Народный трибун д-р Карл Люэгер

Молодой Гитлер был убеждённым шёнерианцем, и ему потребовалось время, чтобы оценить личного врага Шёнерера, венского бургомистра д-ра Карла Люэгера и его Христианско-социальную партию: Когда я приехал в Вену, я относился к ним обоим враждебно. И лидер, и движение казались мне реакционными[1054].

Люэгер был «хозяином Вены», его партия безраздельно властвовала в столице. А Георг Шёнерер, которому Люэгер когда-то в знак уважения преподнёс букет васильков, после 1907 года так и не попал в парламент. Политический труп, не более того.

Приверженцы обоих противников не уставали враждовать друг другом. Партийные газеты ежедневно поливали противоположный лагерь грязью. Люэгер всегда выигрывал в этой борьбе. Он приказал не принимать шёнерианцев и социал-демократов на официальные должности, не разрешал им становиться поставщиками городских учреждений. Особо подлое наказание — запрет гимнастическим союзам этих партий тренироваться на принадлежавших городу школьных спортивных площадках — он обосновал так: «Мне в Австрии не нужны революционеры и почитатели Гогенцоллернов, мне в Австрии нужны честные, верные, преданные династии люди!»[1055]

Восхищаясь Шёнерером, Гитлер отдавал должное и Люэгеру, что свидетельствует о его определённой политической самостоятельности. Но в Христианско-социальную партию он не вступил, католическое мировоззрение ему было совершенно чуждо. Его привлекала и восхищала не партия, а выдающаяся личность Люэгера.

Если верить «Моей борьбе», к Люэгеру Гитлера привели антисемитизм и газета «Дойчес Фольксблатт». Рассуждая о венской «еврейской прессе» и её мнимой враждебности по отношению к немцам, он пишет: Я увидел, что одна антисемитская газета, «Дойчес Фольксблатт»,… вела себя пристойнее… Теперь я иной раз читал «Дойчес Фольксблатт», газета казалась мне не такой значительной, но в этом отношении более чистоплотной. Резкий антисемитский тон меня не совсем устраивал, однако я время от времени вчитывался в аргументы, и они заставляли меня задуматься[1056].

«Дойчес Фольксблатт», выходившая большим тиражом, когда-то перешла от Шёнерера к Люэгеру. Газета представляла радикальное националистическое крыло христианских социалистов и исповедовала агрессивный антисемитизм. Как бы то на было, чтение этой газеты дало мне возможность постепенно познакомиться с движением и его лидером, которые тогда царили в Вене, — с д-ром Карлом Люэгером и Христианско-социальной партией[1057].

Люэгера-оратора Гитлер впервые услышал в 1908 году, на выступлении в «Народном зале» ратуши: Во мне происходила внутренняя борьба, я хотел его ненавидеть, но вынужден был восхищаться, не мог иначе; он обладал выдающимся ораторским талантом[1058]. В «Народном зале» венской ратуши устраивали крупные мероприятия — например, принесение присяги новыми гражданами города. Новоиспечённые венцы должны были в присутствии бургомистра торжественно произнести «Клятву венского гражданина» и пообещать сохранять «немецкий характер Вены». Таким образом, «ненемецкие» переселенцы отрекались от своей прежней национальной принадлежности.

Возможно, Гитлер присутствовал на такой церемонии именно 2 июля 1908 года, когда конфликт между немцами и чехами особенно обострился. Люэгер, как всегда на таких мероприятиях, воспользовался поводом высказать свою точку зрения по поводу национального вопроса в Вене в целом. «Дойчес Фольксблатт» писала, что бургомистр «отверг подозрения, будто он ненавидит чехов, но со всей определённостью подчеркнул, что тон в столице империи задают немцы, а прочие должны делать то, что им скажут; приехавшие в Вену чехи должны подлаживаться под своё окружение, то есть, германизироваться».

Переселенцы должны понимать, «что земля, на которой выросла старая императорская резиденция, — это немецкая земля и таковой останется, что Вена не пойдёт ни на какие уступки славянским элементам, стремящимся в центр империи, что обязанность чехов и им подобных, пользующихся гостеприимством Вены, — не выпячивать свою национальную принадлежность, а влиться в немецкую среду»[1059].

Люэгер любил повторять: «Вена — немецкий город и таковым останется!», причём слово «немецкий» здесь означало лишь языковую принадлежность и не имело отношения к планам присоединиться к Германии. Поэтому в глазах молодого Гитлера Люэгер был «германизатором» Вены.

