ПРЕДИСЛОВИЕ

Посвящается

моему лучшему другу

и верному товарищу, моей жене

Агнии Александровне

Майской

Три основных соображения побудили меня на склоне лет взяться за перо и написать о своей жизни и деятельности.

Первое соображение сводится к тому, что жизнь каждого отдельного человека всегда в той или иной мере является отражением современной ему эпохи. Чем интереснее эта эпоха и чем активнее роль человека в ее событиях, тем важнее воспроизведение всего того, что он видел, думал, чувствовал, делал на протяжении своей жизни. Такой персональный «отчет о жизни» может послужить ценным источником для историков будущего и облегчить им приближение к истине. Те 80 лет, которые отделяют сегодняшний день, от дня моего рождения, были эпохой совершенно исключительного значения для человечества. Раздумывая на эту тему, я как-то писал:

Мой век сомкнул, как Вольтова дуга,

Два полюса истории. В грозе жестокой

Родился новый мир, и берега

Народной жизни буйно и широко

Раздвинулись…

Нашел я верный путь…

Хоть и не сразу, в дни великой ломки.

…………

Не думал я, что проживу так долго,

Что на моем веку старушка Волга

Помолодеет вновь и отомкнет

Замки коммунистических ворот.

Рассказ о событиях моей жизни будет лишним свидетельством того, что совершилось на протяжении этой изумительной эпохи. Польза такого свидетельства возрастает еще и потому, что одним из последствий культа личности Сталина является крайняя скудость мемуаров советских политиков, дипломатов, партийных, хозяйственных и военных деятелей. А без достаточного количества таких материалов историкам будущего окажется нелегко ориентироваться в событиях, связанных с рождением и развитием СССР, — тем более, что капиталистический мир оставит к их услугам целые горы воспоминаний всякого рода, в большей или меньшей степени проникнутых антисоветским духом.

Второе соображение, сильно подкрепляющее первое, носит несколько иной характер.

Когда идешь в гору, полезно время от времени оборачиваться назад. Тогда видишь длину пройденного пути и глубину ущелий и провалов, оставшихся позади. Это создает чувство удовлетворения достигнутым и родит энтузиазм, необходимый для преодоления дальнейших препятствий при восхождении на вершину.

Нечто подобное происходит и в сфере общественной жизни. В борьбе за лучшее будущее, за коммунизм взоры советских людей, естественно, устремлены вперед. Однако время от времени им следует оглядываться на пройденный путь. Это в особенности нужно советским людям нынешнего поколения. Они росли в советском государстве, они с молоком матери впитали представление о коммунистической партии как об единой, крепкой, дисциплинированной организации, руководящей этим государством. И у них невольно складывается впечатление, что таков нормальный порядок вещей, который существовал всегда. Они не знали царского режима, у них нет реального представления о капиталистической России и о тех трудностях, которые пришлось преодолеть для установления Советской власти. А отсюда им подчас присуща недооценка героизма масс в годы Октября и достижений советского строя на протяжении последующих десятилетий. Глубоко был прав Н. С. Хрущев, когда, выступая на заводе «Электросила» в связи с 250-летием Ленинграда, сказал: «Пусть знают молодые люди, какими трудными дорогами шагали по жизни их отцы и деды. Это тем более важно, что иные молодые люди думают, будто все блага жизни, которые дала и дает им Советская власть, пришли сами собой. Пусть не забывают они, что ради этого лучшие сыны и дочери нашего народа шли на каторгу, проливали кровь, сидели в казематах Петропавловской крепости. Молодежь должна знать обо всем этом»[1].

Долг людей старого поколения, лично переживших великий исторический перелом, честно и правдиво рассказать современникам, как было тогда — до революции и в период ее становления. Это даст возможность советским людям наших дней легче оценить разницу между «тогда» и «теперь», более наглядно представить себе пройденный путь и серьезность побежденных преград. Это побудит их более правильно отнестись к тем трудностям, которые встречаются еще и сейчас. Это вдохнет в них новые силы и придаст им новую энергию для доведения до конца великой борьбы за коммунизм.

