Глава 38. День второй

К весне 1921 года война на большей части территории России закончилась, и под рукой «красной» Москвы Ленина объединилось большинство земель бывшей Российской империи. Правда, Великороссия была пока что обрезана на «буферную» Дальневосточную республику (ДВР), по форме – буржуазно-демократическую.

ДВР занимала территорию Забайкальской, Амурской и Приморской областей… Лишь в октябре 1922 года ЦК РКП(б) признал целесообразным упразднение «буфера», и 14 ноября 1922 года собрание ДВР постановило объявить на русском Дальнем Востоке Советскую власть и просить ВЦИК распространить на всю территорию края советскую Конституцию.

15 ноября 1922 года – за полтора месяца до образования СССР, ВЦИК принял декрет, по которому территория упразднённой ДВР вошла как составная часть в РСФСР. Северный Сахалин японцы эвакуировали при этом только в 1925 году, а Южный Сахалин утратили царь Николай с графом Витте-«Полусахалинским» после русско-японской войны. Вернул Южный Сахалин в состав России уже Сталин – в 1945 году.

Вновь в единое Российское государство вошли Украина – за вычетом Западной Украины, Белоруссия – за вычетом Западной Белоруссии… Западные украинские и белорусские земли тоже вернул России Сталин – в 1939 году.

Стали советскими Средняя Азия, Казахстан и всё Закавказье – в течение 1920 года в Азербайджане, Грузии и Армении тоже установилась Советская власть.

Три прибалтийские республики образовали антисоветский «санитарный кордон», получив вместе с антисоветской Польшей и антисоветской Финляндией общее название «лимитрофы», отдающее то ли зоологией, то ли – ботаникой… В Римской империи лимитрофами называли пограничные области, на которых лежала обязанность содержать имперские войска, стоявшие на границе. Прибалтийские «лимитрофы» ничьих войск у себя не содержали, зато сами находились на содержании у Запада.

Как оно имеет место и сейчас.

Но это так – к слову.

От Балтики до – пока что – Байкала, от Памира до Таймыра задачи Ленина как вождя новой России с 1921 года принимали всё более мирный и созидательный характер. Но и в первые три полных года Советской власти внимание Ленина постоянно приковывали хозяйственные задачи социалистического строительства – как текущие, так и перспективные.

В России ещё шла война, а Ленин 1 мая 1919 года говорил на Красной площади о будущем. Газетный отчёт, помещённый в «Вечерних Известиях Московского Совета» от 2 мая 1919 года, сообщал:

«Большинство присутствующих, говорит тов. Ленин, не переступивших 30-35-летнего возраста, увидят расцвет коммунизма, от которого пока мы ещё далеки.

Указывая на детей, тов. Ленин говорит, что они, участвующие теперь в празднике освобождения труда, в полной мере воспользуются плодами понесённых революционерами трудов и жертв.

– Внуки наши, как диковинку, будут рассматривать документы и памятники эпохи капиталистического строя. С трудом смогут они представить себе, каким образом могла находиться в частных руках торговля предметами первой необходимости, как могли принадлежать фабрики и заводы отдельным лицам, как мог один человек эксплуатировать другого, как могли существовать люди, не занимавшиеся трудом. До сих пор, как о сказке, говорили о том, что увидят дети наши, но теперь, товарищи, вы ясно видите, что заложенное нами здание социалистического общества – не утопия. Ещё усерднее будут строить это здание наши дети»[1117].

Верил ли он в то, что говорил?

Конечно, верил!

Одно из самых не только гнусных, но и глупых обвинений Ленина – это обвинение его в полной якобы аморальности как политика. Но моральная состоятельность или, напротив, аморальность того или иного политика определяется сутью и целями политики, которую он проводит или проводником которой он является.

Мог ли быть морально состоятельным, например, шведский король Карл XII, если вся его политика была политикой внешних завоеваний, никак не оправдываемых задачами обеспечения безопасности Швеции?

Могла ли отличаться гуманностью колониальная политика колониальных держав? Она была аморальной по определению, ибо сутью её было извлечение выгод для метрополии за счёт ограбления колоний. Поэтому Черчилль, будучи министром колоний, был, конечно аморален, то и дело называя чёрное белым и наоборот. Да и если бы только называя! На Черчилле, только как на министре колоний, – кровь миллионов и слёзы сотен миллионов людей!

Наконец, может ли быть гуманной и моральной внешняя политика США, если это всегда и везде политика мирового жандарма и подстрекателя кровавых «цветных» переворотов во имя обеспечения односторонних интересов США?

А сутью политики Ленина была работа по созданию общества, где мерилом ценности человека был бы его общественный вклад, а не банковский вклад… Иными словами, Ленин работал во имя такого будущего общества, где главной общественной ценностью станет развитой человек, ценимый за его личную долю в усилиях всего общества.

Соответственно, суть политики Ленина была и остаётся предельно моральной для любого, за исключением тех, кто привержен самой худшей форме аморальности – двойной морали. Одной – для имущей элиты, и другой – для остальных.

Порой шутят, что честный человек всегда говорит правду, но не всегда – всю правду. Ленин был и честен, и умён, но у него не было необходимости говорить кому-либо – с глазу на глаз ли, в публичной ли обстановке, не всю правду.

Ленин всегда говорил всю правду – так как он её понимал. И когда он выступал 1 мая 1919 года на Красной площади, он тоже был искренен. И не только искренен, но и прозорлив.

Прикинем…

30-летний в 1919 году – это 60-летний в 1949 году. И если бы не два обстоятельства, от Ленина не зависящих, то к началу 50-х годов Россия, замышляемая Лениным, вне сомнений, цвела бы так, что была бы предметом зависти всего мира…

Первое обстоятельство, помешавшее этому – война 1941–1945 годов. Ставшая для России второй Отечественной, она нанесла делу социалистического преображения России огромный ущерб – материальный и, особенно, кадровый. Ведь тогда, не созидая новую Россию, а защищая её, погибли миллионы убеждённых сторонников и строителей социализма.

Вторым же обстоятельством надо назвать те отрицательные стороны русского национального характера (а, пожалуй, что – и вообще массового социального характера), которые помешали народным массам России сразу, бесповоротно и всем поверить в правду Ленина и Сталина… Основная часть массы в эту правду поверила – иначе и говорить было бы не о чем. Но целых десять лет после гражданской войны слишком много людей в России всё раскачивалось, всё качалось из стороны в сторону, то веря, то не веря Ленину, а затем – Сталину…

И это оказалось вторым обстоятельством, замедлявшим строительство новой России.

Лишь появление в общественной жизни России воспитанного эпохой Ленина массового слоя созидателей – тех, кого Ленин призывал «учиться, учиться и ещё раз учиться», в считанные годы гигантски продвинуло Россию вперёд.

Увы, Ленин, произнося и свою речь 1 мая 1919 года на Красной площади, и десятки других подобных публичных речей, тут же публикуемых в прессе, слишком хорошо думал о тех народных массах, ради которых начинал свою борьбу четверть века назад. Он надеялся, что его поймут сразу и все…

Он ведь говорил правду.

Он был уверен, что его соотечественники и современники желают не просто сытого, но умного и увлекательного будущего своей Родине… Желают так же страстно и самозабвенно, как он сам. А они вместо этого – не все, конечно, но многие, – поднимали на селе восстания против Советской власти, а потом сами же искренне в том каялись… В городах – на фабриках и заводах, они работали уже не на хозяина, а на себя, далеко не с той отдачей, что Ленин в Кремле работал на них… Они, имея профессорские звания и знания, так нужные для развития России, нередко использовали их не во благо, а во зло…

Сложный, слишком сложный человеческий материал получил Ленин в наследство от старого режима… Но другого народа в распоряжении Ленина не было – ростки нового надо было отыскивать в старом, и в старую почву бросать те нравственные и социальные «семена» «разумного, доброго, вечного», которые должны были прозябнуть, расти и вырасти в сплошную молодую и перспективную поросль.

Так, собственно, как Ленин задумывал, и вышло, но, увы, не так полно и быстро, как он рассчитывал… Сравним первое десятилетие после гражданской войны – с 1921 по 1931 год, и первое десятилетие после Великой Отечественной войны – с 1945 по 1955 год…

Первое советское десятилетие соединило в себе порыв и самоотверженность одних, злобу и сопротивление других, скепсис и равнодушие третьих… Поэтому результаты первого советского десятилетия и впечатляли, и разочаровывали, и обескураживали одновременно.

Иную картину имеем мы в первое послевоенное десятилетие. Воспитанный эпохой Ленина и Сталина народ, победивший в Великой Отечественной войне, работал, восстанавливая страну, веря в дело Ленина и Сталина, веря в свои силы и зная свои силы… Люди знали – чем лучше и самоотверженнее они поработают – на себя, тем скорее опять хорошо и весело заживут они сами, а уж дети – тем более… И новый, небывалый в истории мира социальный феномен – советский народ, в пять лет – к 1950 году, восстановил полуразрушенную страну, ликвидировал атомную монополию США, и уверенно пошёл дальше. Лишь перерождающаяся «номенклатурная» хрущёвщина и затем нежно лелеемая «агентами влияния» брежневщина постепенно погасили этот порыв…

Но он был! А исходный импульс этому порыву дал Ленин – как идеолог, как практический вождь, как нравственный и интеллектуальный пример… И отдалённый результат этого ленинского импульса даже превзошёл результат в реальном масштабе времени.

Если бы народы Советской России и после гражданской войны сразу начали работать на себя с тем же желанием поскорее устроить жизнь, с каким работали народы Советского Союза после Отечественной войны, то прогноз Ленина, сделанный 1 мая 1919 года на Красной площади, сбылся бы полностью в те сроки, которые он называл. Коммунизм в России к началу 50-х годов был возможен – как состояние материального достатка в духовно и интеллектуально развитом обществе. Но трудовая Россия не сразу стала работать на себя самоотверженно – ведь её ещё надо было нравственно пересоздать!

И пересозданная и созданная Лениным новая России год от года набирала темпы… Так что не только в виртуальной потенции, но и в реальности Ленин оказался исторически прозорлив. Как он и предвидел, дети тех, кто начинал строить социализм, строили его здание усерднее, чем строили отцы, потому что уже пользовались плодами понесённых отцами трудов и жертв. И уже с первых лет Советской власти её защитниками и строителями стали не только взрослые, но и юноши и девушки, подростки, и даже дети. В России появилось и мгновенно стало повсеместным новое энергичное слово «комсомол», а чуть позже в жизнь вошло и звонкое слово «пионер»…

Российский коммунистический союз молодёжи (РКСМ) был образован 29 октября 1918 года на 1-м Всероссийском съезде союзов рабочей и крестьянской молодёжи в Москве. Среди 176 делегатов-учредителей, представлявших 22 100 членов союзов, было 88 членов РКП(б), 38 сочувствующих РКП(б), 45 беспартийных, 1 левый эсер, 1 анархист-индивидуалист, 3 меньшевика-интернационалиста…

На 2-м съезде РКСМ, проходившем 5–8 октября 1919 года 429 делегатов [из них 286 – члены РКП(б)] представляли 491 организацию уже с более чем 96 тысячами членов.

За год комсомольцы стали активной силой – тоже небывалой не только в России, но и в мире. Более раннее буржуазное движение скаутов было, по сути, спортивно-туристским и задач переустройства общества себе не ставило. Российский комсомол ставил.

И сразу объявил себя помощником партии.

В декабре 1919 года комсомольцы Петрограда решили провести «неделю молодёжи» для вовлечения молодых в общественную жизнь, и попросили Ленина написать пару приветственных строк. И в первом же номере питерской комсомольской газеты «Смена» от 18 декабря 1919 года появилось приветствие Ленина «Нашей смене»:

«Приветствую рабоче-крестьянскую молодёжь Петроградской губернии в дни проведения красной недели.

Усиливайте, юные товарищи, нашу работу в этом направлении, чтобы со свежими молодыми силами приняться за устройство новой, светлой жизни.

В Ульянов (Ленин)»[1118]

Юную смену Ленин нацеливал на устройство светлой жизни… Однако время было всё ещё суровым… В те же весенние дни 1919 года, когда Ленин обращал свою речь на Красной площади в будущее, он написал короткую записку:

«Понимать так, как есть: решение ЦК. Времена военные. Всё на наиболее трудное»[1119]

Адресовалась записка Марии Михайловне Костеловской (1878–1964), члену партии с 1903 года, члену ВЦИК. Окончив Высшие женские курсы в Петербурге, до революции она вела партийную работу в Екатеринодаре, Ялте, Одессе, Москве, в 1917 году была секретарём Пресненского райкома РСДРП(б), членом штаба московской Красной Гвардии, а в 1918–1919 году руководила Военно-продовольственным бюро ВЦСПС.

В марте 1919 года решением ЦК Костеловская была назначена начальником политотдела 2-й армии Восточного фронта и обратилась с вопросом к Ленину – как понимать полученное ей новое назначение?

Ленин ответил ей так, как ответил.

Народ он убеждал, убеждал многообразно и неутомимо – это было его обязанностью. Товарищам и соратникам по борьбе он приказывал.

И это было его правом.

Костеловская уехала на фронт, потом работала в политотделе Балтфлота, но война закончилась, и в 1921 году Мария Михайловна вернулась в Москву, стала заведующей редакции «Правды»… Партия и Ленин ставили её в строй защитников новой России, теперь партия и Ленин возвращали её в строй мирных строителей новой России. Ведь конечной задачей и целью большевиков было не разрушение – как в том их обвиняют глупцы или негодяи, а строительство.

Старое Ленин разрушал не для того, чтобы оставить после него пустырь, а для того, чтобы расчистить строительную площадку… При этом о сути, смысле и характере созидательной деятельности лично Ленина в послевоенный период (послевоенным, впрочем, его можно называть лишь условно) наиболее верным будет судить по документальным данным.

Его печатные труды тех лет – это пять увесистых томов с 41-го по 45-й том включительно. Плюс – три увесистых тома деловой переписки с ноября 1920 года по март 1923 года… Плюс – тома декретов Советской власти. Многие из этих декретов Ленин не просто подписывал, но готовил… И в любом случае он внимательно изучал и правил их проекты.

Напомню, что с начала 1918 года Ленин предполагал заняться мирным хозяйственным строительством, а пришлось ему с конца весны 1918 года заниматься преимущественно войной. Преимущественно, но – не исключительно! Приведу две ленинские телеграммы осени 1918 года. Первая адресована 28 октября 1918 года в Пермь, Уральскому совету народного хозяйства, а копия её – в Усолье, местному исполкому и заводоуправлению Березниковского завода:

«Предписываю Березниковскому заводу немедленно начать работы по организации радиевого завода согласно постановления Высовнархоза (ВСНХ. – С.К.). Необходимые средства отпущены Совнаркомом. Работы должны вестись под управлением и ответственностью инженера-химика Богоявленского, которому предлагаю оказать полное содействие…»[1120]

Вторая телеграмма отправлена 29 ноября 1918 года в Нижний Новгород, Нижегородскому совнархозу, а копия – директору Нижегородской радиолаборатории инженеру В. М. Лещинскому (1887–1919):

«Ускорьте получение радиолабораторией необходимых строительных материалов. Работа спешная и важная»[1121].

Ранее уже говорилось о том, как внимательно отнёсся Ленин к деятельности радиоинженера М. А. Бонч-Бруевича в области дальней радиосвязи и развития отечественной радиотехники и радиопромышленности. Выше приведено ещё одно документальное и далеко не единственное тому подтверждение…

От радия до радио – вот спектр государственных интересов Ленина с самого начала его руководства страной.

Поразительно, но – факт!

Гражданская война в разгаре, единственное облегчение – в Германии происходит революция и немцы вскоре эвакуируют Украину и оставят в покое Юг России. Но Ленин – посреди войны – думает о будущем, да ещё и о каком будущем – развитом, деятельном, выводящем Россию в передовые державы мира!

Две вышеприведённые и многие другие подобные телеграммы Ленин адресовал местным совнархозам, а во главе этой новой, небывалой в истории России и мира, сети региональных организаций стоял ВСНХ – Высший совет народного хозяйства, учреждённый при Совнаркоме 2(15) декабря 1917 года. К декабрю 1918 года ВСНХ стал штабом всей научно-технической политики и экономики России.

Рискуя утомить читателя, перечислю, однако, Главные управления ВСНХ: Главлеском, Главмука, Главкондитер, Главконсерв, Центрочай, Главтабак, Главсахар, Главупркож, Гомза (Государственные металлургические заводы), Главкоавиа, Главзолото, Главсланец, Главгвоздь, Центролак, Фармацентр, Центротук (Главный комитет удобрительных туков), Центроспирт, Главкрахмал, Главмех, Главбум, Главспичка, Главрезина.