^{Д-р Карл Люэгер, бургомистр Вены с 1897 по 1910 год}

В 1908 году Люэгеру 64 года, он уже одиннадцать лет на посту бургомистра и пользуется такой любовью у населения, какой не удостоился никто из его предшественников или преемников. Он страдал тяжёлым заболеванием почек и почти полностью ослеп, но каждое из его всё более редких выступлений становилось для города большим событием. Его невероятную популярность признавали даже политические противники, например Фридрих Аустерлиц в «Арбайтерцайтунг»: Люэгер был «некоронованным королём, ратуша — его Хофбургом… Он был популярнее любого актёра, знаменитей любого учёного. Люэгер — это явление в политике, которым не может похвастаться ни одна столица. Такой любви человек может добиться только в Вене, и только такой человек, как Люэгер… Где ещё в мире мыслимо такое поклонение?»[1060]

Гитлера разделяет восторженное отношение венцев в бургомистру. Например, когда он пишет, что Люэгер — крупнейшее явление в муниципальной политике, самый гениальный бургомистр всех времён[1061]. Или: Под началом поистине гениального бургомистра почтенная резиденция императоров старой империи возродилась к новой чудесной жизни. Люэгер был последним великим немцем, которого породил народ колонистов Восточной марки[1062]. И ещё: Если бы д-р Карл Люэгер жил в Германии, его бы почитали как одного из самых значительных политиков нашего народа. То, что ему пришлось жить и работать в этом невозможном государстве, стало несчастьем и для его деятельности и для него самого[1063]. И ещё: Праздники, которые Люэгер устраивал в ратуше, были великолепны: он там царил. Когда он проезжал по улицам Вены, народ останавливался, чтобы приветствовать его[1064]. О важности этой фигуры для Гитлера свидетельствует тот факт, что уже тогда, когда началась его борьба, он всё ещё носил в портмоне в качестве талисмана медальку с портретом Люэгера[1065].

Люэгер был мастером самопрезентации. «Красавчик Карл» любил появляться на публике с золотой бургомистерской цепью на шее, в окружении чиновников и муниципальных служащих, и особенно в сопровождении священников в ризах и служек, размахивавших кадилами на каждой церемонии, что бы там ни открывали — газовый завод или начальную школу № 85. Свита была одета в особую люэгеровскую «придворную форму» — зелёный фрак с чёрными бархатными обшлагами и жёлтыми пуговицами с гербом[1066]. Военные оркестры исполняли специально созданный «Люэгеровский марш».

Люэгер оставил в наследство потомству сотни памятных досок с прославляющей его надписью, они и сегодня встречаются в Вене: «Построено при бургомистре д-ре Карле Люэгере». Гитлер знал об этой причуде и упомянул её в 1929 году на партийном собрании НСДАП в Мюнхене: И вот мы видим, как к власти в столице Австрии приходит бургомистр д-р Люэгер и как он пытается упрочить и увековечить господство своего движения с помощью грандиозных построек, полагая, что когда слова отзвучат, заговорят камни. На каменных плитах повсюду гравируют: «Построено при д-ре Карле Люэгере»[1067].

В Вене над люэгеровским тщеславием посмеивались, по большей части добродушно. Например, в юмористической газете опубликовали фотографию слонёнка из Шённбрунского зоопарка с подписью: «Появился на свет при бургомистре д-ре Карле Люэгере»[1068]. Даже однопартиец Люэгера прелат Йозеф Шайхер отмечал у постаревшего бургомистра «некоторую манию величия и презрительное отношение к людям»[1069]. Он «радовался, словно ребёнок, когда сильные мира сего обвешивали его всевозможными побрякушками и ленточками»[1070]. Хватало желающих «день и ночь ползать перед ним на брюхе, коленопреклоненно курить ему фимиам и бормотать: О, как ты велик!»[1071]

А вот мнение его политического противника Аустерлица: «Не думаю, что венцам нужно гордиться такой популярностью Люэгера. Его жизнь была подчинена одной идее — воле к власти», причём к его собственной власти. «Государство, народ, партия… — всё вращалось вокруг его «Я»», это было «просто какое-то болезненное помешательство, низведшее целый город до функции пьедестала, на котором возвышалось тщеславие одного человека»[1072].

Огромной любви народа Люэгер добился своими неоспоримыми достижениями. Годы его правления — с 1897 по 1910 — стали светлым пятном на фоне политического сумбура Австро-Венгрии. Было очевидно, что у руля стоит сильный и харизматичный лидер, политик, который всегда прислушивался к мнению народа, страстно и усердно трудится на благо «своих венцев» и ради процветания города. Неудивительно, что вплоть до сегодняшнего дня об этом «венском владыке» и «императоре-гражданине» вспоминают с восхищением.

Люэгер сиял столь ярко ещё и потому, что окружающий политический фон был мрачен. Старый, склонный к депрессиям император и ранее не был выдающимся политиком, а тут полностью положился на советы посредственных министров и придворных. Не имея ни собственной концепции развития, ни энергии, чтобы её осуществить, он просто «прозябал», как говорили в Вене. В Цислейтании то и дело сменялись кабинеты министров. Работа парламента была парализована национальными конфликтами. В стране царили нищета, безработица, инфляция, междоусобицы, отсутствовали социальные гарантии, и лояльность населения короне всё уменьшалась.

В распадающейся империи оставался лишь один бастион чёткой, успешной политики: город Вена под руководством бургомистра Люэгера. Слова Гитлера из «Моей борьбы» отражают мнение большинства венцев: Вена была сердцем монархии, последним источником энергии, который поддерживал жизнь в больном и дряхлом теле прогнившей империи[1073].