И, наконец, третье соображение, толкнувшее меня взяться за мемуары, тесно связано с политической и идеологической борьбой между миром капитализма и миром социализма, идущей непрерывно вот уже пятое десятилетие. На Западе стало повседневным явлением фальсифицировать все, что относится к СССР. Особенно это касается международных отношений и внешней политики. Каких только выдумок и легенд по этому поводу ни изобретается государственными деятелями, историками и журналистами капиталистического лагеря! Наш долг, долг советских людей, всячески разоблачать злостные измышления наших противников. Мои воспоминания — главным образом вторая книга, посвященная моей дипломатической деятельности в качестве посла СССР в Англии, — могут быть полезны и с этой точки зрения. Ибо то, что я пишу об англо-советских отношениях, о Комитете по невмешательству в дела Испании, о тройных переговорах между СССР, Англией и Францией в 1939 г. и о многом другом, является действительной исторической правдой, опровергающей ложь многих западных министров, публицистов и ученых.

Всякие воспоминания имеют подлинную ценность, если они искренни и правдивы. Я имею при этом в виду не столько те сознательные извращения истины, которые заслуживают сурового осуждения во всяком произведении мемуарного характера, сколько нечто совсем иное.

Каждого автора воспоминаний подстерегают две главные опасности.

Первая это излишнее доверие к своей памяти. Человеческая память несовершенный инструмент: она произвольно удерживает одни к опускает другие — часто не менее важные — факты и моменты, что, конечно, не может не отражаться на характере закрепившейся в памяти картины. Вторая опасность — это склонность смотреть на явления прошлого, нередко далекого прошлого, глазами настоящего, изображать события прошлого не так, как они воспринимались автором в момент их совершения, а так, как они воспринимались бы автором сейчас, много лет спустя. Если мемуарист недостаточно вооружен для борьбы с указанными опасностями, он легко может допустить невольное извращение истины, которое будет не менее вредно, чем сознательный подлог.

При подготовке своих воспоминаний я всемерно старался избежать указанных опасностей. Поэтому везде, где можно, я проверял показания памяти документами, протоколами, письмами, дневниками, газетными отчетами и другими источниками, относящимися к моменту совершения описываемых событий. Конечно, несмотря на это, в мое изложение могли вкрасться отдельные неточности и ошибки, но число их не может быть значительным.

Одно замечание о форме, в которую я облек мои воспоминания. Мемуары — жанр совсем особого свойства. Это не роман и не научная монография, от которых естественно требовать цельности и законченности. Это также не историческое исследование, где особенно необходимы полнота фактов и точность формулировок. Мемуары — это капризная запись памяти о людях и событиях прошлого, запись пестрая и отрывочная, субъективная и многогранная. Собственный опыт, личные переживания, встречи и наблюдения, портреты, картины, письма, цитаты, документы, серьезные рассуждения — все может найти место в рамках мемуаров, нередко в очень причудливой и даже как будто бы нелогичной последовательности. Известное единство всему этому разнообразному материалу придает только личность автора.

Величайший мемуарист в русской литературе А. И. Герцен в 1866 г. писал:

«Начиная печатать еще часть «Былого и думы», я опять остановился перед отрывочностью рассказов, картин и, так сказать, подстрочных к ним рассуждений. Спаять их в одно — я никак не мог… Я решился оставить отрывочные главы, как они были, нанизавши их, как нанизывают картинки из мозаики в итальянских браслетах; все изображения относятся к одному предмету, но держатся вместе только оправой и колечками»[2].

Не скрою, что работая над своими воспоминаниями, я вдохновлялся примером Герцена и в меру моих скромных сил старался идти по его стопам в смысле манеры письма. Чтобы придать своим воспоминаниям возможно большую цельность, я нередко прибегал к помощи «подстрочных к ним рассуждений». Однако это, конечно, не могло изменить и действительно не изменило существа всего произведения как произведения мемуарного характера.