В составе ВСНХ работали Всероссийский геологический комитет, Комитет государственных сооружений, Комитет хозяйственной политики, Комитет цен, Комитет по делам изобретений…[1122]

Это ведь было всё впервые в мире!

Впервые экономическая деятельность общества ставилась на плановую, прогнозируемую, управляемую и научную основу… На этом потом весь мир и учился – капиталистический мир! И прежде всего училась масштабному государственному планированию у Советской России Америка, умеющая оценить и использовать всё новое, стоящее и полезное…

До Октября 1917 года в России существовал ряд неправительственных организаций промышленников, которые выполняли некие координирующие функции… Уже в 1874 году был создан Совет съезда горнопромышленников Юга России, в 1880 году – Совет съездов горнопромышленников Урала, в 1883 году – Совет съездов бакинских нефтепромышленников… С 1905 года существовал с резиденцией в Харькове Совет съезда русских фабрикантов земледельческих машин и орудий… На долю предприятий, объединяемых последним Советом, приходилось 40 % всех занятых в отрасли рабочих, но лишь рабочие были русскими, а сам Совет состоял почти исключительно из представителей иностранного капитала при лидерстве «Международной компании жатвенных машин в России» – филиала американского треста «International Harvester Company»…

Все эти капиталистические Советы занимались прежде всего синдицированием своих отраслей, то есть – созданием объединений, совместно ведущих не производственную, а коммерческую деятельность, решающих вопросы ценообразования (как правило, для вздутия цен), и т. п.

Высший Совет Народного Хозяйства в России Ленина имел совершенно иные смысл, природу, задачи и роль в обществе… Он становился штабом строительства новой могучей и всесторонне развитой социалистической России. Причём в ленинский ВСНХ уже в 1918 году пришло немало беспартийных и даже буржуазных экономистов-практиков и статистиков. Хорошо разбирающиеся в сути хозяйственных проблем России, именно в Ленине и большевиках они увидели исторический шанс для России и включились в работу ВСНХ, а затем – и Госплана РСФСР.

Вот, например, Владимир Густавович Громан (1874–1940)…

В революционном движении – с 1902 года, меньшевик, дважды был в ссылке, активно участвовал в революции 1905 года, был автором одного из проектов аграрной программы, представленной IV (Объединительному) съезду РСДРП.

Ленин хорошо знал Громана, его имя не раз встречается на страницах ленинских дооктябрьских работ – в контексте негативном. Так, в октябре 1906 года в опубликованной в газете «Пролетарий» статье «Обывательщина в революционной среде» Ленин писал:

«В литературе социал-демократов новинкой по части контрреволюционных настроений явился московский еженедельник „Новое дело“. Кадетская печать протрубила уже все уши об этом новом и крупном „прогрессе“ меньшевиков, – одним словом просвещённое общество образованных предателей русской революции (эх, как о сегодняшних сказано. – С.К.) пришло в необычайно восторженное волнение…»[1123]

А далее сообщалось, что во главе ликвидаторского «Нового дела» стоят «видные меньшевики, гг. Маслов, Череванин, Громан, Валентинов…»

В январе 1907 года Ильич опять помянул Громана:

«„Соглашатели“ рвут и мечут. Они говорят о большевиках с пеной у рта. Долой большевиков! В трогательном единении „Новое время“, …октябристы и кадеты, Водовозовы и Громаны предпринимают священный поход против красного призрака большевизма…»[1124]

Не более добрым словом Ленин поминал Громана и позднее… При всём при том Громан был не только крупным меньшевиком, но и крупным экономистом, известным в царской России и как теоретик, и как практик. С первого дня Февральской революции он стал председателем продовольственной комиссии Петросовета, в 1918 году был председателем Северной продовольственной управы, но с большевиками тогда общего языка не нашёл.

Выступая 4 июня 1918 года на объединённом заседании ВЦИК и Московского совета, Ленин весьма зло бросил:

– Когда нам будут указывать, как указывает Громан в своём докладе: «Ваши отряды, которые идут собирать хлеб, они спиваются и сами превращаются в самогонщиков, в грабителей» – мы скажем: мы прекрасно знаем, как часто это бывает, …мы это не прикрываем, не прикрашиваем, не отмахиваемся… Да, рабочий класс китайской стеной не отделён от старого буржуазного общества. И когда наступает революция, дело не происходит так, как со смертью отдельного лица, когда умерший выносится вон. Когда гибнет старое общество, труп его нельзя заколотить в гроб и положить в могилу. Он разлагается в нашей среде, этот труп гниёт и заражает всех нас…[1125]

Однако от услуг Громана как эксперта в РСФСР не отказывались, и 24 марта 1920 года Совет Обороны образовал под председательством Громана комплексную комиссию с задачей исследовать влияние империалистической войны и интервенции на экономику и общественную жизнь страны – с подсчётом всех убытков.

Считается, что со своей непростой задачей комиссия Громана не справилась, почему 7 сентября 1920 года и была ликвидирована, но, судя по упоминаниям о ней в ленинских записках 1921–1922 года, работу Громан проделал тогда весьма небесполезную… С 1921 года он стал членом Президиума Госплана РСФСР и членом коллегии Центрального Статистического Управления.

Любопытно, что ещё до Октября 1917 года – 27 мая (9 июня) 1917 года, Ленин, анализируя в своей статье «Доклады о разрухе» ряд докладов в прессе меньшевиков, приводил следующую мысль Громана:

«Ни у правительства, ни у страны до сих пор нет центра, который регулировал бы экономическую жизнь страны, нет, так сказать, экономического мозга. Его необходимо создать… Должен быть организован властный исполнительный орган. Нужно создать экономический совет…»

Эту мысль Ленин прокомментировал тогда так:

«Новое бюрократическое учреждение – вот к чему сводится мысль Громана! Печально.

Все признают, что неслыханная катастрофа неминуема. Но не понимают главного: вывести страну из неё способен только революционный класс»[1126].

Прошло менее полугода, и Ленин подписал Декрет ВЦИК и СНК об учреждении при СНК Высшего Совета Народного Хозяйства с задачей организации народного хозяйства и государственных финансов, а также выработки общих норм и планов регулирования экономической жизни страны.

Так что – Ленин, выходит, не понял сразу идей Громана, и лишь позднее до них «дозрел»? Или, может быть, большевик Ленин лицемерил, когда, находясь вне власти, отозвался крайне скептически о той идее меньшевика Громана, которую, придя к власти, тут же воплотил в реальный государственный механизм!?

Нет, конечно!

Громан высказывал идею, абсолютно верную в принципе, но абсолютно нежизнеспособную в условиях «временной» России. Он предлагал создать экономический совет, который в буржуазной России не имел бы никаких реальных властных прав и полномочий.

А вот Советской России, России Ленина, экономический хозяйственный штаб был необходим абсолютно. И Громан вошёл в число советских хозяйственных «генштабистов».

Он так и не стал энтузиастом социалистического строительства, то и дело сомневался в его успехе, ратовал за полную свободу рыночных отношений, но, в то же время, вошёл в число основных разработчиков балансового метода народнохозяйственного планирования. В 1928 году Громан удостоился звания Заслуженного деятеля науки, однако в 1929 году от работы был отстранён, в 1930 году арестован, а в 1931 году фигурировал как главный обвиняемый на процессе «Союзного бюро РСДРП(меньшевиков)» и получил десять лет заключения.

В заключении и умер.

Роль Громана в становлении советской плановой экономики оказалась, как видим, неоднозначной. Тем не менее, его судьба характерна – как и для многих других крупных специалистов – не тем, что он работал, вроде бы, на социализм, а потом получил «срок», а тем, что он – так или иначе, внёс свой вклад в формирование ленинской новой России.

Показательно, что академик и царской, и советской Академии наук Владимир Иванович Вернадский (1863–1945), один из основателей партии кадетов, в 1917 году товарищ министра народного просвещения Временного правительства, находясь на территории, занятой «белыми», записал 24 декабря 1919 года (6 января 1920 года) в дневнике:

«Мысль невольно обращается к будущему… Идёт катастрофа (так Вернадский оценивал „красное“ наступление на Деникина. – С.К.), или же большевики будут остановлены и волна пойдёт обратно? Могут быть оба варианта. Как-то мало верится в государственные черты и творчество людей из ДА (Добровольческая армия. – С.К.). Серые люди из серых. В этом отношении большевики ярче…»[1127]

Ещё бы!

Конечно – ярче!

К этой, в сущности – очевидной, мысли Вернадский пришёл через многие тягостные сомнения и раздумья, сопоставляя и оценивая. Алексей Толстой, который тоже не сразу пришёл к признанию правды Ленина, недаром ведь назвал свою трилогию о судьбах интеллигенции в период с начала 10-х годов до начала 20-х годов ХХ века «Хождение по мукам». Название выразительное, но в системном отношении оно тождественно названию «Блуждание в трёх соснах».

К слову, за три месяца до приведённой выше записи – 15(28) сентября 1919 года, Вернадский записал в дневнике: «Здесь всё увеличивается накипь и тина жизни – серые будни. Рябушинские грабят и спекулируют вовсю, пользуясь своим влиянием».

Речь – о тех братьях Рябушинских, которых сегодня подают как образец русских патриотов и одновременно «деловых людей». А эти «патриоты» – владельцы «Товарищества московской объединённой промышленности», заключили с «белым» Донским правительством договор на поставку заграничной мануфактуры, крайне невыгодный для последнего[1128].

Кому война – мачеха, а кому – и мать родная…

Увы, как и многие другие учёные и специалисты старой России, Владимир Иванович Вернадский к критическому взгляду на «белых» пришёл не сразу. Тем более не сразу он пришёл к осознанию необходимости для России «красных»… На следующий день после Октябрьской революции Вернадский, видный кадет, протестовал в буржуазном Комитете спасения против любого участия большевиков в правительстве, не соглашаясь на возможность вхождения в него «даже приличных большевиков» вроде М. Н. Покровского[1129].

Вернадский и в годы гражданской войны весьма нелестно отзывался о Ленине – как и великий русский физиолог, нобелевский лауреат Иван Павлов (1849–1936). В 1920 году Павлов направил наркому просвещения Луначарскому письмо, в котором заявлял, что он, «как стародавний экспериментатор жизни, хотя и примитивной», глубоко убеждён в том, что проводимый в России социальный эксперимент «обречён на непременную неудачу»[1130].

В 1918 году Павлов выступил с публичной лекцией «О русской душе», которую начал с того, что заявил, что «наша интеллигенция, то есть мозг родины, в погребальный час великой России не имеет прав на радость и веселье»…

Иван Павлов говорил далее не столько о русской душе, сколько о русском уме, и говорил увы, тоже не очень-то умно: «Мне кажется, что мы не наклонны к сосредоточенности, не любим её, мы даже к ней отрицательно относимся… Русский ум не привязан к фактам. Он больше любит слова и ими оперирует… Мы оперируем насквозь общими положениями, мы не хотим знаться ни с мерой, ни с числом…»

Павлов уверял, что немецкие социал-демократы «приобретут ещё новую силу, а из-за нашей русской социал-демократии мы, быть может, кончим наше политическое существование»…

В итоге Павлов советовал России в 1918 году вот что: «Ну, хорошо, мы, может быть, лишимся политической независимости, мы пойдём под пяту одного, другого, третьего. Но мы жить-таки будем! Следовательно, для будущего нам полезно иметь о себе представление…»[1131]

Это что, великий русский патриотизм – готовность идти под чужеземную «умную» пяту? Насколько, всё же, духовно и политически мелкими бывают порой даже великие интеллекты!

А вот Ленин отнёсся к судьбе Павлова как ответственный государственный лидер. 25 июня 1920 года он писал Зиновьеву о том, что Павлов просится за границу, но отпускать его «вряд ли рационально», потому что Павлов заявляет, что «будучи правдивым человеком» «не сможет… не высказываться против Советской власти», и далее Владимир Ильич продолжал:

«Между тем учёный этот представляет собой такую большую культурную ценность, что невозможно допустить насильственного удержания его в России при условии материальной необеспеченности.

Ввиду этого желательно было бы, в виде исключения, предоставить ему сверхнормальный паёк и вообще озаботиться о более или менее комфортабельной для него обстановке не в пример прочим…»[1132]

Зиновьев мог бы озаботиться положением Павлова и сам, но уже тогда начиналось нравственное перерождение «вождя Северной коммуны».

Что-то для Павлова было тогда сделано, но, так или иначе, 9 ноября 1920 года правление шведского Красного Креста обратилось к Ленину с просьбой разрешить Павлову выехать в Швецию, «где ему была бы предоставлена возможность в благоприятной и спокойной обстановке проводить свои великие исследования»… Конечно, это была провокация, так что Ленин в предельно вежливом ответе 2 февраля 1921 года просьбу отклонил и написал:

«…в настоящее время Советская Республика вступила в период интенсивного хозяйственного строительства, что требует напряжения всех духовных и творческих сил страны и делает необходимым эффективное содействие и сотрудничество таких выдающихся учёных, как профессор Павлов…

…Теперь, когда военные нападения всех врагов России отбиты и взаимные связи со странами Западной Европы постепенно, но неуклонно устанавливаются, существует надежда, что для развития и применения русской науки будут созданы необходимые условия»[1133].

Незадолго до этого – 24 января 1921 года, Ленин подписал постановление СНК «Об условиях, обеспечивающих научную работу академика И. П. Павлова и его сотрудников». СНК постановлял «отпечатать роскошным изданием» труды Павлова; предоставить Павлову и его жене «специальный паёк, равный по калорийности двум академическим пайкам» и обеспечить им «пожизненное пользование занимаемой ими квартирой», обставив её и лабораторию Павлова «максимальными удобствами»…

В советское время Павлов успешно работал на своей знаменитой Биологической станции в Колтушах, которая стала по его выражению «столицей условных рефлексов». Но в полной мере Павлов осознал, что есть новая Россия, уже на смертном, по сути, одре – в 1936 году…

Ещё за два года до этого, в период подготовки к празднованию 85-летнего юбилея Павлова в 1934 году, Каганович и Молотов писали Сталину, что Павлов «может плохо отнестись к награждению орденом, но ждёт приветствия Совнаркома», и предлагали учредить премию имени Павлова и т. д., осветив в печати юбилей Павлова «примерно как юбилей Мичурина».

Сталин ответил: «Павлов, конечно, не Мичурин. Мичурин политически наш, а Павлов не наш. Нужно, чтобы эта разница не была смазана в печати, особенно в „Известиях“ у Бухарина. Никакого ордена ему не следует давать, даже если бы он хотел получить его. Во всём остальном согласен»[1134].

Но буквально накануне смерти в обращении к молодёжи Павлов писал:

«Наша Родина открывает большие возможности перед учёными, и нужно отдать должное – науку щедро вводят в жизнь в нашей стране. До последней степени щедро!

Что же говорить о положении молодого учёного у нас? Здесь ведь всё ясно и так. Ему многое даётся, но с него и многое спросится. И для молодёжи, как и для нас, вопрос чести – оправдать те большие упования, которые возлагает на науку наша Родина»[1135].

Ну, что тут можно сказать, кроме: «Угу!»?

Возвращаясь же к Владимиру Вернадскому, сообщу, что с 1922 по 1926 год Вернадский – уже советский гражданин, находился во Франции и Чехословакии… Формально он выезжал в научную командировку – читать лекции, а на деле изыскивал возможность перебраться в США с целью основать Международный институт живого вещества. Однако кроме французского мецената Л. Розенталя, выходца из России, и Советского правительства никто интереса к новым исследованиям академика на проявил[1136].

В итоге Вернадский вернулся в СССР и плодотворно, надо сказать, поработал для новой России, осенённой знаменем Ленина. В частности, в 1927 году он организовал Отдел живого вещества АН СССР, преобразованный в 1929 году в Биогеохимическую лабораторию…

Но не все шли к работе на народную Россию Ленина так сложно, как Павлов и Вернадский. Например, великий русский гидро– и аэродинамик Николай Егорович Жуковский (1847–1921), много сделавший для русской авиации, под конец жизни – в России Ленина, в практическом отношении сделал больше, чем за десятилетия до этого!

Уже в декабре 1918 года декретом СНК был учреждён будущий крупнейший, мирового уровня, научный центр – Центральный аэрогидродинамический институт (ЦАГИ) во главе с Жуковским.

