ПАЛЕЦ ПЕРВЫЙ: “ В КЭЙПТАУНСКОМ ПОРТУ

Скакала на борту, «Жанетта» поправляла такелаж. Но прежде чем уйти в далекие пути на берег был отпущен экипаж....».

Так мы и пели в пионерских лагерях на средней Волге: «скакала на борту». Почему «скакала» никто не знал. Если скакала, значит так ей – этой «Жанетте» было надо. Только много лет спустя выяснилось, что не «скакала на борту», а « с какао на борту». А недавно, мне сказали, что вовсе даже не «с какао на борту», а «с пробоиной в борту». И велели посмотреть в Интернете. Про Интернет не знаю – не смотрел. Но тут уж и совсем какая-то ерунда получается: если у нее пробоина в борту, так ей этой пробоиной и нужно срочно заниматься, чтобы не утонуть. А не такелаж поправлять.

Вообще, песни про дальние экзотические моря, и особенно пиратские, пользовались у юных советских пионеров большой популярностью. Скажем:

«Они дрались за пепельные косы, за взгляд очей лазури голубой...». Или:

«Пал боцман Боб, сраженный в грудь кинжалом. Он получил того чего желал. И все узнали, что Мэри – проститутка, а боцман Боб был судовой нахал...». И так далее.

Мне теперь все никак не вспомнить понимали-ли мы (пионеры я имею в виду), что ни в какие дальние страны нас никогда не пустят. Вроде должны были понимать, хотя бы уже потому, что никто из родных или просто знакомых никогда заграницей не был. Но наверное все-таки не понимали.

В начале 70х мой добрый знакомый и постоянный участник наших ночных петербургских кухонных посиделок Юра Логачев должен был поехать на какую-то научную конференцию. Не-то в Чехословакию, не-то в Польшу. Блестящий физик-теоретик, доктор наук в тридцать лет. Неоднократный чемпион СССР по альпинизму. Совершенно русский. Женатый с двумя малыми детьми. На заседании комиссии райкома, которая должна была решать вопрос о разрешении на поездку в «нашу» социалистическую-же, но все-таки заграницу, Юру спросили: « Какое самое важное событие произошло в этом году ?». Все такие вопросы и правильные ответы на них были хорошо и заранее известны. Юра сказал, что по его мнению – это облет Луны американскими космонавтами. В Чехословакию (или в Польшу) Юру не пустили. Правильный ответ был 37й (или может быть 28й) Пленум ЦК КПСС по вопросам сельского хозяйства.

И вот теперь, через какие-то 60-65 лет после окончания моего счастливого понерского детства, я и вправду в Кэйптаунском порту. Причем в самом буквальном смысле этих слов, поскольку Королевский Яхт-Клуб Мыса Доброй Надежды находится на территории Кэйптаунского Торгового Порта.

Вот к чему могут привести детские увлечения пиратскими песнями, даже если эти увлечения начинались в глухие советские времена, за сорок лет до крушения коммунистической империи зла.

«А в нашу гавань заходили корабли – ба-а-альшие корабли из океана. В таверне веселились моряки, ой-вей, и пили за здоровье Капитана...».

Ну и так далее...

05 Февраля, 2014. Кэйптаун.

КАК ЭТО БЫЛО

Для восстановления связи времен. Эли и я пришли в Ричардс Бэй на северо-восточном побережье Южной Африки 07го Сентября прошлого года. Эли уехал сразу, а я остался на «Тише» прибирать ее после 10,000-мильного перехода из Новой Зеландии через западный Тихий и весь Индийский. Я улетел в Нью Иорк 17 Сентября чтобы успеть домой к своему 76-летнему дню рождения.Успел.

Команду на эту последнюю ( четвертую ) ногу собирали с двух концов – Эли в Израиле и я в Нью Иорке. Поначалу было похоже, что новая команда будет состоять преимущественно из нерусскоговорящих израильтян. Но потом они все куда-то пропали: один в конце концов сказал, что ему не потянуть с финансированием, другой отказался, узнав, что мы разговариваем с неким «Х» и он с этим «Х» в одной лодке никогда и никуда не пойдет, третий уведомил нас, что ему необходима отдельная кабина с закрывающейся дверью, четвертый (и единственный, с которым мы по-настоящему хотели-бы пойти) не смог по медицинским причинам.

К Декабрю, когда ситуация с набором в команду начала меня несколько тяготить, вдруг, как из рога изобилия, посыпались предложения от закоренелых «Тишиных» ветеранов. Повидимому публика начала осознавать, что «Тиша» к своему окончательному Ашдодскому «Западу» основательно приблизилась, и , чтобы стать частью и этого мероприятия тоже, пора подняться на борт.

Миша Гурьевский был в команде старой «Тиши» двадцать лет назад, когда мы шли из Нью Иорка в Израиль в 1993 году. Потом он много ходил со мной на Средиземном море – на греческие острова и в Турцию. Еффи Гинзбург шел с нами из Ашдода до Сицилии в первой ноге, а потом прилетел на Канары и был в команде на переходе через Атлантику с Островов Зеленого Мыса до Антигуа на Кариббах в 2010м. А еще потом прилетел на Сент Крой ( Американские Виргинские Острова), чтобы помочь отвести «Тишу» в Нью Иорк через Бермуды в 2011м.

И уже совсем неожиданно записался в команду ( и надолго !) наш погодный ангел-хранитель и непревзойденный кок – Марик Бимбад. Марик был душой замечательной Адриатической кругосветки из Венеции по итальянскому берегу на юг и обратно в Венецию по осколкам бывшей Югославии в 2009м, потом ходил с нами через Атлантику в 2010м, и еще потом был на переходе из Нью-Иорка на Кариббы в 2011м (это когда мы играли в тудные прятки с тропическим штормом «Шон»).

Миша и Эффи подрядились пройти самый ответственный кусок – из Ричардс Бэй в Кэйптаун – ну вот подавай им Мыс Доброй Надежды, и все тут. В Кэйптауне их должны были сменить (и сменили) Марик и Рони Меир. Рони – единственный коренной израильтянин, оставшийся от обоймы претендентов. Он собирался идти с нами в предидущей (третьей) ноге, но когда мы отменили заход в юго-восточную Азию, Рони снял свою кандидатуру. В этот раз Рони идет до Бразилии. Марик – до Кариббов. После Кариббов – и до Гибралтара пока в команде только Эли и я, и хотя в таком малом составе мы прошли большую часть Индийского Океана, нам неплохо было бы обзавестись третьим. Может быть на Азоры прилетит Кирилл Куник – уже легче. После Гибралтара команда у нас скорее всего наберется, но про это говорить пока еще рано.

