело. Но положение неуклонно усложнялось. Подвоз продовольствия шел со скрипом. И Николай Михайлович вынужден обрушивать на головы сограждан неприятные известия. Впервые в Москве начинают продавать по карточкам куличи. Невеселая картина вырисовывается из приказа Кишкина о торговле на Страстной и Пасхальной неделе — кругом одни ограничения…

Градус недовольства разными торговцами, новыми чиновниками, стражами порядка поднимался в обществе. Кишкин учреждает комиссию «по расследованию незакономерных действий должностных и начальственных лиц г. Москвы». Вряд ли кому из них понравился призыв городского комиссара сообщать о злоупотреблениях любых мошенников в следственную комиссию (анонимность гарантировалась).

Отовсюду поступали жалобы на произвольное повышение владельцами квартирной платы. Кишкин пытается облегчить участь арендаторов и умножает число врагов в собственной среде, ведь его знакомые — это почти сплошь, домовладельцы.

Не за горами были выборы в Учредительное собрание и в Московскую городскую думу. Все больше времени уделяет им Кишкин, активно участвующий в важных совещаниях в кадетском клубе в Брюсовом переулке (дом 19), дающий советы по содержанию плакатов и листовок, выступающий перед лекторами, разъезжающими по России. Он верит, что народное волеизъявление все расставит по местам и справедливая власть, опирающаяся на закон, восторжествует. В самой Москве предвыборная атмосфера, тем не менее, весьма непроста. Любое недовольство властью на руку тем партиям и группам, которые и не думают работать на благотворные перемены. Бывает, что к вечеру разваливается то, о чем твердо договорились утром. То, что пользовалось авторитетом вчера, нынче утрачивает привлекательность навсегда.

Вынужденный без продыха барахтаться в местном болоте двоевластия, Кишкин отчетливо понимает, как такая вязкая и высасывающая все силы обстановка затрудняет действия центральной власти. 24 апреля на заседании КОО он говорил, что «существующее двоевластие совершенно выбивает из седла Временное правительство», поскольку оно власти не имеет, а «быть во Временном правительстве и питаться миражем власти никакого смысла нет».

Оказывается, во время его встреч в Петрограде с властьпредержащими, он напрямую ставил вопрос от имени Москвы: не считает ли Временное правительство возможным преобразоваться в коллективное (т. е. коалиционное) правительство? Что отвечали на это его визави — неизвестно, но такое правительство — первая коалиция с социалистами — появится в начале мая, а в третье коалиционное правительство в сентябре войдет и сам Николай Михайлович…

Ветры анархии вплетаются в революционную московскую весну. Тревожность обстановки чувствуется по сообщениям об убийствах и кражах, об арестах преступников, об облаве на Хитровом рынке, где изъято «громадное количество разного оружия и солдатского платья».

В связи с обострением продовольственного и квартирного кризиса Кишкин в специальном объявлении советует иногородним воздержаться от переселения в Москву, поскольку здесь приезжие граждане умножат число тех, кому не достается хлебного пайка.

Запасы продовольствия и подвоз его Кишкин контролирует ежедневно. На этом оселке затачиваются теперь многие его действия. Строжайшая экономия — вот его внутренний лозунг. А внешне — появляется суровый приказ по хлебу.

«Сдабривать чем-либо хлеб — маком, тмином, орехами, изюмом и т. п., печь сдобное, изготавливать торты, печенье, баранки, кексы, кренделя, батоны — воспрещается». Нарушившие этот указ могли быть строго наказаны — им грозило до 6 месяцев тюрьмы. Но и эти жесткие меры превосходит приказ, через несколько дней подписанный Комиссаром Московского градоначальства А.М. Никитиным. Согласно ему, в распоряжение Московского городского продовольственного комитета отчуждали (проще бы сказать, конфисковывали) скрытые запасы хлеба, ржи, полбы, проса, гречихи, чечевицы, кукурузы, овса, отрубей и даже жмыхов.

Тревожной проблемой становится нехватка энергии. И Кишкин издает приказ о сокращении пользования электричеством. Отныне, освещение реклам, вывесок, витрин, а также наружное освещение театров, кинематографов, магазинов, ресторанов, клубов — прекращается. Только во время разъезда гостей позволялось иметь для освещения лампочку до 300 ватт. А закрыть «лавочку» надо было до 11 часов вечера. Витринное освещение злачных мест предписывалось ополовинить.

