«Пояс верности»

«Пояс верности»

Но опустимся с «высших сфер» на замлю. Тамару выписали из больницы за несколько дней до моей защиты. Она даже приезжала в МАДИ и немного посидела в зале, где происходила защита, думаю, больше для того, чтобы посмотреть на Лилю. Тамара постоянно носила парик, так как ее постригли наголо, когда делали химиотерапию. Конечно же, в постели она его снимала, но очень стеснялась своей бритой головы. А вообще — получилось очень сексуально! Потом даже мода пошла на бритые головы у женщин. Мы открыто встречались у Тамары дома, запираясь в ее комнате. Тетя Полли, хоть и вздыхала, но не возражала.

Однажды даже мы увидели в окно, как в дом вошел Буся. Это было так неожиданно, что мы едва успели отпрянуть от окна. Тамара в панике предупредила маму, что открывать дверь нельзя. Звонки в дверь продолжались довольно долго, и мы сидели почти в шоке. Наконец, кошмар прекратился, и мы увидели в окно, как Буся прошел мимо дома. Открыв дверь, обнаружили полиэтиленовый пакет с бутылкой вина, тремя гвоздиками и запиской

— Сволочи! — гласила записка, — я знаю, что вы дома, я вас видел в окне. Хотя б дверь открыли, я так устал с дороги! Выпейте за меня, что я такой покладистый! — Буся.

В Курске меня встретили как героя. Женщины с восхищением смотрели на молодого «доктора», вызывая негодование Лили. А тут произошло, казалось бы, малозначительное событие. Стою я как-то у расписания экзаменов второго курса вечернего факультета, ищу свои группы, и чувствую, что меня толкают локтем в бок. Оборачиваюсь и замираю от неожиданности — толкает меня улыбающаяся голубоглазая красавица лет двадцати, вылитая Мерилин Монро.

— Ты из какой группы, что-то не припоминаю тебя такого! — обращается ко мне Мерилин, а так как я молчу, продолжает, — чего, язык проглотил, что ли?

— Да я новый, даже группы своей не знаю! А язык проглотил, потому что такую красавицу увидел! — подыграл я Мерилин.

Глаза девушки внимательно осмотрели меня и, видимо, осмотром остались довольны.

— Трепач! — весело заметила она и медленно пошла прочь от расписания, видимо рассчитывая, что я пойду за ней, но я остался на месте.

— Ладно, на лекциях встретимся! — обернувшись, сказала мне Мерилин.

И мы встретились. Но не на лекциях, а у железнодорожной билетной кассы, где я стоял в «голове» огромной очереди. Мерилин узнала меня и бросилась на шею.

— Где ты, дорогой, еле нашла тебя! — целуя в щеку, радостно щебечет она. А тихо на ушко, — возьми мне билет на Москву!

Я все понял — не хочет в очереди стоять! И озорной план вдруг созрел у меня в голове. Я взял два билета в купе международного вагона и подошел к стоящей поодаль студентке.

— Взял, отправление через полчаса, мы — в одном купе, — радостно сообщил я ей. Она полезла в кошелек за деньгами, но я попросил спрятать деньги, — в следующий раз ты мне возьмешь!

В портфеле у меня была бутылка душистого вина «Кокур», предназначенного для встречи с Тамарой. Но оказалось, что бутылка все-таки пошла по ее прямому назначению. Мерилин Монро тоже оказалась… Тамарой! Что, имен больше нет, что ли? — поразился я. Но, узнав ее имя, решил не сдаваться и идти до победного конца…

Томочка (так я стал ее сразу же называть), удивилась, когда мы подошли к международному вагону, и это удивление усилилось, когда она узнала, что в этом вагоне удобные двухместные купе. Оказавшись со мной вдвоем, она немного утратила свою браваду, стала тихой и скромной. Но «Кокур» все поставил на свои места.

Томочка осмелела, язык у нее развязался, и она рассказала, что работает секретарем у главного инженера одного из заводов (она назвала завод), и встречается с ним. Сейчас едет к нему в Москву.

— Он боится даже ехать вместе со мной, а в Курске мы и не встречаемся, так как он женат и она работает в Обкоме партии. Дрожит как цуцик перед ней!