Я вернулся в Ричардс Бэй в середине Декабря, чтобы готовить лодку к этой последней, длинной и очень «кривой» четвертой ноге. Эли прилетел в середине Января. Миша и Еффи к двадцатым числам и мы, не теряя времени, аккуратно «вписались» в первое-же одобренное Мариком погодное окно Ричардс-Бэй – Дурбан.

Ну а теперь уже просто необходимо, хотя бы немного, рассказать про здешнее очень нетривиальное мореплавание – иначе неинтересно будет читать дальше.

11 Февраля 2014. Атлантический Океан, 120 миль к северу от Кэйптауна по дороге в Намибию.

НА МЫСАХ ВСЕГДА ДУЕТ

Наверное за этим кроется какая-нибудь погодная физика, но Эли (физик по образованию и роду работы) говорит, что это метеорологическое явление и отсылает меня к Марику. Ну в общем-то оно и так понятно: мыс торчит от берега в море и ловит все ветра которые дуют, а эти ветра еще и разгоняются по дуге мыса «в любую сторону его души». Когда в 1990м мы проходили на старой «Тише» мыс Кабо Сан-Лукас ( южный кончик Баха Калифорнии ) по дороге из Акапулько в Сан Диего там дул такой сильный ветер, что «Тиша» на полных оборотах своего «Перкинса», просто стояла на месте. А прямо перед ее носом, буквально в нескольких метрах, проносились на своих пластмассовых досках наглые винд-серфистники и злорадно ухмылялись. Они-то и съезжаются со всего мира на такие мысы, где уж если дует,так дует.

В один из венецианских переходов на новой «Тише» мы проходили узкий и далеко уходящий в море мыс Спиналонга на северном берегу Крита. Там, среди ясного неба, дует такой ветер, что греки весь этот мыс заставили вышками ветровых электростанций. Одна читательница «пальцев» - знаток и любитель хороших стихов, прислала мне про Спиналонга стихотворение Кушнера. К насущному расссказу о ветрах и мысах оно никакого отношения не имеет, но стихотворение это такое прелестное, что я просто не могу отказать себе в удовольствии:

Разбогатеть - приятное мечтанье.

Уж я бы знал, на что потратить деньги.

Мыс Спиналонга, море полыханье,

В траве - крито-микенские ступеньки,

Их никуда любил бы не ведущих

И ящериц пугливо-плосколицых...

Но я могу представить это лучше.

Чем въяве, и не страшно разориться...

А когда мысы разделяют океаны, гигантские воздушные массы по обе стороны от несметных водных просторов такого мыса, со всеми переменами атмосферного давления и температуры от морских течений, «переваливают» через него с надлежащими последствиями, главное из которых – тяжелые и постоянные ветра.

В кругах кругосветных путешественников, проделанные ими кругосветки традиционно делятся на три категории. Первый сорт, когда лодка не заходила ни в Суэцкий, ни в Панамский канал, и таким образом прошла оба главных океанских мыса: Мыс Горн (Патагония – Огненная Земля в Южной Америке) и Мыс Доброй Надежды в Африке. Это намного «длиннее», а главное намного труднее и опаснее, чем идти через каналы – вот именно из-за сильных ветров на мысах, разделяющих мировые океаны. Так ходили пятьсот лет назад на своих маленьких (всего в два раза длиннее «Тиши») нелепых каравеллах с косыми латинскими парусами первые кругосветчики. Без карт, дизельных моторов, гидравлических авторулевых, холодильников, электрических лебедок и спутниковых телефонов. Ну не было тогда ни каналов ни Джи-Пи-Эсов. И про то, где примерно находится Индия – догадывались, а вот что бывает еще и Бразилия - не знали.

Второй сорт – это когда лодка прошла хотя-бы вокруг одного из опасных мысов (Горн или Доброй Надежды). И третий сорт – если лодка шла Панамским и Суэцким каналами, то-есть не ходила ни вокруг Африки, ни вокруг Южной Америки.

Я бы с удовольствием записался в третий сорт, пошел-бы в оба канала и пришел-бы в свои морские палестины еще в октябре прошлого года. Но где уж тут Организации Объединенных Наций, Соединенным Штатам Америки, Европейскому Союзу, Британскому Содружеству Наций, России, Китаю, Индии, и всем прочим справиться с кучкой сомаллийских бандитов! Захватывали огромные сто-тысячетонные танкеры и маленькие парусные лодки, убивали людей, держали полу-голодными заложниками на жаре годами в рваных палатках, получали миллионные выкупы. И все это на самом важном мировом торговом пути через Красное Море в Суэцкий канал?

Я уже не мальчик и догадался о несовершенстве современного мира достаточно давно. Но вот именно история с сомаллийскими «пиратами» - из за ее глубочайшего цинизма - должна по-моему привести всякого нормального человека к полному неверию в «светлое будущее» нашей цивилизации.

«Выход» нашли. Вместо того, чтобы несколькими батальонами морской пехоты снести всю эту сомаллийскую нечисть за три дня, нагнали в Красное море военные корабли со всего мира и посадили на все большие торговые суда вооруженные команды. Мне тоже предлагали взять на борт пару автоматчиков. За немалые деньги естественно – но не больше тех, какие нужно было бы заплатить, чтобы погрузить «Тишу» на пароход в Шри-Ланка. Я не захотел. И не потому, что у меня не было на это денег – еще год на переход вокруг Африки обойдется мне дороже, чем автоматчики или погрузка на пароход. Просто не подошли мне оба эти варианта по идеологическим причинам. Я иду вокруг света на своей лодке, как свободный человек, без наемной охраны, и не как пассажир на пароходе.