* * *

Несколько слов об истории этой книги. Мысль написать на склоне лет воспоминания родилась у меня очень давно и окончательно окрепла в середине 30-х годов, когда я был послом СССР в Англии. Тогда же я начал собирать и подготавливать материалы для такой работы. Первоначально я намеревался писать ее «последовательно-хронологическим» методом, т. е. начать с детства и юности. Однако дипломатическая деятельность в Лондоне до такой степени поглощала все мое время и энергию, что долго я не мог взяться за перо. Но тут — как это ни странно — мне неожиданно пришла на помощь вторая мировая война.

Зимой 1939/40 г. в Западной Европе создалась очень необычная ситуация, которая получила в истории наименование «странной войны». Англия и Франция, только что предавшие свою союзницу Польшу, формально находились в состоянии войны с гитлеровской Германией, но фактически не вели никакой войны. Британское правительство посылало в Германию самолеты, которые сбрасывали вниз не бомбы, а листовки, содержащие рассуждения о том, какая плохая вещь война. Французское правительство, войска которого стояли вдоль рубежей Германии, ограничивалось «разведывательными операциями» патрулей да мирным выжиданием за линией Мажино. Гитлер, которому нужно было время для подготовки большой агрессии на Западе, тоже охотно играл в «странную войну» и до апреля 1940 г. не проявлял никакой активности. В результате жизнь в Лондоне зимой 1939/40 г. шла в общем обычным порядком, но по вечерам «на всякий случай» устраивался «blаск out» (затемнение). Кромешная тьма на улицах британской столицы сразу оборвала вечернюю дипломатическую жизнь, отнимающую всегда у посла немало времени. В заполненном всякими делами и обязанностями дне у меня образовалась неожиданная пустота. Меня невольно потянуло к письменному столу, и я решил приступить к работе над воспоминаниями. Писал я их еще в соответствии с «последовательно-хронологическим» планом, сложившимся у меня раньше. Так, в 1944 г. появилась книжка «Перед бурей», посвященная моему детству и ранней юности.

В апреле 1940 г. «странная война» кончилась. Гитлер напал на Данию и Норвегию, потом на Голландию и Бельгию и, наконец, на Францию. Пришла настоящая война, которая продолжалась пять лет, война страшная, кровавая, охватившая все континенты и завершившаяся разгромом фашистских держав. Война изменила очень многое в мире. В частности она заставила каждого понять, какая это непрочная и неверная вещь индивидуальная человеческая жизнь. Отсюда я сделал вывод, что в нынешних условиях «последовательно-хронологический» метод писания мемуаров чреват опасностью: можно не успеть дойти до самого важного. Тогда я решил прибегнуть к «выборочно-тематическому» методу.

Несомненно, наиболее важным периодом моей жизни были те два десятилетия, когда по заданию партии я работал в области внешней политики СССР. Конечно, и до того в моей жизни были заслуживающие внимания страницы — подпольная революционная работа перед первой русской революцией, 1905 и 1917 гг., ссылки, тюрьмы, эмиграция, однако все это отступало на второй план перед дипломатической деятельностью по двум причинам:

1) о революционной работе в России вообще, о 1905 и 1917 гг. в особенности, написано очень много другими товарищами, и тут я не мог бы прибавить чего-либо нового к уже имеющемуся материалу, между тем как о деятельности советской дипломатии написано очень мало и тут я мог рассказать действительно много нового и интересного;

2) в деле борьбы с антисоветскими фальсификациями истории, столь распространенными на Западе, фальсификациями, имеющими часто очень актуальное значение, мои воспоминания о революционной работе В России играли бы второстепенную роль, — напротив, мои воспоминания о дипломатической деятельности являлись бы острым оружием для разоблачения враждебных нам россказней и легенд.

