Самоучка

В «Моей борьбе» Гитлер пишет, что в Вене он учился, как никогда прежде. Я тогда бесконечно много читал, причём вдумчиво. Всё свободное от работы время я полностью посвящал учёбе. За несколько лет я приобрёл основополагающие знания, на которые опираюсь до сих пор[770].

Гитлер именно в Вене приобрёл обширные знания, запомнил факты и детали — впоследствии это поражало его собеседников, когда разговор касался архитектуры, немецкой истории, театральной машинерии, опер Рихарда Вагнера и политики. «Он никогда не читал, чтобы просто развлечься, провести время. Чтение книг было для него серьёзнейшей работой, — пишет Август Кубичек. — Изученный материал тщательно упорядочивался и регистрировался в его памяти. Если вдруг понадобится — вот он, как будто Адольф только что об этом прочитал. Казалось даже: чем больше он усваивал, тем лучше становилась его память»[771].

Гитлер учился без системы и руководства, ненавидя школы и университеты, не вступая в студенческие корпорации или рабочие союзы. Учился по книгам из библиотек и дешёвым брошюрам, которые распространяли политические партии и объединения. Но прежде всего — по газетам, их он мог поглощать в каких угодно количествах и потом называл своего рода школой для взрослых: Подавляющая часть политического «воспитания», которое в данном случае справедливо будет назвать пропагандой, происходит за счёт политической прессы[772].

Отто Вагенер, близкий друг Гитлера, рассказывает о рубеже 1920–1930 гг. примерно то же самое, что Кубичек и Райнхольд Ханиш — о венских годах: «Неважно, кто написал статью и из какой она газеты, он просто вбирал в себя то, что его интересовало, и размещал эти знания в голове таким образом, что они подтверждали или даже обосновывали его собственные идеи. Всё, что им противоречило, он отбрасывал и просто не запоминал»[773].

Такой способ приобретать знания и то, что он называл мировоззрением, — впитывая чужие тезисы практически дословно и воспринимая их теперь как свои собственные, — характерная черта молодого Гитлера уже в венские годы. В «Моей борьбе» он писал, что чтение поставляло ему инструменты и строительный материал. Затем этот материал, словно кусочки мозаики, встраивается в общую картину мира[774].

Информацию, почерпнутую из книг, он закреплял в памяти, постоянно и подробно её пересказывая. В 1908 году на Штумпергассе эти многочасовые ночные монологи вынужден выслушивать Кубичек. Он вспоминает: «Если книга его увлекала, он начинал о ней говорить. Мне приходилось терпеливо слушать, не важно, интересовала меня эта тема или нет»[775]. В 1913–1914 годах в сходной ситуации оказался Рудольф Хойслер. Гитлер откровенно использовал слушателей в своих целях, не терпя ни возражении, ни дискуссий.

Криста Шрёдер, секретарша Гитлера, тоже рассказывала о его «гимнастике для ума»: во время беседы за вечерним чаем у камина он «всё время возвращался к прочитанному, чтобы таким образом лучше закрепить это в памяти». Во всём остальном Гитлер был неряшлив, зато «в его памяти всегда царил безупречный порядок, как в настоящей картотеке, которой он умел отлично пользоваться»[776].

Однако, по словам Шрёдер, он никогда не раскрывал источников своих знаний. Нередко возникало впечатление, «будто всё, что он говорил, было результатом его собственных размышлений, собственной рефлексии. Он воспроизводил по памяти целые страницы чужих книг, и казалось, будто всё это — его идеи». Оттого многие были твёрдо убеждены, что Гитлер обладал «необычайно острым аналитическим умом». Однажды секретарша с удивлением услышала в монологе Гитлера «на вполне философскую тему… пересказ страницы из Шопенгауэра»[777].

Возможно, здесь она несколько преувеличивает. Но нельзя не увидеть совпадений между высказываниями Гитлера-политика и их источниками венского периода. Особенно заметно влияние венских националистических изданий, в частности, газеты «Альдойчес Тагблатт» Франца Штайна, газеты «Дер Хаммер», изданий христианских социалистов «Бригиттенауер Бециркс-Нахрихтен», «Дойчес Фольксблатт» и многочисленных брошюр, выпускавшихся теми же издательствами. Рейхсканцлер Гитлер определённо впитал в себя венский дух немецкого национализма на рубеже веков.