На базе организованных Жуковским в 1913 году теоретических курсов для военных лётчиков в 1920 году был создан Институт инженеров красного воздушного флота, преобразованный в 1922 году в Военно-воздушную инженерную академию имени проф. Н. Е. Жуковского…

Жуковский прожил в России Ленина недолго, жил в самые трудные её годы, но прожил он эти годы не на обочине эпохи, а идя по её столбовой дороге.

А выдающийся математик, механик и кораблестроитель Алексей Николаевич Крылов (1863–1945), дважды адмирал – императорского и Рабоче-Крестьянского флота, и дважды академик – Российской АН и АН СССР! Крупнейшая величина в старой России, он стал корифеем советской науки, Героем Социалистического Труда, кавалером трёх орденов Ленина…

Подобных судеб – пусть и менее ярких, чем у академика Крылова, было множество, и томб 2-го – «синего», «сталинского» издания Большой Советской энциклопедии содержат в себе статьи о многих сотнях крупных деятелей советской науки и техники, которые вышли из среды признанных уже в царское время специалистов. О некоторых из тех, чья судьба пересеклась с судьбой Ленина, ниже будет сказано.

Процент наиболее образованных офицеров царской армии – офицеров Генерального штаба, был у «красных» выше, чем у «белых»… Так же и процент толковых царских специалистов научного и технического профиля, оставшихся в России Ленина и работавших для неё, был много выше, чем процент эмигрировавших. В октябре 1920 года – когда основная эмиграция специалистов состоялась – в Париже, например, образовался «Союз русских инженеров во Франции», и по докладной записке председателя правления П. Финисова «российскому послу» «в одном только Париже оказалось до 100 инженеров всевозможных специальностей». Цифра, как видим, не впечатляет, при этом известных фигур среди членов Союза не было[1137].

Изданный в 2006 году издательством «УРСС» биографический сборник «Российская научная эмиграция» вместил в себя всего двадцать «портретов», среди которых только профессор-механик С. П. Тимошенко (1878–1972) (по его учебнику сопромата учились и советские студенты), химики А. Е. Чичибабин (1879–1945) и В. Н. Ипатьев (1867–1952), энтомолог Б. П. Уваров (1888–1970) и авиаконструктор Игорь Сикорский (1889–1972) эмигрировали из Советской России признанными авторитетами в своих областях знания, и не затерялись на Западе.

Наиболее крупным русским инженером, ставшим огромным приобретением для Америки, оказался Владимир Козьмич Зворыкин (1888–1982), крупнейший электронщик, но и тот не вернулся в СССР лишь по случайности, а его родной дядя Константин Алексеевич Зворыкин (1861–1928), автор фундаментальных трудов по теории резания, поработал и для советских науки и техники. Основная часть дореволюционных русских учёных продолжила свою научную судьбу уже как как советские учёные…

19 сентября 1919 года Горький отвечал из Петрограда Ленину в Москву на письмо Ленина от 16 сентября – где Ленин жёстко отозвался о позиции Короленко… Читатель знаком с этим письмом Ленина, да и ответ Горького тоже частично приводился. Однако обратимся к этому ответу ещё раз.

Горький в сентябре 1919 года писал:

«Велите Ком[иссариату]. Нар[одного]. Прос[вещения]. дать Вам краткий перечень открытий и изобретений, сделанных за время существования Сов[етской]. Власти, и Вы убедитесь, что… будучи опубликован, перечень этот имел бы огромное агитационное значение не токмо у нас, но и за границей, в Антанте…»[1138]

Горький ломился в открытые двери – всё, что он писал, Ленин знал получше Горького, который от «несвоевременных мыслей» перешёл к несвоевременному энтузиазму, да и тот у него удивительнейшим образом сочетался тогда как с оптимизмом, так и со слепым пессимизмом.

Горький писал:

«Эта революция наша (уже „наша“, а не „Ваша“ – спасибо и на том! – С.К.) – на десятки лет; где силы, которые поведут её достаточно разумно и энергично? Рабочий класс истребляется… Крестьянство? До сей поры оно ещё не делало революций социалистических, – Вы думаете, сделает? „Блажен, кто верует, – тепло ему на свете“, – а я в мужика не верю, считая его непримиримым врагом рабочего и культуры…»[1139]

Поразительно! Горький, родом из небогатой разночинской семьи, одно время живший жизнью чуть ли не люмпена, не верил в созидательные силы всего народа так, как верил в них Ленин – природный интеллигент и, как-никак, потомственный дворянин!

Ленин не заблуждался относительно политического развития крестьянства и прекрасно понимал значение рабочих. Он прямо говорил в публичных речах, что задача крестьянства и власти – спасти рабочих, даже если они в данный момент не работают, потому что простаивают заводы. Завтра заводы начнут работать только в том случае, если будет кому на них работать, если в России сохранятся квалифицированные рабочие.

Но Ленин – в отличие от Горького, понимал и то, что крестьянская масса тоже имеет огромный потенциал социалистического строительства! Рабочие старой России – России полупромышленной, вышли из села, и только из села могут выйти новые массы промышленных рабочих, требующиеся для новой – индустриальной России…

Придёт час Великой Отечественной войны, и окажется, что бульшая часть Героев Советского Союза – лётчиков, это выходцы из нового советского села! Можно ли найти более яркое и убедительное доказательство того, как фатально и слепо ошибался Горький в 1919 году насчёт того народа, в который Ленин верил и в 1919 году, и до 1919 года, и после 1919 года?

Ленин не был, конечно, непогрешим, и не раз ошибался в тех или иных своих прогнозах, надеждах и даже решениях и действиях. Но удивительно то, каким небольшим оказался процент его ошибок! Удивительно то, как точно он ставил перед обществом задачи, которые России были вполне под силу, и которые Россия уже тогда начала выполнять…

Ленин всегда говорил правду, и если он говорил Горькому о мужицкой стихии разрушения, то он говорил об этом же и публично – не брезгливо и свысока, а честно – для того, чтобы эту стихию влить в чёткие рамки положительной общественной работы.

В статье «Успехи и трудности Советской власти» Ленин, не имея в виду прямо Горького, но, фактически, адресуясь и к нему, писал в апреле 1919 года:

«Старые социалисты-утописты воображали, что социализм можно построить с другими людьми, что они сначала воспитают хорошеньких, чистеньких, прекрасно обученных людей и будут строить из них социализм. Мы всегда смеялись и говорили, что это кукольная игра, что это забава кисейных барышень от социализма, но не серьёзная политика.

Мы хотим построить социализм из тех людей, которые воспитаны капитализмом, им испорчены, развращены, но зато им и закалены к борьбе. Есть пролетарии, которые закалены так, что способны переносить в тысячу раз бульшие жертвы, чем любая армия; есть десятки миллионов крестьян, тёмных, разбросанных, но способных, если пролетариат поведёт умелую тактику, вокруг него объединиться в борьбе. И затем есть специалисты науки, техники, все насквозь проникнутые буржуазным миросозерцанием…

Что касается народного хозяйства, то все агрономы, инженеры, учителя – все они брались из имущего класса; не из воздуха они упали! Неимущий пролетарий от станка и крестьянин от сохи пройти университета не могли ни при царе Николае, ни при республиканском президенте Вильсоне…»[1140]

Это была пока лишь констатация того, что есть… Но далее Ленин подводил итог и давал России ориентир:

«Наука и техника – для богатых, для имущих; капитализм даёт культуру только для меньшинства. А мы должны построить социализм из этой культуры. Другого материала у нас нет. Мы хотим строить социализм немедленно из того материала, который нам оставил капитализм со вчера на сегодня, теперь же, а не из тех людей, которые в парниках будут приготовлены, если забавляться этой побасёнкой. У нас есть буржуазные специалисты, и больше ничего нет. У нас нет других кирпичей, нам строить не из чего. Социализм должен победить, и мы, социалисты и коммунисты, должны на деле доказать, что мы способны построить социалистическое общество из пролетариев, которые культурой пользовались в ничтожном количестве, и из буржуазных специалистов.

И если вы не построите коммунистического общества из этого материала, тогда вы пустые фразёры, болтуны»[1141].

Да, уж чем-чем Ленин никогда не страдал, так это тем, что он сам же назвал «коммунистическим чванством», «комчванством»… Выступая с заключительным словом по партийной программе на VIII съезде РКП(б) 19 марта 1919 года, он говорил:

– К нам приезжают товарищи из Германии, чтобы уяснить себе формы социалистического строя… Было бы смешно выставлять нашу революцию каким-то идеалом для всех стран, воображать, что она сделала ряд гениальных открытий и ввела кучу социалистических новшеств… У нас есть практический опыт осуществления первых шагов по разрушению капитализма в стране с особым отношением пролетариата и крестьянства. Больше ничего нет. Если мы будем корчить из себя лягушку, пыхтеть и надуваться, это будет посмешищем на весь мир, мы будем простые хвастуны…[1142]

Но тут Ленин – желая удержать товарищей от опасной самоуверенности, чересчур уж поскромничал. Уже в первые годы Советской власти она приобретала опыт не только разрушения старого, но и строительства нового… И, пожалуй, в некотором отношении, успехи в последнем были более крупными и прочными, чем успехи в первом… Скажем, с 6 по 19 мая 1919 года в Москве проходил I Всероссийский съезд по внешкольному образованию, где выступали Ленин, Луначарский, Крупская… Собственно, с этого съезда было положено начало национальной программе по ликвидации неграмотности. И этим – да разве только этим! – Советской власти было не грех и похвалиться.

Для любого тиранического режима образование масс смертельно опасно. То, насколько массовое образование в стране ориентировано на воспитание всесторонне развитых, хорошо образованных и умеющих думать поколений, в полной мере выявляет суть общественного строя страны.

А Россия Ленина выставляла себе именно такие социальные ориентиры. В 1919 году Ленин ставил перед народом задачу обеспечения полной грамотности… Пройдёт всего три десятка лет, и дети и внуки тех, кто научился читать и писать по программе Ленина, будут изучать в сталинской средней школе начальный курс логики!

Народ учили логике лишь два политических лидера мировой истории – Ленин и Сталин… Если о ком-то из лидеров социалистических стран и можно сказать нечто подобное, то они тут лишь следовали по стопам двух великих вождей мира труда!

А логика у Ленина всегда была железной, что он лишний раз доказал, выступая на съезде по внешкольному образованию, где сказал:

– Нас отбросила назад, к варварству, империалистическая война, и если мы спасём трудящегося, спасём главную производительную силу человечества – рабочего, – мы всё вернём, но мы погибнем, если не сумеем спасти его… В тот момент, когда страна разорена, наша главная задача – отстоять жизнь рабочего, спасти рабочего, а рабочие гибнут потому, что фабрики встают, а фабрики встают потому, что нет топлива, и промышленность оторвана от мест получения сырья… Сырьё нужно подводить русским хлопчатобумажным фабрикам из Египта, из Америки, самое близкое из Туркестана, а вот подвезите, когда там контрреволюционные банды и английские войска захватили Ашхабад и Красноводск, подвезите из Египта, из Америки, когда железные дороги не возят, когда их разорили, когда они стоят, угля нет.

Надо спасать рабочего, хотя он не может работать. Если мы спасём его на несколько лет, мы спасём страну, общество и социализм. Если не спасём, то скатимся назад, в наёмное рабство…[1143]

Эта мысль Ленина сегодня вновь актуальна.

Буржуазная, сдающая сама себя Западу, ельциноидная Россия более двадцати лет уничтожает свой рабочий класс, деквалифицирует рабочих – главную производительную силу общества. И если мы не начнём возвратный процесс, то окончательно погубим Россию.

Вот пример, достойный того, чтобы над ним подумать… На советском Харьковском тракторном заводе работало 80 тысяч человек, а накануне трагедии Украины в 2014 году – 3 тысячи… В результате, когда бандиты, оплаченные Америкой, провели «Майданный» переворот, противостоять ему оказалось некому – Украина уничтожила вначале своих рабочих, а затем – и себя, как гражданское общество.

Впрочем, сейчас у нас речь о проблемах России Ленина…

И коль уж пришлось, к слову, сказать об Украине, то сообщу, что 4 января 1920 года одновременно в «Правде» и «Известиях ВЦИК» было опубликовано ленинское «Письмо к рабочим и крестьянам Украины», где Ленин писал:

«Мы хотим добровольного союза наций… Поэтому, неуклонно стремясь к единству наций, мы должны быть очень осторожны, уступчивы к пережиткам национального недоверия…

Если великорусский коммунист настаивает на слиянии Украины с Россией, его легко заподозрят украинцы в том, что он защищает такую политику по предрассудкам старого великорусского национализма, империализма…

Если украинский коммунист настаивает на безусловной государственной независимости Украины, его можно легко заподозрить в том, что он защищает такую политику в силу мелкобуржуазных, мелкохозяйских национальных предрассудков…»[1144]

Здесь был тонкий момент – современный читатель может спросить в недоумении: «Что Ленин имеет в виду? Если кто-то подвержен мелко хозяйским предрассудкам, то какой же он коммунист?»

Но в том-то и дело, что понятия «большевик», «коммунист» к 1920 году приобрели в России смысл, очень отличный от того, который вкладывался в эти понятия, скажем, весной 1917 года, не говоря уже о временах более отдалённых.

После, например, Пражской партийной конференции 1912 года понятие «большевик» относилось к достаточно компактной по настроениям и устремлениям, по политическим взглядам группе не более чем в несколько тысяч человек, большинство из которых были весьма зрелыми политическими работниками.

Весной и летом 1917 года понятие «большевик» приобрело уже намного более расширительный смысл, охватывая десятки тысяч, а к осени – уже двести-триста тысяч человек, которые пошли за большевиками «пражского», так сказать, образца… Это был массовый слой «унтер-офицерского» большевизма, где далеко не каждый рядовой сторонник партии или её член имел не то что зрелые политические взгляды, но хотя бы минимальную политическую подготовку. Человек был «за Ленина против кадетов», и уже это обеспечивало ему членский билет, который не обеспечивал ему никаких выгод и материальных прав, кроме морального права считать себя членом партии Ленина.

К 1920 году понятие «большевик» ещё более расширилось количественно – в партии насчитывалось уже более полумиллиона членов, но при этом границы «большевизма» оказались ещё более размытыми… Достаточно сказать, что на право считаться основной коммунистической партией на Украине в 1920 году претендовала Украинская коммунистическая партия боротьбистов, до августа 1919 года – Украинская партия социалистов-революционеров коммунистов боротьбистов (от «боротьба» – «борьба»)… И за всем этим квази-коммунистическим «винегретом» скрывались, по сути, украинские левые эсеры, разбавленные «левыми» петлюровцами и т. д. «Боротьбисты» дважды обращались в Исполком Коммунистического Интернационала с просьбой принять их в Коминтерн, но им было рекомендовано влиться в КП(б)У. Кончилось тем, что IV конференция КП(б)У высказалась за принятие в свои ряды боротьбистов с обязательной перерегистрацией… Многие боротьбисты так и поступили, но подлинными большевиками стали далеко не все, и даже 1937 год не всех их в КП(б)У подчистил…[1145]

В 1920 году до радикальных «чисток» было ещё далеко – Ленин был склонен к объединению всех, кто стоял на платформе диктатуры пролетариата, и здесь мог пригодиться даже ненадёжный союзник… Так царю Петру приходилось, скрепя сердце, брать в союзники польского короля Августа – на какое-то время этот лживый «поляк», по основной «профессии» – курфюрст Саксонии, был в союзниках менее вреден, чем в открытых врагах.

Ещё шла война, ещё колебались чаши весов как борьбы, так и «боротьбы», а в России Ленина замышлялась грандиозная социальная работа… И это была работа не на один год – новое общество в одночасье не строится, великая индустриальная держава за год и даже за десять лет не рождается. А если и рождается – как это произошло с Россией с 1930 по 1940 годы, то такой «чудесный» исторический «экспромт» надо было хорошо подготовить.

Ленин и закладывал основы успеха этого будущего «экспромта»… По мере сворачивания гражданской войны появлялась возможность разворачивать социальное и народнохозяйственное строительство, невозможное без соответствующей материальной базы. Закладкой комплексной базы будущего величия России – «от Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей», Ленин, и занялся с начала 20-х годов вместе с наиболее здоровой и деятельной частью российского общества. Более-менее освободившись от забот военных, можно было тратить намного больше времени и сил на заботы мирные…

23 января 1920 года Ленин писал в письме старому товарищу и соратнику ещё со времён петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» Г. М. Кржижановскому:

«Глеб Максимилианович!

Статью получил и прочёл.

Великолепно…

Нельзя ли добавить план не технический, а политический или государственный, т. е. задание пролетариату?

