Глава 37. Через «странности» и заговоры – к победе в войне

В деятельности партии – бывшей РСДРП(б), а теперь РКП(б), с 1918 года наступил совершенно новый этап. Ещё недавно её лидирующая группа, называемая многими «сектой», представляла собой небольшой слой политических и социальных изгоев-эмигрантов, а также ничем не выдающихся в рамках царизма маргиналов внутри России.

Но даже тогда в этом слое было, вообще-то, два крыла – чисто ленинское, и вроде бы ленинское… Уже в дооктябрьском, руководящем ядре партии имелись и, так сказать, «космополитические», чисто интернационалистские элементы, и элементы более национальные – «разночинские», так сказать…

Ленин умел объединить оба крыла и как гениальный политик, и как сильная, уникально волевая личность. Но всегда в партийной «упряжке», где Ленин был «коренником», кто-то норовил свернуть то «вправо», то – «влево».

И вот эта чуть ли не секта – имею в виду не всю партию численностью даже до Февраля 1917 года в два-три десятка тысяч членов, а руководство партии из трёх-четырёх десятков человек, возглавляет Россию, то есть – одну из крупнейших мировых держав. Не просто обретает в России то или иное значительное влияние, а возглавляет её, определяет её внешний и внутренний курс, её устройство, её жизнь и историческую судьбу…

Ещё недавно Ленин многих из тех, кто возглавил Россию после Октября 1917 года, тащил к власти буквально за шиворот. А они упирались – как Каменев и Зиновьев, как Рыков, Пятаков и т. д.

И вот они у власти.

И тут кое-кто начинает мнить себя самодостаточным, способным обойтись и «без Ильича»…

И дело не в том, что это была линия, обречённая на провал уже потому, что её не поддержала бы ни партийная, ни народная масса.

И не в том дело, что серьёзного «бунта» на «корабле» не допустил бы сам Ленин – его моральное, волевое и интеллектуальное превосходство над «р-р-революционерами» было настолько велико, что он всегда был способен, говоря образно, набить морду – аргументами, конечно, а не кулаками – любому своему оппоненту.

Что он, к слову, с московскими «бунтарями» и проделал, скоренько разбив своим анализом их позиции в пух и прах. И тот же Бухарин весной 1918 года быстро поджал хвост и вновь «примкнул» к Ленину.

Но дело и суть заключались в другом – насколько тот же Бухарин был в своём раскаянии искренен? Он ведь не спьяну «выражал недоверие» Ленину! И если он был готов жертвовать – политически – Лениным, в феврале 1918 года, то к осени 1918 года, когда ситуация была хотя и сложной, но более для большевиков обнадёживающей, физическая смерть Ленина вряд ли так уж потрясла бы Бухарина… Психологически он – и только ли он, был готов «рулить» Россией и сам.

И существенным было не то, что ни Бухарин, ни даже Троцкий, без Ленина «руль» не удержали бы… Существенным было то, что сами они так не думали. Иными словами, в правящей партии проявились силы, которые считали, что они «и сами с усами», что они могут обойтись уже и без ленинского руководства, которое кое-кого уже тяготило и стесняло.

Кого-то стесняло «слева», а кого-то – и «справа»… Ленин брал чёткий курс на социализм, а кого-то из большевиков устроил бы и компромисс с буржуазией – лишь бы остаться у власти. Особенно этим отличался Каменев, но – не он один…

Странно, конечно, что такие мысли могли у кого-то из лидеров большевиков появляться.

Но они появлялись!

И это странное могло кого-то толкать на путь уже к чудовищному…

Собственно, как показало будущее, часть руководства Российской Коммунистической партии (большевиков), выросшей во Всесоюзную Коммунистическую партию (большевиков), позднее – после Ленина, к чудовищному и пришла. Тот же Троцкий боролся не против Сталина, он боролся против советского строя, против социализма.

Как, впрочем, и Бухарин, и не он один.

Поэтому исключать причастность не только правых эсеров (и левых эсеров), не только белогвардейцев и кадетов, но и «левых коммунистов» к покушению на Ленина в 1918 году, пожалуй, нельзя.

В своём месте мы к этому ещё вернёмся.

Возникала и ещё одна «странность», известная, кроме прочего, из воспоминаний матроса-балтийца Павла Малькова (1887–1965) – коменданта Смольного, а потом – Кремля.

После отъезда в Англию профессионального дипломата – английского посла Бьюкенена, дипломатическим представителем Англии в России стал профессиональный разведчик Брюс Локкарт.

И это было, конечно же, не случайно.

Так вот, в своих «Записках коменданта Кремля» Мальков сообщает, что когда Советское правительство в марте 1918 года переезжало из Петрограда в Москву, Троцкий распорядился предоставить Локкарту и его ближайшим сотрудникам два купе в поезде Наркоминдела, и Локкарт оказался соседом Малькова. Несколько раз по приглашению Троцкого Локкарт «бегал к нему в вагон», и они подолгу что-то обсуждали. Но и Малькова Локкарт не оставлял своим вниманием, пытаясь завязать с ним какие-то отношения.

Для Троцкого смерть Ленина к осени 1918 года оказалась бы просто политическим подарком. По тому руководящему раскладу и влиянию, который к осени сложился, Троцкий имел реальные шансы стать «преемником». И хотя это был бы вариант для Советской власти проигрышный – спасти ситуацию в случае смерти Ленина смог бы разве что «тандем» «Свердлов ? Сталин» – такой вариант мог быть реализован. Во всяком случае, Троцкий мог на него рассчитывать, а его амбиции и самомнение вполне могли уверить его в том, что он – кандидатура на руководство Россией более подходящая, чем Ленин.

Не хочу сказать, что в силу этого Троцкий был причастен к покушению на Ленина, но вполне могу утверждать, что успех это покушения Троцкого не опечалил бы… И уж только выгодна была смерть Ленина для Антанты, так что её прямую причастность к выстрелу Каплан можно предполагать с очень высокой степенью уверенности!

Брюс Локкарт работал в Москве консулом с 1912 года по февраль 1917 года, хорошо знал Россию и русский язык – как и второй крупный сотрудник английской разведки – уроженец Одессы Сидней Рейли. Работал в России и английский разведчик Хилл. Он входил в окружение Троцкого, чем впоследствии хвалился в своих мемуарах.

Это ведь всё было одно к одному…

В августе 1918 года Локкарт организовал заговор с целью свержения Ленина с помощью латышских стрелков, в чём ему активно «поспособствовали» люди Дзержинского, контролировавшие этот заговор. Но Локкарт-то об этом не знал, а в его заговоре участвовали и «белые» офицеры.

Со стороны Англии заговором руководил также морской атташе Кроми, а от Франции – посол Нуланс, генеральный консул Гренар, глава военной миссии генерал Лавернь, капитан разведки Вертимон… От США – посол Френсис и резидент разведывательной сети Каламатиано…

После покушения на Ленина игру ВЧК было решено «свернуть», и в ночь с 31 августа на 1 сентября Локкарт был арестован – как раз Мальковым.

Ещё одно показательное «совпадение»: накануне покушения на Ленина – с 24 по 26 августа в Москве была раскрыта крупная чисто белогвардейская организация и арестовано свыше ста заговорщиков…[1078]

Все эти заговоры так или иначе координировали английская, американская и французская миссии, а с ними были связаны не только «белые» офицеры, кадеты, но и эсеры, в том числе – профессиональный боевик Савинков…

Так что в политической антиленинской «колоде» «карта» Локкарта-Рейли хорошо подтасовывалась в один расклад с эсеровской «картой», с «офицерской» картой и прочими картами антисоветской и антиленинской масти.

Поэтому Каплан-то в Ленина стреляла, но кто её на это подвигнул, вряд ли мы когда-то узнаем. Подобные тайны – что горячее дыхание на морозе: становятся видимыми лишь на мгновение, а затем навсегда бесследно истаивают.

И, скорее всего, Каплан оказалась системной предшественницей Ли Харви Освальда, «единолично» «застрелившего» президента Кеннеди…

Много, много вопросов без точных ответов можно задать себе в связи с покушением на Ленина.

Зато документально вполне ясно, кто, например, в ночь с 19 на 20 сентября 1918 года расстрелял в красноводской пустыне 26 бакинских комиссаров во главе с крупнейшим соратником Ленина Степаном Шаумяном. Здесь прямо сработала камарилья из эсеров, меньшевиков и английских интервентов.

На Юге России и Украины деникинская камарилья густо составилась из «белых» генералов, кадетов, французских, греческих и прочих интервентов, поддержанных долларами и фунтами стерлингов, преобразованными в амуницию, боеприпасы, аэропланы, орудия, танки…

И эта камарилья тоже изначально была кровавой.

Вот лишь один из элементов деникинщины… 1 января 1919 года казаки генерала Шкуро захватили станицу Червленную. В Червленской школе, превращённой в госпиталь, находилось около 1 000 красноармейцев, больных тифом. Почти все они были расстреляны[1079].

И подобная же камарилья, питаемая Америкой, Францией, Англией и Японией, почти два года длила трагедию поражённой колчаковщиной Сибири….

В Сибири изначально не было помещичьего землевладения, поэтому сибирский мужик, не очень-то поддерживал вначале Советскую власть, а политика продразвёрстки и товарный голод привели немалую часть сибирского крестьянства под знамёна Колчака. Но продолжалось это недолго. Колчаковский режим стремительно и наглядно обнаружил свою антинародную суть – желающим убедиться в этом рекомендую почитать если не материалы суда над бывшими колчаковскими министрами, то, хотя бы, дневник крупного деятеля колчаковщины барона Будберга.

А вот данные из обращения уполномоченного по иностранным делам ЦИК и ревкомов Сибири В. Сибирякова ко всем правительствам и Советам в связи с белым террором в Сибири…

К лету 1919 года колчаковцами было убито и расстреляно свыше 40 000 человек. Были зверски убиты председатель Центрального исполнительного комитета Советов в Сибири (Центросибири) Николай Яковлев (1886–1918); член Центросибири, нарком Советского управления Сибири, студент из крестьян Фёдор Лыткин (1897–1918), член Центросибири, нарком финансов Сибири Аркадий Иванов, член Центросибири, председатель Енисейского губернского совнархоза Валентин Яковлев (1892–1918) и сотни других деятелей рабоче-крестьянской революции в Сибири…

Тысячи пленных красноармейцев умерщвлялись без пищи и воды в «эшелонах смерти», курсировавших по Великой Сибирской магистрали – что зафиксировала и американская миссия Красного Креста.