Новые трудности с продовольствием возникают в мае. Кишкин издает приказ:

«Впредь до введения карточной системы на мясо, устанавливаю продажу мяса, начиная с 13 сего мая по понедельникам, вторникам и субботам. Торговля мясом по воскресным дням воспрещается.

Комиссар по г. Москве Н. Кишкин».

Подобные документы в годы Мировой войны сочиняли во многих воюющих странах и даже в Швейцарии. Верил ли Кишкин в выполнимость таких установлений?

В конце мая 1917 года хлеб, муку и сахар в белокаменной можно было получить только по карточкам. Готовилось введение карточек на мясо (с 12 июня) и «другие предметы первой необходимости». Власть призывала солдат не вторгаться в «хвосты» у продовольственных лавок и не пытаться получить хлеб сверх нормы, которые им выдаются в воинских частях. Тем, кто мог быть неприятно удивлен повышением цен на спиртное, Кишкин вежливо втолковывал, что теперь четверть ведра 90-процентного спирта без посуды стоит 1 р. 76 коп., что цены на бутылочных этикетках могут пока встречаться и старые.

Материальные трудности городского населения подрывали престиж власти Комиссара Временного правительства Н.М. Кишкина. Все чаще он оказывался лицом к лицу с возбужденной, разнузданной толпой. «Кишкин мужественно и твердо стоял среди этого урагана и сумятицы. Ему было ясно, что волна поднялась и ломает в своем неодолимом напоре старые формы старого уклада», — писал Н.И. Астров. Как справедливо считал мемуарист, для Кишкина на его главном московском посту было важно уберечь государство от потрясений его глубинных основ.

Осознавая, подобно лидеру своей партии П.Н. Милюкову, что «революция сошла с рельс», что события развиваются стихийно и их ход уже нельзя удержать, Кишкин хотел, чтобы война все же была закончена достойным для чести России образом. Меру усталости общества он понял давно, еще в феврале 1916 года, говоря на VI съезде кадетской партии, что часть общества готова пойти на любые условия мира. Он пытается найти соглашение с теми, кто видит трагизм ситуации и при этом полагает возможной коалицию кадетов с эсерами и меньшевиками. На своем пути он встречал, к сожалению, «немало разочарований, негодующих протестов и со стороны тех, кого уносила волна революции, и со стороны тех, кто захлебывался и тонул в этой волне».

Познавая искусство жизнеобеспечения доверенного ему города, Кишкин нередко выступал в роли стихийного новатора. Пожалуй, именно при нем впервые проявилась так отчетливо линия упреждающей подготовки города к зиме по ряду направлений.

Поскольку Кишкин располагал, очевидно, еще летом 1917 года сведениями об опасности возникновения эпидемий, он вместе с начальником городской милиции решается на важный шаг. Новый обширный регламентирующий документ, явно носящий следы твердой руки медика Кишкина, назывался «Временные правила обязательного содержания дворников для санитарной охраны домовладений г. Москвы». «…В целях предупреждения развития разного рода заразных болезней, эпизоотий и эпидемий, устанавливается обязательное содержание домовладельцами г. Москвы при своих владениях дворников», — гласил первый пункт. Допускался наем дворника для обслуживания нескольких домовладений. Если в трехдневный срок дворников не удавалось нанять, то их должны были пригласить на службу участковые комиссары. Как пригласить — осталось загадкой. Были подробно расписаны обязанности дворников, порядок назначения им вознаграждения (не только постоянного, но и на Рождество, и на Пасху), предоставления жилья, снабжения их производственной одеждой. К этому примыкал следующий, важный для города, документ, к которому приложил руку Кишкин — «Временное положение о комитете по урегулированию удаления и обезвреживания отбросов и нечистот из домовладений г. Москвы». П.Д. Долгоруков весьма скептически отозвался на усилия Кишкина урегулировать отношения с дворниками, обвинил его в излишней щедрости. «Кишкин назначает минимальное жалованье дворникам в 100 рублей в месяц, — припоминал он ему потом в своих мемуарах. — А ведь в Москве, еще вне Садовой много деревянных домишек уездного типа, владельцы которых — мещане и ремесленники, не в состоянии это оплатить, и — массовое увольнение дворников, причем с квартир они не соглашаются съехать».