Примерно: в 10 (5?) лет построим 20–30 (30–50?) станций, чтобы всю страну усеять центрами на 400 (или 200, если не осилим больше) вёрст радиуса; на торфе, на воде, на сланце, на угле, на нефти… Начнём-де сейчас закупку необходимых машин и моделей. Через 10 (20?) лет сделаем Россию „электрической“.

Подобный „план“ надо дать сейчас, чтобы наглядно, популярно, для массы увлечь ясной и яркой (вполне научной в основе) перспективой: за работу-де, и в 10–20 лет мы Россию всю, и промышленную, и земледельческую, сделаем электрической…

Повторяю, надо увлечь массу рабочих и сознательных крестьян великой программой на 10–20 лет.

Поговорим по телефону.

Ваш Ленин.

Р. S. Красин говорит, что электрификация железных дорог для нас невозможна. Так ли это? А если так, то, может быть, будет возможна через 5-10 лет? Может быть на Урале возможна?..»[1146]

Статья Кржижановского «Задачи электрификации промышленности» – с упоминания о ней и начиналось письмо Ленина Кржижановскому, была опубликована 30 января 1920 года в «Правде». В феврале 1920 года была принята резолюция ВЦИК об электрификации России. А 23 марта 1920 года Совнарком принял Постановление о Государственной комиссии по электрификации России (ГОЭЛРО).

Ленин готовился дать народу великую программу создания новой России. Впервые в истории России её высший лидер ставил грандиозные задачи непосредственно перед народной массой, и ставил их во имя обеспечения интересов массы и её развития, как материального, так и духовного!

И вот этому величайшему реформатору России кое-кто из тех, кто просто обязан был увлечься этой программой, показывал кукиш… Для понимания того исторического фона, на котором Ленин начинал свою мирную работу преобразователя России, приведу бульшую часть письма профессора Степана Тимошенко, эмигрировавшего в США, Владимиру Вернадскому, который всё ещё колебался – последовать ли примеру Тимошенко, или работать в России и для России?

Итак, 14 марта 1925 года Тимошенко писал из Питтсбурга:

«Видел летом академика Стеклова (крупнейший русский и советский математик, – С.К.) на съезде в Торонто. Крупный учёный, который, казалось бы, мог держаться независимо, а вот „услужает“ большевикам. Послушать его, так большевизм не хуже (ну, спасибо Стеклову и на этом, – С.К.) царского режима, и тогда бывали обыски, бывали притеснения студентов и шпионство, и теперь делается то же. Я привык считать, что вовсе не то же, а что-то в 1000 раз худшее. О Дзержинском (тогда уже не только председатель ОГПУ, но и председатель ВСНХ СССР. – С.К.) говорит Стеклов как о твёрдом правителе, а не как о палаче.

Вот эта готовность русского человека „услужать“ и есть вероятная причина прочности большевиков. Довольно иметь кучку наглецов – и все готовы подчиниться…»[1147]

В действительности наглецом был, конечно же, сам Тимошенко! Крупнейший учёный в области механики деформируемого твёрдого тела, он был абсолютным профаном в области «социальной механики», но с кондачка судил Ленина и большевиков, принявших на себя тяжелейший исторический груз.

В том же письме Вернадскому, Тимошенко писал, между прочим:

«…Здесь в Америке постоянно приходится видеть подтверждение высказанной Вами мысли, что в общем распределении продуктов человеческого труда интеллектуальный работник получает непропорционально малую долю.

Капиталисты с одной стороны, а рабочие – с другой, получают, благодаря своей организации и благодаря грубым методам действия больше, нежели они действительно стоят. Особенно печально, что доля рабочих высока. В Америке ясно видно, что повышение материального благосостояния рабочего не сопровождается повышением духовных запросов. Духовно – это дикарь, хотя он имеет автомобиль и живёт в удобном доме. По здешним газетам и по полному отсутствию интереса к книгам видно, как убога духовная жизнь этих людей…»

Вот как мыслили российские интеллектуалы, которые оказались по ту сторону баррикад от Ленина, ставящего перед народами России задачу сообща подняться до высот ума и духа. И мыслили ведь все эти высокоумные тимошенки, если вдуматься, подло…

С одной стороны, они считали, что в совокупном общественном потреблении непропорционально велика доля не капиталистов, а тружеников…

С другой стороны, они заявляли: дайте материальные блага мне, интеллектуально развитому, а рабочий – обойдётся, он по определению недостоин духовных высот…

С третьей же стороны, высоко (увы, действительно высоко) интеллектуальный профессор Тимошенко и иже с ним, мнящие себя носителями высоких духовных запросов, на самом деле недалеко ушли духовно от тех американских рабочих, которых они презрительно оценивали как дикарей. И даже более того! Духовная скудость среднего американца была тщательно воспитана капитализмом, а духовную скудость Тимошенко и ему подобных нельзя оправдывать ничем!

Особенно, если знать, что были – во множественном, повторяю, числе – и прямо противоположные примеры…

Так, в истории создания новой – ленинской, «электрической» – России надо особо выделить четыре имени: Классон, Шателен, Графтио и Винтер…

И все четыре имени не раз встречаются в послеоктябрьской переписке Ленина…

Собственно, Роберта Эдуардовича Классона (1868–1926) читатель должен помнить и по дооктябрьскому периоду деятельности Ленина – Классон принимал участие в революционном движении, но позднее отошёл в чисто инженерную деятельность и стал в старой России крупным инженером-электротехником. В 1914 году он также предложил гидравлический способ добычи торфа, который после Октября 1917 года получил активную поддержку Ленина.

Отношение Владимира Ильича к Классону не было однозначным. 2 ноября 1920 года он писал ему:

«Т. Классон!

Я боюсь что Вы – извините за откровенность – не сумеете пользоваться постановлением СНК о Гидроторфе. Боюсь я этого потому, что Вы, по-видимому, слишком много времени потратили на „бессмысленные мечтания“ о реставрации капитализма и не отнеслись достаточно внимательно к крайне своеобразным особенностям переходного времени от капитализма к социализму. Но я это говорю не с целью упрёка и не только потому, что вспомнил теоретические прения 1894–1895 годов с Вами, а с целью узкопрактической.

Чтобы использовать как следует постановление СНК, надо:

Беспощадно строго обжаловать вовремя его нарушения, внимательнейше следя за исполнением и, разумеется, выбирая для обжалования лишь случаи, подходящие под правило „редко, да метко“…

От времени до времени – опять-таки следуя тому же правилу – писать мне (NB на конверте: лично от такого-то по такому-то делу)…

<…>

С пожеланием быстрых и больших успехов Вашему изобретению и с приветом

В. Ульянов (Ленин»[1148].

7 июня 1921 года Ленин в письме И. И. Радченко (1974–1942), старинному соратнику ещё по «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса», бывшему агенту «Искры», а теперь – руководителю «Главторфа» (торфяными разработками он занимался с 1912 года), писал:

«Дорогой Иван Иваныч!

Я вполне понимаю, что Вам больно видеть, как несоветские люди – даже, может, частью враги Советской власти – использовали своё изобретение в целях наживы. Очень верю вам, что таков Кирпичников (один из руководителей „Главторфа“ и соавтор Классона по изобретению способа гидродобычи торфа. – С.К.). Конечно, и Классон не сторонник наш…

Но в том-то и суть, что, как ни законно Ваше чувство возмущения, надо не сделать ошибки, не поддаться ему.

Изобретатели – чужие люди, но мы должны использовать их. Лучше дать им перехватить, нажить, цапнуть, – но двинуть и для нас дело, имеющее исключительную важность для РСФСР…»[1149]

Эти письма весьма интересны для лучшего понимания нами объёмности личности Ленина… Но и в отношении обрисовки общей тогдашней ситуации они интересны.

Бывшего – в давнем прошлом – соратника Классона Ленин рассматривает как социально уже не близкого человека, но готов с ним сотрудничать. Классон, как-никак, не эмигрирует со своим новым методом за рубеж, а работает по его внедрению в России, в новой России Ленина… И за это Классону – наше «спасибо». Хотя надо ли благодарить человека за то, что он не предал свой народ в тяжкую минуту?

Что же касается трёх остальных помянутых выше энергетиков, то это были чистые профессионалы…

Михаил Андреевич Шателен (1866–1957) в старой российской электротехнике являл собой очень крупную величину… С 1893 года профессор Петербургского электротехнического института, он был известен и как учёный-инженер, и как педагог, и как организатор высшего образования и науки – организатор настолько, насколько это было возможно в царской России.

С начала 20-х годов Шателен весомо участвовал в разработке плана ГОЭЛРО, с 1929 года был президентом Главной палаты мер и весов СССР, с 1931 года стал членом-корреспондентом АН СССР, с 1934 года – Заслуженным деятелем науки и техники РСФСР. В 1956 году кавалер четырёх орденов Ленина, член-корреспондент АН СССР, девяностолетний М. А. Шателен был удостоен звания Героя Социалистического Труда.

Будущий кавалер ордена Ленина Генрих Осипович Графтио (1869–1949) в 1892 году окончил физико-математический факультет Новороссийского университета в Одессе, а в 1896 году – Петербургский институт инженеров путей сообщения. С 1900 года он проектировал и строил железные дороги, трамвай в Петербурге, составлял проекты – нереализованные при царе – электрификации железных дорог и гидроэлектростанций…

Графтио в первое время после Октября пришлось хлебнуть лиха – приведу полностью телеграмму Ленина, отправленную в Петроград Зиновьеву в Смольный 13 августа 1920 года:

«Кржижановский сообщает: преддомкомбед (председатель домового комитета бедноты. – С.К.) дома 15 на Александровском проспекте Петроградской стороны грозит обысками и отобранием имущества профессору Генриху Осиповичу Графтио, занимающему квартиру 3.

Графтио – заслуженный профессор, свой человек. Необходимо оградить его от самоуправства преддомкомбеда. Прошу сообщить исполнение.

Предсовнаркома Ленин»[1150]

17 марта 1921 года Ленин пишет уже Дзержинскому:

«Прошу немедленно выяснить, в чём обвиняется профессор Графтио Генрих Осипович, арестованный Петрогубчека, и не представляется ли возможным его освободить, что по отзыву т. Кржижановского было бы желательно, так как Графтио крупный специалист.

Предсовнаркома В Ульянов (Ленин)»[1151]

19 марта 1921 года Графтио был освобождён, и кукиша в кармане против Советской власти держать не стал. Прожив в старой России почти полвека, состоявшийся в ней как крупный инженер, Графтио, и в зрелости оставшийся энергичным новатором, сразу оценил потенциал новой России Ленина. Он тоже стал активным участником плана ГОЭЛРО, строил Волховскую ГЭС – первую советскую гидроэлектростанцию, строил Нижне-Свирскую ГЭС, преподавал, воспитывал кадры инженеров.

Будущий академик АН СССР и будущий кавалер ордена Ленина Александр Васильевич Винтер (1878–1958) в когорте четырёх энергетиков был младшим. В 1912 году он окончил тот Петербургский политехнический институт, среди основателей которого был Шателен. По окончании «политеха» Винтер стал помощником начальника строительства первой в России и мире районной электростанции на торфе «Электропередача» под Богородском (Ногинском) в Московской губернии. Инициатором и начальником строительства был Классон.

В советское время Винтер стал знаменит – строил Шатурскую ГРЭС и Днепрогэс, с 1946 года возглавил Энергетический институт АН СССР.

Классон, Шателен, Графтио, Винтер… Четыре разные инженерские судьбы, четыре разных человека… Однако общее у них было – они работали в народной России Ленина и на Россию Ленина.

В начале апреля 1920 года по предложению Ленина Совет Рабочей и Крестьянской Обороны (Совет Обороны) был преобразован в Совет Труда и Обороны. Задачей обновлённого высшего органа наряду с мобилизацией страны на оборону стала координация и усиление работ всех ведомств, занятых хозяйственным строительством.

Напомню: в это время в Крыму ещё сидели Деникин и Врангель, на Дальнем Востоке – японцы, по периферии Российского геополитического пространства создавали проблемы враждебные России режимы, на юге Украины гулял батька Махно…

Нет, великое, всё же, время переживала тогда Россия! Недаром поэт Александр Прокофьев позднее писал о тех годах: «Ты в гроб пойдёшь, и заплачешь, что жизни такой не видал…»

А 22 апреля 1920 года Ленину исполнилось 50 лет.

23 апреля Московский комитет РКП(б) организовал вечер в его честь, где выступали Горький, Луначарский, Ольминский, но сам юбиляр появился в зале лишь под конец. С утра 23 апреля он принимал представителей Туркестанского фронта, доставивших в Москву 20 вагонов с хлебом в подарок Ленину к пятидесятилетию (10 вагонов пошло рабочим торфяных разработок, 10 – детям Москвы, Петрограда и Иваново-Вознесенска)…

Затем Ленин провёл заседание Совета Труда и Обороны с напряжённой и разнообразной повесткой дня, после чего председательствовал на заседании Совнаркома. Когда же он добрался до юбилейного вечера, то, после шквальной овации, выступил с краткой речью.

Но вначале он предложил вниманию собрания старую карикатуру, которую передала Ленину в тот день Стасова. На карикатуре, нарисованной в 1900 году известным карикатуристом Карриком по случаю юбилея народника Н. К. Михайловского, пришедшие поздравлять юбиляра марксисты были изображены малышами. Стасова писала Ленину, что в день юбилея Михайловского партия была в детском возрасте, «считалась единицами», а теперь она выросла, и это – дело «Ваших рук, Вашего ума и таланта».

Показав карикатуру, Ленин сказал, что он надеется на то, что впредь «нас вообще избавили бы от подобных юбилейных празднеств».

Дело было не только в скромности – Ленин себе цену знал и прекрасно сознавал свой масштаб. А вот шумихи вокруг себя Ленин не терпел. Но и не в шумихе было дело. Суть краткой речи Ленина сводилась к простой мысли: «Наша партия может теперь, пожалуй, попасть в очень опасное положение, – именно в положение человека, который зазнался. Это положение довольно глупое, позорное и смешное…»

Ленин предупреждал, что все блестящие успехи партии не только не решили главных проблем, но главные трудности всё ещё впереди, и поэтому свою речь он закончил пожеланием, «чтобы мы никоим образом не поставили нашу партию в положение зазнавшейся партии»[1152].

А опасность этого действительно была велика. Партия, ещё три года назад мало известная в массах – кроме среды промышленных рабочих, теперь была правящей. Её руководство ворочало делами на огромных пространствах, населённых ста с лишним миллионами людей…

Бульшая часть партийных «верхов» имела дореволюционный стаж, но даже среди этой части руководства не все выдерживали испытание властью. Кто-то начинал приобретать если не барственный, то и не пролетарский лоск… Кто-то вместо постоянной учёбы и работы над собой уверовал в то, что он хорош таким, каков есть.

А ведь не только в партию, но и в её руководство приходили уже и люди с послереволюционным стажем. И среди них тоже были всякие…

Даже самые толковые и преданные делу народа работники совершали немало ошибок и не могли их не совершать, ибо лишь учились ранее небывалой в мире науке – науке властвовать и управлять не в личных интересах, и не в интересах элиты, а в интересах народа.

Предыдущего положительного мирового опыта здесь не было вообще. И даже отрицательный мировой опыт, на котором можно было учиться (ведь лучше учиться на чужих ошибках), был крайне мал и исчерпывался, по сути, опытом Парижской Коммуны.

Не густо.

Не мог не ошибаться и сам Ленин.

И ошибался…

И сам это публично признавал.

Он ведь тоже учился, но весь предыдущий мировой опыт государственного управления был для него – в основных своих системных чертах – бесполезен. Бесполезен, потому что не было ранее такого общества, которым теперь управляли Ленин и партия большевиков!

Разве что опыт управления крупными западными корпорациями мог здесь пригодиться, и Ленин этот опыт – насколько возможно, изучал и использовал. Однако Россия, доставшаяся Ленину в наследство от царя Николая, была далеко не Америкой, и даже – не Германией…

И в России Ленина новое боролось со старым…

Скажем, в марте 1919 года, когда Ленин приезжал в Петроград хоронить М. Т. Елизарова, он выступал на I съезде сельскохозяйственных рабочих Петроградской губернии, и там ему был задан вопрос – позволяется ли держать мелких животных в советских хозяйствах, иметь отдельные огороды и птиц?