Так что, не по своей воле, пришлось записаться в повышенный «второй» сорт. Панамским каналом мы уже прошли, но переход вокруг Африки добавил год к задуманному путешествию и заставил идти

ВОКРУГ МЫСА ДОБРОЙ НАДЕЖДЫ

Это легче, чем вокруг мыса Горн, особенно сейчас – астральным летом Южного полушария, но все равно непросто. Сильные ветра на Мысе Доброй Надежды почти всегда. Летом 30-40 узлов, зимой 40-60. Погодный узор прост до неприличия. Три дня дует в одну сторону (из Индийского океана в Атлантический), день или два – затишье, и потом то же самое дутье, но в другую сторону (из Атлантического в Индийский).

Казались бы, ну и что. «И что» заключается в мощном южном океанском течении Агулас, которое идет со скоростью до пяти узлов на юго-запад вдоль всего восточного и южного берега Южной Африки. И если ветер задует с другой (юго-западной) стороны, то-есть против этого течения, образуются высокие (до 20 метров) «стоячие» волны и в это время лучше всего в море просто не быть. Так что для таких как мы, которым нужно идти на юго –запад в Кэйптаун, погодное окно состоит из времени, когда ветер дует с северо – востока (из Индийского в Атлантику, нам в корму и в ту же сторону, в которую течет Агулас) и времени затишья (когда можно идти под мотором). Главное – заскочить куда-то до тех пор, пока не задул юго-западный ветер (нам в лоб и против Агуласа).

Большие (Ричардс Бэй, Дурбан, Кэйптаун) и маленькие (Ист Ландон, Порт Элизабет, Моссел Бэй ) порты Южной Африки расставлены на дистанциях, которые позволяют «вписаться» в одно, двух и трех-дневные погодные окна, и тем самым – теоретически и при условии получения аккуратных прогнозов – пройти таким вот «попрыгушечным» образом из Ричардс Бэй в Кэйптаун (915 морских миль), не нарвавшись на шквалы юго-западного ветра. Но вот именно, что теоретически. Потому что на общий, и достаточно хорошо погнозируемый в наше время погодный узор, здесь накладываются местные (и практически непрогнозируемые ) мини-циклоны обоих направлений, которые катятся вдоль всего побережья как хотят. Так что кроме точного расчета, как всегда с погодой, нужно еще и немного обыкновенного везения.

Например, мыс Агулас – самую южную оконечность Африканского континента и самое ветренное, и потому самое опасное место всего перехода, мы шли на моторе. Ветра на мысе Агулас не было ! После того, как мне рассказали, что кто-то проходил Мыс Горн на моторе, потому что не было ветра, я уже ничему больше не удивляюсь.

Невеликой радостью на переходе через Мыс Доброй Надежды может оказаться и «правильный», северо-восточный ветер в корму. Как я уже упоминал, этот ветер является частью погодного окна, потому что он попутный. Но ветер в 35 узлов обыкновенной круизной лодке, как наша, тоже не нужен, даже если он вполне попутный. Это и случилось с нами на входе в маленький порт Моссел Бэй - последний перед Кэйптауном. Назавтра должен был задуть юго-западный ветер и заходить в Моссел Бэй было абсолютно необходимо. Погодное окно закрывалось наглухо. У нас было две проблемы: во-первых, мы не успевали зайти в Моссел Бэй до темноты. А во-вторых, наш попутный ветер как раз и был от 30 до 35 узлов. И если сказать по-честному, я не знаю что тут было во-первых и что во-вторых. Потому что во-первых, я никуда и никогда не захожу в темноте, а во-вторых я никогда не заходил при боковом ветре такой силы в узкий проход между двух бетонных голов волноломов маленького порта.

Поднял газ на «Янмаре» на небывалые для него обороты, и мы пришли за 15 минут до темноты. Взял штурвал в руки, сцепил зубы и зашел.

И все равно - случай. Мне иногда помогает то обстоятельство, что я пол-века был портовым инженером. И не просто портовым инженером, а специалистом по обследованию портовых сооружений под водой. Например, в этот раз мне нужно было пройти как можно ближе к голове наветренного волнолома – чтобы оказаться как можно дальше от головы подветренного, на который меня несли ветер и волны. Насколько ближе? Я могу, посмотрев на то, из чего сделан волнолом, прикинуть как далеко от уреза воды может тянуться его подводный склон, чтобы не удариться об этот склон килем «Тиши». Так я все и рассчитал. Получилось. Наутро пошел в порт-контроль оформлять приход. А они мне говорят: мы вчера видели как ты заходил. Когда будешь выходить, не подходи так близко к голове наветренного волнолома. Наш порт заносит и там мель – никак не можем получить земснаряд, чтобы почистить проход...

Все, чего мне только нехватало в тот момент, когда я в 35-узловой ветер и на четырехметровом накате бортом к волне заходил в Моссел Бэй – это сесть на мель в считаных метрах от головы их бетонного волнолома. Портовый инженер. Пятьдесят лет. Подводные склоны и уклоны. А как это все может помочь, если вы не знаете, что проход в порт занесло и нигде про это не написано? Случай, уважаемые дамы и господа. Счастливый Случай.

Мы использовали все погодные окна подряд, не пропустив ни одного, с заходами в Дурбан, Порт Элизабет и Моссел Бэй. Всего 915 миль за две недели. Ровно пополам – неделю в море и неделю на отсидки в трех промежуточных портах. Моторное время – 28 процентов. На некоторых участках, когда мы шли в Агуласе, скорость была 10-11 узлов, но в среднем на всем переходе получилось 6. Мотор заводили чтобы успеть зайти в следующий порт до прихода юго-западного ветра.

12 Февраля, 2014. Атлантический Океан. 250 миль к северу от Кэйптауна. Хорошая погода. Идем «бабочкой» на легком ветру в корму.

СОВСЕМ НЕМНОГО ПРО ЮЖНУЮ АФРИКУ

После Новой Зеландии и Австралии, Южная Африка – третья большая и интересная страна на нашем пути. Настолько большая, и настолько интересная, что вот уже третий раз подряд я остаюсь с грустным ощущением,что мы опять ничего не увидели. И все по той же причине. Наш дом не на лодке. Нам в него нужно возвращаться. А что можно узнать об Австралии или Южной Африке за десять, или даже двадцать дней? Правильно, ничего. Да еще и лодкой нужно все время заниматься, а то не пройдет очередные десять тысяч миль.