Как близкий друг, П.Д. Долгоруков склонен был взыскательно оценивать действия комиссара Москвы и их последствия. «Соглашательство, расстройство экономической жизни и — прогрессирующий паралич власти. Сам Кишкин работает во всю, заставляет работать других. Эта работа удовлетворяет его энергичную натуру, ему кажется, что благодаря этой работе весь механизм начинает работать… Но энергия его не может восполнить отсутствия административного навыка и инстинкта государственности. Он до конца верит в Керенского».

Керенский тоже испытывал приязнь к Кишкину. Точный в выражениях П.Н. Милюков даже говорил: «питал личное доверие». Впоследствии этому было немало подтверждений. Очевидно, Кишкину позволялось говорить премьеру и неприятные вещи, на которые тот реагировал без эксцессов.

Падение самодержавия влекло за собой неизбежное изменение принципов местного управления, выработку новых основ городского избирательного права. При участии Н.М. Кишкина эта работа начинается в марте 1917 года при сохранении Городской думы, которую пытались атаковать Советы. 15 апреля появилось правительственное постановление, кардинально менявшее прежний порядок вещей. Если раньше к выборам гласных допускались лишь владельцы недвижимых имуществ и содержатели торговых и промышленных заведений высших разрядов, то теперь избирателями становились все жители города от 20 лет, причем, вне зависимости от времени проживания в нем. Таким образом, предстояли выборы всеобщие, прямые, равные и тайные. В Москве общее число избирателей могло достичь 1,3 миллиона человек. Кто победит? Предполагалось, что главная борьба развернется между социалистическим блоком и партией Народной Свободы.

Москва с конца апреля начала готовиться к выборам 25 июня 1917 года. Предстоящая полная реорганизация муниципального управления пробудила интерес у разных слоев населения, у разных партий. Ведь Москва должна была получить думу, которая разделит город на округа, двинет к разрешению наболевшие городские вопросы. Городскому самоуправлению предстояло значительно расшириться. Кстати, уже тогда ему были переданы «в заведование и на хранение» дворцы, памятники и дворцовое имущество. Вот-вот ожидалась передача в полную собственность города Петровского парка, Нескучного сада, кремлевских садов…

В эти дни Николай Михайлович встречался со многими политиками, призывал их к консолидации. Для него святой целью остается свобода, которую удалось отстоять при понимании и поддержке москвичей. Н.М. Кишкину, безусловно, пригодились знания предвыборной технологии, которыми жизнь обогатила его в эпоху уникальной общероссийской выборной кампании 1905 года. Тогда он был председателем агитационной комиссии, которая обеспечивала продвижение кандидатов партии конституционалистов-демократов в первую Государственную Думу.

Быть на острие такой деятельности значило, прежде всего, напоминать о государственных интересах, обеспечивать честность и этическую высоту предвыборной борьбы в момент драматического развития нового буржуазно-демократического переворота. Для Кишкина, сформировавшегося демократа новой волны, республиканца, твердо верящего в силу закона и непреходящее значение нравственных принципов русской жизни, все это было очень важно. И он ясно формулирует свои мысли, пытаясь помочь москвичам сделать правильный выбор.

«Граждане Свободной Москвы!

Наступают последние предвыборные дни. Семь партий борются друг с другом. Партийные страсти разгораются.

Граждане, Москва всегда была примером для всей России! Покажем же и теперь, как умеют свободные граждане свободно выбирать в свободной стране. Пусть каждый помнит, что слово каждого свободно.

Пусть насилие останется пережитком царского режима. В нашей свободной демократической жизни ему нет места.

Нашу новую завоеванную свободу не будем омрачать насилием над человеком в те дни, когда он несет, быть может, самую священную свою обязанность выборов.

Три месяца революции прошли в Москве так спокойно, как нигде в России. Так пойдем же и к избирательным урнам стройной организованной массой, а не анархической толпой.

Помните, граждане, что всякий, призывающий в эти дни к насилию, это — враг революции, это — враг свободы.

Не поддавайтесь на провокации и докажите, что Москва остается опорой нашей Родины.

