Ревность

Ревность

Помня совет ректора сообщать ему о моих «выходках», я вскоре после ухода из дома зашел к нему и стал витиевато подводить базу под разговор об этом.

— Все знаю! — перебил меня ректор, — мы живем в маленьком городе и работаем тоже не в МГУ. А потом этого и следовало ожидать: типично ВУЗовская история. Преподаватель защищает докторскую, становится профессором — вот и подавай ему новую жену. Обычно женятся на красавицах намного моложе себя — вы что-то здесь сплоховали, Тамара Федоровна — ваша ровесница. Если честно, я ожидал, что вы уйдете к этой студентке, с которой встречались. А потом попросите новую квартиру — я угадал, вы за этим сюда пришли? — раздраженно спросил ректор. — Но дать вам новую квартиру институт не может — не положено

— и вы будете искать работу в другом городе.

Видя, что я замотал головой, ректор устало продолжил: — И не пробуйте меня разубедить! Я значительно старше вас и ВУЗовскую жизнь знаю наизусть. Новоиспеченный пожилой профессор женится на молодой, переезжает в другой город, получает квартиру, но в нагрузку получает инфаркт, а может и инсульт

— кто как. Инвалидом он долго не живет и оставляет молодой жене хорошую квартиру. Отличие вашего случая только в том, что вы сами молоды, а ваша избранница не юна. Интеллектом, что ли взяла? — заинтересовался ректор. Попытаюсь «выбить» однокомнатную квартиру, но не для вас, а для нее. Давать вам квартиру вторично — это криминал. А ей — можно, уж больно условия проживания у нее плохие! — успокоил меня ректор.

Меня поразила осведомленность ректора обо всех сотрудниках института. Я же часто забывал имена и отчества даже преподавателей нашей маленькой кафедры.

— Нет, не бывать мне ректором, — подумал я, — и не надо! Не надо мне ваших почестей, не надо и ваших оплеух! — как говорил Шолом-Алейхем — мудрый еврейский писатель.

Моя личная жизнь, оказывается, живо обсуждалась не только среди преподавателей КПИ, но и в гораздо более широком круге лиц. Как-то еду в поезде в Москву, а со мной в купе какой-то начальник с Аккумуляторного завода. В лицо знаком, наверное, встречались на каком-нибудь городском «активе».

— Чем занимаетесь? — спросил я попутчика после формального знакомства.

— Да все сплетничаем, — уныло ответил он, чем еще в Курске можно заниматься?

— И о чем же сплетничаете? — поинтересовался я.

— Да все о вас, Нурбей Владимирович, — честно признался попутчик, — больше интересных тем и нет!

— Вот скукотища-то! — подумал я с тайным удовлетворением.

Более того, эти сплетни приобретали не только надуманный и фантастический характер, но и физически влияли на судьбу людей, достаточно далеких мне.

Секретаршей у меня одно время работала девушка, студентка-вечерница из той же группы, что и Томочка. Как на грех — блондинка и, вы не поверите, тоже звали Тамарой. Я на нее почему-то внимания как на женщину не обращал, даже имя это как-то прошло мимо моего сексуального внимания.

И как-то, уже после моего ухода из дома, вдруг эта Тамара приходит на работу перекрашенная в брюнетку, чернее воронова крыла. Я даже не сразу узнал ее. А на мой вопрос, почему она вдруг выкрасилась в такой необычный для Курска цвет, Тамара расплакалась, и призналась, что в группе все считают ее моей любовницей.

— Блондинка, Тамара, на той же кафедре работаешь — и не любовница Гулии? Расскажи кому-нибудь другому!

Вот и выкрасилась в «отталкивающий» для меня цвет — черный. Не стал я огорчать ее тем, что самая красивая Тамара в моей жизни была именно брюнеткой…А вскоре моя секретарша и вовсе уволилась с кафедры, хоть я и уговаривал ее остаться и зарплату прибавлял.

Вот в такой атмосфере жили мы с Тамарой Федоровной, а отдушиной у нас было лето. И хоть у нас отпуск был двухмесячный, но и его не хватало для забвения курских сплетен и жилищных неудобств.

Тамара не очень любила жару и море, поэтому мы решили первый месяц отдохнуть на озере Селигер, а во второй — поехать на недельку в Санкт-Петербург (тогда Ленинград). Три путевки в турбазу на Селигер достал Толя Черный (помните нервотрепные испытания автобуса с гидравлическим гибридом?), и мы выехали туда втроем.

Нет, прошу вас, не надо плотоядно улыбаться! На сей раз, все было культурно, чинно и благородно, хотя у наших коллег-туристов складывалось иное мнение. Их удивляло, почему мы жили в одном домике, хотя Толя спал в отдельной комнате. Им не давало покоя то, что Толя как огня боялся женщин, а они пытались «нахрапом» овладеть красивым и степенным брюнетом. Но он почему-то не замечал этих энергичных женщин! Женщин бесило то, что в походах мы всегда втроем садились в одну лодку, и два мужика-гребца приходилось на одну «бабу», в то время как иные лодки вообще оставались без единого мужика

— гребли «бабы».