80 000 человек, включая семьи с детьми, было заключено в тюрьмах и концентрационных лагерях…

Особо уполномоченный Колчака, Генерального штаба генерал-лейтенант Розанов, до мятежа белочехов служивший в Красной армии, а затем перебежавший к «белым», 10 апреля 1919 года издал приказ, по которому все большевики, заключённые в тюрьмах, объявлялись заложниками, и «за каждое революционное выступление, вспышку, каждый акт политической борьбы» надлежало расстреливать от трёх до двадцати человек из числа заложников.

В сотнях антиколчаковских крестьянских восстаний были расстреляны десятки тысяч крестьян, сожжены сотни деревень…[1080]

И сибирский мужик «задним умом», то есть – поротой задницей, понял: нет уж, Советская власть хоть и не манная каша, но это – своё!

По подобной схеме развивались события на всех фронтах гражданской войны и во всех регионах: триумфы «красных», которые с началом «белых» мятежей сменяются поражениями или непрочными победами… Затем – успехи «белых», а в итоге – полный крах антиленинских сил от Балтики до Тихого океана, от Чёрного и Каспийского морей до Белого моря…

И все годы этого волнообразного процесса с «приливами» и «отливами» высший контроль над ситуацией и над мерами по обеспечению прочных побед находился в руках Ленина.

Именно Ленина, а не Троцкого – даже в чисто военной сфере.

Устойчивый миф о Троцком, как о создателе Красной Армии и руководителе гражданской войны вполне опровергается документами. Характерна в этом отношении телеграмма Ленина, направленная в Ставку Верховного Главнокомандующего 12 февраля 1918 года, которая начиналась со слов:

«Передайте всем комиссарам армии и Бонч-Бруевичу (генералу. – С.К.) о задержании всех телеграмм за подписью Троцкого и Крыленко о расформировании армии…»[1081]

Как видим, право последнего слова с самого начала оставлял за собой Ленин, и это право никто не оспаривал.

А 22 апреля 1918 года Ленин пишет записку в Народный комиссариат по военным делам:

«22 апреля в 11 часов ночи Совнарком постановил: предложить Военному комиссариату принять незамедлительно все зависящие от него меры для обороны восточной границы Харьковской губернии, особенно же станции Чертково, занять которую стремятся немцы и гайдамаки для перерыва железнодорожного сообщения с Ростовом.

О деталях переговорить со Сталиным.

Председатель Совета Народных Комиссаров

В Ульянов(Ленин)»[1082]

Со Сталиным…

Причём именно Сталин всю гражданскую войну играл в партии и в Красной армии роль «кризисного менеджера» – прежде всего на всех важнейших фронтах Европейской части России…

Можно привести и такой вот документ – полностью…

К августу 1918 года белочехи и вызванные ими к жизни русские «белые» войска занимали обширные территории Поволжья и Сибири и вели наступательные операции. В это время Ленин отправляет в Высший военный совет – тогда высший оперативный орган управления Вооружёнными Силами Республики, записку:

«10 августа 1918 года

В[есьма] секретно

В собственные руки М. Д. Бонч-Бруевичу

(председателю ВВС. – С.К.)

Считаю необходимым всячески усилить Восточный фронт. Предлагаю Высшему военному совету разработать план снятия с Западного фронта наибольшего числа частей. План этот надлежит провести в кратчайший срок. Должны пойти все боеспособные части. Железные дороги получат предписание немедленно пропустить уже идущие части на фронт и будут всемерно готовиться к принятию и перевозке новых.

Предлагаю Высшему военному совету следить за правильностью и быстротой выполнения нарядов железными дорогами. О промедлениях председателю Высшего военного совета докладывать мне.

Ответственность за скорейшее исполнение плана возлагаю на Высший военный совет.

Председатель Совета Народных Комиссаров

В. Ульянов (Ленин)»[1083]

Текст записки написан рукой секретаря Реввоенсовета Эфраима Склянского и лишь подписан Лениным, но сам стиль записки чисто ленинский, так что, скорее всего, записка написана по докладу Склянского и записана им под диктовку Ленина. И из этой записки – а подобных записок можно привести много – видно, что Ленин постоянно не только отслеживал все оперативные вопросы, но и принимал ответственные оперативные решения.

Даже оперативные!

О стратегических решениях тем более можно не говорить – всю стратегию гражданской войны определял и вырабатывал, в конечном счёте, Ленин и только Ленин. Конечно, это был коллективный процесс – как оно было и в Великую Отечественную войну, но кто рискнёт утверждать, что главным стратегом той войны был не Сталин?!

Главным же стратегом гражданской войны был Ленин. Собственно, Троцкий, мотаясь наскоками по фронтам с его знаменитым «поездом товарища Троцкого», не мог руководить войной чисто технически – с учётом коммуникаций того времени. К тому же, Троцкий просто не был способен на длительные скрупулёзные усилия. А война в ХХ веке носила уже не эффектный гусарский мундир, а рабочую фуфайку защитного цвета и окончательно превратилась в очень специфическую, очень тяжёлую, грязную и кровавую, но – работу. И Ленин – как позднее Сталин в Отечественную войну, руководил всеми сторонами этой утомительной работы, как фронтовыми, так и тыловыми.

И это – кроме чисто политической стороны дела.

Вот пример политической работы Ленина, где всё сплетается в одно: 19 августа 1918 года Ленин беседует с французской коммунисткой Жанной Мари Лябурб (1877–1919) о создании организации французских и английских коммунистов и её задачах на территории Советской России. В тот же день он пишет наркому иностранных дел Чичерину: «Тов. Чичерин! Подательница, la camarade Jeanne Labourbe, о которой я с Вами говорил. Примите, пожалуйста, её поговорите подробно. Ваш Ленин»[1084]

А чем могли помочь французы русским на территории России, как не работой по разложению интервенционистских войск?

С середины февраля 1919 года Лябурб начинает работать в одесском большевистском подполье. Она быстро завоевала симпатии и авторитет у французских военных моряков, но 1 марта 1919 года была арестована французской контрразведкой и после жестоких пыток в ночь на 2 марта расстреляна. Однако на знамени начавшегося в апреле восстания французской черноморской эскадры алела кровь и Жанны Лябурб.

Выступая 2 декабря 1919 года на VIII Всероссийской конференции РКП(б) Ленин говорил:

– Имя товарища Жанны Лябурб, которую французы расстреляли в Одессе за большевистскую агитацию, стало лозунгом для французской социалистической рабочей печати не только коммунистического крыла: даже такая газета, как «Юманите», которая, в сущности говоря, по своим основным принципам стоит ближе всего к точке зрения наших меньшевиков и эсеров, даже эта газета имя Лябурб сделала лозунгом борьбы против французского империализма, за невмешательство в дела России…[1085]

Судьба Лябурб оказывалась лишь чистой каплей в том бурном море политической работы в интересах победы в гражданской войне, которую Ленин вёл не только через Совнарком, но и – не забудем – через Центральный Комитет партии… И на последней стезе Троцкий был Ленину уж вовсе не ровня!

Зато первым помощником и первой опорой Ленина как в партии, так и на фронтах, всё больше становился Сталин. Особенно – после неожиданной смерти Свердлова.

Свердлов, возвращаясь весной 1919 года в Москву из Харькова с 3-го съезда КП(б) Украины и 3-го Всеукраинского съезда Советов, простудился, выступая по дороге на митингах на железнодорожных станциях, и 16 марта 1919 года умер.

В речи 18 марта на экстренном траурном заседании ВЦИК Ленин оценил Свердлова так:

– История давно уже показывала, что великие революции в ходе своей борьбы выдвигают великих людей и развёртывают такие таланты, которые раньше казались невозможными… Никто не поверил бы, что из школы нелегального кружка и подпольной работы, из школы маленькой гонимой партии и Туруханской тюрьмы мог выйти такой организатор, который завоевал себе непререкаемый авторитет, организатор всей Советской власти в России… Та работа, которую он делал один в области организации, – эта работа будет теперь под силу нам лишь в том случае, если на каждую из крупных отраслей, которыми единолично ведал товарищ Свердлов, вы выдвинете целые группы людей, которые, идя по его стопам, сумели бы приблизиться к тому, что делал один человек…[1086]

Что же до Сталина в гражданской войне, то Сталин в ней был для Ленина в каком-то отношении тем же, чем были для самого Сталина представители Ставки Верховного Главнокомандования Жуков и Василевский, с той лишь разницей, что Сталин в гражданскую войну был намного бульшим, чем его маршалы в Великую Отечественную….

Центральный Комитет (то есть – Ленин) направлял Сталина во все, по сути, главные «горячие» места, и, повторяю, Сталин был во время гражданской войны воистину «кризисным менеджером» Ленина.

Вот телеграмма Ленина Сталину от 2 июня 1919 года:

«Петроград

Смольный

Зиновьеву для Сталина

Шифровку получил…

Информируйте возможно чаще шифром и оказиями. Пришлите с надёжным человеком карту фронта.

Посольства и иностранцев надо выселить всех. Хорош ли оказался только что прибывший полк?

Ленин»[1087]

На следующий день в Питер уходит ещё одна телеграмма:

«Петроград

Смольный

Зиновьеву для Сталина

Окулов (член РВС Республики. – С.К.) указывает на оторванность 7 армии от Реввоенсовета Западного фронта, что вносит путаницу и снимает ответственность с работников фронта… Петроградский военный округ, подчинённый Запфронту, все свои запасы даёт 7 армии, не предоставляя их фронту… Позерн (комиссар Петроградского ВО. – С.К.) сидит всё время в Питере, имеет слабую связь с Советом фронта, создаёт параллельные органы снабжения…

Зная постоянную склонность Питера к самостийности, думаю, что Вы должны помочь Реввоенсовету фронта объединить все армии…

Надо, чтобы конфликт с Окуловым не разросся. Обдумайте хорошенько, ибо просто отозвать его нельзя…», и т. д.[1088]

Ленин пишет Сталину в Питер при живом «диктаторе Севера» Зиновьеве! С одной стороны, из этого следует, что Зиновьев умел больше щёки надувать, и Ленин всё лучше это видит… С другой стороны, вряд ли тот факт, что Ленин то и дело адресуется прямо к Сталину, очень Зиновьева радовал и сближал его со Сталиным – в чём, впрочем, Сталин не очень-то и нуждался.

