Лев Шапкин. Приговорен к высшей мере. Константин Васильевич Уханов

Вы много хорошего сделали для Москвы, для людей… и вам спасибо за это.

А.М. Горький

Константин Васильевич Уханов.

07(19).09.1891 — 2 6.10.1937.

На вершине московской власти с 17.05.1926 по 28.02.1931

Он родился в 1891 году в Казани, в семье портового грузчика.

Отец после рождения Кости прожил недолго — всего два года, и мать осталась одна практически без средств к существованию. Отдала сына в монастырь, но в шесть лет взяла обратно — переезжала на жительство в Нижний Новгород. Когда Костя подрос, он стал учиться в начальном училище. К тому же обнаружился неплохой голос, и церковный регент сказал, что возьмет его в хор. Мама с радостью согласилась, ведь всем, кто пел в церкви, давали и булки, и сахар, а по праздникам вручали целый узелок с подарками.

Но случилась опять беда — умерла мама, а Костя отправился по России искать счастья. Много тогда таких мальчишек искало по России счастья…

Кто знает, как бы сложилась его жизнь дальше, если бы не двоюродный брат отца — Василий Иванович Уханов, который нашел беглеца.

— Ну и грязен же ты, братец, — было первое, что сказал ему дядя Вася, когда они встретились. — Очень грязен…

Костя посмотрел на свою давно нестиранную рубаху, залатанные штаны, потрескавшиеся, в ссадинах руки — только вчера сгружал у купца в лабазе ящики, чтобы подзаработать на жизнь, и опустил голову.

— Поедешь ко мне жить? — спросил дядя.

И увидел в глазах двоюродного племянника слезинки.

Дядя устроил его в производственную школу, в которой ребят обучали рабочим профессиям. Костя здесь учился слесарному делу. Шёл 1905 год. Через два года, в 1907 году, провожая своего заведующего ремесленными мастерскими Лепахина в Государственную Думу, куда он был избран депутатом, Костя выступал от своего кружка с наказом ему. Это было, как он сам писал в своей автобиографии, «первое публичное выступление…», в этом же году К.В. Уханов вступил в РСДРП.

Не окончив школы, уехал в Иваново-Вознесенск и поступил работать на фабрику Дербенева. Здесь же впервые услышал имена профессиональных революционеров Ф.А. Афанасьева, А.С. Бубнова, Е.А. Дунаева и других, которые руководили стачкой; узнал, что по поручению Московского комитета РСДРП в Иваново-Вознесенск приезжал в то время Михаил Васильевич Фрунзе.

После октября 1917 года К.В. Уханов был избран председателем Рогожско-Симоновского райсовета, вошел в состав Исполкома Моссовета, а в 1921 году снова вернулся на завод «Динамо», где начинал когда-то работать слесарем.

Злопыхатели говорили: «Партия вознесла и партия же приземлила… Сослали…» Однако через месяц Константин Васильевич назначается директором этого крупнейшего завода, «красным директором», как тогда говорили. Оказывается, он сам попросился сначала в цех, чтобы лучше узнать настроение рабочих, их нужды, почувствовать, чем дышит коллектив в условиях новой власти. Кроме того, хотелось и самому показать, что не забыл еще свою рабочую профессию.

Уже через год, когда газета «Правда» подводила итоги своего конкурса «На лучшего «красного директора», им стал Константин Васильевич Уханов.

Последняя должность К.В. Уханова перед должностью председателя Исполкома Моссовета — управляющий «Главэнерго». Он был выдвинут на нее как способный организатор в 1922 году. Здесь Уханов проработал три года, и вот постановление Московского комитета ВКП (б) и пленума Моссовета от 17 мая 1926 года: «Принимая во внимание огромный рост работы Московского Совета и его роль как столичного Совета, работа которого является наиболее сложной и ответственной, а потому требующей постоянного руководства со стороны председателя Совета… Избрать на этот пост тов. Константина Васильевича Уханова».

Москва в то время, естественно, не была такой, какой ее видит читатель сегодня. Еще не была построена гостиница «Москва», Охотный ряд стоял низенькими строениями, сохранившими еще кое-где вымытые дождями вывески бывших лавочек и магазинчиков; вдоль Тверской, слева и справа, тянулись невысокие каменные дома, а двух-, трехэтажные домишки, в большинстве деревянные, обмазанные, как это часто делалось в Москве, глиной, чтобы выглядеть каменными; над Зарядьем кружили стаи голубей — этот уголок старой Москвы стоял еще нетронутым, с возвышающейся стеной, которая как бы отделяла Китай-город от жизни столицы.

Но уже начинали думать о том, как сделать Москву самой красивой столицей мира. В своем стремлении к «благоустройству» города уже намечали к сносу исторические памятники и сооружения, а кое-где уже и рушили дома, связанные с именами великих сынов России, уничтожали постройки, созданные гением русских зодчих.

Особенно не везло церквам. Сносили церкви на Арбате и Волхонке, на Покровке и в Замоскворечье. В 1930 году в Москве был запрещен колокольный звон. «Теперь мы сносим — горя мало. Какой собор на череду?» — писал Демьян Бедный.