И, наконец, их шокировало то, что в тех же походах мы втроем спали не только в одной палатке, но и в одном спальном мешке «спальнике», правда, очень просторном. Они просто не замечали того, что Толя дежурил у костра первую половину ночи, а я с Тамарой — вторую. И в этот «спальник» мы ложились не сразу все, а поочередно — то мы вдвоем, то Толя — один.

Интересующиеся девицы подходили иногда к Толе с расспросами: простите, мол, великодушно, но не поделитесь ли вы с нами, что вы все время втроем делаете? На что Толя совершенно серьезно им пояснял, что мы — алкоголики, привыкли в своем городе всегда выпивать «на троих», причем именно в этой компании, и здесь не хотим бросать своей привычки.

— А то, что вы думаете, — продолжал Толя, — это чепуха, потому что алкоголь и секс — несовместимы!

Девицы серьезно кивали головами, но уходили все равно не удовлетворенные ответом Толи.

Но тут произошло событие, вызвавшее переполох в женской «фракции» турбазы, а она включала подавляющую часть контингента наших туристов. Приехавшая недавно красивая блондинка из Армавира поразила сердце Толи. Сам он стеснялся подойти к ней познакомиться, и поручил это мне. Но вдруг у Тамары проявилась отрицательная черта характера, которую я раньше не замечал, и из-за которой, как я понял, она и развелась с мужем. Черта эта — болезненная ревность и страшная, доходящая до абсурда, подозрительность при этом.

Видя, что я хочу подойти к красивой блондинке, Тамара посмотрела на меня тяжелым взглядом, от которого я сразу почувствовал себя негодяем.

— Что, одной бабы тебе мало? — тихо прошипела она мне с оксфордским прононсом, и сама пошла знакомиться с Аней — так звали блондинку. Вернувшись с ней, Тамара представила ей Толю, а потом уже и меня:

— А это — Ник, мой муж!

С этого момента Толя и Аня были неразлучны. Женская «фракция» изгнала Аню из своего общежития и Толя «поселил» ее в своей комнате в нашем двухкомнатном домике. Мы жили весело, но Тамара не оставляла меня наедине с Аней.

И еще совсем уже дикий случай проявление болезненный ревности у Тамары. К нам в домик заходили две студентки первокурсницы из Твери (бывшего Калинина). Девочкам было лет по восемнадцати, одна из них играла на гитаре, другая пела. Они выглядели как мальчишки-подростки — худенькие, сухие с короткой стрижкой. Их тянуло к нам, как к старшим, интеллигентным товарищам, с которыми можно было поговорить без водки, сальных анекдотов и мата. И Тамара всегда принимала их радушно.

Но как-то, уже после знакомства Толи с Аней, девочки опять пришли к нам

— попить чаю, поговорить и попеть новые песни. Я отчего-то развеселился, стал подпевать им, шутить. И тут опять тот же тяжелый взгляд Тамары и совершенно неожиданная реакция:

— Что, молодых девушек увидел, старый козел? (это она мне-то!) Пустил слюну от похоти? Что ж, иди, трахай их, видишь, они уже готовы дать тебе, обе сразу!

Девочки вытаращили глаза, не понимая, шутит Тамара или говорит всерьез.

— Ой, мы лучше пойдем! — пролепетали они и исчезли.

Потом Тамара извинялась и передо мной, и перед девочками, но они больше к нам не заходили. Но пока эти проявления у Тамары были эпизодическими, а потом, к сожалению, они стали учащаться и усиливаться. Но на Селигере их больше не было.

Была на турбазе русская баня, которую за все наше пребывание топили всего один раз. Мы с Толей сумели протиснуться-таки туда. Веники достались нам почти без листьев, но, подвыпив, мы охотно «парили» ими друг друга. А наутро Тамара обнаружила у меня на боках, ближе к груди и животу, красные пятнышки, типа сыпи. Излишняя эрудиция иногда вредит, и «ходячая энциклопедия» — Тамара заподозрила меня в заболевании первой стадией сифилиса.

Я и сам знал, что недели через две после заражение этой болезнью нежные места на теле, чаще всего бока, покрываются красной сыпью. Но ведь я ни с кем «посторонним» не был уже давно, а попробуй, докажи это Тамаре! Слезы, упреки, стенания… Мне даже показалось, что ее не столько волновала перспектива заболеть этой сложной болезнью, как моя «измена».

Тамара тут же излила свои чувства пришедшему к нам Толе, на что он расхохотался и показал свои бока, тоже в такой же сыпи.

— Это мы вчера в бане исхлестали друг друга голыми вениками! — пояснил Толя, — что у меня тоже сифилис?

Я был прощен. Прощен-то прощен, но осадок остался! И этот осадок давал себя знать при каждой шутке с женщиной, даже при каждом взгляде на более или менее интересный объект противоположного пола.

— Старый сифилитик! (это уже вместо старого козла), — что слюни-то распустил на малолеток! Эта фраза, громко произнесенная где-нибудь в транспорте, мигом сгоняла «малолеток» с поля моего зрения. Видимо «малолетки» очень боялись сифилиса!