В конце июня 1919 года Сталин всё ещё остаётся в Питере, и Ленин в очередной раз информирует его:

«Петроград, Смольный

Сталину

Взят Екатеринослав. Положение с патронами на юге отчаянное. В связи с этим, получив три миллиона (не рублей, а патронов. – С.К.) и запасы видлицкие (речь о складах, захваченных советскими войсками 27 июня 1919 года в селении Видлица – главной базе белофиннов на Олонецком участке Петроградского фронта. – С.К.), Вы должны экономить патроны изо всех сил, а также и другие военные припасы.

Ленин»[1089]

Ряд «сталинских» телеграмм Ленина приведён и для того, чтобы дополнительно осветить роль Сталина и суть его отношений с Лениным, и для того, чтобы лишний раз показать степень вовлечения Ленина в чисто военные проблемы гражданской войны.

Ниже приведу и ещё один документ – записку Ленина в ЦК РКП(б) от 17 июня 1919 года, но вначале – некоторые пояснения…

К тому моменту наметился ряд принципиальных расхождений Ленина и Троцкого как по важнейшим фронтам (Троцкий считал важнейшим Петроградский, а Ленин – Восточный, что было верным), так и по фигуре Главкома – Троцкий поддерживал действующего Главкома Вацетиса, а Ленин настаивал на его замене С. С. Каменевым, что вскоре и было сделано.

На утреннем заседании ЦК 3 июля 1919 года, где присутствовали Ленин, Томский, Л. Б. Каменев, Калинин, Серебряков, Смилга, Дзержинский, Сталин, Белобородов, Троцкий, Крестинский, Стучка, Бухарин, Евдокимов, Зиновьев, Муранов, Стасова, Данишевский, Розенгольц и Гусев, было принято решение «назначить Главкомом Командвоста (командующего Восточным фронтом. – С.К.) С. С. Каменева», а Вацетису «дать почётное военное назначение с приличным окладом»[1090].

Но ещё до этого вопросы высшего командования и прочее подобное были рассмотрены на заседании ЦК 15 июня 1919 года, где были предрешены замены от 3 июля. Тогда же вместо генерала Ф. В. Костяева (1878–1925) на пост начальника Полевого штаба РВСР был назначен генерал М. Д. Бонч-Бруевич.

Троцкий взбеленился и направил в ЦК заявление, где утверждал, что решение ЦК «заключает в себе причуды, озорство» и т. д.

Ленин ответил запиской:

«Т. Троцкий ошибается: ни причуды, ни озорства, ни каприза, ни растерянности, ни отчаяния, ни „элемента“ сих приятных (Троцким с ужасной иронией бичуемых) качеств здесь нет. А есть то, что Троцкий обошёл: большинство ЦК пришло к убеждению, что ставка „вертеп“, что в ставке неладно, и в поисках серьёзного улучшения, в поисках средств коренного изменения сделало определённый шаг. Вот и всё.

Ленин»[1091]

Редко когда небольшой по объёму текст даёт так много пищи для больших раздумий и выводов.

Советской власти исполнилось уже почти два года, и хотя момент был в очередной раз критическим – начиналось наступление Деникина, уныния у Ленина и большинства большевиков не было. Уже образовался работоспособный руководящий коллектив и в ЦК, и в Совнаркоме, и во ВЦИК… Выработался какой-никакой, но обеспечивающий работу стиль…

Многое и многие уже становились на свои места.

Троцкий – с одной стороны, по-прежнему претендовал как минимум на второе место в руководстве, но, с другой стороны, всё больше выявлялись не только деловая необоснованность таких его претензий, но и деловая первоклассность тех, кто просто тянул руководящую лямку там, где его поставили ЦК и Ленин.

Причём дела шли у таких «солдат ЦК» намного лучше, чем у Троцкого и его креатур.

Наиболее ярким примером действительно человека дела и настоящего государственного лидера в сложившейся «команде» Ленина был при этом, конечно, Сталин. Однако он был здесь далеко не единственным примером. Дзержинский, Орджоникидзе, Молотов, Цюрупа – каждый на свой лад, заявляли о себе наиболее убедительным и весомым образом – своими делами, своими качествами государственных и партийных деятелей…

Зато перманентная фанаберия, неизбывное барство Троцкого, гораздого лишь на «ужасную иронию» всё более раздражали и тяготили Ленина. И это прорвалось в тоне его записки в ЦК от 17 июня 1919 года…

Характерно, что Ленин – до мозга костей партийный человек, щепетильный в подобных «мелочах», лишь вначале употребил по отношению к Троцкому определение т[оварищ], а далее писал о нём как о просто «Троцком», без «т.».

Кто-то может в опровержение последнего моего замечания привести множество ленинских записок, где и о других пишется без «т.» – скажем, в записке Склянскому от 8 июня 1919 года, где Ленин (в полтретьего ночи, к слову) извещает секретаря РВС о получении «телеграммы Сталина и Зиновьева»…

Но весь интонационный строй записки в ЦК от 17 июня иной, отличный, и отсутствие в ней буковки «т.» перед именем Троцкого прямо перекидывает мостик к тому месту знаменитого ленинского «Письма к съезду», где он напишет о «небольшевизме» Троцкого…

В своём месте мы это увидим.

Да, для Троцкого его положение в новом государстве было – как и во времена кружков и эмигрантских дискуссий, – позой, украшенной острой фразой. А строить новую Россию могли лишь люди, не чурающиеся нудной, черновой, неброской и не всегда заметной ежедневной организационной работы. Ведь и война – не только в России, давно стала работой, и гражданская война не стала здесь исключением.

Об одной лишь боевой работе Балтийского флота в те годы можно и нужно написать и романы, и монографии… Причём балтийцы отличились не только на Балтике – на Волгу и Каспий было переброшено около 30 судов, в том числе 4 эсминца, 7 миноносцев, 2 подводные лодки.

Так, в начале августа 1918 года по указанию Ленина через Мариинскую водную систему на Волгу вышли четыре миноносца типа «Сокол»: «Поражающий», «Прочный», «Прыткий» и «Ретивый»… Они шли со снятыми орудиями на буксире – предельно облегчёнными до осадки, допускающей проводку через каналы и шлюзы Мариинской системы, и прибыли в Нижний Новгород 24 августа. Через два дня, после установки орудий и принятия топлива и боезапаса, три миноносца вышли на фронт, а «Поражающий» остался в Сормово для капитального ремонта.

Балтийцы воевали в районе Казани, затем – в составе Волжско-Камского отряда судов, а 17 октября миноносцы увели под огнём из-под села Гальяны «баржу смерти» с 400 партийными и советскими работниками, приговорёнными белыми к смерти.

В сентябре 1918 года по той же Мариинской системе прошли в Волгу миноносцы «Деятельный», «Дельный» и «Расторопный»… 20 октября отряд миноносцев вышел в Астрахань, а к концу 1918 года на Каспии воевало уже 13 кораблей Балтийского флота…[1092]

Хватало забот балтийским морякам и в родных для них водах Балтийского моря… До самой Ноябрьской революции 1918 года в Германии сохранялась германская угроза Петрограду и Кронштадту, стоял вопрос о возможном затоплении флота, как это было сделано по указанию Ленина на Чёрном море – чтобы не отдавать корабли немцам.

С уходом с Балтики немцев, туда пришла английская эскадра с той же целью – угрожать Питеру и Балтфлоту.

Среди балтийцев были и нестойкие, анархические элементы, но многие тысячи балтийских моряков стали подлинной красой революции, её боевым резервом и резервом Ленина.

Старая армия к концу 1917 года окончательно развалилась, и на её месте ленинским декретом от 15(28) января 1918 года организовывалась Рабоче-Крестьянская Красная Армия, но её ещё надо было построить.

Старый флот тоже был формально распущен декретом СНК от 29 января(11 февраля) 1918 года, и тем же декретом провозглашалась организация «социалистического Рабоче-Крестьянского Красного Флота», но при этом именно Балтийский флот сразу сохранил себя как весьма грозную боевую единицу.

Это выразилось, между прочим, и в том, что если «армейский» декрет был составлен в достаточно общих выражениях, то «флотский» декрет был очень конкретным, вплоть до того, что включал в себя текст типового контракта «для служащих в военном флоте Российской Советской Республики», а также оклады содержания командному и рядовому составу (капитан I разряда с судоводительским званием получал 655 рублей, телеграфист и радиотелеграфист – 300 рублей в месяц)…

Итак, Балтфлот сохранился, и в феврале-марте 1918 года на германский фронт под Таллин, Псков и Нарву было направлено более 3 000 моряков в составе 9 морских отрядов и групп. Несмотря на такое постоянное фронтовое «донорство», к 1 октября 1918 года на Балтфлоте насчитывалось 1 300 коммунистов – сила!

В 1919 году Балтика продолжала помогать фронтам. Только с 9 марта по 24 мая 1919 года флот послал 1 000 человек под Воронеж; 350 человек – на Олонецкий участок фронта; 1 000 человек под станцию Озёрки; 300 человек в район Петрозаводска, 300 человек под Копорье; 1 283 человека – под Ораниенбаум[1093].

Среди команд подводных лодок Балтики – а «подплав» всегда был гвардией флота, к осени 1918 года почти половина была коммунистами, а вторая половина – сочувствующими. Россия всё более поляризовалась – всё здоровое, тянущееся к жизни, уходило к Ленину, все больное, отжившее шло против него. Позиция Балтфлота образца 1918–1919 года была здесь показательной – тот флот, который деятельно участвовал в революции, был ленинским. Ленинским был и флот времён гражданской войны. И этот факт не отменил даже контрреволюционный мятеж на кронштадтских фортах Красная Горка и Серая Лошадь, начавшийся 13 июня 1919 года.