Уничтожалась история, рушилась старина…

Академик А. Щусев, участвовавший в разработке плана «Новая Москва», предупреждал, что если отнять у Москвы старину, то «она сделается одним из безобразных русских городов». Но кто слушал?

Главным видом транспорта в Москве оставался трамвай. Всегда переполненный, он вез пассажиров и на подножках, и на прицепах. Для москвича проезд на трамвае от одного места до другого, куда ему было нужно, час-полтора считался нормой. Трамваи ходили и по Арбату, и по Манежу, они гремели и перед Большим театром, нередко создавая «трамвайные пробки». Вовсю действовал гужевой транспорт, который возил не только пассажиров, но и вывозил готовую продукцию с фабрик и заводов, развозил товары по магазинам.

Над Москвой нависал печной дым, везде напоминали о себе городские свалки… Летняя пыль тяжелым слоем лежала на заборах и ставнях, и только иногда, после теплого дождя, дышалось легко.

На окраинах города не было водопровода, действовали уличные водоколонки; только одна треть московских зданий имела канализационную сеть; количество трамвайных вагонов не превышало 1200 единиц, автобусов — 160, таксомоторов — 120.

Обо всем этом и начал говорить новый председатель Моссовета Константин Васильевич Уханов. «Не круто ли берется за дело недавний «красный директор»? — замечали некоторые. — Чтобы поднять все это, нужны опыт, знания, энергия…» Правда, энергию председателю Моссовета не занимать, отмечали все, но вот знания…

Он и сам понимал, что для того, чтобы руководить, нужны знания, потому и углубился по ночам в книги, брошюры, технические, социальные, общественные и другие исследования; не стеснялся спрашивать, когда чего-то не понимал.

Однажды даже поставил в тупик начальника экономического отдела Моссовета, когда заговорил с ним о новых методах повышения рентабельности предприятий на основе хозяйственного расчета. Начальник был явно не готов к такому разговору и откровенно признался:

— Мне нужно во все это как следует вникнуть, Константин Васильевич… Я не готов отвечать вам…

— Вникайте, вникайте, — серьезно ответил ему председатель Мосгорисполкома. — Хотя, мне кажется, что вы-то уж давно должны были в это вникнуть…

— Вникайте! — повторил он еще раз и добавил: — Через неделю разговор продолжим.

Смущенный и пораженный начальник экономического отдела ушел.

В кабинете К.В. Уханова часто можно было видеть ведущих ученых, архитекторов, инженеров, строителей, а один раз там появился директор Малого театра Владимир Константинович Владимиров…

— Приглашаем вас, Константин Васильевич, на премьеру театра. У нас 22 декабря премьера пьесы Тренева «Любовь Яровая», — сказал он.

Председатель Исполкома Моссовета усадил директора театра в кресло, попросил секретаршу принести чаю.

К.В. Уханов любил этот театр. Еще когда работал председателем исполкома Совета Рогожско-Симоновского района, познакомился со многими его артистами, которые приезжали в район с концертами, с выступлениями перед рабочими. Он даже тогда начал вести переговоры с руководством театра о создании в районе постоянного филиала Малого театра, где артисты Дома Островского могли бы непосредственно общаться с новым зрителем.

Разговор с директором пошел о театре. Владимиров жаловался на недостаток средств, на слабое финансирование театра.

— Декорации стоят дорого, а денег нет, — говорил он. — Вот и приходится укрощать творческое желание художников… Костюмы шить тоже дорого… А это все влияет на постановку спектакля, его оформление. Я уже не говорю о световой аппаратуре… Художники очень недовольны, и режиссеры тоже… Цены на билеты, наверно, нужно повышать…

— А вот этого ни в коем случае делать нельзя, — прервал его Константин Васильевич. — Давайте лучше думать о том, как решить ваши проблемы без повышения цен на билеты.

В конце разговора он стал спрашивать об артистах, поинтересовался здоровьем М.Н. Ермоловой. К.В. Уханов знал, что еще в 1921 году великая актриса, первая народная артистка республики, ушла из Малого театра и теперь затворнически жила в своем доме на Тверском бульваре. Разные были тому причины, но факт оставался фактом.

Владимиров удивленно вскинул на него глаза.

— Чувствует неважно… Возраст уже, Константин Васильевич…

— Сколько ей?

— Уже 74… Но труппа ее навещает… Не забываем.

— Узнайте, в чем она нуждается, и позвоните мне… — сказал негромко председатель Исполкома Моссовета.

Он пришел на премьеру «Любови Яровой», а через месяц по его предложению пьесу в театре смотрел весь актив московской городской партийной организации, который долго рукоплескал и ее автору К. Треневу, и исполнителям В. Пашенной, В. Рыжовой, Е. Гоголевой, П. Садовскому и другим.

…В 1925 году XIV съезд ВКП (б) взял курс на индустриализацию страны, ускоренное развитие тяжелой промышленности, а XV съезд партии в 1927 году сделал акцент на наиболее быстром темпе развития тех отраслей тяжелой индустрии, которые могли бы в кратчайший срок поднять экономическую мощь и обороноспособности в СССР, обеспечить победу социализма.