Мое первое знакомство с Южной Африкой состоялось в раннем детстве, когда я прочитал книжку «Питер Мариц – юный бур из Трансвааля». Книжка, мне кажется, была детская, а читать я научился очень рано. И точно помню, что читал я ее на русской печке. А это значит, что мы еще были «эвакуированные», жили в крестьянских домах на Волге, и дело было не позже 1943 - 1944-го года. Мне тогда было шесть или семь лет. Теперь, недалеко от Дурбана есть большой город, который называется Питермарицбург. Я сфотографировал на память дорожные указатели с этим названием. Такое вот возвращение из раннего детства в раннюю старость.

Питер Мариц – мальчик из голландских колонистов-буров храбро сражался с англичанами, которые хотели отобрать Южную Африку у буров. Но буры оказались англичанам несовсем по зубам, и историки считают «де-факто» поражение англичан в двух англо-бурских войнах на рубеже веков началом заката Британской Империи. Многочисленные местные племена поначалу как могли сражались и с теми и с другими, а потом были втянуты в эти войны. У буров остались три независимые республики: Трансвааль ( Трансвааль, Трансвааль - страна моя, ты вся горишь в огне... ), Оранжевая и Наталь. Но в итоге все закончилось все той же Британско (англичане привозили людей оттуда во все свои владения – Махатма Ганди, если помните, был из Южной Африки ). Был всем печально известный период «апартхейда» - неудачная попытка разделить страну по расовому признаку, борьба с ним, и победа здравого смысла в конце концов.

Но конечно-же государство получилось сложное и с большими проблемами. Недавно появились сообщения о серьезных столкновениях между двумя главными группами коренного населения: «коза» (племя Манделы), и «зулу». Некоторые из людей здесь считают, что это может кончиться плохо.

Все мои наблюдения несомненно поверхностные и потому малозначащие. Самое общее ощущение, что теперешняя Южная Африка – это некий кентавр: богатое современное государство западного типа и в то же время – страна «третьего мира». Вот что уж действительно нетипично – так само это уникальное сочетание, которое и есть повидимому прямое следствие истории Южной Африки.

13 Февраля, 2014, 350 миль севернее Кэйптауна (пол-дороги до Валвис Бэй, Намибия). Сегодня утром прошли границу между ЮАР и Намибией. Кончилась хорошая жизнь, в корму дует, как на пассатах, и печатать на лаптопе одним пальцем, как я это делаю, становится все труднее. Только что съели очередной шедевр Марикиного поварского искусства. Эли моет посуду. Рони стоит свою вахту.Погода так-себе. Могла бы быть лучше.

ГОРОДА И ЛЮДИ

Ричардчс Бэй

Ричардс Бэй – очень большой угольный порт. Это отсюда на 150-тысячетонных рудовозах привозят уголь, чтобы топить электростанции в Хедере и Ашкелоне. Люди из России постарше помнят эпоху «великих строек коммунизма». Одна из этих строек – Куйбышевская ГЭС находится как раз там, где я рос. Перегородили Волгу, затопили «куйбышевским морем» роскошные заливные луга моего детства, уничтожили последнюю волжскую воблу и стерлядь. А Хедерская ТЭЦ – эта рядовая «стройка сионизма» - мощнее Куйбышевской ГЭС.

Но город Ричардс Бэй – небольшой, если не сказать, что просто маленький. И к тому же построен «клочками» - без машины невозможно. Есть несколько маловыразительных городских кварталов и много отдельных небольших поселков загородно-пригородного типа. Вот эти-то поселки и оставляют наиболее гнетущее впечатление: все они окружены высокими массивными бетонными или кирпичными стенами с несколькими рядами колючей проволоки поверх этих стен. Главная проблема Южной Африки – небывало высокая преступность. Население европейского происхождения покидает Южную Африку. Бегство это не носит массовый характер, но оно происходит постоянно. Насколько я понял из разговоров с местными жителями, ощущение безисходности возникает у многих из них не столько от самой преступности, сколько от того, что с этой преступностью государство не борется или борется «спустя рукава».

В маринах нас постоянно предупреждали куда нам можно ходить и куда нет. Например из замечательно уютного Зулуленд Яхт-Клуба выходить после захода солнца нам не рекомендовали вообще. В Порт Елизабет есть улица, которая разделяет город на две части – в одной можно ходить, а в другой нет. Но что же взять с маленького африканского Ричардс Бэй, если есть огромные районы великого города Нью Иорка, в которых за тридцать лет я так никогда и не был и теперь уже не буду? По той же самой причине, я имею в виду.

Южноафриканская земля очень зеленая. Пышная зелень всюду, трава, кусты, деревья. По берегам бухты ходят длинноногие цапли, а вдоль дорог носятся очень симпатичные светло-серые с белой мордочкой обезъяны – бабуны. В какое-то определенное место они неожиданно налетают стаей, молниеносно проносятся, хватая на ходу все что кажется им интересным, и так же быстро пропадают из вида. В маленьком аэропорту Ричардс Бэй, я вдруг увидел как стая бабунов прыгает по багажным тележкам и побежал за фотоаппаратом в здание аэропорта, но когда вернулся, бабуны уже умчались. В марине обезьяны носятся по всему берегу, но если в Ричардс Бэй это занимательное зрелище, то в Хаут Бэй, по дороге из Кэйптауна на Мыс Доброй Надежды, весь рыбацкий поселок огорожен высоким проволочным забором – на сей раз не от грабителей, а от бабунов, которые там просто не дают людям жить.

В Зулулэнд яхт-клубе, соседями справа от меня были пара пожилых «африкаанс» - так здесь зовут потомков буров, которые говорят на своем старо-голландском наречии. Мне буры понравились. Все такие основательные, коренастые, рукастые насчет любой работы, доброжелательные и прямолинейные, в лучшем смысле этого слова. Похожи на американцев из журнала «Америка» 1950 года, но более открытые. Соседи слева – тоже пара, но молодых англо (он) – немецкой (она) породы. Соседи слева были левых политических убеждений (за новую Южную Африку), соседи справа – правых (ничего конкретного про свои убеждения не говорили, но мне так показалось). Подружился я с «левыми» соседями и они очень помогли, когда мне оказалось необходимым срочно вылететь на несколько дней в Израиль.