Классические балтийские «альбатросы революции» воевали на сухопутных фронтах, и в береговых морских частях нашла отклик эсеровская пропаганда – ведь это было время продовольственной развёрстки. Однако уже 16 июня форты пали, причём выдающуюся роль в успехе операции сыграл Сталин. Его телеграфное донесение Ленину о взятии фортов дышало задором и гордостью, которые были сродни «тулонскому» задору генерала Буонапарте…

В марте 1919 года началось последнее наступление войск Колчака, но уже в апреле Красная Армия перешла в контрнаступление… К августу 1919 года успешное развитие наступления подвело режим Колчака к катастрофе, и в самом начале января 1920 года Колчак как политическая фигура рухнул. 7 января 1920 года белочехи по указанию главы союзнической миссии генерала Жанена передали Колчака эсеро-меньшевистскому Политическому центру, образовавшемуся в Иркутске.

Впрочем, эсеры популярностью более не пользовались, и 21 января Политцентр сложил с себя полномочия в пользу Иркутского военно-революционного комитета. Началось полумесячное следствие, и 7 февраля 1920 года по приговору Иркутского ВРК, где основным влиянием пользовались большевики, Колчак был расстрелян. Конец бесславный, но заслуженный.

На Юге России перелом в сторону Советской власти произошёл позднее…

В мае 1919 года Деникин начал наступление в направлении Волги.

24 июня был взят Харьков.

30 июня – Царицын…

31 августа – Киев…

12 сентября Деникин двинулся в поход на Москву.

Однако «белое» дело в России уже было обречено. Оно не могло не то что победить – этого не могло быть в принципе! «Белое» движение не смогло бы просто существовать без постоянной и многообразной поддержки извне. А эта поддержка иссякала по причинам, от руководства Антанты независящим – своё слово сказали европейские массы.

С одной стороны, европейская революция в социалистическом формате не стала фактом – возникавшие в 1919 году Бременская, Баварская, Венгерская, Словацкая советские республики оказались недолговечными и были подавлены европейской буржуазией, освободившейся от бремени взаимной войны.

Зато, с другой стороны, симпатии всего европейского рабочего класса были прочно на стороне русской революции. В июне 1919 года английские профсоюзы предъявили правительству ультиматум под лозунгом «Руки прочь от России!», и в случае неудовлетворения их требований угрожали всеобщей забастовкой. Премьер-министр Великобритании Дэвид Ллойд Джордж в секретном меморандуме признавал:

«Народные массы Европы, от края и до края, подвергают сомнению весь существующий порядок, всё нынешнее политическое, социальное и экономическое устройство»[1094].

И если бы не бернштейны с каутскими, не предательство купленных Капиталом европейских социал-демократических «вождей», сдерживавших революционные настроения изо всех сил, чем бы всё могло кончиться в Европе – сказать сложно.

Особенно остро развивалась ситуация в Германии, но германские корниловы оказались более решительными, чем их русские предшественники. К тому же перед глазами немецкой реакции стояла русская революция, и страх подталкивал к жестокости и готовности лить любую кровь, чтобы залить ей возникший и в Германии социальный пожар…

В январе 1919 года были расстреляны Карл Либкнехт и Роза Люксембург, в марте – Лео Тышка… Германские массы лишились наиболее революционных и близких к позиции Ленина лидеров.

Советской Германии не получилось…

Всё же, явно обозначившаяся европейская революционная ситуация 1918–1919 годов очень помогла Советской России, а Ноябрьская германская революция 1918 года превратила в мусорную бумажку «похабный» Брестский договор – как то и предрекал Ленин.

Он прочно стоял в центре всех существенных общественных процессов, которые происходили тогда в России… И его участие в этих процессах оказывалось настолько мощным, разнообразным и повседневным, что одно лишь перечисление его встреч, выступлений, распоряжений, участия в тех или иных съездах, бесед с представителями отраслей, республик, стран и прочая и прочая заняло бы в этой книге не одну страницу. Поэтому отсылаю заинтересованного читателя прямо к первоисточнику – Полному собранию сочинений Ленина, где в конце каждого тома работ даётся хронология его жизни и деятельности за тот или иной период… Отсылаю читателя и к томам телеграмм, писем, записок… Знакомство с ними проясняет для объективного исследователя многое и в той эпохе, и в Ленине, и в облике его обвинителей – как тогдашних, так и нынешних.

Показательный момент…

Сентябрь 1919 года, в разгаре наступление Деникина на Москву, Ленин изо дня в день занят в Совете Обороны вопросами фронтов и в Совнаркоме – вопросами военной экономики…

Но вот 4 сентября он обсуждает на заседании Совнаркома результаты ревизии научных библиотек и подписывает декрет о передаче книг из бывших частных библиотек (тогда это было синонимом библиотек крупнейших дворян и промышленников) в Румянцевский музей!

В этой детали, как в капле воды, видна суть нового строя!

Царизм XIX и XX веков – в лице царей и их ближайшего окружения, был не только равнодушен к вопросам научного и культурного развития России, но был прямо им враждебен даже в лучшие свои дни.

Советская власть, даже вися на волоске, мыслила категориями глубоко нравственными и человечными…

Но все ли мыслили в России так же – даже среди тех, кто обязан был стоять на стороне правды и чести?

Так, 7 сентября 1919 года Горький из Петрограда пишет Ленину о тяжёлом материальном положении учёных и передаёт письмо профессору В. Н. Тонкову, направляющемуся в Москву к Ленину для доклада по этому вопросу[1095].

С начальником Военно-медицинской академии профессором Тонковым, будущим дважды кавалером ордена Ленина, читатель позднее познакомится более подробно, а сейчас – об ответе Ленина Горькому в письме от 15 сентября 1919 года. Вообще-то было бы нелишним привести всё это письмо, но ограничусь самым сильным местом из него:

«…„Интеллектуальные силы“ народа смешивать с „силами“ буржуазных интеллигентов неправильно. За образец их возьму Короленко: я недавно прочёл его, писанную в августе 1917 г., брошюру „Война, отечество и человечество“. Короленко ведь лучший из „околокадетских“, почти меньшевик. А какая гнусная, подлая, мерзкая защита империалистической войны, прикрытая слащавыми фразами! Жалкий мещанин, пленённый буржуазными предрассудками! Для таких господ 10 000 000 убитых на империалистической войне – дело, заслуживающее поддержки (делами, при слащавых фразах против войны), а гибель сотен тысяч в справедливой гражданской войне против помещиков и капиталистов вызывает ахи, охи, вздохи, истерики…»[1096]

Ленин был прав и с исторической, и с политической, и с нравственной точки зрения, не так ли? Страстность же Ленина в этом письме, проявляемая им нечасто, объяснялась несколькими причинами…

И – досадой на Горького, который, как упрекал его Ленин, «тратит себя на хныканье сгнивших интеллигентов» и не пишет книг, нужных новой России…

И – горечью от того, что такие таланты как Короленко в трудный для Родины час не обнаружили ни величия мысли, ни понимания сути событий.

И —, конечно же, нервным напряжением тех дней…

В письме Ленин напоминал Горькому о том, как тот в их эмигрантских беседах повторял: «Мы, художники, невменяемые люди», а далее Ленин замечал: «Вот именно!»

Горький в ответ написал 19 сентября:

«Что такое русская интеллигенция – я знаю не хуже Вас и – если Вы помните – был одним из первых литераторов России, который отнёсся к ней резко отрицательно, так же отношусь к ней до сей поры и не вижу причин изменить моё отношение в будущем.

Но, сударь мой, надо же, наконец, понять разницу между политиканствующей интеллигенцией и представителями интеллектуальных, научных сил страны, надо же провести черту разделения между ж…й (у Горького слово написано полностью. – С.К.) Павла Милюкова и головой профессора Деппа, надо же понять, что одна цена – Дану, другая – Бушу…

Поймите же, что на той, на белой стороне, – порядочных людей почти нет, ни одного крупного человека из мира учёных – все они остались по эту сторону, и не ради заговоров (увы, кое-кто, как, например, профессор-биолог Кольцов, и ради. – С.К.), а в искренней надежде, что новый строй даст им широкую возможность работать. И она работают, за совесть, да!..»[1097]

Горький был и прав, и не прав одновременно…

Объяснять Ленину важность для новой России её учёных необходимости не было – Ленин это понимал так, как мало кто.

Но, во-первых, большая часть учёных сосредотачивалась тогда в Петрограде, где высшей властью был Зиновьев, а этот ценил более не учёных, а «пиарщиков»…

Во-вторых, лишь считанные единицы выдающихся российских учёных поддержали Октябрьскую революцию сразу и безоговорочно – как это сделал Климент Аркадьевич Тимирязев (1843–1920). А ведь «представители интеллектуальных, научных сил страны» должны были бы разобраться в сути Ленина и в сути происходящих событий быстрее, чем неграмотное и малограмотное крестьянство…

Тем не менее, непосредственно в рядах РСДРП(б) состоял, ещё задолго до революции, единственный действительно крупный учёный – астроном Павел Карлович Штернберг (1865–1920), большевик с 1905 года, профессор Московского университета и директор Московской обсерватории.

В октябрьские дни 1917 года Штернберг вошёл в Центральный штаб Красной Гвардии Московского ВРК, с ноября 1917 года стал членом Президиума Мосгубисполкома, затем воевал членом реввоенсовета 2-й армии Восточного фронта, с 1919 года стал членом РВС Восточного фронта, и Ленин сносился с ним телеграфным шифром, советуясь не о тайнах звёздного неба, а по конкретным военным вопросам. В 1920 году Павел Карлович умер на фронте от воспаления лёгких.

Увы, Тимирязев и Штернберг оказались исключениями, так что основания для недоверия даже к учёным-естественникам у большевиков были. Тем не менее, черту разделения между ж…й Милюкова и головой учёного-теплотехника Георгия Филипповича Деппа (1854–1921), между Фёдором Даном и флористом, систематиком и ботанико-географом Николаем Адольфовичем Бушем (1869–1941), членом-корреспондентом Академии наук с 1920 года, Советская власть сумела провести быстро.