Исходя из указанных соображений, я решил в первую очередь написать воспоминания дипломатического характера. Но и здесь пришлось делать известный отбор. Я работал в центральном аппарате нашего ведомства иностранных дел: в 1922-1923 гг. в качестве заведующего отделом печати НКИД и в 1943-1946 гг. в качестве заместителя наркома иностранных дел. Я работал также за границей: советником полпредства в Лондоне (1925-1927 гг.) и в Токио (1927-1929 гг.), полпредом в Финляндии (1929-1932 гг.) и послом в Англии (1932-1943 гг.). Из всего этого периода наиболее важными, исторически и политически, были последние 11 лет, когда я представлял СССР в Лондоне. Вывод был ясен — надо прежде всего написать воспоминания о моей работе в качестве посла СССР в Англии. Так я и сделал.

Однако, когда я приступил к только что названному разделу моих мемуаров, я не мог не вспомнить, что в 1912-1917 гг. я прожил в Лондоне пять лет как политический эмигрант из царской России. Эти пять лет явились в известной мере подготовкой к моей последующей деятельности здесь в качестве советского посла. Ведь именно тогда я овладел английским языком, познакомился с характером и психологией англичан, изучил английскую политику и английское рабочее движение, а также впервые встретился с людьми, которые позднее, в годы моей дипломатической деятельности, играли крупную роль в британской политической жизни. Сначала я думал ограничить эти броски в прошлое одной-двумя главами, но скоро убедился, что это невозможно. Образы и события времен эмиграции заполнили мое воображение и настойчиво просились на бумагу. Так получилось, что в 1960 г. из-под моего пора вышла еще одна книжка — «Путешествие в прошлое».

Только дав жизнь этому неожиданно родившемуся ребенку, я мог, наконец, всерьез приступить к дипломатическим воспоминаниям в подлинном смысле слова и в течение 1960-1962 гг. выпустил три книги: «Воспоминания советского посла в Англии (1960), «Испанская тетрадь» (1962) и «Кто помогал Гитлеру» (1962), а также опубликовал в журнале «Новый мир» (1962, № 10) воспоминания под названием «Первые шаги посла».

Теперь, в этом двухтомнике, я собрал все перечисленные выше произведения мемуарного характера, ибо полагаю, что даже с теми хронологическими пропусками, которые в них есть, они могут представить интерес для советского читателя и иметь серьезное значение в деле разоблачения антисоветских измышлений наших противников за рубежом. Если позволит здоровье, я буду в дальнейшем постепенно заполнять существующие в моих воспоминаниях пробелы, следуя все тому же принципу: отдавать предпочтение более важному пред менее важным.

Предлагаемый вниманию читателя материал распределен следующим образом: первая книга охватывает мое детство и раннюю юность, прошедшие в глухом сибирском захолустье, каким в конце прошлого века был Омск (часть I «Детство и юность»), а также пять лет моей эмиграции в Лондоне (часть II, «Эмиграция»); вторая книга посвящена моей дипломатической работе в Англии в качестве посла СССР, она изображает события 1932-1939 гг., но не охватывает всего периода моей деятельности посла в Лондоне, которая продолжалась вплоть до середины 1943 г. Этот недочет я постараюсь восполнить как можно скорее и надеюсь в самом ближайшем будущем подготовить мои воспоминания о 1939-1943 гг.

* * *

Мое политическое развитие на протяжении прожитых 80 лет не было прямой линией.