Мне было интересно, как теперь потомки тех буров живут с потомками тех англичан. Внешнее впечатление, что живут вполне мирно. Все говорят, или как минимум понимают, на обоих языках. Надписи в провинции Ква - Зулу- Наталь трех-язычные ( на английском, африкаанс и местном племенном зулу). Зулу, чтобы получить хорошую работу, кроме своего родного, должны говорить и на африкаанс и на английском. Но тем не менее у меня осталось ощущение, что потомки буров держаться несколько особняком. Говорят между собой только на африкаанс и когда работают и когда пьют пиво в баре клуба.

Весь обслуживающий персонал и в клубе и в марине – зулу. В высшей степени вежливые и доброжелательные. У них всегда все можно спросить, и в ответ на ваше «Спасибо» они тоже говорят «Спасибо». Непонятно за что – за то, что у вы у них что-то спросили или за то, что вы сказали им «Спасибо». Совсем не так, как у нас в Нью Иорке.

Отдавать наши концы в клубной марине, по старой морской традиции, пришел Сергей Морозов. Он один (не считая двух кошек) тоже идет вокруг света, примерно тем же путем, что и мы, но в Канаду, откуда, как я понимаю, он вышел и куда теперь возвращается. На подходе к Ричардс Бэй у Сергея в сильный ветер сломало перо руля и он ждет пока сделают новое. Пожелали друг другу семь футов под килем. Люди, которые делают то же, что и мы, но в одиночку, вызывают у меня глубокое уважение.

14 Февраля, 2014, 240 миль южнее Валвис Бэй, Намибия.

Весь день был очень сильный юго-восточный ветер – порывами до 36 узлов. Довольно противно, но это и есть, то, что новая «Тиша» умеет делать лучше всего. Четырехметровые волны в корму с ее четырехметровой «поппой» это ничто. И ни одной капли воды в кокпите. Только вот холодно. А все дело в больших морских течениях. Про Гольфстрим это хорошо известно, и в Мурманске, 1,500км за Полярным Кругом, море не замерзает от теплой воды, которую Гольфстрим принес из Флориды и Багамов. В Ричардс Бэй, на восточном берегу Южной Африки, где на юг бежит из тропической зоны Индийского Океана мощный и теплый Агулас, сейчас стоит летняя африканская жара. А тут, на западном берегу, у Намибии, идет на север холодное течение Бенгуэлла из Антарктиды и мы – на той же географической широте, что и Ричардс Бэй - натягиваем под штормовую одежду все свитера, которые есть.

Дурбан

85 миль от Ричардс Бэй до Дурбана мы без приключений пробежали точно в маленькое погодное окошко, которое открылось через два дня после прилета Эффи и Миши. Шли частично в Агуласе, чтобы попробовать, с чем его едят. Ход – 10 -11 узлов. Очень впечатляет.

Дурбан мне не понравился. Трех-с-половиной миллионный город – квинт-эссенция уродливого урбанизма треьего мира. Безликие стекло-бетонные полу-небоскребы, тысячи людей на узких улицах, не очень чисто, очень мало зелени и очень жарко. Взгляд остановить не на чем. Все одинаково, и все малоинтересно. Несколько лет назад в ЮАР проходило первенство мира по футболу. Построили несколько больших современных стадионов – один из них в Дурбане – и мы ,по инициативе Эли, поехали его посмотреть. Это было интересно. Я раньше такие сооружения видел только на картинках в архитектурных журналах.

Зашли в главную городскую мечеть (почти все прихожане – выходцы из индийского суб-континента). Интерьер похож на мечеть на Мауритиусе, но далеко не так элегантен. Сходили на «индийский» рынок, где действительно в основном индусы торгуют предметами местного рукоделия – главным образом резьбой из черного дерева. Я уже плохо понимаю действительно-ли эти гипертрофированно-удлиненные фигурки являются образцами истинно народного ремесла (что было бы очень интересно), или современные африканские резчики делают их такими в угоду вкусам современных «модильянизированых» туристов. Но это наверное не так уж и важно. Некоторые из этих вещей очень хороши.

В Дурбане мы в первый раз в упор столкнулись с полным идиотизмом южноафриканской системы оформления прихода и отхода малых судов. ЮАР – первая страна на моей памяти, где все это (порт-контроль, иммиграцию и таможню) нужно проходить не только в первом и последнем порту страны, но и в каждом порту, куда вы заходите.

В единственной в Дурбане, и потому очень большой марине, нет электричества! Такое можно было-бы представить себе только в страшном сне. Почетный председатель здешнего яхт-клуба и очень симпатичный джентльмен Боб Фрэзер пригласил нас на кружку пива и интересно рассказывал о своих яхтенных переходах и об истории клуба. Мне все хотелось его спросить, каким образом этот клуб с 1892го года существует без электричества на причалах, но постеснялся.

15 Февраля, 2014.

Завтра должны быть в Валвис Бэй. А пока трещим мотором. Ветра нет и все попытки идти под парусом систематически проваливаются. Ну нет у нас спиннакера. Не того мы класса яхтсмены. Нам бы чего-нибудь попроще. Например геную на выносном гике. Но на это насущного ветра мало.

Порт Элизабет

390 миль от Дурбана до Порт Елизабет в одно трех-дневное погодное окно были нашим главным достижением на этом переходе. Мы рискнули не заходить в Ист Ландон и попали, как в «десятку», в следующее окно на Моссел Бэй. В результате весь переход Ричардс Бэй – Кэйптаун удалось сделать за две недели вместо запланированных трех.

Порт Елизабет – небольшой и очень по-европейски милый городок стал для нас приятным «антиподом» Дурбану.Но тут нам еще и сильно повезло. В здешнем яхт-клубе (с Интернетом и электричеством на причалах) Эли в первый-же день познакомился с человеком по имени Рони. Рони, узнав от Эли, что мы впервые в Порт Элизабет, предложил показать нам город и окрестности. Вечером я пытался узнать как Эли договорился с Рони в смысле оплаты. Эли сказал, что про это никакого разговора не было.