Председатель Исполнительного Комитета и комиссар по г. Москве Н. Кишкин».

На следующий день из-под пера Николая Михайловича выходит следующее воззвание. Адресат у него тот же — московский электорат. По мнению Кишкина, сейчас особенно стоит ему разъяснить, какие же хитрости приготовлены на предвыборной кухне, насколько достойно будут вести себя соперничающие за думские кресла на Воскресенской площади. Кишкину хочется подчеркнуть, каких важных результатов достигло состоявшееся только что под его председательством межпартийное совещание. На взгляд комиссара Москвы каждый избиратель в Первопрестольной столице должен знать, какие только что выработаны правила и меры, обеспечивающие свободу предвыборной агитации и самых выборов. Надо сказать, плоды партийных компромиссов были весьма любопытны.

Оказывается, во-первых, каждый оратор, выступающий на предвыборных митингах, должен был начинать свою речь с призыва уважать чужое мнение и свято блюсти свободу слова. Партийные воззвания (это во-вторых) нельзя было срывать со стен домов или заклеивать. Поскольку в день выборов агитация у входов в помещения избирательных комиссий не допускалась, политическим партиям следовало самим следить за выполнением этого требования закона.

«Очень прошу граждан избирателей… строго придерживаться изложенных правил», — подчеркивал Кишкин. Результаты выборов еще не были подсчитаны, а газета «Ведомости Комиссариата Московского Градоначальства» сообщала о произведенном ими впечатлении: «Демократическая Москва вчера блестяще выдержала еще один экзамен политической зрелости. Трудно представить себе больше дисциплины и больше выдержки, чем проявили вчера московские граждане при выборах в свою первую народную Городскую Думу».

Результаты выборов были для Кишкина огорчительны. 58 % избирателей отдали предпочтение эсерам. Кадеты оказались на втором месте, набрав 16,8 % голосов. Это не было московской неожиданностью. Толпой овладели иллюзии социалистического толка, массы начали верить обещаниям радикалов, звавших их на самый «легкий» путь к спокойствию и достатку. В связи с избранием новой городской думы Кишкин объявил о прекращении деятельности Комитета общественных организаций и 8 июля подал прошение об отставке. После избрания 11 июля В.В. Руднева городским головой Николай Михайлович передал ему бразды управления Москвой. Однако комиссаром Временного правительства по г. Москве Н.М. Кишкин оставался до 25 сентября 1917 года.

Впоследствии Н.М. Кишкин стал членом Временного правительства и даже — на один день — генерал-губернатором Петербурга со всей полнотой власти, переданной ему, сбежавшим с корабля, А.Ф. Керенским. Его арестуют вместе с другими министрами Временного правительства в первый день октябрьского переворота, будут держать в Петропавловске, потом он пройдет Внутреннюю тюрьму ВЧК-ГПУ, Бутырку, Таганку, ссылки в Солигач Костромской области, и в Вологду. В 1920 году его будут судить по, так называемому, делу «Тактического центра» с обвинениями в контрреволюции. 20 августа 1920 года Н.М. Кишкину было предоставлено последнее слово. Как свидетельствует Е.Д. Кускова, Николай Михайлович «в ответ на злые наскоки Крыленко сказал великолепную речь, вызвавшую сильное волнение в зале суда и громовые аплодисменты… Речь эта была затем размножена и сильно подняла дух, уже начинавшей впадать в маразм, интеллигенции».

Впервые приводим здесь этот найденный в архиве текст с небольшими сокращениями.

«…Я считаю себя вправе в первый раз за все эти три года прямо перед лицом советской власти в лице Вас, граждане судьи, сказать, как я себя понимаю.

Мне перед вами раскаиваться не в чем, я ни в каких контрреволюционных организациях не участвовал, потому что я по натуре не контрреволюционер, и я вам докажу это фактами. Я никогда не служил никакой власти, я никогда ни к какой власти из-за каких-то личных выгод не шел, я всегда служил своему народу, и служил так, как я это понимал.

Моя политическая деятельность, как вам известно, началась в 1905 году. Я был гласным Городской Думы, где первый произнес революционную речь среди тогдашней Городской Думы. Эта речь заставила затребовать стенограмму…

«Председатель (Ксенофонтов И.К.). — Это известно.