В начале XIX века романтизм и освободительные войны против Наполеона пробудили национализм и интерес к своим корням у всех европейских народов — чехов, венгров, поляков, сербов. И у немцев, тогда открывших для себя культуру древних германцев. В огромном плавильном котле Дунайской монархии, где разные нации одновременно занялись поисками собственной идентичности, ситуация стала особо взрывоопасной. Чем больше заботы о собственном народе, тем более чуждыми кажутся все остальные.

Поиски национальных корней во второй половине XIX века сопряжены с идеями дарвинизма. Их переносили с мира животных и растений на человеческое общество и на целые народы. Этому способствовало широкое распространение тезисов о происхождении человека и о его эволюции от обезьяны к высшему «благородному человеку будущего». В то время считалось, что есть народы «сильные» и «слабые», народы развивающиеся и угасающие, высокоразвитые и недоразвитые. Расовые теоретики подсказывали, как в ускоренном темпе можно «облагородить» свой народ и обогнать остальных. Каждый хотел быть «сильным» и «высокоразвитым». «Чистота крови», безупречное происхождение воспринимались как ценность, гибридное происхождение — как недостаток. В интересах нации теперь стало важно сохранять «народное» («фёлькиш») своеобразие и по возможности сторониться всего чужеродного.

«Борьба по защите своей национальности» велась на два фронта: во-первых, против других народов Габсбургской монархии, во-вторых — в собственных рядах, за «расовую гигиену», за «поддержание чистоты нации», за «избавления от примесей», от «чужеродного». В моду вошли «правила отбора», которые должен был соблюдать каждый, кому дорог «свой народ»: следовало тщательно выбирать «расово полноценного» партнёра и зачинать с ним детей с чистой кровью, причём обязательно здоровых и сильных. Существовали гигиенические правила для поддержания здоровья расы, создавались спортивные союзы для сохранения хорошей физической формы в преддверии борьбы с «чужими народами». Ведь победят «сильные», а «слабые» погибнут, согласно Чарльзу Дарвину.

Смешение национальностей, обычное для Дунайской монархии на протяжении многих веков, стало вдруг восприниматься как угроза «собственному народу». Люди теперь боялись утратить свою национальную идентичность в общем «котле народов». На рубеже веков новые расовые теории распространялись как новое вероучение. К этой проблеме обращались писатели и философы, опираясь прежде всего на классика расовой теории Жозефа Артюра де Гобино — его «Опыт о неравенстве человеческих рас» как раз появился в немецком переводе. Гобино считал, что «белая раса», превосходящая остальные по красоте, силе духа и мощи, призвана навести в мире порядок. В государстве Габсбургов эти тезисы превратились в опасное оружие, которое использовалось в ежедневно вспыхивающих национальных конфликтах, и звучали гораздо более экстремистски, чем в соседних национальных государствах, включая Германскую империю.

Именно в Вене Хьюстон Стюарт Чемберлен, родившийся в Англии и выросший во Франции, написал книгу «Основания девятнадцатого столетия». Он тоже требует придерживаться дарвинистских правил отбора: «Стоит только осознать, какие чудеса творит отбор, как путём долгого неукоснительного отсева недостойного материала создаются скаковые лошади, таксы, «буйные» хризантемы, и мы увидим, что таким же образом можно воздействовать на человеческий род». Для усиления расы Чемберлен предлагал «избавляться от слабых детей», считая это средство «одним из благословеннейших законов греков, римлян и германцев». «Аналогичное воздействие оказывают и трудные времена, пережить которые способны лишь крепкие мужчины и выносливые женщины»[778]. Чемберлен считал, что иудейский и арийский принципы несовместимы. Ни ассимиляция, ни переход в другую веру не могут превратить еврея в «не-еврея». Этот тезис сделал Чемберлена рупором антисемитизма.

Чемберлен активно участвовал в интеллектуальной жизни Вены 1890-х годов. Был членом достославного «Философского общества» и в этом качестве оказал влияние на тогдашних студентов Отто Вейнингера и Артура Требича. Как почётный член «Общества Рихарда Вагнера», среди основателей которого и Георг Шёнерер, он поддерживал тесные связи с пангерманцами. В венский период жизни Гитлера Чемберлен, женатый на дочери Вагнера, большую часть времени проводил в Байройте, но его часто цитировали в пангерманской прессе.