Рони, симпатичный и интеллигентный мужчина лет пятидесяти, родился в Южной Африке. Он усадил нас в свой большой «вседорожник» и мы провели в этой машине два полных дня. Посмотрели Порт Элизабет во всех его, главным образом приятных, ипостасях, покатались по местному небольшому парку-сафари, побывали у Рони дома ( где поживились стабильным городским Интернетом), и впервые увидели наконец где, и в каких условиях живет основное население страны: Рони показал нам печально знаменитые южно-африканские «тауншипс» на окраинах Порт Элизабет. Потом он помог нам закупить подукты на дорогу, нашел место, где нам быстро и недорого привели в порядок нашу японскую спиннинговую катушку ( последние рыболовы оставили ее непромытой ржаветь в нашей кладовке и у меня теперь прибавился новый компонент для заботы на лодке), и перед нашим уходом из Порт Элизабет созвонился с начальником марины в Моссел Бэй, чтобы нам там дали место.

Начали с остатков старого английского форта. Все гуляли по форту, и когда мы с Рони на какое-то время остались вдвоем, я спросил у него кем он себя считает - «англичанином» или «африкаанс». На это Рони мне ответил, что его родителями были еврейские эмигранты из Германии, которые приехали в Южную Африку в конце тридцатых, через Испанию и Португалию, спасаясь от Гитлера. Вопросов не осталось. Про эту страницу южно-африканской истории мы потом много узнали в замечательном Еврейском Музее в Кэйптауне.

В богатой, «белой» части Порт Элизабет много красивых старинных домов, брусчатые мостовые и цветы в палисадниках. Но такое можно увидеть везде в Европе. А вот окрестные «тауншипс» (пригородные поселки) – это уже местная достопримечательность: тысячи и тысячи плотно сбитых безликих домиков, неразличимых в своей серой и пыльной обыденности. Огромные пологие холмы, полностью покрытые, насколько хватает глаз, морем одноэтажной бедности. Контраст с «европейским» Порт Элизабет (белые виллы с красными черепичными крышами, в пальмах и цветах на зеленых стриженых газонах) - оглушительный. Но нисколько не больше, чем между многомиллионными пент-хаузами на Парк Авеню в Манхаттене и разрушенными, как после бомбежки, кварталами Южного Бронкса.

Мне очень понравился парк-сафари. Это большая огороженая территория загородной саванны, по которой совершенно свободно бродят разные антилопы и косули, жирафы, читы, страусы, водяные кабаны и носороги. Необычность, и даже некоторая странность этой ситуации, заключается в том, что в одном визуальном «кадре» вы видите свободно гуляющих диких зверей , с «заставкой» из окраинного пейзажа большого города – жилые поселки на окрестных холмах, линии электропередач и автострады на горизонте.

Не очень понятно почему все эти дикие звери так или иначе гуляют около дороги, по которой едет ваша машина. Выходить и, скажем, прикармливать этих зверей нельзя. Но может быть им подбрасывают корм проезжающие по этой же дороге служащие парка. Другой вариант, что сама дорога проложена в тех местах, где по каким-то своим причинам бродят эти звери. Например, я заметил, что мы все время оказывались около воды, у небольших озер и речек. Машин звери абсолютно на боятся. Пришлось остановиться, когда дорогу перед нами решил лениво перейти огромный жираф. К концу экскурсии по парку Рони начал торопиться домой, но по дороге, перед нашей машиной, раскачивая своими пышными черно-белыми перьями, с большим достоинством шагал высоченный страус, и ни за что не хотел свернуть в сторону, сколько ему Рони об этом ни намекал, деликатно сигналя. Оранжевые с черными пятнами читы всем семейством дремали в траве около дороги и замечать наши камеры не пожелали. Я все-таки успел схватить в кадр грациозный поворот головы одной из них.

Моссел Бэй

Двух-дневный переход в Моссел Бэй оказался для нас наиболее трудным. Попутный ветер, на который мы рассчитывали, пришел позже обещанного в прогнозе. Мы могли-бы поправить дело мотором. Помешало всегдашнее нежелание это делать, и в результате мы не успевали до темноты. Плюс (скорее минус) долгожданный ветер оказался слишком сильным. Но про трудный заход в Моссел Бэй я уже писал.

Моссел Бэй – симпатичный городок курортного типа с широким и роскошно чистым пляжем. На крутом берегу – много новых небольших, современной архитектуры отелей. Одна красивая англиканская церковь, но главное – морской музей. Именно в Моссел Бэй, в 1488 году высадился на южноафриканский берег знаменитый португальский мореплаватель Бартоломео Диас. Он был первым европейцем, который добрался до Мыса Доброй Надежды, открыв тем самым дорогу в Индию. Через 500 лет, в 1988 году в Португалии построили точную (насколько это было возможно) копию каравеллы Диаса. Эта каравелла, с португальской командой, прошла его путем из Португалии в Моссел Бэй, с промежуточной остановкой в Миндело, на Островах Зеленого Мыса (В Миндело жила Чезария Эвора. Мы там были в 2010 году в своей первой ноге).

Несовсем все на корабле, построенном через 500 лет, было как на каравелле Диаса. Скажем, паруса на теперешней копии были из дакрона, а снасти из нейлона. На новой каравелле была, конечно, и вся современная электроника. Но все равно безумно интересно. Потому что каравеллу, пришедшую в Моссел Бэй из Португалии в 1988 году, подняли на берег и построили вокруг нее замечательный музей. Внутри здания вокруг каравеллы можно ходить по спиральному помосту, так что вся ее средневековая краса предстает вашим глазам с разных углов зрения и на всех уровнях – от киля до верхней палубы. На каравеллу можно зайти и посмотреть изнутри классный деревянный набор корпуса, просторный кубрик, крошечную каюту капитана и старинные мореходные инструменты.

Стоять нам в Моссел Бэй все-таки было негде. Выяснилось, что место, которое нам в здешней маленькой маринке схлопотал наш замечательный Рони, для «Тиши» маловато. В итоге, нам пришлось привязаться к портовой бетонной стенке с отвратительными мазучими тракторными покрышками , и «Тиша» ушла из Моссел Бэй в мерзких черных пятнах с расцарапанными отбоями. Теперь нужно будет долго отмываться где-нибудь в тропиках и покупать новые отбои.