И страна сделала этот рывок. 1928–1932 годы стали периодом небываого промышленного строительства. Первый пятилетний план был выполнен. В это время (до марта 1931-го) и пришлось Уханову «поднимать» Москву.

Особое внимание в становлении и развитии промышленности Москвы Константин Васильевич Уханов уделял проектированию рождавшихся новых заводов, таких, как «Фрезер», «Калибр», Первый часовой, Первый подшипниковый, Велосипедный; при его непосредственном участии, как это отмечается в истории развития московской промышленности, реконструировались, а по существу создавались заново заводы «АМО», «Динамо», «Красный пролетарий» и другие. Уханов работал настолько энергично, «что даже крайне скупой на похвалу И.В. Сталин в отчетном докладе XV съезду партии отметил, что бывший металлист неплохо справляется с обязанностями «красного мэра».

С директором завода «АМО» Иваном Алексеевичем Лихачевым он сблизился особенно, даже подружился с ним. Флагману отечественного автостроения, каким был завод «АМО», требовались серьезная реконструкция и расширение, предстояло осваивать выпуск новых машин.

— Хочется создать машину, — сказал как-то Иван Алексеевич председателю Моссовета, — чтобы она была и внешне красива обтекаемой формой своих крыльев, чтобы создавала впечатление стремительности…

Директор помолчал, а потом добавил:

— Но дело, конечно, не во внешнем оформлении… Для создания такой машины нам нужны высококачественные аккумуляторы, динамо, свечи… Нам нужны высокого качества металлы, хромоникелевые стали, легированные чугуны… А где их взять?

— Надо ставить вопрос перед правительством, — заметил Константин Васильевич. — И я, как член ЦК, как председатель Моссовета, поддержу тебя… И вообще буду твоим союзником в этой работе…

Провожая его в этот день с завода, Иван Алексеевич прошел вместе с ним проходную и очень удивился, увидев, что Константин Васильевич сам садится за руль машины.

— Ты без шофера?

Председатель Моссовета улыбнулся.

— А машина откуда?

Это был прекрасный итальянский «Фиат».

— Итальянцы Моссовету подарили… Вот я и езжу, благо водить умею…

— Нам бы такие выпускать… — похлопал по крыше автомобиля Лихачев.

— Будем! Будем, Иван Алексеевич, — ответил К.В. Уханов. — Будем выпускать лучше, если только нас будут поддерживать и не помешают…

Он нажал на газ, и машина тигрицей рванулась с места.

Люди всегда удивлялись уверенности, как и неуемности этого человека. К.В. Уханова в один день можно было увидеть и в Замоскворечье, и в Сокольниках, и на Рогожской заставе, и в других местах Москвы. Как только успевал!

Его водитель как-то пошутил:

— Вы, Константин Васильевич, при желании даже без машины, если бы она вдруг сломалась, везде успели бы…

Шутка оказалась провидческой — машина через некоторое время действительно встала. Ехал на собрание избирателей в Бауманский район, а машина — возьми, и сломайся. Водитель стал колдовать над мотором, но вскоре с горечью произнес:

— Ничего не получится, Константин Васильевич… Вы уж простите, но надо другую машину вызывать. Я сейчас.

Он посмотрел по сторонам, пытаясь определить, где находится телефон, но К.В. Уханов его остановил:

— Ничего! Доеду на трамвае. Тут близко. А ты вызывай аварийку…

И он пошел в сторону Елоховской церкви, где, как знал, была трамвайная остановка.

…Как-то на Дангауэровке, где на огромном пустыре возводились корпуса завода «Радиоприбор», к нему подошли рабочие со стройки.

— Хороший завод строим, Константин Васильевич… — заметил кто-то из них. — Большой… Много людей будет на нем работать… А вот только где жить будут? Неужели ездить сюда на трамваях придется?

«Надо еще раз посмотреть строительство жилья в этом микрорайоне, — тут же заметил про себя председатель Моссовета. — Да и как с транспортом здесь?»

— С транспортом плохо, — точно угадал его мысли рабочий. — Мы, строители, сейчас долго добираемся сюда на работу…

— Да и купить здесь домой ничего нельзя, — вступила в разговор женщина. — Магазинов нет… Вот и едем после работы через всю Москву из-за двухсот граммов колбасы.

Говоривших поддержали, Константин Васильевич стоял и слушал, а когда реплики закончились, негромко произнес:

— Правильно говорите, товарищи. Будем думать и над этими вопросами.

Он не обещал ничего решить все сразу, но повторил еще раз:

— Подумаем.

Кто знает, может быть, этот короткий разговор и подтолкнул к тому, что скоро на Дангауэровке было заложено строительство новых жилых домов не только для рабочих «Радиоприбора», но и для рабочих других заводов, расположенных здесь. Трамвайная ветка дошла до Синичкина пруда, соединилась с другой веткой, идущей от центра; проложили свои маршруты автобусы; открылись магазины; на улицах зажглись электрические фонари.

