6 февраля 2000 г
6 февраля 2000 г
Утро.
Холодно. Мы дома. Спим, надевая на себя сразу по нескольку старых пальто.
Я не снимаю обувь неделями…
Стекол давно нет. На окнах — тонкая фанера и старые покрывала.
Выварка — печка не согревает помещение без стекол.
Изо рта валит пар, как на улице. Руки от холода красные, словно гусиные лапы.
Моя правая нога с утра не болит. Большой осколок упокоился с миром.
Спи спокойно, мой железный товарищ!
К нам приходили военные. Смотрели документы. Всех записывали.
Строго сказали:
— Если от ваших домов или из садов будут стрелять по нашему посту, мы вас всех расстреляем!
— Кто стрелял, те давно ушли… — ответила мама. — В наших домах только замученные войной мирные люди! Есть старики, дети. Никаких боевиков тут нет!
Военные нам не грубили. Оказались трезвыми.
Я, как только они появились, ушла в квартиру к бабушкам соседкам.
Мне не хотелось говорить с военными людьми.
Они записали себе наши данные и быстро ушли.
Теперь стреляют только ночью. По садам из пушек — «на всякий случай!»
Снаряды разрываются через дорогу от нас. Ночью постоянный мерцающий свет за окном. Горят заборы. Горят дачные домики. А к нам только залетают осколки…
Днем же «играются» снайпера.
Идешь, а они пугают. Стреляют под ноги или над головой.
Прострелили мне бидон, когда я несла воду с нижней улицы. Я испугалась, бросила его на железнодорожном полотне и убежала. Мама громко выругалась русским матом. Вернулась и взяла бидон. Сказала:
— Хоть половинку, а принесем!
Здорово! Бидон превратился в водяную мельницу.
Хорошо, что по ногам не попали. Только жалко воду!
Еще в походе за водой я видела труп пса на дереве. Он висел очень высоко, распяленный между ветвей на самой верхушке. Туловище частично истлело. Осталась бело — серая шкура. И печальная собачья морда, глядящая на людей сверху.
Сначала я не могла понять, как его занесло туда. Собаки ведь не кошки…
А потом догадалась — его забросило туда взрывной волной!!!
Теперь мы не ходим за дровами за свой четырехэтажный дом. Ищем доски со стороны двора, где расположены подъезды.
Стены родного дома делают нас невидимыми для тех, кто стреляет.
Одну женщину недавно ранили. Она переходила дорогу к «зеленому» детскому саду с ребенком на руках. Мы боимся ходить через эту дорогу. Но кушать нечего. И мы рискуем!
Перебегаем трассу на скорости и «зигзагами». Потом, скрывшись за угол, продолжаем путь.
Мир, в котором мы блуждаем, обуглен и исхлестан железом. Мы заходим в разбитые чужие дома без дверей и окон… Там страшно! Особенно когда спускаемся в подвалы в поисках еды, консервов. Мы знаем, что подвалы часто заминированы, и люди взрываются в них, протягивая руку к банке с вареньем или запинаясь за растяжку.
Постоянно мы натыкаемся на убитых, и почти всегда это люди средних лет, женщины, мужчины в домашней одежде. Найти еду очень трудно! Но иначе не выжить. Умные люди запасались едой впервые месяцы войны — осенью.
А мы не ходили никуда. Проживали свои деньги. Думали: война быстро кончится! Надеялись: продержимся, перетерпим!
Выручали знакомые — наши спасители. Приносили продукты. Хлеб. Питались вместе.
В «походы» мы начали ходить только после «зачистки».
После своего возвращения. И, как всегда, опоздали — «поезд ушел»!
Продукты давно разобрали голодные люди: мирные жители, и те, кто защищал город друг от друга, — боевики и русские военные. Ведь кушать хотели все! И по возможности — разнообразно! Несколько дней мы вообще ничего из продуктов не находили, и я ела снег, набирая его где почище. Но, наконец, нам повезло!
Вчера мы нашли соленые помидоры в банках. Целых пять банок принесли. Я сразу съела одну, и заболели желудок и печень. Еще я нашла спички и баночку с остатком кофе на самом дне. А мама недавно нашла мокрую гречневую крупу в целлофановом пакете.
Не знаем, сгнила она или нет?
Может быть, она окажется съедобной…
Всезнающий народ, проходя по нашему двору, утверждает:
— Начали раздавать бесплатную еду! Чай с молоком! Кашу!
Где этот «рай», никто толком не знает.
Указывают совершенно разные районы города.
Но, там — стрельба…
Царевна Будур