— с великолепным презрением высказалась Томочка. Старый, пятьдесят лет ему, но кобель еще тот, — вздохнула девушка, — а откажешь — ищи другую работу! А так и отпускает, когда надо, и премии выписывает…

Я вспомнил, что знаком с этим человеком — мы не раз ходили в баню одной компанией. Зовут его Василием Митрофановичем, Васей. Это мрачный, замкнутый тип, страшный матюгальщик. Однажды он помогал мне в изготовлении какого-то стенда на его заводе, и при мне ругал проштрафившегося начальника цеха:

— Ты, … твою мать, почему хороший завод позоришь? Да я тебя…! Мне нравилось, что он так суров с подчиненным, так как это было в моих интересах. Но столкнуться с ним, как с соперником по любви, мне не хотелось бы, от мата ведь не отмоешься…

Мы выпили еще, и я решился поцеловать Томочку. Она с охотой позволила мне сделать это и отвечала на поцелуй всем телом. Мы провели хорошую ночь и были довольны друг другом. Обратно договорились ехать тоже вместе. Она дала мне свой телефон, я же наврал, что у меня телефона нет.

Как ни удивительно, а встреча с молодой красивой девушкой не затронула моей любви к Тамаре Ивановне. Мы, как и прежде, были нежны и страстны. Тамара долго была на больничном, а потом ее перевели на инвалидность третьей группы и стали платить пенсию.

— С пенсионеркой гуляю, — шутил я с близкими друзьями.

Томочке же я сказал, что работаю на курском заводе тракторных запчастей

— КЗТЗ, и учусь на вечернем, на том же курсе, что и она. А в начале семестра мы неожиданно встретились у входа в поточную аудиторию.

— Привет! — крикнула Томочка и кинулась мне на шею.

Студенты странно посмотрели на нас, а я не знал, как себя и повести. Кивнув ей, я быстро занял место у доски, а она, ошарашенная, села на передний ряд. Я начал лекцию. На перерыве она подошла ко мне и спросила:

— Теперь тебя на «вы» называть? Зачем наврал, что студент?

Мне ответить было нечего.

— Я позвоню тебе! — тихо сказал я и отошел в сторону.

Узнав, что я, ее преподаватель — «молодой доктор наук» — как меня называли в институте, Томочка зауважала меня еще больше. Примерно раз в месяц по пятницам она ездила в Москву на встречу со своим «старцем» Васей. Он останавливался у своего друга, и Томочка приезжала к нему туда. А сопровождал ее туда и провожал обратно в двухместном купе, конечно же, я.

И если «старец» боялся встречаться со своей юной пассией в Курске, то я же не был таким трусом. Иногда, хотя бы раз в неделю я уговаривал Томочку прогулять занятия и встретиться со мной у моего приятеля. Этот приятель, преподаватель с моей кафедры, жил у своей подруги, а его однокомнатная квартира пустовала. Вот он и давал мне ключи от нее.

Конечно же, в «маленьком» Курске все всем стало тут же известно. Всем, кроме моей жены Лили, хотя я этого боялся далеко не в той степени, как наш Митрофаныч. А тут мне — «повестка» в баню.

Периодически, по той или иной причине — дня рождения, повышения, выхода в отпуск, праздников — наша компания ходила в баню. В компанию входили кроме меня — наш проректор, пара-тройка заведующих кафедрами, инструктор Обкома партии и Митрофаныч.

С некоторым страхом я пожимал руку Митрофанычу. Но тот ничем себя не выдал. Мы парились, делали массаж друг другу, выпивали пиво и кое-что покрепче, и у меня уже отлегло от души. Но тут я, в свой черед, лег на каменное ложе для массажа и меня взялся массировать Митрофаныч. Спину он мне промассировал нормально, и я перевернулся лицом к нему. Он промассировал ноги, подобрался к животу, груди, шее. И вдруг я чувствую быстрый зажим моего горла руками Митрофаныча. Руки тут же разжались, но через пару секунд опять сдавили мне горло.

— Вась, ты, что охерел, что ли? — тихо спросил я его.