Задача электрификации Москвы оставалась одной из главных. Имея опыт работы в «Главэнерго», К.В. Уханов хорошо представлял себе эти проблемы и потому всегда в разговорах с энергетиками чувствовал себя легко и свободно, неизменно демонстрируя глубокое знание дела. Он, правда, никогда не стремился это подчеркивать, но так выходило, что нередко поправлял специалистов-энергетиков на совещаниях при обсуждении каких-нибудь проектов. Один раз предложил даже продолжить совещание ночью на улице.

Дело было так.

Подводили итоги закончившимся работам по освещению московских площадей. К.В. Уханов обратил внимание на то, что на Таганской площади «шаг» фонарей оказался слишком большим.

— Зона освещенности одного фонаря не достигает зоны другого, — сказал он. — Надо было бы уменьшить расстояние между ними.

Один из специалистов стал возражать. Председатель Моссовета его остановил:

— Ну что вы говорите? Я сам проезжал ночью и видел…

Специалист продолжал отстаивать свою точку зрения.

— Тогда вот что, — заключил неожиданно Константин Васильевич, — я предлагаю закончить сейчас наше совещание и продолжить его сегодня ночью на Таганской площади… Убедимся, кто прав.

Совещание продолжили в двенадцать ночи и все-таки приняли решение фонари переставить. Все эти ночные выезды, ночные чтения книг и брошюр, не говоря уже о большой напряженной дневной работе, не могли не сказаться на здоровье, и врачи стали настоятельно советовать ему отдохнуть, полечиться, отвлечься от дел. Со всем он был согласен, кроме того, чтобы отвлечься от дел.

— Как же так?.. Я возьму и все брошу?.. — говорил он.

В конце концов, его все-таки отправили в Кисловодск.

Хорошо на Кавказе весной… Горячее солнце светит приветливо, оно освещает горы, необыкновенные по своей красоте и величию, а воздух прозрачно-синий, его так и хочется вдыхать и вдыхать. Сумерки наступают быстро. Кажется, еще несколько минут назад было светло, а теперь темень. Но и утро является тоже неожиданно. Окрашенное поднимающимся солнцем, оно бодрит и вносит в тебя необыкновенную свежесть.

Первым делом — на почту. Там — каждодневная депеша из Моссовета о делах, событиях, вопросах, которые возникли и которые нужно решать. Потом ответ на депешу — короткие слова, небольшие предложения, но в них мнение председателя Моссовета. Нередко он писал своим заместителям большие письма и получал на них тоже большие ответы. Телефонных разговоров было мало — связь работала плохо: трудно было дозвониться, да и слышимость оставляла желать лучшего.

…В этот день он, как всегда, пришел на почту и хотел уже было обратиться за пакетом, как с письмом в руках подошла девушка и встала за ним. Чувствовалось, что она очень торопится.

— Пожалуйста… — тут же сделал Константин Васильевич шаг в сторону, пропуская ее впереди себя.

— Спасибо, — сказала она. — Мне срочно нужно отправить заказное письмо.

— Пожалуйста, пожалуйста… — повторил он, и их взгляды встретились.

После того, как девушка вручила письмо строгому человеку в очках, сидящему за окошком, Константину Васильевичу очень захотелось заговорить с ней, узнать, откуда она, как ее зовут. И он спросил:

— А вас как зовут?

— Таня, — просто ответила она и улыбнулась.

Они познакомились. На другой день вместе поехали в Пятигорск и пришли к горе Машук. Гора ему не понравилась — серая холодная глыба упиралась в небо, а небо было высоким и безоблачным.

— Вы любите Лермонтова? — спросила она.

— Да, — ответил Константин и стал вспоминать стихи поэта.

Но надо же так случиться, что на ум ничего не приходило.

— «Ночевала тучка золотая…» — начала Татьяна и стала читать ему Лермонтова еще и еще.

В этот же день он купил томик стихов поэта и всю ночь читал, некоторые даже учил наизусть.

Они встречались каждый день и говорили обо всем: о жизни, о природе, о Москве… Узнав, что он председатель Моссовета, она даже испугалась, как-то по-другому посмотрела на Константина, но, увидев необыкновенную теплоту в его глазах, сказала:

— Наверное, это трудно…

— Не легко, — ответил он. — И мне хочется, чтобы ты всегда была со мной рядом.

Вскоре Татьяна Митрофановна приехала в Москву и стала его женой.

* * *

…Медленно, но все-таки менялась Москва.