Кишкин. — Я думаю, что не все вам известно. Позвольте мне в последнем слове сказать то, что я считаю нужным сказать. Вы говорите, что-то, что сейчас совершается, совершается только рабочим классом. Граждане судьи, я вам напомню, что в то время, когда вы работали среди рабочих, мы — прогрессивные городские и земские деятели — мы работали в том классе, к которому вы доступа не имели, мы работали в классе буржуазии. Я убежден, и на этом настаиваю, что рабочий класс не считал нас врагами, а считал друзьями. Когда шло восстание, гласный Московской городской думы поднял вопрос, что гласные Думы обязаны вмешаться в то, что делается на Пресне. Этой революционной заслуги от нас отнять вы не можете.

Это было также, когда был низвергнут Мрозовский, в то время, когда мы не знали, откажется ли Николай II от своего престола. Я тогда перед рабочими организациями сказал, что нам царя не надо…

Председатель. — Это не является предметом обсуждения.

Кишкин. — Дайте мне один раз в жизни перед вами высказаться! Я себя контрреволюционером не считал, я себя считаю революционером. И то, что сейчас происходит, разве я не понимаю, что происходит? Происходит продолжение революции! Что же, я — убежал, ушел и начал призывать к интервенции? Нет, я остался среди вас, переходил из одной тюрьмы в другую, но не убежал.

Я мыслю, как врач. Когда я, как врач видел в 17 году, что коммунистическая партия хотела сделать, может быть, величайший опыт над человечеством — привить коммунизм и доказать, что она может его привить, и вы хотели, чтобы я сидел спокойно и говорил: не делайте этого?

Я боролся с вами, когда вы этот опыт начинали делать. Но, что же теперь? Опыт сделан, коммунистическая сыворотка привита в сердце моей Родины. Родина распластанная, нагая, в крови, болезненная, она требует от меня, чтобы я ее раны перевязал, она требует, чтобы я ее накормил и вывел из состояния эпидемии.

И вот, на другой день после того, как меня выпустили из Бутырской тюрьмы, я пошел туда, где мои знания должны быть применены, я пошел к Семашко и сказал: используйте мои силы, вот чтоя могу сделать. Оправдал я его доверие или нет, спросите его. Лазарет, в котором я работал, закрылся только потому, что вы меня опять посадили в Бутырки, а специалиста, который мог бы лечить электричеством, не было. Когда В.М. Свердлов сказал: «Николай Михайлович, вступите ли вы в организацию, чтобы помочь Красному Кресту?» — я ни одной минуты не раздумывал, а стал во главе организации (речь идет о председательствовании в Лиге спасения детей. — Прим. автора)».

Эта речь, бесспорно, расценивалась Николаем Михайловичем как его истинно последнее слово. Ведь он, разумеется, не предполагал, что расстрельный приговор, который ему вынесет Верховный трибунал в этот день, будет тут же заменен условным наказанием. В то время такие жутковатые «шутки» только входили в обычай. Потом репрессия, с помощью которой внушали страх расстрелом, фактически его не осуществляя, стала распространенным способом воздействия на интеллигенцию старой школы.

При решительной поддержке руководителя российского здравоохранения Н.А. Семашко Н.М. Кишкин был привлечен к работе по специальности и несколько лет плодотворно трудился на ниве курортного дела. Благодаря организационным и творческим усилиям Николая Михайловича Наркомздрав РСФСР выпустил первые коллективные труды по проблемам курортологии. Однако подорванное здоровье вынудило его в 1927 году уйти на пенсию. Размер ее был мизерным, ибо заслуг за ним по новой номенклатурной градации не значилось никаких. Скорее наоборот — все, что он числил когда-то в своем активе и что было добыто путем разнообразных жертв, теперь власть имущими рассматривалось со знаком минус. Противник изменил правила игры, изменил и свой цвет. Став красным и всесильным, он не желал видеть перед собою больше никого, кто мог бы претендовать на равноправный диалог. Имущество, некогда преуспевавшего, доктора Н.М. Кишкина оказалось реквизировано, как его лечебница и «санатория», или спущено за бесценок в условиях военного коммунизма. Есть свидетельства, что Н.М. Кишкин в последние годы жизни сильно постарел и страдал от сердечных приступов. Скончался он в Москве 16 марта 1930 года.