16 Февраля, Валвис Бэй, Намибия.

Стоим на буе местного яхт-клуба. Прошли 750 миль от Кэйптауна почти прямо на север за шесть дней. Солнца почти не видели и хороший ветер был только два дня. Холодно и густые туманы по утрам. Все от этого чертового холодного течения Бенгуэлла из Антарктиды. Валвис Бэй находится на тропике Козерога. Холодные туманы в тропиках?

«ИВА», «ТИША» и «ТОМБОЙ»

По догоге из Моссел Бэй в Кэйптаун – а это был наш последний двух-дневный переход на пути в Атлантику (275 миль) - у нас была компания. Я уже упоминал раньше, что если речь идет о каком-то определенном промежутке времени, то по причинам парусной логистики (ветра, порты захода) все происходит более или менее одинаково для всех, кто идет из одного океана в другой, скажем, вокруг Южной Африки. И не потому, что таких набирается тысячи – скорее десятки – но так или иначе получается вместе.

Дика и Джейн на их старой, но крепкой лодке «Томбой», мы сначала встретили в Дили на Тимор Лесте (Индонезия), потом в Индийском Океане на атолле Кокос Килинг, потом они принимали наши концы, когда мы пришли на Мауритиус, а потом я их нашел в Ричардс Бэй. Из Ричардс Бэй «Томбой» ушла за две недели до нас, но мы оставались на связи все время, и Джейн аккуратнейшим и детальнейшим образом инфорировала нас об условиях в промежуточных портах. Мы шли очень быстро и нагнали их в Моссел Бэй.

«Ива» - черная 54-футовая «Жино» с немецкой командой, стояла одновременно с нами в Ричардс Бэй и преследовала нас как злой рок (протому что большая, черная и гладкая). Они шли в Кэйптаун теми же самыми погодными окнами , что и мы, и заходили в те же порты, но поскольку они больше, и потому быстрее нас, выходя позже, «Ива» приходила раньше. Каждый раз, уходя, мы думали, что видим их в последний раз, и каждый раз, приходя в очередной порт, мы видели их стоящими у причала. Злой рок, да и только.

Всеобщее примирение произошло в Моссел Бэй. Погода на входе в Моссел Бэй, как я уже рассказывал, была очень тяжелая. Я связался с Диком и Джейн и попросил подойти к стенке, чтобы они взяли наши концы. Ветер был такой, что внутри этого маленького порта тоже было очень несладко. Мы входили уже в темноте и помощь у стенки была бы очень кстати. Сюрприз, сюрприз! У стенки, об те же самые тракторные покрышки, колотилась «Ива», которая опять пришла раньше. Ее шкипер Бернард тут-же соскочил с борта яхты на стенку и взял наши кормовые. Носовые уже вязали Дик и Джейн.

Первыми вышли в Кэйптаун Дик и Джейн. Потом мы. Потом роковая «Ива». «Томбой» - отличная, по-настоящему морская лодка, какой была старая «Тиша». Но, как и старая «Тиша», она короче нас и тяжелее, а стало быть медленнее. Я держал с Диком и Джейн связь, пока «Томбой» оставалась в диапазоне приема нашей УКВ радиостанции.

А через пару часов нас догнала роковая «Ива». Мы, как «Варяг», долго не сдавались, распустив по ветру все, включая носовые платки, но 54 фута есть 54 фута и где тут нам с нашими 42-мя. На закате мы вдруг увидели что-то очень похожее на «Иву», и я вышел на 16й канал спросить уж не они-ли это. Голос с сильным немецким акцентом предложил перейти на 12й канал. Это была «Ива». Ветер на закате, как всегда, пропал, а у «Ивы» вышел из строя теплообменник дизеля и они не могли давать больше 1200 оборотов. Я выразил наше глубокое соучастие и виновато проследовал вперед на нашем верном «Янмаре» под 2000 оборотов, с винтом «Гори» в режиме «овердрайв» (7.2 узла). Нехорошо радоваться чужим неприятностям, но в Кэйптаун первыми на этот раз пришли мы.

КЭЙПТАУН

Я в полном и абсолютном восторге от Кэйптауна. Нам все и много говорили, что конечно Южная Африка это хорошо и интересно, но вот Кэйптаун .... И вот теперь мне надо заполнять это многоточие. Попробую.

Большой, красивый, богатый, интересный, чистый, благоустроенный, уютный, необычный и, вместе с тем, очень европейский город. К тому же еще и морской – в самом лучшем смысле этого слова. Один только «задник» - высокая и точно острым ножом срезанная Столовая гора чего стоит! Гора эта, в самых разных ракурсах видна из любой точки города. Город «подползает» к исполинской горе сколько может, но останавливается перед ней, поскольку дальше поднимается вертикальная стена. Как занавес в театре. Мы с Мариком, и потом еще Рони, поднимались на Столовую гору на фуникулере и я, как всегда, отломал пару кусочков плотной вулканической пемзы на память. Но гора является национальным парком, и меня заметили из какого-то их наблюдательного пункта. К нам с Мариком подошел служащий парка и сказал, что брать камени с горы не разрешается. Спросил сколько камней я взял. Я открыл портфель и показал, что два. Служащий взял один из них и бросил на склон. А второй разрешил оставить...

Больше всего меня поразило в Кэйптауне наверное все-таки то, что ничего подобного я просто не ожидал. Во-первых город содержится в великолепном состоянии. Все выкрашено и все блестит. И новое и старое. А насчет нового и старого, я думаю, что ничего подобного я просто нигде не видел раньше. Ну может быть отдельными «кусками», но нигде в масштабе большого города. Вся новая архитектура ( а ее в Кэйптауне много ) сделана в глубоко пост-модерном анти-конструктивистском стиле. Приятные, красивые дома. Никаких бетонно-стеклянных Оскаров Нимейеров. Кто-то преднамеренно и систематически не разрешал строить в Кэйптауне ничего, что бы контрастировало со старыми особняками голландской, английской и немецкой постойки прошлых веков. А еще – и это самое интересное – в городе много старо-европейских фронтонов, физически «вписанных» в фасады больших современных зданий. Безумно красиво и элегантно. И ничего не режет глаз и все на месте.