Я вступил на революционную дорогу в 1899 г., 15-летним мальчиком, приняв участие в организации подпольного гимназического кружка (о нем подробно будет рассказано ниже). В 1902 г. я стал социал-демократом. 1903-1905 гг. я провел на Волге — в Самаре и Саратове, являясь активным членом местных комитетов РСДРП. Когда в 1903 г. партия раскололась на большевиков и меньшевиков, в некоторых местах еще сравнительно долго сохранялись объединенные социал-демократические организации. В частности, в Саратове, где я провел 1905 г., в течение всего этого года существовал единый комитет РСДРП, хотя внутри его обнаружилось уже известное расслоение: одни тяготели к большевикам, другие — к меньшевикам. Лично я относился к этой последней категории, но в некоторых важных вопросах я стоял ближе к большевикам. Так, например, я был сторонником вооруженного восстания и летом 1905 г. принимал активное участие в создании боевых дружин партии. А когда после провозглашения «Манифеста 17 октября» саратовские черносотенцы пытались устроить в городе погром, я сражался против них в рядах этих дружин. В декабре 1905 г., будучи представителем социал-демократов в Саратовском Совете рабочих депутатов, я принадлежал к тем его членам, которые организовали всеобщую стачку в поддержку московского восстания, и внес в Совет предложение об аресте тогдашнего саратовского губернатора Столыпина. Мы начали даже подготовку этого акта, но тут пришло известие о подавлении московского восстания, и от намерения арестовать Столыпина пришлось отказаться. В начале января 1906 г. я был арестован и затем отправлен в тобольскую ссылку. С 1908 г., после окончательной победы контрреволюции, меня неотступно преследовал вопрос: почему это произошло? Я считал, что, только пройдя (как я тогда выражался) «школу европейского социализма», я смогу как следует понять причины поражения русской революции и сделать отсюда надлежащие выводы для будущего. Поэтому в середине 1908 г. я эмигрировал в Германию, где в течение четырех лет тщательно изучал теорию и практику германского рабочего движения, игравшего тогда большую роль в международном социалистическом движении. Потом около пяти лет я провел в Англии. И вот тут-то, несомненно под влиянием «европейского социализма», я официально примкнул к меньшевикам, что, конечно, было моей большой ошибкой. Первая мировая война вызвала у меня серьезные сомнения в правильности меньшевистской концепции, однако я не сумел тогда продумать ее до конца и занял межеумочную позицию меньшевика-интернационалиста, которую В. И. Ленин справедливо называл «восстанием на коленях» и резко критиковал, как по существу льющую воду на мельницу социал-шовинизма[3].

В мае 1917 г. я вернулся из Лондона в Россию и стал работать членом коллегии министерства труда Временного правительства. После Октябрьской революции я первоначально остался на меньшевистских позициях и летом 1918 г. принимал участие как министр труда в Самарском комитете Учредительного собрания. Однако практика этого Комитета, а также его разгром и последующее утверждение диктатуры Колчака окончательно открыли мне глаза, и  я понял, что в эпоху революции не может быть средних позиций, что надо выбирать между большевиками и лагерем самой черной реакции. Для меня выбор был ясен: в 1919 г. я фактически ушел от меньшевиков и, продумав свое прошлое и до конца поняв сделанные мной ошибки, я в письме, опубликованном в «Правде» в 1920 г., решительно порвал с меньшевизмом и перешел на позиции Советской власти[4].

В феврале 1921 г. Сиббюро ЦК (я находился тогда в Сибири) приняло меня в ряды РКП (б), и вскоре я был назначен председателем только что образованного Сибирского госплана. С тех пор свыше 40 лет я отдавал все свои силы и энергию делу партии и советского государства, куда бы они меня ни направляли.

* * *

В заключение хочу сказать следующее. Пусть советский читатель наших дней не удивляется, если в моих воспоминаниях он столкнется с фактами и событиями, которые с точки зрения сегодняшнего положения вещей могут показаться ему странными и даже невероятными. Он никогда не должен забывать, что я пишу о прошлом, нередко о прошлом полувековой давности.

Оглядываясь сейчас на дни моей молодости, я особенно остро ощущаю всю неизмеримость происшедших перемен. За минувшие полвека нашему народу пришлось пережить много горького и тяжелого, но еще больше — прекрасного и вдохновляющего.

В дни моей молодости Россия была отсталой, аграрной страной, «тюрьмой народов», которой управляли 130 тыс. помещиков. Сейчас Советская Россия — Союз Советских Социалистических Республик — великая федерация свободных и равноправных народов и самая передовая страна в мире, впервые проложившая дорогу в космос.

Когда на склоне лет я подвожу итоги пережитому, то, несмотря на все трудности и опасности, окружающие сейчас человечество, я полон оптимизма и глубокой веры в будущее.

Мне хочется воскликнуть:

— Да здравствует жизнь! Да здравствует жизнь, идущая к коммунизму!