— Брось Тамару! — так же тихо, но зловещим тоном ответил мне «старец»,

— ты же, гад, женат!

— От такого слышу, — шепчу я ему, — ты сам, что ли, холостой?

Так мы во время массажа и не договорились. Но потом, когда мы «врезали» еще по «ершу», я отвел «старца» подальше, и «промыл ему мозги».

— Слушай, Вася, ты что хочешь, чтобы девчонка была только с тобой, ты же ее отца старше? Другое дело, если вы поженитесь, но этим же и не пахнет! Да и встречаетесь вы нечасто, это не жизнь. Я — твой спаситель, если ты что-то понимаешь. Я вакуум в ее жизни заполняю. А ведь его может заполнить ее ровесник, жених, и тогда хана тебе! Ты мне водку должен ставить, за то, что я сохраняю сложившийся статус-кво. Перевести на русский?

Митрофаныч молча выслушал меня и вздохнул.

— Люблю я ее, не знаю, что и делать! Убил бы жену, но греха боюсь, а развестись не могу — она же меня раздавит. Что мне делать? — этот суровый и некрасивый, как граф Жоффрей из «Анжелики», человек, тихо заплакал.

— Вась, твою мать, прекрати, люди увидят! — испуганно уговаривал его я,

— хочешь, брошу ее, если это надо! («Не дождешься!» — думаю я про себя).

— Нет, ты, пожалуй, прав! — вздохнул Митрофаныч, — но постарайся убедить ее, чтобы не сошлась еще с кем-нибудь, особенно с холостым. Я как-нибудь решу вопрос с женой, или удавлюсь!

И, забегая вперед, доложу вам, что я-таки однажды действительно выручил Митрофаныча. А было это так. Почувствовал я, что у Томочки кто-то наклевывается. Разок не смогла встретиться у моего приятеля, стала холоднее в постели. Лиля как-то уехала с детьми в Тбилиси на весенние каникулы, и я пригласил Томочку вечером ко мне домой. Ее, видимо, заинтересовало, как я живу, и она пришла. «Переспали», выпили. У нее, как обычно, развязался язык, она и сообщила мне, что завтра едет на неделю в Киев к подруге.

— С Митрофанычем? — спрашиваю.

— Клянусь, что нет! — отвечает она убежденно, — к подруге, и все!

Хорошо, думаю, проверим.

— Тамара, ты знаешь, что такое «пояс верности»? — спрашиваю я.

Кивает, — слышала что-то.

— Так вот, если бы у меня был современный пояс верности, ты позволила бы мне его надеть на тебя? — продолжаю я, — для общения с подругой это не повредит, а с мужиком быть ты не сможешь!

— Надевай, если не веришь! — гордо согласилась Томочка.

— Тогда я просто заклею тебе это место! — объявил я ей.

— Как заклеишь, а писать как я буду? — испугалась девушка.

— Не боись, все предусмотрено! — успокоил я ее.

Я посадил Томочку на стул и снял с нее трусики. Она со страхом наблюдала за моими действиями. Достал маленький тюбик циакринового клея, того, который мгновенно твердеет, и растворить его ничем нельзя. Нашел толстую авторучку «Паркер» и, не раскрывая ее, ввел, куда следует, примерно на половину длины. Томочка взвизгнула. Я надел резиновые перчатки, и быстро выдавив клей на волоски, обрамляющие ее самое любимое мной место, мгновенно соединил их. Клей тут же затвердел, склеив даже пальцы перчатки друг с другом.

Я вынул ручку, с удовольствием поводил ее у своего носа, и сказал обескураженной девушке:

— Теперь тебе можно будет общаться с таким джентльменом, у которого член тоньше этой ручки. Но ведь это же совсем неинтересно! А приедешь «честной» — распломбирую тебя — срежу волоски — и буду любить, как Данте свою Беатриче! Поцеловав мою Томочку в «пломбу», я одел ее и проводил домой.

— Будь паинькой в Киеве! — посоветовал я ей, — и знай, что я тебя жду в Курске!

Домой я возвращался довольный, что выполнил свой рыцарский долг за себя и за того парня, Митрофаныча, то бишь.