Тенистые неширокие бульвары, брусчатка на улицах, хорошая современная скульптура и старые традиционные памятники у фонтанов. И ни соринки мусора нигде. Какая тут вам Африка! Не-то мини-Париж, не-то мини-Лондон, но наверное все-таки больше всего – мини-Амстердам. Это в центре – лицом к Бухте Столовой Горы. А за горой – на открытом берегу – многомильный чистый и широкий пляж с голубым на солнце океанским накатом и полномасштабной Ривьерой: небольшие элегантные отели, множество ресторанов. В одном из них мне подали эскарго, запеченное в яичном соусе, и я теперь даже вспоминать по это не хочу - так было вкусно. (И все, абсолютно все, стоит в Южной Африке половину, того, что это стоило бы в Нью Иорке или в Тель Авиве. Но это так, для справки).

По городу ходят открытые экскурсионные автобусы. Можно сойти на любой остановке и через пятнадцать минут (ровно) сесть на любой другой. Мы сошли на остановке «Еврейский музей» и застряли там надолго. В новой, начала девятнадцатого века, большой и очень красивой синагоге идет служба, а старую – середины того же века – превратили в музей. И в очень хороший музей. Он похож и чем-то непохож на другие музеи Катастрофы.

Похож, потому что лицо этой Катастрофы настолько чудовищно, что оно, в этой своей чудовищности, не может быть разным. А непохож тем, что в этом музее рассказывают о Катастрофе европейского еврейства с вершины Столовой горы – то-есть как это было тогда тут – в Южной Африке. И про борьбу одних разрешить иммиграцию из Германии, и про борьбу других закрыть ее. И после этого становиться гораздо более понятно как и почему еврейская община Южной Африки оказалась в первых рядах борцов с апартхейдом, и на тесных улицах «тауншипов», и в прессе, и в парламенте, и на международной арене. Все это при том, что никакого социального или экономического гнета здешние евреи никогда не испытывали.

В одном из залов музея, на столике в углу я вдруг заметил книгу с очень знакомой обложкой: Эдмунд де Вааль, «Заяц с Янтарными Глазами», а повернувшись к противоположной стене, понял что эта книжка тут делает. Почти всю поверхность стены занимает стеклянный выставочный стенд с коллекцией из 213 великолепных старых «нетсуке». Коллекцию собрал и выставил в музее Исаак Каплан – один из лидеров еврейской общины Южной Африки. Ну вот значит не только предок Эдмунда де Вааля - Шарль Эфрусси собирал «нетсуке». Были и другие тоже. Сначала у меня с фотосъемкой этих прелестей получалось плохо – мешала верхняя подсветка в каждой выставочной ячейке. Но потом я догадался что нужно делать, и стал снимать со вспышкой.

Как уж это вышло не знаю, но очень многие из здешней общины – выходцы из Родоса. Такой вот мостик в родные пенаты.

КАКОЙ - ЖЕ ИЗ НИХ ТОТ?

«Доброй Надежды», я имею в виду. Заняло некоторое время, пока разобрались. Потому что, если по географическому признаку, то это должен был быть Мыс Агулас. Именно этот мыс, как я уже упоминал, является самой южной точкой африканского континента, и стало быть реально отделяет Индийский Океан от Атлантического. Но, как оказалось, Мыс Доброй Надежды находится ближе к Кэйптауну, то-есть далеко на запад от Мыса Агулас.

К югу от Кэйптауна, на тридцать миль в море тянется похожий на лавровый лист (мини- Камчатка) длинный полуостров с высоким и крутым скальным мысом. На мысе два маяка – один наверху на скале и поэтому часто оказывается в облаках. Построили второй, примерно на половине высоты скалы. Ландшафт драматический, скала неприступная, выступает далеко в море, кругом туристские автобусы, фуникулер наверх к смотровой площадке на маяке, а там надписи – Индийский Океан налево, Атлантический – направо. Казалось бы, ну вот оно - тут. Ан, нет. Этот мыс называется Кэйп Пойнт (Мыс Точка), а на «Тишином» навигационном мониторе – Нидл Пойнт (Игольный Мыс).

Поехали на Кэйп Пойнт. Ребята решили взять на эту поездку из Кэйптауна частного гида по рекоммендации кого-то из их знакомых в Израиле. Еще на подъезде, я стал прикидывать, где бы мне взять камень с Мыса Доброй Надежды. Получалолсь, что нигде. Спуститься к морю с этой туристической площадки было невозможно – отвесная скала кругом. Потом я присмотрелся и увидел, что если вернуться назад, на дорогу в Кэйптаун – внизу есть пляж и может быть к этому пляжу есть тропа на спуск. Все пошли обедать, а я сказал, что мне нужно туда вниз, к морю. Наемный гид сказал, что он из-за меня возвращаться к жене ночью не собирается, но я попросил на свои развлечения один час – и все согласились, понимая, что обед займет не меньше.

Было, скажем так, непросто. Тропа оборвалась посередине спуска, а дальше был один песок. Съехать вниз по нему-то я съехал, а вот подниматься потом...Вернулся со своим камнем через 42 минуты – все еще обедали. Я примерно знаю, что я могу и что нет. А потом посмотрел на детальную карту местности, и с большим удовлетворением отметил, что камень я взял именно с Мыса Доброй Надежды. И стало быть побывал там один из всей команды.

А история за всем этим такая. Бартоломео Диас назвал открытый им берег Южной Африки Мысом Бурь. И был совершенно прав. Но тогдашнему португальскому королю это не понравилось. Он хотел чего-нибудь более позитивного насчет дороги в Индию, и к тому же чтобы всем другим было понятно, что португальцы лидируют в этой гонке. И вот как раз на мысу перед пляжем, на который я спустился в поисках своего очередного «камня на память», берег Южной Африки, впервые поле многих месяцев плавания на каравелле с севера на юг, повернул наконец куда надо – на Восток, в сторону, где еще со времен Марко Поло считалось, что должна быть Индия. И стало быть появилась Добрая Надежда, что морская дорога туда наконец-то найдена.

 ***

А нам нужно дальше на Запад. Но сначала на Север, в Намибию. Во-первых интересная страна, а во-вторых оттуда, из северной Намибии, получается по ветрам наиболее комфортабельный курс в Южную Атлантику, на Святую Елену.