Вот уже отступил Сухаревский рынок, он отброшен с площади вниз, к Садовой, в особо огороженное место. Здесь он сгнивал понемногу… В 1930 году рынок был совсем закрыт. Встали уже каркасы будущих заводов, возводится на Страстной площади здание для редакции и типографии газеты «Известия», на Тверской — Центрального телеграфа; заложены и строятся жилые дома в Дорогомилове, в Лефортове, на Плющихе… Помимо отдельных домов, сооружаются целые жилые микрорайоны. Их строят на месте пустырей и ветхих домов на Большой Серпуховской и Мытной улицах, на Шаболовке, в районе Дубровки…

Жилой комплекс на улице Усачева, возведенный по проекту архитектора А. Усачева, стал одним из первых. «Конечно, облик домов скромен и прост, рассуждал про себя Константин Васильевич, — но вместе с тем в них удобные двух- и трехкомнатные квартиры… К тому же школа, детский сад, амбулатория рядом…»

Расширялись улицы, благоустраивались дороги… Правда, не всегда радовала пестрота дорожных покрытий — нередко на одном и том же проезде можно было видеть и асфальт, и брусчатку, и булыгу. «Но что делать?.. Не хватает средств, — продолжал рассуждать председатель Моссовета. — Главное, людям удобнее стало ходить, да и ездить лучше…»

Он радовался, что, наконец, удалось избавиться от услуг немецкой фирмы «Ленц и Ко» и американской компании «Сибрук», которые брали на себя обязательства по договорам «навести зеркальный асфальтовый глянец на московских улицах». Договоры с ними были заключены еще до того, как он стал председателем Моссовета. Иностранные специалисты оказались в этой работе несостоятельны, и с ними распрощались. «Надеяться нужно только на самих себя… А самим нужно делать все хорошо…»

Критическое отношение ко всему, даже к своей деятельности, было отличительной чертой характера К.В. Уханова. «Ну, какая она белокаменная? Видно, в шутку кто-то назвал ее как-то…» — часто думал он, смотря на приближающуюся Москву, когда ехал утром на работу из Серебряного бора, где ему как председателю Моссовета была выделена дача. «А зачем мне дача?» — спросил он тогда услужливого работника управления делами, который сразу же после его назначения председателем Моссовета сказал ему о даче. «Как зачем? — удивился тот. — Самому с семьей жить… Гостей принимать… Не в квартире же вы будете принимать уважаемых гостей…» «Каких гостей?» — снова не понял Константин Васильевич. «Как каких? Сам товарищ Сталин может приехать…»

Сталин действительно будет у него на даче, как будут и другие члены Политбюро. Будет там и А.М. Горький.

Встреча с Горьким ему запомнилась особенно.

…После обеда все вышли на улицу подышать свежим воздухом. Писатель отделился от всех, пошел по аллее, легко опираясь на палку, потом вернулся. Он остановился, посмотрел на верхушки высоких деревьев, которые качались в такт набегающему ветерку, и взглянул через забор туда, где-когда-то была дача Ф.И. Шаляпина. Алексей Максимович смотрел долго, а затем, закурив и выпустив изо рта тонкую струйку дыма, произнес:

— Говорил Федору, не уезжай из России, а он не послушал. Уехал… Вот и мыкается сейчас по заграницам…

— Думаете, мыкается? — спросил Константин Васильевич.

— Конечно, мыкается. Русский человек не может жить без России, без Москвы…

И взглянул на К.В. Уханова:

— Вы много хорошего сделали для Москвы, для людей… И вам спасибо за это.

Похвала писателя даже смутила, сразу же захотелось что-то ответить, возразить, что ли, но он помолчал — продолжал переживать то, что сказал Горький.

На К.В. Уханова смотрели одни с восторгом, другие совсем по-другому. Не все любили Константина Васильевича, даже из тех, кто бывал у него на даче. А за что, впрочем, не любили? За непосредственность, прямоту, за активность, за работу, которая — что там ни говори, — а ему удавалась.

Работы между тем становилось все больше и больше. Не сразу все получалось, со многим приходилось бороться, многое доказывать. Вот совсем недавно на одном совещании пришлось, как говорится, с пеной у рта убеждать в необходимости использования различных видов более дешевых материалов взамен дефицитных и дорогостоящих.

— Не везде надо для покрытия крыш пользоваться таким ценным для нас материалом, как железо, — говорил он. — Следует шире применять черепицу, рубероид…

— Что же вы предлагаете? Заводы черепицей покрывать? — насмешливо раздалось из зала.

— Я говорю о разумном использовании железа, — тут же парировал В.К. Уханов. — Не везде его надо применять.

Председатель Моссовета активно выступал и за создание строительной индустрии, которая, по его определению, имела «решающее значение в деле правильного и наиболее эффективного использования все возрастающих средств капиталовложений».

— К сожалению, наше строительство, — подчеркивал он, — до сих пор ведется кустарным способом и основано на примитивной технике. Коренная задача заключается в том, чтобы добиться подлинной реконструкции строительного производства на индустриальной основе.

Его поддерживали и не поддерживали.

Сейчас кажется, конечно, странным, что кто-то мог возражать когда-то против строительства московского метрополитена, но, тем не менее, это было. Противники строительства метро в Москве исходили, в том числе и из «теории» о разукрупнении больших городов, указывали на то, что вообще метрополитен — это антисоциальный вид транспорта; другие утверждали, что гидрогеологические условия города в виде большого количества неустойчивых водоносных пород делают строительство подземного метро вообще невозможным. «Если уж строить метрополитен, то только надземный, на железобетонных или металлических эстакадах, а местами — на земляных насыпях», — говорили они. При этом ссылались на примеры существования отдельных участков таких сооружений в Берлине, Нью-Йорке, Чикаго. Третьи полагали, что в Москве можно будет справиться с перевозками пассажиров иными средствами внутригородского транспорта, а именно трамвайным и автобусным.