Популярное изложение расовых теорий можно было найти в любой венской националистической газете. Например, «Винер Дойчес Тагблатт» требовала проводить «антропологическую политику»: «Глупо утверждать, будто государство не имеет права ввести масштабный племенной отбор на законодательном уровне, мол, тем самым оно ограничивает личную свободу… До смешного ничтожны все шаги, предпринимаемые в этом важнейшем направлении, а ведь они призваны уберечь нас, не дать соскользнуть в пропасть всеобщего распада. Если мы не хотим утонуть в пучине бедствий, пора вступить на путь, ведущий к высотам, к оздоровлению, к созданию нового человека»[779].

В «народно-национальных» («фёлькиш») кругах активно изучали свои родословные и требовали ввести официальное разрешение на брак с «биологически-социальной» точки зрения. В 1908 году журнал Шёнерера «Унферфелынте Дойче Ворте» сетовал: «Люди разучились ценить племенной отбор, они не понимают, что благородные виды появляются только в результате планомерной работы, строгого контроля за отбором индивидуумов, предназначенных к спариванию. Тезис о равенстве всех людей вызвал затмение в умах. Хвалёная свобода передвижения вызвала беспорядочное смешение разнородных масс»[780].

Пангерманцы, мечтавшие о сильном германском лидере, оперировали такими понятиями, как «представитель высшей расы» и «недочеловек», борьба за мировое господство, борьба против демократии и парламентаризма. Множество «исследователей», желая подкрепить расовые теории с «научной точки зрения», усердно измеряли и сравнивали черепа и размеры конечностей, отыскивали различия между расами в составе крови, электрическом сопротивлении и «оде» (этим словом обозначали изначальную жизненную энергию). Выстраивались иерархии рас: «высшие» и «низшие», «чистые» и «смешанные», «германские» и «славянские» и так далее. Расовой принадлежностью объясняли всё без исключения, в том числе и разницу в уровне развития народов Австро-Венгерской империи. Австрийские немцы с готовностью сочли свой более высокий уровень образования и более внушительный размер уплачиваемых налогов доказательством «господства» или «благородства» своей расы. А вот плохие социальные условия, отсталая экономика и недостаточное образование однозначно считались признаками «низшей» или «рабской» расы.

Авторы расовых теорий, все как один, не принимали принципов демократии и равенства граждан перед законом. Они выдвинули идею об «аристократизме наций», подразумевающую естественное превосходство «благородных» над «подлыми», «господ» над «рабами». Считалось, что «рабские народы» недостойны иметь равные права с «высшими».

Расовые теории тиражировались во множестве брошюр самых разных авторов. Трудно определить, какие именно сочинители, сегодня благополучно забытые, повлияли на молодого Гитлера: их стиль и тезисы весьма сходны. Вот лишь несколько примеров.

Виктор Лишка, редактор «Альдойчес Тагблатт» напечатал в начале века множество листовок: «Немецкий рабочий и национализм», «Борьба против немцев в Лотарингском государстве» и пр. В 1912 году берлинский ежемесячник «Национал-демократ» выпустил большим тиражом брошюру Лишке «Германская Австрия под славянским владычеством» — пангерманцы хотели проинформировать имперских немцев о тяжёлом положении немцев в Австрии. Одним только депутатам Гейхстага было роздано 400 экземпляров[781]. Брошюра эта продавалась и в Вене.

Другой пример — листовка Флориана Альбрехта «Борьба против немцев в Восточной марке», выпущенная в 1908 году. Сообщалось, что династия Габсбургов дала равные с немцами права «пока ещё невоспитанным хулиганским народам» и «разом, не позволив им побыть подмастерьями», превратила «неотёсанных парней» в «мастеров». Немцы оказались во власти «едва вставших на ноги мадьяр», «этой нации извечных грабителей и бунтовщиков». Поэтому государственный девиз королевской и императорской монархии звучит сегодня так: «Славянско-католическая Австрия и жидо-мадьярская Венгрия».

