Новые знакомства

Новые знакомства

Первым делом я заехал на площадь Маяковского, на табачную фабрику «Дукат». По телефону в бюро пропусков связался с отделом Главного механика и рассказал о своем деле. Оказывается, там уже читали мою статью в «Табаке», и меня с радостью приняли. Молодой человек — то ли главный механик, то ли его заместитель, взял у меня «остановы», и вызвал по телефону человека в синем халате. Он передал этому человеку мои «остановы», я пояснил — куда надо крепить, и какое масло заливать в маленькие емкости «остановов». Оказывается, у них на «Дукате» те же проблемы со станками системы «Элинсон», что и на Тбилисской фабрике.

Я осмотрел цех — он был гораздо чище, чем тбилисский, мастера не спали на табуретках, как в Тбилиси, а деловито ходили между станками. Сами станки работали тише, но так же мяли папиросы и забивались табаком.

Молодой человек оставил свой телефон и попросил позвонить через недельку, чтобы узнать результат. Фамилии его я уже не помню. А я тем временем, окрыленный ласковым приемом на «Дукате», понесся во ВНИИСтройдормаш. Прошел я внутрь гораздо быстрее, чем вчера — Яков Иосифович заранее заказал мне пропуск. Встретив, Немировский повел меня в какой то кабинет, который оказался пустым. Усадив меня на стул, он вышел искать, видимо, хозяина кабинета. Минут через пять он вошел вместе с человеком лет тридцати пяти с густыми волнистыми черными волосами и очками с толстыми вогнутыми стеклами. У хозяина очков, видимо, была сильная близорукость, но он предпочитал смотреть поверх очков.

— Кто сочинил эту ахинею? — с места в карьер громким голосом заговорил незнакомец, — придумывают всякую ерунду, а потом разбирайся, черт знает с чем!

— Вайнштейн Борис Михайлович! — наконец, протянув руку, представился он, — да вы, оказывается еще и студент — добавил он, заглядывая в мою заявку, — что могут понимать студенты в скреперах? Да вы хоть скрепер живой видели когда-нибудь?

Я приготовился к решительной схватке. Вайнштейн сел за стол и пригласил сесть меня. Немировский трусцой выбежал из кабинета.

— Яков Иосифович уже рассказывал мне о вашем предложении, — продолжал Вайнштейн — это же ахинея, чушь собачья …

— Борис Михайлович, — спокойно, но без тени надежды начал я, — может, вы и меня послушаете, хотя бы как автора.

Он положил перед собой чертежи к заявке, а я начал рассказывать суть дела. Вайнштейн напряженно вслушивался в мои слова.

— Ну, тогда совсем другое дело, — вдруг протянул Вайнштейн, а то этот Немировский такое наплел, что волосы встали дыбом. Редчайшей бестолковости мужик! — добавил он, видимо не опасаясь, что я могу передать его слова. — Мне все понятно, — продолжал Вайнштейн, — параметры, конечно, не подобраны, но это детали. Интересная идея, но в нашем институте у вас все равно ничего не получится. Вот, у нас есть Борисов — начальник отдела — ту же идею с маховиком применил на экскаваторе, результат прекрасный, и что — внедрили? Институт у нас — дерьмо, хотя, впрочем, вообще все — дерьмо, кроме, разумеется, мочи! — добавил Вайнштейн.

Я с ужасом слушал крамольные речи Вайнштейна, хотя последняя фраза мне понравилась. Как оказалось, это была его любимая присказка. А, забегая вперед, скажу, что через несколько лет Вайнштейн станет моим лучшим другом, можно даже сказать родственником, крайне много сделает для меня хорошего, и дружили мы до самой его смерти. Что же касается Борисова, которого он упомянул в разговоре, то и этот человек впоследствии сделает для меня много хорошего, я стану его преемником по заведыванию кафедрой, и мы будем дружить, опять же, до самой его смерти. Вот с какими людьми столкнула меня судьба, только благодаря отказу по заявке на изобретение! «Благодарите отказывающих вам», подделываясь под библейский стиль, советую я!

Но это еще далеко не все, что принес мне этот отказ! Вайнштейн задумался, а потом медленно произнес:

— А пошел бы ты знаешь куда… — он помолчал, а я с огорчением спросил:

— Неужели, все туда же?