Председатель Моссовета К.В. Уханов безоговорочно стал ярым поборником строительства в Москве метро. Он поручил отделу коммунального строительства Моссовета подготовить исчерпывающие данные для решения вопроса о строительстве московского метрополитена и постоянно интересовался работой в этом направлении.

Через некоторое время первые результаты подсчетов легли к нему на стол. По ним выходило, что скоро наземные средства транспорта не будут в состоянии справиться с перевозкой пассажиров, что пропускная способность многих московских улиц будет полностью исчерпана уже в 1931 году. Это окрылило и озаботило председателя Моссовета. Теперь уже с расчетами в руках он мог доказывать необходимость строительства метрополитена в Москве.

Говорят, что, когда Сталину доложили об этих подсчетах, он заметил: «Напрасно товарищ Уханов тратил время, напрасно считал… И так ясно, что метро в Москве строить надо…» Он поддержал строительство московского метрополитена.

Строительство метро в Москве начнется, когда К.В. Уханов уже не будет председателем Моссовета, но его заслуги в развитии этого современного транспорта несомненны; именно при нем была проделана огромная подготовительная работа по созданию подземных линий.

* * *

…Улицы были заснеженными.

Дом, в котором жили Ухановы, находился недалеко от Чистых прудов, и Константин Васильевич проезжал это место довольно часто. Уже шел поздний час, когда он возвращался с работы и на катке было пусто, лишь только замерзшая гладь пруда напоминала о том, что еще совсем недавно здесь было весело и шумно — лед держал на себе бесчисленные следы-полосы, оставленные от коньков, которые безжалостно резали его несколько часов. Деревья вокруг пруда стояли с тяжелыми шапками снега. Шапки серебрились.

— Много бывает на катке людей? — спросил он водителя.

— Много, — ответил тот.

Водителем был молодой парень, и Константин Васильевич знал, что он иногда ходит на каток.

Председатель Моссовета стал считать про себя, сколько в Москве катков: «Этот… Сокольники… Петровский… Мало! Надо бы больше! Молодежь любит сейчас коньки…»

В конце бульвара попросил остановить машину, вышел и долго смотрел на пруд, потухшие окна домов… Может быть, он представлял себе будущие широкие московские проспекты, высокие красивые дома, радостных, счастливых людей?..

Подъехав к дому и войдя в подъезд, он увидел у лифта Ягоду. Нарком внутренних дел тоже жил в этом доме, но этажом выше.

— Здравствуйте, Константин Васильевич, — скривил в улыбке губы нарком.

— Здравствуйте…

Он не любил этого человека. Было в его облике что-то всегда отталкивающее. И хотя у председателя Моссовета, в общем-то, не было никаких дел с наркомом внутренних дел, К.В. Уханов представлял себе его характер и его вседозволенность.

Ягода позвонил ему один только раз, когда проектировался дом на набережной. Константин Васильевич возражал против его замкнутого каре с несколькими небольшими проходами.

— Мы, товарищ Уханов, настаиваем именно на этом проекте, — сказал Ягода. — И просили бы вас согласиться…

Председатель Моссовета не понял, почему ему звонит по этому вопросу нарком внутренних дел. Он тогда еще не мог предполагать, что в будущем доме поселят старых большевиков, видных партийных и государственных деятелей, которых будут поочередно арестовывать, а при арестах закрывать все проходы и тем самым создавать во дворе закрытую территорию, с которой убежать уже будет невозможно. Даже страшно подумать, но уже тогда, при проектировании дома, все это продумывалось…

Дом на набережной… Дом на Берсеневской набережной… Улица Серафимовича, 2… Сколько людских трагедий связано с ним! Множество страниц понадобилось бы, чтобы описать их и назвать имена тех, кто безвинно пострадал…

А в то время Константин Васильевич радовался возведению этого дома. «Пусть и двор замкнут, и проходы неширокие, но какой будет дом! Для жильцов и магазин, и кинотеатр рядом, даже большой концертный зал имеется… А вид из окон?.. Весь город, как на ладони…. Москва-река внизу…»

На фоне развернувшегося в Москве индустриального, жилищного, транспортного и иного строительства вдруг последовало предложение… строить парк отдыха. И снова раздались голоса недоброжелателей: «Председатель Моссовета решил заняться цветочками-лепесточками…». Доходили эти разговоры и до него, но план будущего парка уже висел в кабинете председателя Моссовета. Заметим, что когда в 1932 году встал вопрос о наименовании парка, многие трудовые коллективы Москвы предлагали назвать его именем К.В. Уханова, столько сил и энергии вложил он в его создание. Константин Васильевич категорически возразил против этих предложений, говоря, что создание парка было его обязанностью, и тут же предложил назвать Парк культуры и отдыха именем Алексея Максимовича Горького. Это предложение и было принято.