Всеобщее избирательное право, по убеждению Альбрехта, может стать для австрийских немцев приговором, однако: «Если кому и суждено погибнуть, пусть это будет государство, а не наша нация! Раз нам не дают жить в этом государстве, значит, мы будем защищаться и разрушим его! Это борьба за спасение нации!» Идёт «решающая схватка — быть или не быть нации». Мы поставлены перед выбором: предать государство или свой народ? «Мы решительно выбираем государственную измену как меньшее зло». «Мы не намерены бесследно, как закваска, раствориться в этом бесполезном многонациональном тесте, практически не имеющем культурной ценности!» Австрийские немцы, по мнению Альбрехта, должны бороться под лозунгом: «Немецкая Австрия — или никакой!»[782]

Другой пример, на этот раз из пангерманской листовки: «Борьба народов — это вопрос не права, а силы. Немцы обязаны считаться только с интересами немцев, интересы других народов нас заботить не должны. Никто не может одновременно служить двум господам, враждующим веками. Нам, австрийским немцам, не суждено заключать мир. Мы ведём бой»[783].

А вот пангерманец Аврелий Польцер: «Если немецкий народ хочет, чтобы наша мечта о Пангерманской империи воплотилась в жизнь, ему пора вырваться из нынешнего состояния прозябания и разложения, рабского служения чужакам и заботы о всём мире, и снова стать тем, кем он был и кем призван стать снова, — благородным народом, самым благородным из всех, и тогда он сможет победить своих врагов и завоевать мировое господство, оставить повсюду печать немецкого духа и сделать весь мир сферой своего влияния»[784].

В расовых вопросах австрийские пангерманцы ощущали себя, в сравнении с соратниками из Германской империи, бойцами на передовой, сражающимися «за весь немецкий народ». Пангерманский автор Иорг Ланц фон Либенфельс написал в 1908 году: «Благодаря деятельности Шёнерера, верные национальным убеждениям австрийские немцы в расовых вопросах опережают германских немцев на целых пол столетия! Жестокая борьба, которую нам, исключённым из имперского союза, приходится вести на границе, где сталкиваются три великие мировые расы: монгольская, средиземноморская и германская, закалила нас, следующих за знаменем Шёнерера, и многому научила в расовом отношении. Мы знаем по нашему повседневному опыту, какое влияние оказывают низшие расы на политику и нравственность».

А Германская империя, где, как полагает Ланц, есть всего лишь одна проблема — польские мигранты, узнала о расовом вопросе только из сочинений Гобино. Поэтому «расовое оздоровление всего немецкого народа» должно «исходить от искушённых в расовом вопросе австрийцев», именно они призваны сыграть роль «обновителей германской расы»[785].

Труды германских пангерманцев по «современной расологии» в Вене внимательно изучали и рекомендовали к прочтению. В частности, завершённую в 1907 году «Немецкую политику» Эрнста Хассе в трёх томах. Как писали в венской брошюре из серии «Остара», этот труд призывал придерживаться тщательного «отбора», чтобы приобрести «победоносную силу в грядущей борьбе народов за земной шар». «Только перенаселение, всеобщие нужда и голод в суровой Германии» заставляли дружины древних германцев завоёвывать новые земли. «Та же необходимость вкупе с тщательным отбором должна вести вперёд и наш народ, если он вновь хочет покорить мир». Нам не нужна «индивидуальная удача», нам нужна национальная «этика», «целью которой является выведение сверхнарода в противовес лишённому корней сверхчеловеку Ницше». Рецензент «Остары» цитирует торжественную речь Хассе на немецком национальном празднике в Немецкой Богемии: «Будущее принадлежит немецкому народу, очищенному от космополитических шлаков, достигшему достаточной численности, расовой чистоты, силы и здоровья, с высоким уровнем жизни, свободным самоуправлением, обученному обороняться, хорошо организованному и сплочённому»[786].

В 1906 году в «Остаре» публикуется труд Харальда Арьюна Гревелла ван Иостенооде «Двенадцать германских скрижалей. Направления развития нашего народа в будущем», где содержатся практические рекомендации для достижения великой цели — «воплотить в жизнь мировое господство германства». Здесь предлагается нечто вроде «немецкого закона о воспитании»: «Вместо гимназий, этих оплотов римского духа, нам нужны германские бастионы знаний. Дети чистой расы должны бесплатно обучаться в больших образцовых школах, расположенных в красивой местности. Эти школы станут питомниками нового духа». Необходимо ввести кастовую систему, как у «арийских индусов», чтобы «противостоять демократическому сознанию. Следует вести учёт происхождения каждого, чтобы была понятна национальная принадлежность и степень расовой чистоты»[787].