— Ха, ха, ха, — да нет, я не то имел в виду, пошел бы ты в ЦНИИС, они реальными делами занимаются, им нужны земляные работы и хорошие машины для этого. Он перешел со мной на «ты», и это было хорошим знаком.

— Позвони мне на днях, я разузнаю к кому лучше обратиться, — и Вайнштейн написал на бумажке свой телефон. Визитные карточки были тогда, пожалуй, только у партийных деятелей и академиков. Вайнштейн академиком не был, а деятелем был скорее антипартийным. Во всяком случае, как выяснилось потом, коммунистов мы ним любили почти одинаково.

Остаток дня я посвятил устройству в общежитие. В справочном бюро я нашел адрес общежития МИИТа: 2-й Вышеславцев переулок, дом 17, в районе станции метро «Новослободская». Это где такие красивые витражи, которые мне удалось разглядеть еще в 1954 году, когда меня, полуслепого, мама отводила и приводила в общежитие через станцию «Новослободская».

Найдя общежитие, я подрасспросил ребят, входящих и выходящих в заветные двери — как «устроиться» сюда. И все в один голос сказали — иди к Немцову. Я смело вошел в двери общежития, и когда вахтерша схватила меня за ворот, удивленно сказал: «Я же к Немцову!». Вахтерша указала на дверь — вот здесь сидит начальник!

Войдя в кабинет я увидел полного пожилого полного человека с густыми седыми волосами, сидящего за столом в глубоком раздумьи.

— Здравствуйте! — вкрадчиво поздоровался я.

— Чего надо? — напрямую спросил Немцов.

— Коечку бы на месячишко! — проканючил я.

— Кто ты? — поинтересовался Немцов.

Я рассказал, как и было дело, дескать, заранее прибыл на Спартакиаду профсоюзов, ищу, где бы остановиться.

— Тебе повезло, — проговорил Немцов, — в нашем общежитие как раз и будут размещаться спортсмены. Но это — через месяц, не раньше. Я могу дать тебе койку заранее, мне не жалко. А еще лучше, если ты мне подкинешь за это рублей пятьдесят, — без обиняков закончил он.

Я с радостью отдал Немцову эти небольшие деньги (две бутылки водки, если нужен эквивалент!), и прошел в комнату, где стояли три кровати, две из которых были заняты. Хозяева в задумчивости сидели на своих кроватях.

— Гулиа! — представился я фамилией, решив, что в общежитии МИИТа так лучше.

— Сурков! — представился один из них, коренастый крепыш.

— Кротов! — представился другой, высокий и худенький.

— Что грустите ребята? — спросил я.

— А ты что предложишь? — переспросили они.

Я, зная народный обычай обмывать новоселье, вынул из портфеля бутылочку чачи. Сама бутылка была из-под «Боржоми», и это смутило соседей:

— Ты что, газводой решил обмыть койку? Не уписаться бы тебе ночью от водички-то!

— Что вы, ребята, — чистейшая чача из Грузии, пятьдесят градусов!

Ребята встали.

— Пойдем отсюда, — предложил Сурков, — проверки бывают, сам знаешь, какое время. Выйдем лучше наружу.

Я положил бутылку в карман, ребята взяли для закуски три куска рафинаду из коробки, и мы вышли в скверик. Экспроприировав стакан с автомата по отпуску газводы, мы засели в чащу кустов. Я открыл бутылку, налил Суркову.

— За знакомство! — предложил тост Сурков и выпил.

Следующий стакан я налил Кротову; тост был тем же.

Наконец, я налил себе. Стою так, с бутылкой в левой руке и со стаканом

— в правой, только собираюсь сказать тост, и вдруг появляются живые «призраки» — милиционер и дружинник с красной повязкой.

— Ну что, распитие спиртных напитков в общественном месте, — отдав честь, констатировал старшина. И спросил: — Штраф будем на месте платить или пройдемте в отделение?

И тут я внезапно стал автором анекдота, который в те годы, годы очередной борьбы с алкоголем, обошел всю страну:

— Да это же боржомчик, старшина, — сказал я, показывая на бутылку, — попробуй, сам скажешь! — и я протянул ему стакан.

Старшина принял стакан, понюхал, медленно выпил содержимое, и, вернув мне стакан, сказал дружиннику: — Действительно боржомчик! Пойдем отсюдова!

Через несколько дней я уже слышал эту историю от других людей, как анекдот.