…В марте 1929 года состоялась XVII Московская губпартконференция, в апреле прошел IX губернский съезд Советов, где были приняты постановления об образовании Московской области, Москва вошла в ее состав. В апреле Президиум ВЦИК утвердил оргкомитет под председательством К.В. Уханова по организации Московской промышленной области. Было разработано и принято постановление «О порядке управления Москвой». Оргкомитет утвердил организационную структуру административных органов Москвы и области. К.В. Уханов с 23 сентября 1929 года по 28 февраля 1931 года находился на должности председателя Исполкома Московского областного Совета рабочих и крестьянских депутатов.

«Москва, в которой затрачиваются колоссальные средства на строительство, должна иметь конкретный план дальнейшего строительства. Мы должны знать, как и по какому типу будет строиться Москва», — говорил Уханов. Ему хотелось все предусмотреть, все учесть, а главное, добиться выделения необходимого финансирования на те или иные нужды города, развитие его экономики, науки, культуры, социальной сферы.

Пленум Мособлсовета в декабре 1930 года принял постановление о разделении Москвы на 9 районов и поручил Президиуму разработать «Основные положения по вопросу о перспективах развития Москвы на ближайшие 10–15 лет».

В 1930 году в Москве проживало около 3 миллионов человек, работали 1200 фабрик и заводов, 1,5 тысячи предприятий торговли и коммунально-бытового обслуживания, было 30 тысяч домостроений. Продолжали строиться новые заводы, развивалось сложное городское хозяйство. В июне 1931 года на пленуме ЦК ВКП (б) было решено выделить Москву из Московской области в самостоятельную административно-хозяйственную единицу. Началась перестройка управления всем московским хозяйством.

— Ну, Танюша, уезжаю во Францию, — сказал он жене, войдя в комнату.

Татьяна Митрофановна поспешно положила на столик какое-то вязанье, пересела к мужу на диван, куда он устало опустился, облокотившись на валик. В то время поездки за границу, даже руководителей, были большой редкостью.

— Что так сразу? — спросила Татьяна Митрофановна, уже не скрывая своего беспокойства.

— Посылают.

Она привыкла не расспрашивать мужа ни о чем. Если сам скажет, другое дело, а чтобы расспрашивать… Не полагалось тогда это делать женам ответственных работников. Он объяснил просто:

— Париж посмотреть велели… Париж ведь тоже столица государства…

Если говорить честно, то в Париж ему не хотелось, как не хотелось бы ехать ни в какую заграничную командировку, знал, что любые зарубежные поездки могут быть чреваты неприятными последствиями. Могут потом обвинить в нежелательных контактах, в излишней разговорчивости, да мало ли в чем… Ведь обвиняют же… На память пришли случаи со знакомыми ему людьми, которых после заграничных выездов приглашали в НКВД. Некоторые после таких приглашений так и не возвратились…

Дипломатические отношения СССР с Францией существовали уже с 1924 года, но договора о взаимопомощи еще не было. Он появится в 1935 году, но, тем не менее, председателю Исполкома Моссовета представили довольно большую программу для ознакомления. В нее входил осмотр автомобильных заводов «Рено», «Ситроен», знакомство с деятельностью Национального банка, посещение Сорбонны, двухдневное пребывание в Марселе — ознакомление с работой порта.

После приезда из Франции его никуда не вызвали, но все сделали вид, что он там вроде как бы и не был, никто не спросил, какой Париж и как живут парижане? Дома он тоже мало что рассказывал о своей поездке. Татьяна Митрофановна, как всегда, не интересовалась, лишь только одна домработница тетя Маша спросила:

— Ну а очереди большие в Париже, Константин Васильевич?

— Какие очереди? — не понял он.

— За продуктами… За мясом, за молоком…

Константин Васильевич только улыбнулся, а потом сразу же сделался серьезным. «Надо что-то срочно делать со снабжением Москвы продуктами», — снова подумал он. (В марте 1929 года в Москве была введена карточная система снабжения населения продуктами).

С продуктами в Москве было плохо, за ними выстраивались большие очереди. Как его всегда угнетали эти очереди! «И не потому, что плохо работает торговля… Нет, недостатки, конечно, есть, но главное в том, что не хватает продуктов. Сколько раз уже ставили эти вопросы перед Госпланом и перед наркоматом снабжения, но положение не меняется… Ну, что же? Придется ставить еще».

…Период работы Константина Васильевича Уханова на посту председателя Моссовета совпал со сложной политической обстановкой в стране; Сталин продолжал укреплять свои позиции, свое единовластие, попирая демократические основы партии. Все это не могло не сказаться на Московской партийной организации, Московском комитете партии.

Напомним, что с 1924 года Московскую партийную организацию возглавлял Н.А. Угланов, который во многом был не согласен с проводимой Сталиным политикой. Первого секретаря МК ВКП (б) поддерживали и многие члены бюро, которые тоже высказывали свои возражения. С годами эти противоречия росли, и в марте 1928 года Сталин пригласил к себе на беседу членов бюро МК партии Н.А. Угланова, К.В. Уханова, В.А. Котова и В.М. Михайлова.