Ленин ответил:

– Если мне не изменяет память – законов у нас много, так что всех не упомнишь без справки, у нас много выходило с тех пор законов, – в этом законе есть специальная статья, которая говорит, что в советских хозяйствах работникам советских хозяйств держать отдельных животных и иметь отдельные огороды воспрещается…

Так оно и было – принятое ВЦИКом в феврале 1919 года «Положение о социалистическом землеустройстве и мерах перехода к социалистическому земледелию», в разработке которого принимал участие и Ленин, действительно имело соответствующую запрещающую статью… Но это касалось не добровольных сельскохозяйственных коммун, а новой формы хозяйствования на земле – совхозов, и Ленин пояснял:

– Другое дело – советские хозяйства. Это такие хозяйства, которые не были в руках отдельных мелких хозяев; их Советская власть берёт и говорит: мы пошлём туда агрономов, которые есть, всё, что осталось из сельскохозяйственных орудий, дадим этим хозяйствам. Если удастся окончить войну и заключить мир с Америкой, то мы получим оттуда транспорт улучшенных орудий и дадим их советским хозяйствам для того, чтобы в крупных хозяйствах общим трудом производилось бы лучше, чем прежде, дешевле, чем прежде, и больше, чем прежде. Советское хозяйство ставит своей задачей постепенно приучить сельское население самостоятельно вырабатывать новый порядок, порядок общего труда, при которых не сможет снова родиться кучка богатеньких и давить на массу бедноты…[1153]

Всё это было верным, но как же сложно реализуемым!

Совхоз – это, по сути, национализированное крупнотоварное сельскохозяйственное капиталистическое предприятие. Раньше на этом предприятии батрак работал на хозяина, и собственного огорода не имел. Теперь бывший батрак – рабочий совхоза, работал на общество, и если он работал хорошо, то имел хорошие результаты – ведь в советские хозяйства преобразовывали образцовые латифундии. Но психология у работника совхоза оставалась крестьянской, то есть – мелкобуржуазной.

Вот и вырабатывай новый порядок общего труда…

А вырабатывать надо было.

У знаменитого как в сталинские, так и в хрущёвские времена писателя Ильи Эренбурга есть повесть начала 30-х годов о строительстве Кузнецкого металлургического комбината под названием «День второй»…

Повести был предпослан библейский эпиграф из книги Бытия:

Да будет твердь среди воды.

И стало так. И был вечер,

и было утро: день второй.

Перевод у Эренбурга был взят не канонический…

В каноническом сказано так: «И создал Бог твердь: и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день втурый», но в любом варианте к началу третьего дня Творения свет был отделён от тьмы, и было небо, и были вуды… И из вод вот-вот должна была – на утро третьего дня, появиться суша…

Это же можно было сказать и о первом более-менее мирном годе новой России после окончания гражданской войны – 1921 годе, с той лишь разницей, что новая жизнь обретала твёрдую почву под собой не среди воды, а среди грязи, пота, крови и слёз…

Воды как раз далеко не всегда хватало – обычной, водопроводной, в разорённых гражданской войной городах.

Впрочем, системная база, на которой можно было строить новую жизнь, оказывалась надёжной: политическая власть находилась в руках тех, кто видел своей задачей не построение особняков на «Рублёвке», а создание нового общества, где властвуют не рубль, не доллар, а честный труд и живой ум… Общества, где все желающие могут развить свои способности и реализовать их на благо всех, в том числе – и на благо себе.

Задача была неимоверно сложной, но, как показало будущее, выполнимой. Причём это была задача, которая объективно стояла перед Россией и перед российским обществом ещё до революции.

Я не имею в виду, конечно, что император Николай, его сановники и имущие круги России хоть в малой мере задумывались о такой России, где трудящиеся имели бы с ними равные права, где не было бы нищих, униженных и оскорблённых, невежественных и опустившихся. Но даже перед всей этой элитной сволочью объективно стояла задача обеспечения независимого развития России как могучей, всесторонне индустриальной державы.

Другое дело, что решение этой задачи было не под силу ни русскому самодержавию, ни российскому капитализму. Однако объективно задача преобразования России и резкого усиления темпов её развития имелась и до Октября 1917 года….

Ранее уже приводились данные о том, насколько широко и глубоко внедрился иностранный капитал в важнейшие отрасли экономики царской России. Одно это (а ведь были ещё и огромные внешние долги – как довоенные, так и военные) программировало полное системное подчинение дальнейшего процесса развития царской ли, постцарской ли буржуазной России интересам не народов России, а наднациональной Золотой Элиты мира.

Ни царизм, ни российская крупная буржуазия влиянию Запада противодействовать не смогли бы. Приведу выдержку из дневника академика-историка, директора Румянцевского музея Юрия Владимировича Готье за июль 1917 года:

«Участь России, околевшего игуанодона или мамонта – обращение в слабое и бедное государство, стоящее в экономической зависимости от других стран… Будущего России нет; мы без настоящего и будущего…

Окончательное падение России, как великой и единой державы вследствие причин не внешних, а внутренних, не прямо от врагов, а от собственных недостатков и пороков и от полной атрофии чувства отечества, родины, общей солидарности, чувства „священного союза“ – эпизод, имеющий мало аналогий во всемирной истории.

Мы годны действительно только, чтобы стать навозом для народов высшей культуры… Как будто великороссы, создавшие в своё время погибающую теперь Россию, совершенно выдохлись…»[1154]

Это ведь сказано о до-ленинской России.

Это – подведение итогов «развития» царской России, все пороки которой восприняла Россия «временная».

Такая оценка вполне показательна, и не гучковы с керенскими и черновыми – не говоря уже о разного рода колчаках и деникиных, были способны сделать её ошибочной. Для того, чтобы стенающие прогнозы академика Готье, академика Вернадского, академика Павлова, профессора Тимошенко и прочих российских интеллектуалов не стали реальностью, нужны были люди иного закала и иного социального масштаба.

Нужны были люди, которые смогли бы вызвать к жизни, к социальному, интеллектуальному и материальному созиданию самые широкие народные массы, смогли бы пробудить потенциально могучие, но дремлющие творческие силы народа.

Короче – России нужен был Ленин во главе партии большевиков, вставшей во главе народа, пробуждённого к творению новой России.

И нужен был – да, чёрт побери, – широкий социальный эксперимент!

Сегодня политические негодяи и исторические идиоты уверяют нас, что большевики проводили эксперимент над Россией, но какая же это гнусная, отвратительная ложь! Большевики начали небывалый в истории мира социалистический эксперимент вместе со всеми здоровыми силами народа, вместе с Россией! И без этого смелого и жизнеутверждающего эксперимента не было бы великой России!

Такой же увлекательный социальный социалистический эксперимент нужен, к слову, России и сейчас, в XXI веке…

К началу революции 1917 года Россия всё более от развитого мира отставала. Достаточно напомнить, что в результате «бурного» промышленного роста в ХХ веке относительный разрыв Российской империи с экономическим потенциалом, например, Соединённых Штатов Америки не только не сократился, но даже увеличился.

Ничего особо удивительного в том не было, всё было объяснимо и даже закономерно, если мы вспомним, что ход развития российской экономики определял к 1917 году прежде всего иностранный капитал.

Да, в России имелись, скажем, телефонные заводы – завод «Эриксон», например. Шведское акционерное электротехническое общество «Эриксон и К⁰», основанное в 1876 году, к 1917 году превратилось в одного из крупнейших производителей телефонного и телеграфного оборудования. Оперировал «Эриксон» и в России, построил завод, и телефоны на нём производились для нужд России. Но могли ли все эти эриксоны допустить, чтобы Россия разрабатывала для производства на заводах, принадлежащих русским, собственные телефоны?

Кто будет своими руками создавать себе конкурента? А «заботу» Запада о «развитии» России мы и в современной «Россиянии» наблюдаем – в виде «отвёрточных» технологий.

То есть, к 1917 году наблюдалось нечто вроде того, что мы имели накануне Петровских реформ. Пётр в считанные два десятилетия преобразил Россию и обеспечил ей мощный цивилизационный рывок, однако все эти успехи не стали бы возможными без жёсткой и даже вынужденно жестокой централизации.

Как сильный лидер и как абсолютный монарх-самодержец, Пётр являлся естественным сосредоточием и олицетворением централизации. Но его преемники, все до одного (за исключением Екатерины Великой в тот «потёмкинский» период, когда она была действительно великой, и Павла I, убитого по наущению бриттов), и близко не находились на уровне объективных задач государственного развития страны – как социального, так и экономического.

Вот пример из последних лет истории царской России – малоизвестный, но очень полезный для затыкания блудливых ртов, повествующих о якобы могучей России, которую украл-де у нас «проклятый Ленин»…

В 1912 году в Лондоне (!) была учреждена новая нефтяная монополия «Russian General Oil Corporation», что в переводе означает «Русская (ну-ну, – С.К.) Генеральная нефтяная корпорация»… Эта крупнейшая в старой России корпорация была известна в России как просто «Ойль».

Формально «Ойль» учреждалась как общество финансирования (инвестирования), но фактически была трестом, деятельностью которого руководил иностранный, прежде всего – английский капитал.

Совокупный акционерный капитал «Ойль» «тянул» на 155,2 миллиона рублей и составлял 38 % всего акционерного капитала русской (точнее – находившейся на территории Российской империи) нефтяной промышленности. В состав «Ойль» входило до 20 акционерных обществ, в том числе: «Товарищество Лианозова» и его группа, «Бакинское нефтяное общество», «Русское товарищество „Нефть“», Каспийское товарищество…

«Ойль» контролировала 27,8 % всей нефтедобычи России, до 17 % сбыта керосина и до 30 % сбыта нефтетоплива. «Ойль» владела громадным фондом нефтеносных земель, располагала большим транспортно-складским хозяйством. А саму «Ойль» контролировали англичане, голландцы, к ней имел отношение нефтяной «король» Детердинг.

С одной стороны «Ойль» сдерживала рост нефтедобычи в России, с другой стороны эксплуатировала российские месторождения хищнически. И при этом боролась за господство в нефтяной промышленности России, но не с российскими конкурентами, а с другой иностранной группой – «Товариществом братьев Нобель». В итоге «Ойль» проиграла конкурентную борьбу «братьям Нобель», но это была схватка двух чужеземных стервятников, пытающихся урвать себе кусок побольше от умирающего суверенитета России…[1155]

И вот теперь Ленину и народам России под рукой Ленина надо было расчищать «авгиевы конюшни» царизма и якобы российского капитализма. В 1918 году «Ойль», как и другие иностранные тресты и общества, была национализирована.

Ленин был намерен строить действительно великую, то есть – всесторонне развитую, политически, экономически и культурно самобытную и независимую Россию.

Но исходной «экономической» базой была хозяйственная разруха, да и человеческий материал, который был в распоряжении России в то время, являл собой отнюдь не радужную картину: идейное состояние масс было отнюдь не единодушным с самого начала революционных процессов 1917 года…

В своей дооктябрьской работе «Удержат ли большевики государственную власть?» Ленин приводил данные голосования по куриям Советов на Демократическом совещании осенью 1917 года (ПСС, т. 34, с. 297–298) по вопросу о коалиции с буржуазией:

Из этих данных Ленин делал вывод о том, что «большинство в целом было на стороне пролетарского лозунга: против коалиции с буржуазией»… Однако цифры эти показывали и то, как сильно в 1917 году отличались настроения рабочей и крестьянской массы…

При этом в чисто крестьянских великорусских районах – Поволжско-Черноземном, Восточно-Уральском и в Сибири, и в украинских сельских районах эсеры имели до 62–77 % голосов на выборах в Учредительное собрание, а в промышленных центрах большевики имели преобладание над эсерами.

В целом же на выборах в Учредительное собрание по России большевики получили 9,02 миллиона голосов (25 % голосов), мелкобуржуазные партии (эсеры, меньшевики и т. п.) – 22,62 миллиона голосов (62 %), партия кадетов и т. п. – 4,62 миллиона голосов (13 %).

Эти данные Ленин привёл в своей большой аналитической статье «Выборы в Учредительное собрание и диктатура пролетариата», опубликованной в журнале «Коммунистический Интернационал» в декабре 1919 года.

Ленин писал:

«Как же могло произойти такое чудо, как победа большевиков, имевших ¹/₄ голосов, над мелкобуржуазными демократами, шедшими в союзе (коалиции) с буржуазией и вместе с ней владевшими ³/₄ голосов. Ибо отрицать факт победы теперь, после двух лет помощи Антанты – всемирно-могущественной Антанты – всем противникам большевизма, просто смешно»[1156].

Для современных «продвинутых» историков ответ очевиден – большевики-де задавили Россию террором австрийцев, китайцев, латышей и прочих интернационалистов…

Но террор большевиков лишь изредка задевал народную массу, а вот «белые» пороли, сжигали, расстреливали и вешали действительно массово – недаром Сибирь вначале давала Колчаку солдат, а кончила тем, что добивала колчаковщину если не пулей, так вилами.

Ленин же, не без злой иронии, отмечал:

«Бешеная политическая ненависть потерпевших поражение, в том числе всех сторонников II Интернационала, не позволяет им даже поставить серьёзно интереснейший исторический и политический вопрос о причинах победы большевиков. В том-то и дело, что чудо есть тут лишь с точки зрения вульгарной мелкобуржуазной демократии, вся глубина невежества и предрассудков каковой демократии разоблачается этим вопросом и ответом на него…»[1157]

И далее Ленин давал исторически точный ответ:

«Большевики победили, прежде всего потому, что вели за собой громадное большинство пролетариата, а в нём самую сознательную, энергичную, революционную часть, настоящий авангард этого передового класса».

Ленин приводил число голосов, поданных за разные партии в обеих столицах на выборах в Учредительное собрание. Всего было подано 1 миллион 765,1 тысяч голосов.

Из них: за меньшевиков – около 60 тысяч: за эсеров – 218 тысяч; за кадетов – 515,4 тысячи; за большевиков – 837 тысяч…

Вот и весь «секрет» победы большевиков: они за полгода смогли – по выражению Ленина, за счёт «собирания, сосредоточения, обучения, испытания и закала большевистских „армий“» и «разложения, обессиления, разъединения, деморализации „армий“ „неприятеля“» – повести за собой, убедить в своей правоте наиболее деятельную, наиболее морально и политически здоровую и, не забудем, наиболее сплочённую часть российского общества.

Причём Ленин и большевики не только получили поддержку наиболее здоровой части общества осенью 1917 года, но и смогли сохранить её на протяжении двух самых сложных лет Советской власти.

15 октября 1920 года на совещании председателей уездных, волостных и сельских исполнительных комитетов Московской губернии крестьянин Беляев сказал, что рысь, то есть – мировой капитал, только и ждёт столкновения между козлом и бараном – между рабочими и крестьянами[1158].

Отвечая ему в тот вечер, Ленин говорил:

– Мы видим, во что вылилось это собрание, какое недовольство, какие бурные крики протеста. Мы понимаем, что у каждого из волнующихся здесь наболела душа… Но… я надеюсь, что вы, изложив все вопросы без возмущения, вы всё-таки не уподобитесь некоторым персонажам той сказки, о которых упоминал один оратор. Рыси, которая ожидает войны между козлом и бараном для того, чтобы их пожрать, рыси вы удовольствия не доставите, я в этом уверен. Как бы сильно козёл и баран ни сталкивались, а рыси мы удовольствия не доставим!

Зал ответил на это аплодисментами и криками: «Браво!»[1159]

Заключил же Ленин так:

– Всякий раз, когда Советской власти приходилось трудно выходить из положения – и во времена Деникина, когда он был в Орле, и во времена Юденича, когда он был в 5 вёрстах от Петрограда, когда положение казалось отчаянным, а не только трудным, когда положение было во сто крат труднее теперешнего, – Советская власть выходила из него тем, что, не прикрашивая этого положения, она собирала такого же рода собрания рабочих и крестьян. Вот почему я говорю: не от решения центральной власти зависит то, – будет ли скоро сокрушён Врангель, а от того, как представители с мест, исчерпав своё недовольство, предъявив свои претензии, обвинения и упрёки, отнесутся к вопросу о том, нужна ли им самим свобода, помимо решения центральной власти… Тут мы приказывать ничего не можем, это зависит от того, как, перейдя к положению дела, к развёрсткам, к обложению, к Врангелю и так далее, вы сами решите, – это зависит от вас…[1160]

Вот чем был силён Ленин: он прямо говорил народу, что всё в России, в конечном счёте, зависит от самого народа, от того, что он решит, какой выбор сделает он – народ России.

Это было сказано Лениным в середине октября 1920 года, а в ноябре – ровно через месяц, народ вышвырнул Врангеля из Крыма, и одной проблемой у Советской власти стало меньше…

Но теперь для этой власти наступал «день второй»…

Царь Николай в вопросы экономики и хозяйственного развития России не входил – не царское это дело. Проблемы науки, культуры, образования, медицинского обслуживания населения, разведки природных ресурсов – тем более дело не царское. Император ничем таким и не занимался.