Более подробно об этом будет сказано позднее – в главах о мирном строительстве после гражданской войны, а сейчас сообщу, что с начала 1920 года была создана Петроградская комиссия по улучшению быта учёных, и Горький стал её председателем. Масштабы деятельности комиссии видны уже из того, что 29 апреля 1920 года Горький обратился в Совнарком с просьбой об увеличении числа академических пайков с одной тысячи восьмисот до двух тысяч.

29 апреля 1920 года Ленин наложил на письме Горького резолюцию: «На заключение Луначарского и Компрода»…[1098]

Конечно, эти две тысячи петроградских учёных получали в пайках не рябчиков в желе и не консервированные ананасы, но в то время сам факт государственной поддержки голодающих учёных показывал, что искренние надежды русских учёных на то, что новый строй даст им широкую возможность работать, уже в недалёком будущем оправдаются.

Возвращаясь же к ответному письму Горького Ленину от 19 сентября 1919 года, приведу и заслуживающую нашего внимания концовку его. Горький писал:

«Засим – пребываю невменяемым до конца дней и крепко жму руку Вашу. Вы тоже невменяемый господин…»[1099]

Что ж, Горький, давно друживший с Лениным и хорошо его знающий, заметил насчёт «невменяемого господина», тонко… Собственно, Горький хотел этим сказать, что Ленин – тоже огромной творческой души человек!

Как «инженер человеческих душ», Горький через все свои заблуждения понимал, что Ленин хотел бы широко, творчески, мечтать и увлекать людей высокой мечтой. Но при этом Ленин знал, что пока что основное – это директивы, приказы, выволочки и жёсткость…

На следующий день после ответа Горькому, 16 сентября 1919 года, Ленин пишет члену Революционного Военного Совета Республики (РВСР) Гусеву:

«т. Гусев! Вникая в письмо Склянского (зам. Председателя РВСР. – С.К.) … и в итоги по сводкам, я убеждаюсь, что наш РВСР работает плохо.

Успокаивать и успокаивать, это плохая тактика…

А на деле у нас застой – почти развал.

На сибирском фронте поставили какую-то сволочь Ольдерогге (генерал старой армии. – С.К.) и бабу Позерна (член РВС Восточного фронта. – С.К.) и „успокоились. Прямо позор. А нас начали бить!.. Выпускать из рук победу – позор.

С Мамонтовым (кавалерийский генерал Деникина. – С.К.) застой… Опоздали войска, шедшие с севера на Воронеж. Опоздали с перекидкой 21 дивизии на юг. Опоздали с автопулемётами. Опоздали со связью…

С формированием тоже опаздываем. Пропускаем осень – а Деникин утроит силы, получит и танки, и пр. и пр. Так нельзя…

Видимо наш РВСР „командует“, не интересуясь или не умея следить за исполнением. Если это общий наш грех, то в военном деле это прямо гибель“[1100].

Ленин как в воду смотрел – 20 сентября „белыми“ был взят Курск, 13 октября – Орёл…

Деникинские казаки нацелились на Тулу, а оттуда – прямой путь на Москву. К тому же, не очень надёжна была сама Тула – там традиционно были сильны меньшевики, которые спровоцировали первую забастовку на Тульском оружейном заводе уже 18 июня 1918 года, а 3 апреля 1919 года рабочие завода забастовали ещё раз…

Колчак к тому времени был, как уже сказано, обречён, Деникин же оставался серьёзной проблемой.

16 октября 1919 года Ленин телеграфно выругал председателя Тульского губкома РКП(б) и губисполкома Г. Н. Каминского за нераспорядительность по погрузке кавалерии на деникинский фронт, а 20 октября направил Каминскому, военному комиссару Тульской области Д. П. Оськину и члену Военного совета Тульского УРа (укреплённого района) В.И Межлауку письмо, где предупреждал:

„Работа в Туле должна быть повышена изо всех сил и переведена всецело на военное положение… В Туле массы далеко не наши. Отсюда – обязательно сугубая интенсивность работы среди войска, среди запасных, среди рабочих, среди работниц…“

В том же письме Ленин писал: „Если возьмём Орёл, работу не ослаблять, а вдесятеро усилить, ибо без этого мы не победим, а остановка наступления для нас смерть“. И как раз в день написания письма Орёл был взят красными войсками и контрнаступление Южного фронта успешно развивалось. Этот успех был подготовлен коллективными усилиями, но особо выдающейся и здесь была роль Ленина и Сталина – члена РВС Южного фронта.

Деникин стал откатываться, в деникинском тылу начинались восстания. И хотя „белые“ зверствовали – только в Одессе в сентябре 1919 года было расстреляно около 3 тысяч человек, конец деникинщины был предрешён. 4 апреля 1920 года Деникин, которому „Верховный правитель Российского государства“ Колчак 4 января 1920 года передал „верховную власть“, передал её в свою очередь „чёрному барону“ Врангелю.

Отец командующего белыми войсками на Юге России генерала Петра Врангеля – барон Николай Врангель, был до Октября 1917 года очень богатым человеком. Он являлся председателем Амгунской золотопромышленной компании и вице-председателем акционерного общества „Сименс унд Гальске“, а после революции эмигрировал. Вот за возвращение в Россию в прежнем качестве Врангеля-старшего и отдавали жизнь тысячи русских людей под командованием Врангеля-младшего. Ничем другим, в конечном счёте, главы „белого“ движения не руководствовались, что бы они потом ни писали в своих „мемуарах“.

Деникинщина оказалась, однако, последним крупным проявлением гражданской войны. Последний фазис деникинщины – врангелевщина в виде прямой военной диктатуры, при всей её потенциальной опасности, была уже концом конца.

Из Врангеля, Колчака, Деникина, и даже из откровенного садиста барона Унгерна фон Штернберга, нынешние „академические“ „историки“ делают чуть ли не херувимов. Но вот современный голландский исследователь Э. Кронер, автор книги о Врангеле, переведённой в России, пишет, что жителям демократических государств XXI века сложно вообразить всю жестокость применявшихся Врангелем способов „наведения порядка“[1101].

Насчёт жителей якобы „демократических государств XXI века“ голландский историк чересчур, конечно, оптимистичен – перед социальным садизмом нынешней „политкорректности“, „толерантности“ и „ювенильности“ Европы бледнеют порой даже ужасы врангелевщины – новые мученики Одессы тому пример. Но относительно Врангеля оценка Кронера заслуживает внимания – как-никак, она имеет европейскую аттестацию.

Врангель осел к Крыму, лелея замыслы выйти из него весной 1921 года вновь на оперативный простор. Так что с Врангелем надо было кончать. И операция по освобождению Крыма началась с того, что в первой половине октября 1920 года была отражена стратегическая попытка Врангеля захватить всё Черноморское побережье. Затем Южный фронт Фрунзе развернул наступление на Крым в свою очередь.

15 октября 1920 года Фрунзе в письменном докладе Ленину заявил, что „сомнения в его (наступления. – С.К.) победоносном исходе у меня нет“.

В ответ Ленин 16 октября направил Фрунзе телеграфную шифровку:

„Получив Гусева (член РВС Южфронта. – С.К.) и Вашу восторженные телеграммы, боюсь чрезмерного оптимизма. Помните, что надо во что бы то ни стало на плечах противника войти в Крым. Готовьтесь обстоятельнее, проверьте – изучены ли переходы вброд для взятия Крыма“.

18 октября Фрунзе в ответе Ленину повторил, что „наш успех на фронте, несомненно, имеет значение перелома“, и что „в конечном счёте“ на положение дел он смотрит „уверенно“[1102].

При этом 26 октября со станции Апостолово Фрунзе телеграфировал Ленину:

„Сейчас отдал окончательный приказ об общем наступлении. Решающими днями будут 30, 31 октября и 1 ноября. В разгроме главных сил противника не сомневаюсь. Отойти за перешейки к моменту нашего удара он не успеет. На немедленный захват перешейков считаю не более одного шанса из ста.

В ночь с 25 на 26-е в Апостолово провёл совещание командиров…“, и т. д.[1103]

28 октября Фрунзе получил ответную шифровку Ленина:

„На Ваш № 001/пш. Возмущаюсь Вашим оптимистическим тоном, когда Вы же сообщаете, что только один шанс из ста за успех в главной, давно поставленной задаче. Если дела так безобразно плохи, прошу обсудить архиспешные меры подвоза тяжёлой артиллерии, постройки линий её подвоза, доставки сапёров и прочее“[1104].

Штурм Перекопских и Ишуньских позиций начался 7 ноября 1920 года, при этом красные войска вброд – как и настаивал Ленин, перешли мелководный Сиваш. 11 ноября Красная Армия вступила в Крым, 13 ноября освободили Симферополь, 15 ноября – Севастополь и Феодосию, а через два дня Фрунзе телеграфировал Ленину, что конница Будённого заняла Керчь и Южный фронт ликвидирован.

Кроме борьбы с Врангелем, на 1920 год пришлась ещё и советско-польская война – инициировала её Антанта и новый „комендант Польши“ Пилсудский.

Ход и этой войны был неровным… Вначале поляки заняли 6 мая Киев, затем Красная Армия в августе 1920 года подошла к Варшаве, но произошло „чудо на Висле“ – „красные“ откатились далеко назад. В итоге по Рижскому мирному договору от 18 марта 1921 года между РСФСР и Украинской ССР с одной стороны и буржуазной Польшей с другой стороны, пришлось уступить полякам территорию Западной Украины и Западной Белоруссии…

В ходе переговоров председатель польской делегации Домбский нагло потребовал возместить военные расходы Польши в размере 73 миллионов рублей золотом. Председатель российско-украинской делегации А. А. Иоффе соглашался „только“ на 30 миллионов. Пришлось Ленину в начале января 1921 года написать наркому иностранных дел Чичерину: „По-моему, и 30 много… По-моему, и 30 не давать“[1105].

Кончилось тем, что в текст Рижского договора была включена статья о взаимном отказе сторон от возмещения своих военных расходов и убытков. Как видим, Ленин-дипломат не был склонен заниматься дипломатией сюсюканья, а в результате одерживал победы.