Результатом этой беседы стал жесточайший нажим на Московскую партийную организацию, и уже в октябре этого года были проведены пленумы районных комитетов партии, на которых был освобожден от работы ряд секретарей райкомов, поддерживающих линию Н.А. Угланова. Вскоре был освобожден от занимаемой должности и сам Н.А. Угланов, после которого непродолжительное время Московскую партийную организацию возглавляли В.М. Молотов, К.Я. Бауман. Но в 1930 году К.Я. Бауман был переведен на работу в Ташкент, и снова встал вопрос о первом секретаре МК ВКП (б).

Стало известно, что на эту должность готовится Л.М. Каганович, личные отрицательные качества которого уже были известны московским большевикам, как были известны и его амбиции.

Уж как это случилось: то ли кто подсказал Константину Васильевичу, то ли сам решил, но он стал добиваться встречи со Сталиным, чтобы высказать ему мнение московских большевиков о Кагановиче, к тому же сказать, что он плохо знает Москву, никогда не работал в Московской партийной организации. Но эта встреча не состоялась.

Л.М. Каганович стал первым секретарем МК партии. Отношения с новым первым секретарем у Константина Васильевича не сложились сразу. Может быть, Лазарю Моисеевичу стало известно, что К.В. Уханов хотел встретиться по поводу его избрания со Сталиным, а может, еще что, но ему сразу же не понравился председатель Моссовета. «Самостоятелен слишком… И независим…»

Но был, говорят, вопрос, на котором особенно схлестнулись председатель Моссовета и первый секретарь МК. Это вопрос о храме Христа Спасителя…

Надо иметь в виду, что в тот период времени, когда шло широкомасштабное решение экономических, социальных, градостроительных задач Москвы, неизменно возникали большие противоречия, с которыми К.В. Уханов с каждым днем сталкивался все больше и больше. Коренное обновление промышленности, строительство новых предприятий, размах жилищной стройки, перестройка городского хозяйства, организация проектирования метрополитена привели к невосполнимой утрате многих памятников архитектуры. Как мы уже говорили, сносились исторические строения, дома, связанные с жизнью великих писателей, художников, композиторов. Как мог, председатель Моссовета боролся против этого, но победителем, к сожалению, выходил не всегда… Умели заинтересованные «строители» доказать необходимость расчищения той или иной площадки под новое строительство.

Вот дело дошло и до храма Христа Спасителя.

Известно, что еще в 1922 году на Первом съезде Советов было принято предложение о сооружении в Москве Дворца народов. Никаких посягательств на храм Христа Спасителя в постановлении съезда не было. Затем созданная «Комиссия построения», которая назвала будущее сооружение не «Дворец народов», а «Дворец Советов» определила, что строить следует в границах Охотного ряда — Тверской — Георгиевского переулка — Большой Дмитровки, причем за исключением Дома союзов «все прочие существующие постройки этого квартала подлежат сносу». Но проходит немного времени, и уже в протоколе этой комиссии появляется запись о том, что строительство Дворца можно рассмотреть также на месте храма Христа Спасителя.

К.В. Уханов всеми силами пытается воспрепятствовать этому мнению, доказывая, что в Москве много красивых мест, где мог бы разместиться Дворец Советов, но с приходом Кагановича в Московский комитет партии строительство Дворца на месте храма все чаще и чаще начинает упоминаться в документах. Разговор председателя Моссовета с ним по поводу строительства Дворца Советов в другом месте ничего не дал, а даже, говорят, ускорил перевод К.В. Уханова на другую работу. Летом 1931 года Сталин посетил предполагавшееся место постройки Дворца Советов, и вопрос был решен окончательно. Храм спасти не удалось.

В феврале 1931 года Уханов был «выдвинут» на пост первого заместителя наркома снабжения СССР. В 1934 году К.В. Уханов был назначен народным комиссаром местной промышленности РСФСР, затем работал народным комиссаром легкой промышленности РСФСР. На этом посту его и арестовали.

Это произошло 21 мая 1937 года…На дачу в Серебряный бор приехала рано утром машина, и вышедший из нее человек сказал:

— Константин Васильевич, вас просит к себе хозяин.

— Хозяин?

Хозяином называли Сталина. «Зачем я ему понадобился? — подумал нарком легкой промышленности. — И почему никто не позвонил? Не предупредил?..» Сомнения были недолгими, через минуту он понял все и молча сел в машину…

Ему предъявили обвинение в «контрреволюционной деятельности» по так называемому делу «Резервного центра правых». На июньском 1937 года Пленуме ЦК ВКП (б) К.В. Уханов был заочно выведен из состава Центрального Комитета, членом которого являлся с XII съезда, и исключен из партии. 26 октября 1937 года состоялось закрытое судебное заседание, если это заседание так можно назвать.

— Признаете ли вы себя виновным в антипартийной деятельности? — спросил его председательствующий.

— Нет, — коротко ответил он и выслушал смертельный приговор, который в этот же день был приведен в исполнение.

Честное имя Константина Васильевича Уханова было восстановлено в 1955 году.