А чем он, кстати, занимался – изо дня в день?

На этот вопрос не так уж сложно получить ответ – достаточно взять в руки изданные в 1991 году польско-советским полиграфическим обществом «Орбита» «Дневники» Николая II-го… Там повседневная деятельность царя описана им лично и собственноручно.

Его самодержавной десницей, так сказать…

Вот, например, вполне показательная запись от 13 января 1913 года – воскресенье:

«В 10 Ѕ поехал с детьми к обедне. В 12 час. в круглой зале был большой воскресный завтрак по старому – с музыкой. Принял Кедринского (духовник царской семьи. – С.К.).

Погулял с Ольгой и Анастасией. В 6 час. у меня был Мещерский (князь, камергер, издатель реакционного еженедельника „Гражданин“. – С.К).

В 7.20 отправился со всеми дочерьми в театр. Давали „Конёк-горбунок“ в новой постановке.

Вернулись в Царское С[ело]. в 12 Ѕ час.»[1161]

Впрочем, это день воскресный. Тут сам Бог велел отдохнуть, как деды отдыхали, по старому – «с музыкой»…

А в каких же таких государевых трудах Государь Император пребывал посреди недели?

Что ж, вот запись от 16 января 1913 года – среда:

«При ясной морозной погоде отправился в Питер к 11 час. в Зимний дворец. Принял 70 представляющихся.

Прошёл через караульное помещение, в кот[ором]. находились старшие гардемарины, только что сменившие Преображенцев. Поехал к Мама и позавтракал у неё. Потом посетил т. Мари (герцогиня Саксен-Кобург-Готская Мария Александровна. – С.К.), т. Михень (великая княгиня Мария Павловна, – С.К.) и Ксению (великая княгиня Ксения Александровна. – С.К). Вернулся в Царское в 5 ј ч.

После чая принял доклад Лангофа и читал до 8 час. Обедал Дмитрий (великий князь Дмитрий Павлович. – С.К). Поиграл с ним в пирамиду»[1162].

Это – не тенденциозно подобранные записи – таков весь дневник «хозяина Земли Русской», каким царь себя мнил.

И это – повседневная жизнь главы огромного государства, к тому же – руководителя самодержавного, абсолютного, то есть, с абсолютной личной ответственностью…

Нет уж, если это не автопортрет бездельника, то кто, тогда, спрашивается, должен быть назван бездельником?

Особенно умиляют периодически повторяющиеся записи вроде следующих:

«28-го декабря (1906 года. – С.К.). Четверг.

В 8 час. отправились на охоту в Ропшу со всеми приглашёнными… Всего убито: 1956 штук дичи. Мною 160 фазанов, куропатка и русак…

8-го февраля (1907 года. – С.К.). Четверг.

В 9 час. отправились по жел[езной]. дор[оге]. в Петергоф и с переезда в Ропшу…

Всего убито: 538.

Мною: 94 фазана, 3 куропатки и 2 беляка – итого 99 штук…

22-го февраля. (1907 года. – С.К.). Четверг.

В 9 час. отправились со всеми охотниками на облаву за Ремизом… Всего убито: 544. Мною: 27 фазанов и 12 куропат. – итого 39…

2-го марта (1914 года. – С.К.). Воскресенье.

Чудный солнечный день…, в час дня отправился в Гатчину на облаву в фазанник. Всего убито: 748. Мною: фазанов 33, куропаток 22 и кролик – всего 56…»[1163]

Для сравнения рекомендую ознакомиться с ныне опубликованным «Журналом посещений кремлёвского кабинета И. В. Сталина», тоже полноценно (хотя и не полностью!) отражающим повседневную деятельность Сталина.

«Дневники» Николая – история бездарной жизни скучного и скучающего сибарита, о котором – не зная его «должности» в государстве, ни за что не подумаешь, читая его дневник, что он в этом государстве что-либо из себя представляет.

А журнал посещений сталинского кабинета – не только «фотография рабочего дня» его хозяина, но и «фотография» эпохи, история Державы в лицах.

Подробного журнала посещений кремлёвского кабинета Ленина его секретари не вели, но каждый рабочий день Ильича был, что называется, «под завязку» забит действительно государственными делами и потоком самых разных посетителей.

Царь Николай государственную деятельность профанировал – и по лености души, и по заурядности натуры, и по скудости ума…

Царь Николай можно сказать, Россию «профазанил»!

И теперь Ленину надо было заниматься всем сразу: обороной, наукой, внешней политикой, возрождением народного хозяйства, национальным вопросом, перспективами электрификации России и задачами культурного строительства…

Достаточно просто перелистать тома Полного собрания сочинений с 50-го по 54-й, где приведены письма, записки, телеграммы Ленина с октября 1917 года по март 1923 года, чтобы понять всё разнообразие, весь масштаб и объём его задач, и объём его личной работы по решению этих задач.

В прошлой российской истории мы находим нечто схожее лишь в письменном наследии «царя-труженика» Петра Великого – как в его «Подённых записках», так и в капитальном 9-томном издании «Письма и бумаги Петра Великого»… И вот теперь, впервые с времён великого преобразователя и строителя Российской державы, во главе страны вновь стоял подлинный хозяин Земли Русской…

Именно так – «хозяин земли русской» назвал себя император Николай II в опросном листе первой всеобщей переписи населения 1897 года, заполняя графу с вопросом о роде занятий. Однако сама история поставила слово «хозяин» применительно к царю Николаю, в кавычки. Бездарное и преступное «хозяйствование» этого «хозяина» вначале обеспечило стране положение не только вечно догоняющего, но и безнадёжно отстающего, а затем за пять лет империалистической войны довело Россию «до ручки».

Ленин же, взявшись за дело по-хозяйски, изо дня в день убеждал народы России, что хозяином Земли Русской стали они, что теперь только от их хозяйственности зависят их будущее и их благосостояние…

Николай имел всё для того, чтобы обеспечивать развитие и процветание России. Вместо этого он привёл её к кризису 1917 года… Разве «золотая» сволочь – даже помещичья (о буржуазной вообще не разговор!) отвернулась бы от царя в 1917 году, если бы его политика была не вопиюще антигосударственной и антиобщественной?

Чем должен был заниматься компетентный глава России с начала ХХ века? Заниматься изо дня в день, год за годом, с утра до вечера?

А как раз тем, чем пришлось заниматься Ленину, расчищая «авгиевы конюшни» после «хозяйствования» в России Николая…

Разве не царское это было дело – разбираться в промышленных проектах и в устройстве библиотек?

Если царь Пётр во времена, когда этикету и внешней стороне дела придавали исключительное значение, мог набивать на ладонях мозоли плотницким топором, то царю Николаю, принявшему Россию в конце XIX века – начавшегося как век пара, а заканчивавшегося уже как век электричества, тем более было бы не зазорно заниматься всерьёз государственными делами, а не распиванием чаёв с тётушками…

В России к началу ХХ века системная ситуация была близка к допетровской. Не так, конечно, зримо, но Россия опять всё более отставала от развитого мира, и необходимы были экстраординарные, чрезвычайные усилия, чтобы обеспечить России достойное место в мировом «ансамбле держав».

Собственно, потенциально это место было первым!

Царская Россия ликвидировать разрыв не смогла к 1917 году, и тем более не смогла бы сделать это после 1917 года, если сохранилась бы…

Буржуазная Россия, как детище буржуазного Учредительного собрания, если бы оно не было распущено, тоже ничего не смогла бы… Буржуазное правительство, приди оно в январе 1918 года на смену Советскому правительству, не сумело бы контролировать ситуацию и просто ввергло бы страну в необратимый хаос.

Конечно, со временем хаос бы закончился, но вышла бы из него Россия не обновлённой, а закабалённой Западом – без каких-либо серьёзных исторических перспектив на цивилизационную первоклассность.

Великой альтернативой закабалённой России была Россия только социалистическая, однако на этом пути мгновенного и лёгкого быстрого успеха полуразрушенной стране ожидать не приходилось.

На X съезде партии, который проходил в Москве с 8 по 16 марта 1921 года – впервые в относительно мирных условиях, Ленин сравнил состояние России с состоянием «человека, которого избили до полусмерти»… Имея в виду Россию, он говорил 15 марта:

– Семь лет колотили её, и тут дай бог, с костылями двигаться! Вот мы в каком положении! Тут думать, что мы сможем вылезти без костылей, – значит ничего не понимать![1164]

Ленин признал факт переутомления и изнеможения масс после семи лет войны, напомнив, что даже в передовых странах четыре года войны до сих пор дают себя знать…

Он говорил прямо:

– Это изнеможение, это состояние – близкое к полной невозможности работать. Тут нужна экономическая передышка. Мы рассчитывали золотой фонд употребить на средства производства. Лучше всего делать машины, но если бы мы и купили их, мы бы этим самым построили наше производство. Но для этого нужно, чтобы был рабочий, чтобы был крестьянин, который мог бы работать; но он в большинстве случаев не может работать: он истощён, он переутомлён. Нужно поддержать его, нужно золотой фонд бросить на предметы потребления, вопреки нашей прежней программе…

И тут же прибавил:

– Прежняя наша программа была теоретически правильна, но практически несостоятельна…[1165]

Речь шла о необходимости допущения свободной торговли, о том, что уже на Х съезде будет определено как «новая экономическая политика» – знаменитый НЭП…

НЭП не был признанием бессилия или ошибочности пути. Путь был выбран верно, однако на нём «бывшие» и интервенты выставили так много «рогаток», что преодоление их истощило те силы, которые Ленин рассчитывал расходовать на движение вперёд. В итоге надо было допускать в России НЭП, задумываться о введении ряда иностранных концессий, и учиться, учиться хозяйствовать….

При этом НЭП, иностранные концессии, допущение элементов капитализма Ленин рассматривал именно как костыли, которые должны поддержать больного человека, но которые надо будет в перспективе отбросить, как только наступит выздоровление.

Практическая несостоятельность программы немедленного перехода к социализму не означала её теоретической неправоты… Таким образом, для Ленина вопрос стоял не о пересмотре стратегии исторического развития России, а о новой, применённой к реальностям дня, политической тактике… Стратегия же была определена знаменитой ленинской формулой: «Коммунизм – это есть Советская власть плюс электрификация всей страны».

Какой только чепухи – откровенной, очевидно невежественной чепухи! не написано о Ленине за последние два десятка лет. Сегодня кое-кто договаривается до того, что и план-де электрификации России – инициатива не Ленина, а императора Николая II, а Ленин-де сей план у императора просто украл.

Это даже не смешно, и даже не грустно! Это вне рамок не то что истории, но даже Канатчиковой дачи. Я скорее поверю в то, что планами электрификации России интересовался император Пётр Первый, чем император Николай Второй. Не те интересы у последнего Романова были.

Возможно, вся эта «развесистая клюква» произрастает на почве искажённой информации о том, что первые инженерно-научные проекты, намечавшие, например, перспективу комплексного решения судоходных и энергетических проблем Днепра, появились ещё в 1905 году и принадлежали С. П. Максимову и Г. О. Графтио.

Позднее, в январе 1914 года, от имени министра путей сообщения в Государственной Думе было запрошено 37 миллионов рублей на постройку днепровских шлюзов (в порожистой части Днепра) по проекту инженера А. И. Розова, которому вскоре стал оппонировать проект профессора Б. А. Бахметева (будущего «керенского» посла в США), где полнее рассматривались вопросы также гидроэнергетики.

Но всё это надолго зависло в коридорах царской власти, хотя 23 мая 1916 года в заседании Государственного Совета была создана Согласительная комиссия по объединению двух проектов. Вспоминая в начале января 1920 года об этом заседании, академик Вернадский, избранный членом Согласительной комиссии, записал в дневнике:

«Помню это заседание в превосходном зале Мариинского дворца. Как всё это далеко и является уже историческим прошлым. И теперь, едва ли можно сомневаться, даже близко не возвращающимся…»[1166]

Как ошибался учёный кадет Вернадский!

Уже на первом – торжественном – заседании пленума Госплана 5 апреля 1921 года его председатель Г. М. Кржижановский ставил вопрос вполне чётко:

– Перед нами стоит определённая дилемма – или отвоевать свою экономическую самостоятельность на базе широкой электрификации, создавая одновременно предпосылки для осуществления в широчайшем масштабе новых отношений человека к человеку, или стать безвольной жертвой хищников мирового капитализма, безвольной колонией капиталистических стран…[1167]

Ещё раньше, в конце 1920 года, выступая 22 декабря на VIII съезде Советов с отчётом ВЦИКа и СНК, Ленин дал формулу: «Коммунизм – есть Советская власть плюс электрификация всей страны», и далее пояснял:

– Иначе страна остаётся мелкокрестьянской… Только тогда, когда страна будет электрифицирована, когда под промышленность, сельское хозяйство и транспорт будет подведена техническая база современной крупной промышленности, только тогда мы победим окончательно…[1168]

Причём подчеркну: Кржижановский не был бы другом и соратником Ленина, а Ленин не был бы Лениным, если бы они не связывали научно-технический прогресс России с её социальным прогрессом. Такую задачу – соединения технического прогресса с социальным, ставила перед собой и обществом лишь одна партия – большевистская, коммунистическая, ленинская…

14 ноября 1920 года Владимира Ильича и Надежду Константиновну пригласили к себе крестьяне деревни Кашино Яропольской волости Волоколамского уезда Московской губернии – на открытие электростанции. Там один из крестьян, выступавших на митинге, сказал, что они-де, крестьяне, были темны, и теперь у них появился «неестественный свет, который будет освещать нашу крестьянскую темноту».

Приведя эти слова на съезде Советов, Ленин продолжал:

– Я лично не удивился этим словам. Конечно, для беспартийной крестьянской массы электрический свет есть свет «неестественный», но для нас неестественно то, что могли жить крестьяне и рабочие в такой темноте, в нищете… Из этой темноты скоро не выскочишь. Но нам надо добиться, чтобы каждая электрическая станция, построенная нами, превращалась действительно в опору просвещения, чтобы она занималась, так сказать, электрическим просвещением масс…[1169]

Здорово ведь сказано!

И что означала формула: «Коммунизм – есть Советская власть плюс электрификация всей страны»?

Она означала, что политическая стратегия Ленина включала как важнейший элемент опору на науку и передовую технику…

А это означало, кроме прочего, и опору на тех, кто был в России носителем научных и технических знаний.

В своём известном очерке 1924 года «Владимир Ильич Ленин» Максим Горький вспоминает, как Ленин после встречи 21 января 1921 года в Кремле с тремя учёными – академиком-востоковедом С. Ф. Ольденбургом, академиком-математиком В. А. Стекловым и профессором-медиком В. Н. Тонковым, удовлетворённо сказал:

– Это я понимаю. Это – умники. Всё у них просто, всё сформулировано строго, сразу видишь, что люди хорошо знают, чего хотят. С такими работать – одно удовольствие. Особенно мне понравился этот…

Ленин назвал Горькому Стеклова, и через день попросил по телефону узнать у Стеклова – «пойдёт он работать с нами»? А когда Стеклов принял предложение Ленина, Ленин искренне обрадовался:

– Вот так, одного за другим, мы перетянем всех русских и европейских Архимедов, тогда мир, хочет не хочет, а – перевернётся…[1170]

Говоря так о мире, Ленин всего лишь имел в виду знаменитую фразу Архимеда: «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир». Но «точку опоры» для новой России Ленин видел именно в науке. И учёные России – за редким исключением, это оценили, пусть и не все сразу.

Об этом уже было сказано, а ниже будет сказано ещё раз…

Академик с 1901 года, с 1904 по 1929 год бессменный секретарь Академии наук, индолог Сергей Фёдорович Ольденбург (1863–1934) был в старой России царя Николая не только крупным востоковедом, но и членом ЦК кадетской партии, министром просвещения во Временном правительстве.

В новой России Ленина Ольденбург – после, увы, ряда политических «завихрений», сделал для советского востоковедения немало, в 1930 году стал директором Института востоковедения.

В «Дневниках» императора Николая упоминаются два принца Ольденбургских («Алек» и «Коня»), ещё один принц Ольденбургский – Пётр, его жена Евгения Ольденбургская, урождённая герцогиня Лейхтенбергская… Зато секретарь Императорской Академии наук Ольденбург монаршего взгляда не удостоился. Не царское это дело – с какими-то индологами проблемы Академии обсуждать…

Ленина, как видим, Ольденбург интересовал.