„Польский“ сюжет интересен многим, начиная с того, что только Сталин смотрел на ситуацию здраво с самого начала и углубляться в Польшу после того, как летом 1920 года были отвоёваны западно-украинские и западно-белорусские земли, не советовал… Ленин же поддался энтузиазму Троцкого и командующего Западным фронтом Тухачевского, дезориентировавшего Политбюро ЦК РКП(б).

Но мы обойдём „польский“ сюжет в том числе и потому, что он достаточно подробно рассмотрен в моей книге „Россия за Сталина“, к которой заинтересованного читателя и отсылаю. Зато остановлюсь немного на некоем моменте, связанном с занятием Крыма.

11 ноября 1920 года Фрунзе обратился по радио к Врангелю с предложением прекратить сопротивление и обещал амнистию всем, кто сложит оружие. Врангель предложение Фрунзе от войск скрыл, а Ленин шифром по прямому проводу телеграфировал командующему Южным фронтом:

„Только что узнал о Вашем предложении Врангелю сдаться. Крайне удивлён непомерной уступчивостью условий. Если противник примет их, то надо реально обеспечить взятие флота и невыпуск ни одного судна; если же противник не примет этих условий, то, по-моему, нельзя больше повторять их и нужно расправиться беспощадно“[1106].

Эта телеграмма Ленина часто цитируется в подтверждение россказней о том, что после освобождения Крыма „десятки тысяч“ (более скромный вариант – „тысячи“) пленных офицеров и особенно юнкеров были безжалостно расстреляны или утоплены в Чёрном море по распоряжению Бела Куна и Розалии Землячки – с полного одобрения Ленина.

В подтверждение „обвинители“ не приводят ни одного достоверного документа, зато генерал Врангель в своих воспоминаниях 1923 года сообщает, что за время эвакуации Крыма были приняты на суда „все желающие“, и уточняет, что „на 126 судах было вывезено 145 693 человека, не считая судовых команд“.

Уже одно это исключало наличие в занятом „красными“ Крыму сколько-нибудь значительных количеств „белого“ офицерства, да оно и понятно! Офицеры, запугиваемые врангелевской пропагандой и не зная о предложении Фрунзе, конечно же, не стремились остаться „под красными“.

Со своей стороны, и Врангель должен был предпринять все усилия для эвакуации максимального числа войск, и командного состава – прежде всего. Ведь даже тогда барон ещё не считал, что всё потеряно, а наличие у него большого флота позволяло планировать в будущем крупную десантную операцию.

Показательно и то, что Врангель ничего о „зверствах“ Куна и Землячки в мемуарах не пишет – а ведь факт, буде он имел бы место, оказывался для „белых“ выигрышным со всех точек зрения…

В завершение крымского „ужастика“ познакомлю читателя с тем, „как это делается“ – в смысле, как варганятся провокации…

Во вполне академическом и сейчас вполне антисоветском журнале „Вопросы истории“ в 2013 году (№ 4) были опубликованы последние письма Фрунзе Сталину. Публикацию подготовил кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Главного архивного управления г. Москвы Войтиков. На страницах 98, 99 он кратко сообщает о телеграмме Ленина Фрунзе, посланной якобы „в ярости“, и далее пишет, что Ленин „наделил исключительными полномочиями (источник сведений не указывается. – С.К.) тройку в составе Г. Л. Пятакова, Р. С. Землячки и Б. Куна, беспощадно расстрелявшей по итогам перерегистрации не менее 12 тыс. офицеров²“.

Под сноской „²“ в примечаниях на с. 104 Войтиковым дана ссылка на источник сведений: „В. Д. ТОПОЛЯНСКИЙ. Гибель Фрунзе. – Вопросы истории“, 1993, № 6, с. 101».

В № 6 журнала «Вопросы истории» за 1993 год на странице 101 действительно полностью приведена телеграмма Ленина и сообщается о «тройке», якобы наделённой (не указано – кем) «исключительными полномочиями», а далее сказано: «Офицеры явились на перерегистрацию. И началась бессмысленнейшая кровавая бойня. Всех являвшихся арестовывали, по ночам выводили за город (какой? – С.К.) и там расстреливали из пулемётов. Так были уничтожены тысячи людей»…

Незабвенный Шерлок Холмс рекомендовал: «Во всём надо искать логику. Там, где её недостаёт, нужно искать ложь». И, увы, как раз с логикой у автора статьи 1993 года – кандидата медицинских наук Виктора Давидовича Тополянского, старшего научного сотрудника Московской медицинской академии им. И. М. Сеченова, делб обстоят плохо.

Можно представить себе сотню-другую «белых» офицеров, которые явились на перерегистрацию в таинственный «город», под которым Виктор Давидович имеет в виду, скорее всего, Симферополь (а может – Севастополь?).

Но трудно себе представить, что расстрел первой же сотни офицеров и даже просто заключение их под арест, не стали бы известны остальным «тысячам»… (Хотя откуда после эвакуации Крыма в нём можно было найти несколько тысяч врангелевских офицеров, знают, пожалуй, лишь в редакции антиисторического журнала «Вопросы истории»). Так или иначе, после того как сведения об арестах и расстрелах (не говоря уже о слухах!) достигли бы ушей этих мифических «тысяч», только откровенный дурак пошёл бы на «перерегистрацию», не так ли? И чтобы понять это, не надо рыться в архивах – достаточно логики… Во всяком случае никаких «12 тысяч» расстрелянных, отысканных Войтиковым у Тополянского, ни на с. 101, ни на других страницах статьи 1993 года нет!

Вот так это нынче и делается – не «в Одессе, на Малой Арнаутской», а в Москве…

1) Вначале – полная «тонких» намёков на то, чего не ведает никто, «академическая» публикация 1993 года…

2) Через двадцать (!) лет – лживая ссылка на «академическую» публикацию 1993 года в другой «академической» публикации, и – всё…

3) «Исторический факт» сляпан, и «исследователи истории» типа Н. Старикова или политиканы типа В. Жириновского имеют «все основания» писать и вещать о «зверствах большевиков» и «садисте» Ленине, распорядившемся загубить тысячи молодых юнкерских жизней…

А на самом-то деле…

А на самом деле сын академика В. И. Вернадского – Георгий Вернадский, эмигрировавший в США, 27 мая 1955 года записал со слов сестры Веры следующее:

«В Симферополе осталось много офицеров Врангелевской армии, не поспевших на посадку на пароходы в Севастополь. Отец распорядился немедленно выдать им (по словам сестры их было около 200 [двухсот! – С.К.] человек) свидетельства, что они студенты Таврического университета – и этим спас их»…

Дочь Вернадского вспоминала, что по городу поползли слухи, и «как только пришли большевики», на квартиру родителей пришёл чекист. Он заявил, что ему известно, что «выданы были студенческие свидетельства офицерам», потребовал списка «студентов» и угрожал в противном случае расстрелом.

Самого Вернадского дома не было, так что чекист говорил с его женой в присутствии дочери. Всегда «выдержанная, мягкая и вежливая» (с прислугой и ровней себе, надо полагать) мадам Вернадская с лицом, покрывшимся красными пятнами, стала топать ногами и орать (на «хама» можно): «Вон!»… После чего «кровожадный» чекист, потоптавшись, «так и ушёл»…[1107]

1920 год стал последним активным годом войны затеянной старым миром против новой России. В 1920 году с «шахматной доски» этой войны, которую лишь условно можно назвать «гражданской», были убраны три крупные фигуры: адмирала Колчака, «белого» генерала Деникина и «чёрного барона» Врангеля.

С 1921 года война постепенно перемещалась на далёкие окраины…

Ещё когда был силён Деникин – 19 февраля 1920 года, Ленин писал Троцкому, относительно идеи «буфера» между Советской Россией и интервентами на Востоке:

«Надо бешено изругать противников буферного государства, … погрозить им партийным судом и потребовать, чтобы все в Сибири осуществили лозунг: „ни шагу на восток далее, все силы напрячь для ускоренного движения войск и паровозов на запад в Россию“. Мы окажемся идиотами, если дадим себя увлечь глупым движением в глубь Сибири, а в это время Деникин оживёт и поляки ударят. Это будет преступление»[1108].

К концу 1920 года многое прояснилось… Поляки-таки ударили, но в итоге просчитались. Деникин «ожил» во Врангеле, и во Врангеле же окончательно «почил». А ещё до этого – 6 апреля 1920 года, был образован временный «буфер» – Дальневосточная республика (ДВР).

Пойти на это пришлось потому, что на всё сил пока не хватало, угрозы с Запада были опаснее. И ещё почти два года Дальний Восток будет оккупирован японцами. Они, придя в Россию как завоеватели первыми, ушли из неё последними – о чём забывать нам нельзя, ибо они-то помнят.

Временно отпало от России Закавказье…

Шли бои в Туркестане…

Но всё это не заслоняло очевидного факта: на первый план постепенно выходили мирные заботы… И чем более укреплялась Советская власть, тем сложнее было выделять в деятельности Ленина те или иные главные направления и интересы – теперь главным оказывалось всё, а точнее – ничего не было мелочью. Его задачи и функции постоянно усложнялись и видоизменялись, и, начав день с заседания Совнаркома по хозяйственным вопросам, он мог закончить его у прямого провода, разговаривая с фронтами.

Вот краткая «фотография рабочего дня» Ленина 2 февраля 1921 года: 1) председательствует на седьмом заседании Экономической комиссии СНК; 2) участвует в заседании Политбюро ЦК РКП(б), где обсуждаются вопросы Наркомпроса, о помощи пострадавшим от неурожая, о продовольственных и воинских перевозках с Кавказа, о положении в Сибири, о промысловой кооперации и т д.; 3) пишет письма директору Института Маркса и Энгельса Рязанову и заместителю председателя Малого Совнаркома Гойхбаргу; 4) беседует с уполномоченным Наркомзема по Сибири и членом Сибирского ревкома Соколовым и затем – с председателем ГОЭЛРО Кржижиновским; 5) знакомится с замечаниями инженера-электрика Козьмина на план ГОЭЛРО и через секретаря СНК Горбунова поручает Козьмину сделать доклад в ГОЭЛРО об использовании энергии ветра для электрификации деревень; 6) дважды председательствует на заседании комиссии по реорганизации Наркомата просвещения – Наркомпроса…

6 февраля он – кроме прочего, принимает начальника административной службы Самаро-Златоустовской железной дороги Преображенского, 7 февраля – председателя ВСНХ Рыкова и беседует с заведующим библиотечной секцией Московского отдела народного образования…

Менялся ли он, встав во главе страны, в рисунке поведения, во взглядах?