Академик с 1912 года, выдающийся математик Владимир Андреевич Стеклов (1864–1926), ученик Ляпунова, в 1919–1926 годах – вице-президент Академии наук, в 1921 году основал при поддержке Ленина Физико-математический институт, из которого в 1934 году выделился Математический институт АН СССР, получивший имя Стеклова.

Профессор Женского медицинского института в Петербурге с 1901 года, Казанского университета с 1905 года и Военно-медицинской академии с 1915 года, в 1917–1925 годах – начальник Военно-медицинской академии, крупный анатом Владимир Николаевич Тонков (1872–1954) стал в России Ленина генерал-лейтенантом медицинской службы, Заслуженным деятелем науки РСФСР (1934), действительным членом Академии медицинских наук СССР (1944), был награждён двумя орденами Ленина. В 1932 году 60-детний профессор Тонков вступил в ряды ВКП(б) – партии Ленина и Сталина. Это был тогда подчёркнутый шаг – членство в партии таким как Тонков, ничего в смысле привилегий уже не давало, и старые специалисты вступали в партию в силу внутренней нравственной необходимости, как, например, старый академик Патон, ставший коммунистом уже за 70 лет – в 1943 году.

С так называемыми «интеллигентами», то есть, с «высоко учёными» схоластами и академическими болтунами типа вальяжного Петра Бернгардовича Струве, который в гражданскую войну успел побывать в «министрах» и у Деникина, и у Врангеля, или «экономиста» Питирима Сорокина, Ленин общего языка не находил, да особо его и не искал. С интеллектуалами – русскими людьми, понимающими «дело», у него получалось несравненно лучше.

В очерке «Владимир Ильич Ленин» Горький так описал характерную встречу Ленина со специалистами:

«Я предложил съездить ему (Ленину. – С.К.) в Главное артиллерийское управление посмотреть изобретённый одним большевиком, бывшим артиллеристом, аппарат, корректирующий стрельбу по аэропланам.

– А что я в этом понимаю? – спросил он, но поехал. В сумрачной комнате… собралось человек семь хмурых генералов, все седые, усатые старики, учёные люди… Изобретатель начал объяснять…, Ленин послушал его минуты… три… и начал спрашивать изобретателя так же свободно, как будто экзаменовал его по вопросам политики…

Изобретатель и генералы оживленно объясняли ему, а на другой день изобретатель рассказывал мне:

– Я сообщил моим генералам, что вы придёте с товарищем. Но умолчал, кто товарищ. Они не узнали Ильича, да, вероятно, и не могли себе представить, что он явится без шума, без помпы, охраны. Спрашивают: это техник, профессор? Ленин? Страшно удивились – как? Не похоже! И – позвольте! – откуда он знает наши премудрости? Он ставил вопросы как человек технически сведущий! Мистификация! – Кажется, так и не поверили, что у них был именно Ленин…»

Изобретателем, удивившим профессоров-артиллеристов, был Александр Михайлович Игнатьев (1879–1936). Большевик с 1903 года, он окончил Петербургский университет, после революции занимался изобретательской и научной работой, его самозатачивающийся резец был запатентован в США, Англии, Франции, Германии, Италии и Бельгии.

С подобными умницами Ленину было легко, с ними можно было переворачивать Россию с пролёжанного бока, с больной головы на крепкие, здоровые ноги.

Но сколько было ещё иных – не умниц!

Да и с умницами не всё, и не всегда было просто…

Ниже привожу в сокращении письмо, которое написал Ленину 2 мая 1920 года Сергей Петрович Фёдоров (1869–1936), крупнейший русский хирург, уролог, с 1903 года – профессор Военно-медицинской академии в Петербурге, основатель Российского урологического общества (1907), председатель Международного конгресса урологов в Берлине (1914), учёный мирового класса:

«Милостивый Государь!

Мне на днях рассказывали в Москве, что В. М. Минц перед отъездом своим был у Вас и беседовал с Вами и что Вы спросили его, почему он уезжает из Советской России, когда через 5–6 месяцев жизнь учёных будет обставлена лучше, чем где-либо.

Минц ответил Вам будто бы, что пока ещё жить и работать в России очень трудно и тяжело, что жизнь протекает в невозможных условиях, приходится самому таскать тяжести, дрова, колоть, пилить, и выносить помои и нечистоты. Кроме того, выселяют, уплотняют и обыскивают…

К сожалению, всё это верно. Всё это проделывали и со мной, хирургом и научным именем, известным и в Европе, и в Америке…

…Я ни на что не жалуюсь и не прошу ничего, а хочу сказать Вам только несколько слов. Вы должны понять, что мы люди науки и практические врачи (не занимающиеся специально общественной деятельностью) не можем принадлежать к политическим партиям и не должны подвергаться гонениям…

…За последнее время наше положение несколько улучшено (правда немного), но всё же, чтобы жить, приходится всё время распродавать разное имущество. А что дальше?

…Это очень тяжело, но что тяжелее всего, это то, что нет ни минуты душевного спокойствия и что надо обладать большой силой воли, чтобы работать научно и продуктивно…

…Надеюсь, что Вы можете понять меня и оценить как нужно моё письмо. Снимите с нас нравственный гнёт и дайте нам душевный покой, – материальные лишения переносить легче. Не губите нас неразумно, этим губите и себя.

Проф. Фёдоров»[1171]

Такое вот письмо…

А далее жизнь и судьба распорядились занятно…

Известный в России хирург В. М. Минц (1872–1945) – в 1918 году он принимал участие в лечении раненного Ленина, в 1920 году при содействии Ленина получил возможность эмигрировать в Латвию… Там он, конечно, не потерялся, в 1924 году возглавил хирургическое отделение крупной еврейской больницы, процветал – материально.

Успешно работал Минц как хирург и после присоединения Латвии к СССР, но после начала войны остался в Риге, заведовал клиникой в Рижском гетто. Позднее за отказ оперировать немецких офицеров он был перемещён в концентрационный лагерь Бухенвальд и умер там в 1945 году от полного истощения. Особой памяти Минц о себе в России не оставил. Если бы не его медицинская помощь Ленину, Минца не вспоминали бы вовсе.

Тем же русским учёным, которые остались верны России, пришлось, что называется, терпеть, но они перетерпели.

Сергей Петрович Фёдоров перетерпел, остался в России, в советское время создал научную школу, написал ряд трудов, имевших большое значение для развития отечественной хирургии. В 1928 году он стал Заслуженным деятелем науки РСФСР, а в 1933 году первым из советских хирургов был награждён орденом Ленина. Статьи о С. П. Фёдорове есть во всех трёх Советских энциклопедиях.

Судеб, подобных судьбе профессора Минца, в истории России ХХ века насчитывается немного – на подобном статусном уровне счёт идёт на десяток-другой…

Счёт же научных судеб, подобных судьбе профессора Фёдорова, идёт в истории советской науки на многие сотни.

Скажем, 5 марта 1920 года Горький в очередной раз пишет Ленину, интересуется, оставляют ли 1800 академических пайков (Ленин помечает на письме «2 месяца давали»), а затем продолжает:

«Ещё прошу Вас: позвоните Феликсу Дзержинскому и скажите ему, чтоб он поскорей выпустил химика Сапожникова. Сей последний нашёл способ добывать из газовой смолы… гомоэмульсию, продукт столь же сильного антисептического значения, как карбол… Нам этот продукт совершенно необходим, ибо у нас свозят г…вно (у Горького слово написано полностью. – С.К.) со дворов на Невский, а с Невского грузят на трамвайные платформы и – за город.

Это хорошо, да не очень, ибо теперь распутица, торцы мостовой обнажены от снега и впитывают в себя всякую гниль. Вы понимаете? Продуктом Сапожникова можно поливать целые улицы»[1172].

Профессор Михайловской артиллерийской академии Алексей Васильевич Сапожников (1868–1935) много работал в области изучения химии нитроцеллюлозы и бездымных порохов, а в 1912 году организовал в Петербургском институте инженеров путей сообщения первую в России лабораторию по изучению грибков – вредителей дерева. Сапожников тоже не покинул Россию, и в советское время у Сапожникова учились многие советские специалисты по различным отраслям химии…

Но выше приведено письмо Горького Ленину ещё и потому, что оно интересно вот чем… Писатель, деятель культуры спокойно адресуется к главе государства по вопросу о том, как нейтрализовать угрозу от, гм…, этого самого…

Факт, любопытный и поучительный сразу с нескольких точек зрения.

Уж не говорю о том, что обращаться с подобными вопросами к царю Николаю и думать нельзя было… Но показательно, что в новой России Ленина даже деятели культуры – если это были деятели действительно гуманистической культуры, а не производители «рафинада» «чистого искусства» – вовлекались в «производственный», так сказать, общественный процесс и не гнушались ставить любые вопросы, если их решение оздоровляло общественную атмосферу не только в переносном, но и в прямом смысле слова.

Горький вспоминал, что однажды, после того как Ленин слушал вместе с ним на квартире первой жены Горького – Екатерины Пешковой, сонаты Бетховена в исполнении Исая Добровейна, он признался, что готов слушать «Апассионату» каждый день. А потом, прищурившись и невесело усмехнувшись, прибавил:

– Но часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головке никого нельзя – руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы, в идеале, против всякого насилия над людьми. Гм-гм, – должность адски трудная![1173]

Это, конечно же, не придумано Горьким, Ленин, вне сомнений, так и сказал. И только полный духовный «глухарь» или безнадёжный социальный негодяй способны увидеть в этих его словах не великий, деятельный гуманизм Ленина, а некую жестокость или безразличие к людям.

В этих словах сквозит глубокая горечь по поводу того, что слишком часто и человеческая масса, и её «верхи» особенно, не очень-то желают жить как люди, а желают «просто жить»… И это означает для массы духовное прозябание, а для «верхов» – духовное разложение.

Ленин не был «добреньким» – эпоха ему этого не позволяла, ему приходилось быть нередко не социальным терапевтом, а социальным хирургом. Хирург же, если будет бояться крови и держать скальпель нетвёрдой рукой, вместо жизни принесёт смерть.

А Ленин – это жизнь.

И не просто жизнь, а умная жизнь, человеческая…

Тот же Горький, Ленина знавший хорошо, одно время после Октября 1917 года с Лениным жестоко разошедшийся, очень неумно и несправедливо обвинявший Ленина в своих «Несвоевременных мыслях», после смерти Ленина написал о Ленине на удивление верные строки – в очерке «Владимир Ильич Ленин»…

Нынешние «лениноеды» ехидно подчёркивают, что Горький не раз правил этот свой очерк, первая редакция которого относится к концу января – началу февраля 1924 года.

Горький действительно несколько раз возвращался к очерку «Владимир Ильич Ленин», который вначале назвал просто «Человек», и последние дополнения и правки помечены концом 1930 года. Но все дополнения носили не апокрифичный (то есть – вымышленный) характер. Горький вспоминал дополнительные подробности, вносил такие детали, которые полнее выявляли натуру Ленина… Наконец, Горький просто совершенствовал стиль изложения – для литератора дело обычное…

Так вот, Горький писал, что Ленин на острове Капри, наблюдая, как каприйские рыбаки осторожно распутывают сети, заметил: «Наши работают бойчее», и когда Горький засомневался, «не без досады» сказал: «Гм-гм, а не забываете ли вы России, живя на этой шишке?»

Владимир Ильич не забывал России нигде, и тот же Горький – явно не подлаживаясь под пафосный тон – свидетельствовал, что нередко подмечал в Ленине «черту гордости Россией, русскими, русским искусством», и что иногда эта черта казалась Горькому «странно чуждой Ленину».

Но всё верно – если человек не уважает себя, то он не будет уважать других. Если он не любит – искренне, безотчётно, на уровне перехвата дыхания в груди, свою национальную Родину, он не будет любить и свою планетарную Родину – Землю, человечество.

Пожалуй, космополитическая мировая Золотая Элита и потому так тупо, безжалостно кромсает и уничтожает сегодня природу и своеобразие планеты, что эта Элита чужда нормальному – не националистическому, а национальному – чувству Родины.

А Ленин – будучи человеком Мира, не был космополитом, «европейцем»… Ленин был глубоко русским человеком, у которого в лучших проявлениях национального характера заключена способность чувствовать и действовать в планетарных масштабах не как англосакс-завоеватель, а как русский открыватель-«передовщик».

Передовщиком нового мира Ленин и был!

Горький в конце своего очерка написал:

«Он был русский человек, который долго жил вне России… Он правильно оценил потенциальную силу её – исключительную талантливость народа, ещё слабо выраженную, не возбуждённую историей, тяжёлой и нудной, но талантливость всюду, на тёмном фоне фантастической русской жизни блестящую золотыми звёздами.

Владимир Ленин, большой, настоящий человек мира сего, – умер…

Но чёрная черта смерти только ещё резче подчеркнёт в глазах всего мира его значение…

И если б туча ненависти к нему, туча лжи и клеветы вокруг имени его была ещё более густа – всё равно: нет сил, которые могли бы затемнить факел, поднятый Лениным в душной тьме обезумевшего мира…»

Сегодня, через 90 с лишним лет после написания этих слов, туча лжи и клеветы вокруг имени Ленина густа так, как никогда до этого, что само по себе доказывает верность формулы Маяковского: «Ленин – жил, Ленин – жив, Ленин – будет жить!» На фигуры, исторически отжившие, так не клевещут, памятники чисто историческим фигурам не свергают – так поступают с теми, к кому жива горячая ненависть, а горячо ненавидят лишь вечно живых…

Вечно живого Ленина и ненавидят – все элитарные космополиты, все политические проходимцы и все социальные глупцы…

А обезумевший мир капитализма – уже после Горького появился фильм с откровенным названием «Этот безумный, безумный, безумный мир» – становится всё более безумным. Точнее – его безумным делают… И в душной тьме обезумевшего мира факел жизни Ленина не смогут затемнить навсегда никакие антиобщественные силы.

В оценке Ленина Горький был провидчески точен, хотя – чего тут удивляться? Горький был выдающимся «инженером человеческих душ», мастером слова. И видеть, и чувствовать он умел, потому и написал:

«…Люди жаждут – если они жаждут – вовсе не коренного изменения своих социальных навыков, а только расширения их. Основной стон и вопль большинства:

„Не мешайте нам жить, как мы привыкли!“

Владимир Ленин был человеком, который так помешал людям жить привычной для них жизнью, как никто другой до него не умел сделать это…

Меня восхищала ярко выраженная в нём воля к жизни и активная ненависть к мерзости её, я любовался тем азартом юности, каким он насыщал всё, что делал…»[1174]

Точнее не скажешь!

Говоря о социальной инертности большинства людей, Горький был и прав, и неправ одновременно. Большинство в старой России и вообще в старом мире, живущем «по законам, данным Адамом и Евой», было действительно социально инертным, но Ленин творил уже новый мир – мир деятельного большинства!

Человек старого мира, но человек не только деятельной мысли, но и умного дела, учёный-металлург Владимир Ефимович Грум-Гржимайло (1864–1928) в 1924 году писал – не в публичной статье, а в частном письме:

«Железный закон необходимости заставляет нас учиться работать, и мы выучимся работать. А выучимся работать – тогда будем и богаты, и культурны. Тогда мы благословим революцию и забудем все то горе, которое она принесла нам с собой.

Я считаю современный строй исторически необходимым для России. Империя Романовых воспитала в русском народе болезнь, которая кончилась взрывом – революцией. Современное правительство медленно, но неуклонно ведет русский народ к выздоровлению. Лечение всегда мучительно, лекарство всегда горько, но надо его принимать и делать то, что приказывает доктор.

Я всегда боялся, боюсь и сейчас, что иностранное вмешательство помешает русскому народу исцелиться от той болезни, которою заболел русский народ под глупым управлением последних Романовых. Как ни горько нам приходится, я вполне уверен в том, что переживаемые нами бедствия сделают нас великим и смелым, культурным народом-тружеником».

Писал старый металлург и так: «На нас, интеллигентах, лежит трудная обязанность убеждения „товарищей“, что для богатства существует один только путь – труд».

Судя по всему, Грум-Гржимайло не подозревал, что буквально этоже говорил и Ленин:

«Война дала горькую, мучительную, но серьёзную науку русскому народу – организовываться, дисциплинироваться, подчиняться, создавать такую дисциплину, чтобы она была образцом. Учитесь у немца его дисциплине, иначе мы – погибший народ и вечно будем лежать в рабстве»[1175].

С той же горечью, с которой писали о пороках русского характера Пушкин, Лермонтов, Некрасов, и с той же гордостью, с которой они же писали о России, Ленин заявлял:

«Русский человек – плохой работник по сравнению с передовыми нациями. Учиться работать – эту задачу Советская власть должна поставить перед народом во всём её объеме. У нас есть материал и в природных богатствах, и в запасе человеческих сил, и в прекрасном размахе, который дала народному творчеству великая революция, – чтобы создать действительно могучую и обильную Русь.

Русь станет таковой, если отбросит прочь всякое уныние и всякую фразу, если, стиснув зубы, соберёт все свои силы, если напряжёт каждый нерв, натянет каждый мускул… Идти вперёд, собирать камень за камушком прочный фундамент социалистического общества, работать, не покладая рук над созданием дисциплины и самодисциплины, организованности, порядка, деловитости, стройного сотрудничества всенародных сил – таков путь к созданию мощи военной и мощи социалистической»[1176].

В этой идеологии уже был зародыш нового общественного сознания и совершенно нового, высшего типа русского патриотизма: патриотизма советского социалистического. И, одновременно, тут не пахло пушкинским русским бунтом Пугачева – бессмысленным и кровавым.

Грум-Гржимайло задумывался о временах, когда «в русской душе умрут два национальных героя: Пугачев и Обломов, стоящие друг друга». Однако не одному ему надоели эти две порочные черты русского национального характера – разгульность и бездеятельность. Взяв в руки номер «Правды» за 8 марта 1922 года, каждый гражданин РСФСР мог прочесть там:

«Был такой тип русской жизни – Обломов. Он всё лежал на кровати и составлял планы. С тех пор прошло много времени. Россия проделала три революции, а всё же Обломовы остались, так как Обломов был не только помещик, а и крестьянин, и не только крестьянин, а и интеллигент, и не только интеллигент, а и рабочий и коммунист. Достаточно посмотреть на нас, как мы заседаем, как мы работаем в комиссиях, чтобы сказать, что старый Обломов остался и надо его долго мыть, чистить, трепать и драть, чтобы какой-нибудь толк вышел…»[1177]

Вот кого имел в виду Ленин, когда говорил Горькому о том, что приходится «бить людей по головке», – Обломовых он имел в виду!

Однако в России нарождалось новое поколение русских людей – советское поколение. Пожалуй, одним из первых эту грандиозную черту новой России увидел не наш соотечественник, а человек со стороны – со стороны, как говорится, виднее… Речь – об известном английском писателе Герберте Уэллсе и его книге «Россия во мгле». Уэллс очень интересно писал о новых советских школах и приходил к следующему выводу:

«…В условиях колоссальных трудностей в советской России непрерывно идёт грандиозная работа по народному просвещению и…, несмотря на всю тяжесть положения в стране, количество школ в городах и качество преподавания неизмеримо выросли со времён царского режима…»[1178]

С количественной точки зрения Уэллс ошибался: общее число школ в РСФСР тогда было меньше, чем в царской России – сказалась разруха гражданской войны. Но в городах число школ росло – это была вполне сознательная линия новой власти: Ленину для решения его задач преобразователя России были нужны подлинно культурные, развитые и деятельные массы молодёжи.

Вскоре после того, как Уэллс уехал из России, в Москве 2 октября 1920 года открылся III съезд комсомола.

В первый же день работы съезда на нём выступил Ленин и сказал, что «поколение, воспитанное в капиталистическом обществе, в лучшем случае сможет решить задачу уничтожения основ старого капиталистического быта» и «создать прочный фундамент, на котором может строить только поколение, вступающее в работу уже при новых условиях, когда нет эксплуататорского отношения между людьми». Задача нового же поколения «состоит в том, чтобы учиться»…[1179]

Позднее в каждой советской школе на видном месте висел знаменитый лозунг: «„Учиться, учиться и ещё раз учиться!“ – как завещал великий Ленин»… И показательно, что в нынешних антисоветских «россиянских» школах эти слова прочно забыты, зато вводится всеобщее сексуальное просвещение юных умов. Вряд ли Ленин имел в виду его, когда говорил на III съезде РКСМ:

«Коммунистом можно стать только тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество».

Чтобы понять всю сложность для тогдашней России поставленной Лениным задачи, надо знать, что по данным переписи 1897 года неграмотным было 76 процентов населения России в возрасте 9 лет и выше, а среди сельского населения этот процент составлял более 80-ти.

К 1917 году положение вещей существенно не изменилось, и в декабре 1919 года Председатель Совета Народных Комиссаров РСФСР Ленин подписал декрет о ликвидации неграмотности среди населения.

Имелось в виду взрослое население. Что же до образования детей, то обширный декрет Совнаркома «Положение об организации дела народного образования в Российской Социалистической Советской Республике» был подписан 18 июня 1918 года и 26 июня опубликован. Во всех областях, губерниях, уездах и волостях образовывались Отделы народного образования, задачи, права и обязанности которых были чётко определены декретом от 18 июня.

Это ведь было впервые в истории России, да и мира тоже – государственная сеть не просто народного образования, а сеть государственного управления народным образованием.

Результатом стал 81 процент грамотных в возрасте 9 лет и выше на момент Всесоюзной переписи 1939 года и практически полная грамотность населения к 1941 году, за исключением некоторых национальных республик.

Впрочем, обеспечение поголовной элементарной грамотности рассматривалось Лениным лишь как исходная база для более грандиозной задачи воспитания поголовно культурной массы. Ленин подчёркивал, что «недостаточно безграмотность ликвидировать, нужно ещё строить советское хозяйство, а при этом на одной грамотности далеко не уедешь. Нам нужно громадное повышение культуры…»

Эти слова сегодня тоже замалчиваются Антисоветской властью, которая имеет прямо противоположную целевую установку: дебилизировать как можно большее количество умов – юных и не очень, обеспечивая массам лишь элементарную грамотность.

А ведь грамотность и культура – вещи очень разные. Даже самому деспотическому, но относительно технически развитому, обществу грамотная масса нужна. Недаром даже Гитлер не отрицал необходимости начального образования для порабощённых арийцами славян. А вот просвещение масс для тиранов абсолютно неприемлемо. Всесторонне просвещённая, то есть – умственно и эмоционально развитая, народная масса гибельна для мировой Золотой Элиты! Сознанием такой массы уже нельзя манипулировать.

Уэллс удивлялся:

«В этой непостижимой России, воюющей, холодной, голодной, испытывающей бесконечные лишения, осуществляется литературное начинание, немыслимое сейчас в богатой Англии и богатой Америке. В Англии и Америке выпуск серьёзной литературы по доступным ценам фактически прекратился „из-за дороговизны бумаги“. Духовная пища английских и американских масс становится всё более скудной и низкопробной, и это нисколько не трогает тех, от кого это зависит. Большевистское правительство, во всяком случае, стоит на большей высоте. В умирающей с голоду России (точнее было бы сказать, – „Великороссии больших городов“, – С.К.) сотни людей работают над переводами; книги, переведённые ими, печатаются и смогут дать новой России такое знакомство с мировой литературой, какое недоступно ни одному другому народу»[1180].

Это была качественная картина новой России, начинающей восхождение к высотам культуры. А вот небольшая количественная иллюстрация – данные по росту числа библиотек в СССР (без изб-читален):

И ещё две цифры: в 1914 году на одну царскую библиотеку приходилось в среднем 680 книг, а через двадцать лет средняя советская библиотека имела уже 4026 книг.

В 1920 году Уэллс, восхищаясь замыслом по массовому изданию книг в РСФСР, в то же время сомневался:

«Какими путями всемирная литература дойдёт до русского народа, я не представляю. Книжные магазины закрыты… Вероятно книги будут распределяться по школам и другим учреждениям.

Совершенно очевидно, что большевики ещё ясно не представляют себе, как будет распространяться эта литература»[1181].

Но большевики представляли…

В 1921 году Ленин ставил перед Государственным издательством (Госиздатом) задачу «дать народу по 2 экземпляра на каждую из 50 000 библиотек и читален, все необходимые учебники и всех необходимых классиков всемирной литературы, современной науки, современной техники…»[1182]

И это было не благое пожелание, а реальная программа. В том же 1921 году декретом Совнаркома создаётся Центральная междуведомственная комиссия по закупке и распределению заграничной литературы (Коминолит). В письме в Коминолит Ленин сформулировал цели комиссии так:

«Главная задача, которую должен поставить себе Коминолит, – это добиться того, чтобы в Москве, Петрограде и крупных городах Республики было сосредоточено в специальных библиотеках по 1 экземпляру всех заграничных новейших технических и научных (химия, физика, электротехника, медицина, статистика, экономика и пр.) журналов и книг 1914–1921 г. и было бы налажено регулярное получение всех периодических изданий»[1183].

Обращаю внимание читателя на то, что новая Россия вынуждена была ликвидировать пробелы в информационном обеспечении страны, образовавшиеся с 1914 года, с начала Первой мировой войны! Так «заботился» царизм ХХ века об обеспечении интеллектуальных запросов даже наиболее развитой части российского общества!

Позиция Советской власти была здесь диаметрально противоположной. Вот малоизвестная (да что там – попросту давно забытая) деталь!

После IX Всероссийского съезда Советов в 1921 году Ленин предложил раздавать всем делегатам по три экземпляра отчётов съезда, докладов Госплана и т. п. на уезд и брать с делегатов подписку насчёт того, что они под уголовной ответственностью обязуются сдать все три экземпляра в местную библиотеку через месяц-полтора.

Это предложение было оформлено специальным постановлением IX Всероссийского съезда Советов, и даже во второй половине 50-х годов в советских библиотеках можно было отыскать съездовские издания, на которых имелись вклейки, предлагающие делегатам сдавать полученные материалы в библиотеки[1184].

Как плохо понимали в этом Ленина некоторые старые интеллектуалы… Скажем, Горький, пройдя через период «несвоевременных мыслей» в «Новой Жизни», прочно стал на сторону Ленина и новой жизни без кавычек. Но вот дневниковая запись, сделанная академиком В. И. Вернадским 4(17) апреля 1920 года – ещё в «белом» Симферополе:

«Обдумывая всё происходящее, мне рисуется один выход: новая советская буржуазия и награбившие себе состояние люди вообще: спекулянты, члены коммунист[ической] партии, офицеры и солдаты обеих армий должны сейчас стремиться к тому, чтобы создать строй, обеспечивающий им их собственность и беспечальное житьё, к чему они, в сущности, стремятся. Идейный элемент и у красных, и у белых ничтожный…»[1185]

Читая это, поражаешься – как же это, живя в своей собственной стране, имея возможность (Вернадский её имел) знакомиться со статьями Ленина, будучи свидетелем огромной борьбы и труда, так попадать пальцем в небо, предвещая России Ленина строй новых жлобов и шкурников, просто сменивших старых жлобов. (В скобках замечу, что строй жлобов и шкурников действительно стал вновь возможным, но – лишь после 1991 года, в антиленинской стране с самоназванием «Russia»).

Великая Французская революция, например, свергая короля и отрицая «божественное право» монархов, тут же возводила на социальный пьедестал денежный мешок и провозглашала «священным» право частной собственности. В этом случае пессимистические прогнозы типа прогноза Вернадского были объяснимы. Но Ленин-то и большевики сразу и без обиняков поставили вне закона частную собственность, позволяющую её собственнику легально присваивать себе часть чужого труда! Не надо было быть академиком, чтобы понять хотя бы это!

Увы, академик Вернадский оказался здесь полным социальным и политическим слепцом. А, значит, увы, и социальным глупцом. Правда, с годами, живя в СССР, он политически поумнел, хотя и не в полной мере.

Английский социальный аналитик и фантаст Уэллс назвал свою книгу «Россия во мгле». А Ленин, большевики и все здоровые силы народа, всматриваясь в русскую мглу 1920 года, уже видели такое будущее, которое даже писателю-фантасту показалось фантастическим.

Главу о встрече с Лениным Уэллс назвал «Кремлёвский мечтатель», и в ней он признавался:

«В какое бы волшебное зеркало я ни глядел, я не мог увидеть эту Россию будущего. Невысокий человек в Кремле обладает таким даром. Он видит, как вместо разрушенных железных дорог появляются новые, электрифицированные, он видит, как новые шоссейные дороги прорезают всю страну, как поднимается обновлённая и счастливая, индустриализованная коммунистическая держава…

…Ленин, который, как подлинный марксист, отвергает всех „утопистов„…сам впал в утопию, утопию электрификации.

…Можно ли представить себе более дерзновенный проект в этой огромной равнинной, покрытой лесами стране, населённой неграмотными крестьянами, лишённой источников водной энергии, не имеющей технически грамотных людей, в которой почти угасли торговля и промышленность?“[1186]

Европеец, фантаст Уэллс не верил в реальность замыслов новой России. Однако уже ближайшие двадцать лет истории России Ленина показали, что прав был Ленин.

Более того, даже Ленин в своих самых смелых, казалось бы, прогнозах 1920 года не всё предвидел!

На Х съезде РКП(б) он говорил:

– Дело переработки мелкого земледельца, переработки всей его психологии и навыков есть дело, требующее поколений. Решить этот вопрос, оздоровить всю его психологию может только материальная база, техника, применение тракторов и машин в земледелии в массовом масштабе, электрификация в массовом масштабе… Вот что с громадной быстротой переделало бы мелкого земледельца. Если я говорю, что нужны поколения, это не значит, что нужны столетия. Вы прекрасно понимаете, что достать тракторы, машины и электрифицировать громадную страну – такое дело может, во всяком случае, исчисляться не менее чем десятилетиями[1187].

Говоря о десятилетиях, Владимир Ильич имел в виду, скорее всего, три, а то и четыре десятка лет упорной работы – очень уж разорена была Россия. Но сам же Ленин дал России такой созидательный импульс, что новые поколения советских крестьян-колхозников стали фактом уже через пятнадцать-двадцать лет! А самой выдающейся чертой новой советской деревни оказалась – хотя это обычно и выпускается из виду – преобладающая доля бывших крестьянских парней среди лётчиков, Героев Советского Союза времён Великой Отечественной войны!

В царской или буржуазной России эти дети крестьян и мечтать не могли бы о свободном полёте над лесами и полями Родины. В ленинской России они не только мечтали, но и превращали мечту в реальность…

А вот Уэллс в своих социальных прогнозах не только относительно России, но и всего мира, тотально и фатально ошибся. Возражая в своей книге Ленину, Уэллс заявлял:

«Я верю в то, что в результате большой и упорной воспитательной работы теперешняя капиталистическая система может стать цивилизованной и превратиться во всемирную коллективистскую систему, в то время как мировоззрение Ленина издавна неотделимо связано с положениями марксизма… Он вынужден был поэтому доказывать, что современный капитализм неисправимо алчен, расточителен и глух к голосу рассудка и пока его не уничтожат, он будет бессмысленно и бесцельно эксплуатировать всё, созданное руками человека, что капитализм будет сопротивляться использованию природных богатств ради общего блага, и что он будет неизбежно порождать войны, так как борьба за наживу лежит в самой основе его…»[1188]

То же, что и Уэллсу, Ленин говорил в июне 1920 года в беседе с корреспондентами японских газет – Р. Накахира из «Осака Асахи» и К. Фусэ из «Осака Майнити» и «Токио Нити-Нити»:

– Очень трудно иметь дело с имущими классами. Представители имущих классов по самой своей природе думают только об удовлетворении своей алчности к деньгам…[1189]

Это было сказано почти сто лет назад.

А сказано – как сегодня…

Уэллс утопически надеялся, что в рамках капитализма будет расширяться образование масс, что капитализм будет вести упорную положительную воспитательную работу, но реальный капитализм упорно вёл и ведёт огромную работу по развращению и оглуплению масс, ибо только так имущая Элита может сохранять и дальше свои неправедные привилегии и удовлетворять свои необузданные вожделения. А оценка и прогноз Ленина относительно социального облика капитализма полностью подтверждается.

Ленин был во всём противоположен имущим классам – в устремлениях, в системе жизненных ценностей, в житейских привычках…

И та Россия, которой после второго дня творения предстояли под рукой Ленина новые творческие акты, тоже была противоположна старому миру, разделённому – по определению не Маркса, а князя Талейрана – на тех, кто стрижёт, и тех, кого стригут…

Однако и у России Ленина, и у Ленина после решения острых внутренних проблем становления в жестокой борьбе с «белыми» и интервентами, возникали новые внутренние проблемы.

Одну группу проблем составляли проблемы общеполитические, касающиеся жизни всего общества… Но кроме этого возникали внутрипартийные проблемы. Обе группы проблем были взаимосвязаны, перетекали одна в другую и даже взаимно друг друга порождали.

А узел всех проблем по-прежнему завязывался на Ленине.