Конечно же, менялся.

Он становился осмотрительнее, многограннее, опытнее… И могло ли быть иначе? Теперь он был не лидером небольшой гонимой партии, а руководителем огромной страны, вождём многомиллионных масс. Несравнимы были и масштаб, и возможности… Иными были и мера ответственности, и многообразие сфер деятельности, и возникающие ситуации…

Ещё осенью 1917 года он настаивал на отмене тайной дипломатии – в чём был, опять-таки, прав уже потому, что тогда надо было отряхнуть прах старой царской дипломатии. Но, оказалось, что и пролетарскому государству без дипломатии – пусть и новой, не обойтись. И 9 мая 1921 года Ленин пишет полпреду и торгпреду в Великобритании Леониду Красину:

«Тов. Красин! Обратите сугубое внимание. Клышко (секретарь советской торговой делегации в Лондоне, – С.К.) не болтлив ли? Дипломат должен уметь молчать и говорить так, чтобы ничего не сказать. Умеет ли Клышко? Понимает ли это?»[1109].

От принципа отмены тайной дипломатии до тезиса: «Дипломат должен уметь молчать и говорить так, чтобы ничего не сказать» – дистанция огромного размера! Впрочем, это было уже после гражданской войны, однако уже в ходе её Ленин приобретал свой первый личный дипломатический опыт…

7 апреля 1919 года Ленин и Калинин получили послание молодого короля Афганистана Амануллы-хана (1892–1960) с извещением о своём короновании и вступлении на престол. Молодой эмир писал, что поскольку Советское правительство взяло «на себя почётную и благородную задачу заботиться о мире и благе людей» и провозгласило «принцип свободы и равноправия стран и народов всего мира», он «счастлив впервые от имени стремящегося к прогрессу афганского народа направить… настоящее дружественное послание независимого и дружественного Афганистана…»

Это был своего рода прорыв и порыв… И Ленин – политический противник монархизма и монархов, пишет ответное послание, где приносит поздравления «Его величеству» по поводу вступления на престол и заверяет, что «стремление афганского народа последовать русскому примеру да будет лучшей гарантией крепости и независимости Афганского государства»…[1110]

28 февраля 1921 года между РСФСР и Афганистаном был заключён договор о дружбе – первый договор подобного рода для новой России.

Но главным в деятельности Ленина, относящейся к проблемам внешнего мира, становится его работа по созданию и развитию 3-го Коммунистического Интернационала – Коминтерна, Первый (Учредительный) конгресс которого прошёл со 2 по 6 марта в Москве.

Тема Коминтерна сама по себе обширна, однако далее мы её коснёмся мало, и не потому, что здесь нечего сказать, а потому, что слишком много и многое нам предстоит узнать и понять во внутренней политике Ленина 20-х годов…

А сейчас предлагаю отвлечься на сюжет локальный, почти личный, но для книги о Ленине – не лишний. Среди ленинских документов времён гражданской войны отыскивается интересная записка, возвращающая нас к герою тифлисского «экса» в 1907 году – «Камо»-Тер-Петросяну.

«Камо» был человеком железной воли, горячего сердца, чистых рук и яркой жизни. Земляк Сталина – он тоже родился в Гори, Камо начинал не как боевик, а как талантливый партийный организатор-техник, распространял созданную Сталиным газету «Брдзола» («Борьба») в Баку, Кутаиси, Поти… Первый раз «Камо» был арестован и посажен в тюрьму в ноябре 1903 года, но уже в сентябре 1904 года бежал и работал в подполье в Тифлисе.

С началом первой русской революции 1905 года «Камо» организует боевые группы и дружины, а в дни декабрьского вооружённого восстания в Тифлисе в 1905 году возглавляет отряд рабочих-боевиков, оборонявших рабочий район Надзаладеви («Нахаловка»). Получив пять тяжёлых ранений, он был схвачен казаками и заключён в тифлисскую тюрьму – Метехский замок. Отказался назвать себя, не был опознан и сумел вырваться на свободу. Партизанил в горах, а в марте 1906 года выехал в Петербург, где познакомился с Лениным.

После тифлисского «экса» «Камо» был арестован в ноябре 1907 года в Берлине, опять не назвался, смог симулировать сумасшествие так, что обвёл вокруг пальца крупнейших немецких психиатров, однако в конце 1909 года был, всё же, выдан властям России, опознан и отправлен вновь в Метехский замок.

15 августа 1911 года Камо бежал из тюрьмы за границу, пробрался в Париж к Ленину, выполнял его поручения, в 1912 году был арестован в Тифлисе и приговорён к смертной казни, заменённой двадцатью годами каторги.

Февраль 1917 года освободил «Камо» из харьковской каторжной тюрьмы и он был направлен партией на работу в Закавказье, работал в подполье в Баку. После советизации Азербайджана учился в Москве и работал в системе Наркомата внешней торговли, но сорока лет погиб в Тифлисе в дорожной катастрофе – случайной даже по мнению родственников и хорошо знавших его людей.

В 1919 году Камо возглавил боевую группу в тылу Деникина – по личной ленинской инициативе. Летом 1919 года Ленин писал в записке Э. М. Склянскому (зампред РВС Республики, – С.К.) и И. Т. Смилге (член РВС Республики. – С.К.):

«…Я знаю одного товарища досконально, как человека совершенно исключительной преданности, отваги и энергии (насчёт взрывов и налётов особенно).

Предлагаю:

(1) Дать ему возможность поучиться командному делу (принять все меры для ускорения, особенно чтения лекций и проч.),

(2) Поручить ему организовать особый отряд для взрывов etc. (и так далее. – С.К.) в тылу противника»[1111].

Предложение Ленина было принято, и осенью 1919 года Камо во главе подпольной группы боевиков с оружием, боеприпасами и литературой конспиративно направили в Баку, где он успешно работал, подготавливая рабочее восстание. К этому времени относится ещё одна ленинская записка секретарю ЦК Елене Стасовой:

«Е.Д.! Надо послать шифровку, чтобы нигде и никогда не смели употреблять кличку Камо, а заменили тотчас иной, новой. Город, где Камо, называть только шифром.

Ленин»[1112]

Суть была в том, что Киров – тогда член РВС 11-й армии, направил 9 декабря 1919 года из Астрахани в Москву письмо, где неосторожно упоминал о Камо, говоря, что не имеется пока точных сведений, прибыл ли Камо в Баку.

Сюжет с Камо – лишь один из тысяч эпизодов гражданской войны, прямо связанных с Лениным, при том, что в гражданской войне не было мало-мальски крупных событий, к которым Ленин не имел бы того или иного отношения. В той войне роль Ленина по уровню личного влияния на события и по всеохватности этого влияния была аналогична роли Сталина в Великой Отечественной войне – от стратегических операций до действий спецгрупп.

В марте 1919 года Ленин ненадолго приехал в Петроград. Повод был печальным: он приезжал на похороны Марка Елизарова, мужа старшей сестры Ленина Анны и старого товарища и соратника Ильича. С Елизаровым был связан огромный и по времени, и по содержанию кусок жизни…

И какой жизни!

Ещё – молодой, ещё такой, как оказалось, беззаботной и простой по сравнению с той, которую Владимир Ильич взвалил на свои плечи с Октября 1917 года, приняв на себя и всю полноту власти в стране и всю ответственность за политику этой власти.

Теперь Ленин не принадлежал сам себе, и как он ни хотел бы побыть с родными и по возможности утешить Анну Ильиничну, уже в день приезда в Питер – 12 марта 1919 года, ему пришлось сделать доклад о внешней и внутренней политике Совета Народных Комиссаров на заседании Петроградского Совета.

Я уже писал о фото Ленина, сделанных на кладбище, где хоронили Елизарова, – это была сама запечатлённая скорбь. В редкую откровенную минуту он вдруг предстал человеком ранимым, чувствующим, страдающим…

А 13 марта – после похорон, он выступил вначале на заседании I съезда сельскохозяйственных рабочих Петроградской губернии, и дважды с речами в Народном доме: перед десятитысячной аудиторией в большом зале и затем – в фойе.

Вскоре его питерские речи были объединены в отдельной брошюре под названием «Успехи и трудности Советской власти». В этой ленинской работе важно всё, однако ниже приведу лишь одну его мысль, вначале познакомив читателя с историей послесловия к «Успехам и трудностям»…

Ленин, написав это послесловие к брошюре, издаваемой в Петрограде, попросил Зиновьева напечатать его «хотя бы самым мелким петитом», но просьбу автора не выполнили, причём не выполнили неоднократно, и впервые послесловие было напечатано лишь в 1922 году в первом издании Собрания сочинений Ленина…

А послесловие было действительно «того…» – не очень стандартным. И этим оно было не для всех удобным как тогда, так и сейчас.

Вот это послесловие – полностью:

«Потратив немало труда на исправление записи моей речи, я вынужден обратиться с убедительной просьбой ко всем товарищам, которые хотят записывать мои речи для печати.

Просьба состоит в том, чтобы никогда не полагаться ни на стенографическую (! – С.К.), ни на какую иную запись моих речей, никогда не гоняться за их записью, никогда не печатать записи моих речей.

Вместо записи моих речей, если в том есть надобность, пусть печатают отчёты о них. Я видал в газетах такие отчёты о своих речах, которые бывали удовлетворительны. Но я ни единого раза не видал сколько-нибудь удовлетворительной записи моей речи. Отчего это происходит, судить не берусь, от чрезмерной ли быстроты моей речи, или от неправильного её построения, или от чего другого, но факт остаётся фактом. Ни одной удовлетворительной записи своей речи, ни стенографической, ни иной какой, я ещё ни разу не видал.

Лучше хороший отчёт о речи, чем плохая запись речи. Поэтому я прошу: никогда никаких записей моих речей не печатать»[1113].

И что-то не хочется комментировать эти строки. Я познакомил с ними читателя, а уж суждение о них пусть выносит он сам.

А впрочем…

Напомню некие слова из некой книги: «…ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил»…

Это – строки из романа «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова, то место, где бедный непонятый пророк Иешуа Га-Ноцри поясняет пятому прокуратору Иудеи всаднику Понтию Пилату, что ходит вот один за ним, ходит – бывший сборщик податей Левий Матвей, записывает, и всё записывает не так, всё путает…

Горечь была в словах Га-Ноцри, горечь сквозит и в послесловии Ленина, который был так ясен и точен в своих речах, и которого так фатально то и дело перевирали, которого начинали понимать не сразу, да и потом понимали лишь частично, неполно…

А, казалось бы, – что тут понимать?

Как и Га-Ноцри – переосмысленный Булгаковым Иисус Христос, Ленин всего-навсего предлагал людям жить жизнью, достойной людей… Жить, руководствуясь не жадностью, не своекорыстием, а идеями взаимного общественного сотрудничества в справедливо выстроенном обществе, где нет правовых рычагов паразитирования меньшинства на большинстве.

Но могло ли понять и услышать Ленина паразитическое и полу-паразитическое привилегированное меньшинство? Ведь услышать Ленина – значит, признать собственную мелко дрянную суть. А даже негодяи в душе желают, чтобы их считали благородными людьми.

В 1924 году в Праге была издана брошюра – «Детские воспоминания» 500 детей русских эмигрантов. 12 декабря 1923 года всем учащимся русской гимназии в Моравской Тржебове предложили написать об их впечатлениях от революции, и получившаяся книга была издана «Педагогическим бюро по делам средней и низшей русской школы за границей»…

Дети и подростки писали: «Мы привыкли тогда к выстрелам и стали бояться тишины»; «Революция – это когда никто не спал»; «Тогда забастовала прислуга», «Я играла с учителем в гостиной, услышала песни – это и была революция»…

Писали и так: «Настоящей революции у нас не было, а только грабёж и обыски»; «Мой убитый папа всегда говорил: смотри – красный цвет кровавый, берегись…»; «Пришли крестьяне и стали распределять комнаты…», «Я читала „Светлячок“ (детский журнал. – С.К.) в своей уютной детской. На меня бессмысленно таращили глаза фарфоровые куклы, когда пришёл папа с кипой газет и сказал: революция…»[1114]

Дети – имевшие до Октября 1917 года личных учителей, уютные гостиные и детские, фарфоровых кукол, жившие вместе с обеспеченными родителями в богатых квартирах, собственных домах, особняках, имениях – не лгали. То, что они увидели в революции, было её горькой правдой.

Но можно ведь было составить брошюру детских воспоминаний о революции и по впечатлениям детей рабочих, матросов и солдат, рыбаков, батраков, простых служащих…

И в их воспоминаниях была бы отражена совершенно иная революция, чем в воспоминаниях, прямо скажем, барчуков…

Так, как вспомнили революцию в 1923 году русские дети в Моравской Тржебове, то есть – в чёрных или кровавых тонах, её вспоминали сотни тысяч маленьких жителей России…

А светлый образ революции неизбежно запечатлелся в умах и душах десятков миллионов детей.

Именно такой была социальная арифметика Октября, и с разных классовых позиций он воспринимался по-разному не только взрослыми, но и детьми, подростками. Недаром о гражданской войне через восприятие детей так талантливо написал Аркадий Гайдар, который в 1918 году – в 14 лет, стал бойцом 1-й Арзамасской дружины РКП(б).

Правда, зафиксированная в Моравской Тржебове, была маленькой якобы «правдой» элиты… Она отражала факты, но затемняла суть.

Правда же Ленина была большой правдой миллионов, и в этой правде отражалась созидательная суть эпохи.

А теперь вернёмся к ленинской брошюре «Успехи и трудности Советской власти», где Ленин сказал и о гражданской войне – тогда ещё длящейся. Эти ленинские слова можно расценивать как предельно краткое, но ёмкое изложение подоплёки организованной в России гражданской войны.

Ленин говорил (точнее – писал, сам же обработав стенографическую запись его речи):

«Всем известно, что война эта нам навязана; в начале 1918 года мы старую войну кончили и новой не начинали; все знают, что против нас пошли белогвардейцы на западе, на юге, на востоке только благодаря помощи Антанты, кидавшей миллионы направо и налево, причём громадные запасы снаряжения и военного имущества, оставшиеся от империалистической войны, были собраны передовыми странами и брошены на помощь белогвардейцам, ибо эти господа миллионеры и миллиардеры знают, что тут решается их судьба, что тут они погибнут, если не задавят немедленно нас…»[1115]

Вот она – точная оценка смысла действий старого мира против новой России! Привилегированные хозяева старого мира – господа миллионеры и миллиардеры, знали, что в России решается их судьба.

Оценка Ленина была верна в реальном масштабе времени, сохраняла свою актуальность все годы советской истории России, и актуальна по сей день. Она вполне объясняет то, почему так настойчиво старый мир старался уничтожить страну, вызванную к жизни гением Ленина, а сейчас старается вытравить из сознания общества правду и память о той стране.

Если эту страну, её идеи, её влияние и память о ней не задавить, то судьба господ миллионеров и миллиардеров будет лишь плачевной.

«Или – или», – предупредил Ленин.

«Или – или», – так стоит вопрос и сейчас.

Это они – господа миллионеры и миллиардеры развязали в России войну, которую по территориальному признаку назвали по привычке «гражданской», но которая по своей системной сути была даже не интервенцией, а прямой тотальной агрессией всего мира Капитала против первой Республики Труда.

И сколько в этой «гражданской» войне погибло тех, кто ох как пригодился бы стране, народу и Ленину в строительстве новой России!

Счёт потерь шёл на десятки и сотни тысяч человек, а ведь каждый молодой деятельный энтузиаст социализма был тогда, в первые годы Советской власти, ещё более важен и ценен, чем во времена, когда родился знаменитый «Марш энтузиастов», то есть – в тридцатые годы…

Во время Великой Отечественной войны – также и так же нам навязанной старым миром, Советская Россия потеряла уже миллионы молодых граждан новой, советской формации, начиная со всем известных – известных в Советском Союзе – Зои Космодемьянской, Виктора Талалихина, героев Краснодона, и заканчивая безвестными мальчишками-лейтенантами…

Как много все они смогли бы построить, создать, открыть в 1941-м, 42-м, 43-м, 44-м и 45-м годах, если бы эти годы были мирными, а мальчишки – живыми.

Так было в эпоху Сталина, но так же было и в эпоху Ленина.

Если бы 1918-й, 1919-й и 1920-й годы были – как надеялся Ленин – мирными, Россия уже за эти годы, да с молодыми ребятами, пошедшими за Лениным, в немалой мере восстановила бы экономику, наметила бы новые рубежи… А вместо этого ребятам приходилось стрелять, взрывать, воевать, умирать…

У советского поэта Михаила Светлова – автора знаменитой в советское время «Гренады», есть менее известное, чем «Гренада», но не менее, если не более, сильное стихотворение:

Ночь стоит у взорванного моста,

Конница запуталась во мгле…

Парень, презирающий удобства,

Умирает на сырой земле.

Тёплая полтавская погода

Остывает на его губах,

Звёзды восемнадцатого года

Потухают в молодых глазах.

Он ещё вздохнёт, застонет еле,

Повернётся на бок и умрёт,

И к нему в простреленной шинели

Тихая пехота подойдёт…

Юношу стального поколенья

Похоронят посреди дорог,

Чтоб в Москве ещё живущий Ленин

На него рассчитывать не мог…

Вот зачем «белая» и «золотая» сволочь всех стран объединилась с «белой» и «золотой» сволочью России! Они объединились затем, чтобы живущий в Москве Ленин не мог рассчитывать на молодой порыв к новой жизни всего лучшего и чистого, что было тогда в России… Они объединились для того, чтобы задавить этот порыв…

В 1991 году это элитарной сволочи удалось – в том числе и потому, что Россию уже не один год уводили от Ленина и его идей.

А в 1919 году ничего у «белой» и «золотой» сволочи не получилось, потому что Россия всё более уверенно шла к Ленину, под знамя его идей и его мечты.

При этом Ленин все эти годы острейшей классовой борьбы оставался не только социальным вождём, обеспечивающим интересы трудящихся классов, но и национальным вождём, обеспечивающим интересы единой и неделимой России. В ещё одно подтверждение этой мысли вновь сошлюсь на мнение из чужого лагеря – с той стороны баррикад.

Американский профессор Самуэль Харпер, которого читатель должен помнить, с 1919 года работал в государственном департаменте США в новом «русском» отделе, задачей которого были сбор и обработка информации о России. И в январе 1920 года посол Временного правительства в США – всё ещё признаваемый в США, Борис Бахметев (1880–1951), учёный-гидродинамик, ставший политиканом, писал Харперу:

«С большевизмом не следует бороться за счёт России… Европа, напуганная нависшей угрозой большевистского вторжения и потеряв веру в то, что внутренние силы России могут предпринять какие-либо эффективные меры, все надежды возлагает на вооружённое сопротивление пограничных государств – Польши, Румынии и Прибалтийских стран. Эти государства фактически получили мандат на борьбу с большевизмом и, конечно, обещание о вознаграждении в будущем… Легко понять, каков будет результат подобной политики. Победа над большевистской Россией будет означать расчленение России и деградацию её суверенитета»[1116].

Даже Бахметев, сохраняя остатки патриотизма, вынужден был, как видим, признать в 1920 году, что поражение большевистской России будет означать расчленение России и утрату ей суверенитета.

Однако Бахметев беспокоился зря – через все трудности, «странности», предательства, ошибки, заговоры, несмотря на разного рода антибольшевистские мандаты и «санитарные кордоны», Россия Ленина существовала, крепла и шла к непростым победам.