Глава шестая

Поскольку никто нам не хотел давать квартир бесплатно, мы наняли их в Чернигове за собственные деньги. Я вместе с капитаном фон Бутчем и кригс-комиссаром Крайсом нашел отапливаемую комнату у сапожника, которая вместе с необходимыми для отопления и готовки дровами стоила половину нашего ежедневного дохода. Здесь мы обустроились возможно более удобно, то есть: снабдили нашу постель соломой, каждый купил себе по стакану, ножу и деревянной миске, а сообща — железную кастрюлю, медный кофейник, оловянные ложки. Для обслуги мы взяли к нам двух вюртембергских солдат, которые иначе погибли бы, теперь же они столовались бесплатно.

Мы провели в Чернигове 10 недель, с 11 ноября 1813 года по 19 января 1814 года. Нас с радостью принимали несколько соотечественников — полковой врач Поммер, кригс-комиссар Келлер, курьер Ланг, фельдшер Бопп. В семи верстах от города еще один соотечественник, фельдшер Мауц, жил в поместье состоятельной моложавой вдовы, у которой он был лекарем и конфидентом. Наши упомянутые земляки жили в Чернигове уже долгое время. Первые двое — в большом госпитале у немецкого аптекаря, имея все основания быть довольными своим положением. Четвертый, Бопп, имел врачебную практику и тем самым обеспечивал себе намного лучшие условия для существования, чем выпало нам остальным, не-врачам. Все прежде прибывшие соревновались в любезности к нам. Они познакомили нас с местными порядками и примирили нас, насколько это было возможно, с нашей участью. Вюртембержцы регулярно собирались вместе каждый день, частью на квартирах, частью в общественном трактире, о котором я еще буду иметь случай рассказать. Разговоры вращались в основном вокруг наших перспектив на скорое возвращение в отечество. Эта тема была первой и ведущей. Вторая, не менее насущная на тот момент, касалась средств к существованию. И если первая тема всегда пробуждала радостные чувства и давала надежду павшим духом, то вторая всегда в большей или меньшей степени омрачала разговор. Наш круг часто дополняли и оживляли несколько баварцев. С французами мы общались мало, а как только стало известно об отпадении Вюртемберга от Франции, они нас очевидным образом избегали. Тем не менее я часто навешал конюшенного барона де Монтарана, который был теперь в сносном положении благодаря пересылаемым из Петербурга деньгам и иногда употреблял их, чтобы хорошо угостить лейтенанта Пешена, которому было разрешено еще на некоторое время остаться в Чернигове, и меня.

Дома, где мы обыкновенно проводили дополуденное время, мы были заняты разнообразными делами. Первым делом после просыпания было тщательное исследование белья в поисках паразитов, которых мы нахватались в обозе и от которых при всем усердии не могли избавиться совершенно. После завтрака, состоявшего из легкого кофе с хорошим белым хлебом, мы чистили платье, штопали белье, а оставшееся время до полудня обыкновенно проводили за чтением немецких книг, которыми нас обеспечивал Мауц из библиотеки своей дамы. В 12 обедали. Кусок говядины, сваренный в чугуне вместе с картофелем и репой, составлял скромную ежедневную трапезу все время, пока мы были в Чернигове. В то же время мы никогда не могли пожаловаться на отсутствие аппетита и простой едой никогда не пресыщались, поскольку ее никогда не было за столом в избытке. Питье состояло из 1 кувшина кваса, приготовленного из размолотого ячменя с дрожжами. Пополудни наносили и принимали визиты, гуляли по городу и ближайшим окрестностям, а с наступлением темноты мы регулярно собирались в одном и том же трактире, где угощались куском хлеба, время от времени парой яиц и стаканом горячего чая с водкой. В восемь расходились домой почивать.

Здоровье мое во все время пребывания здесь было вполне сносным. Хотя я часто страдал желудочными болями, они обыкновенно были умеренными. Тяжелее было для меня то, что свою нужду я всю зиму регулярно был вынужден справлять глубокой ночью под открытым небом.

Город Чернигов, губернский центр и резиденция архиепископа, лежит на равнине, в четверти часа пути от реки Десны. Окрестности монотонны и не представляют собой ничего достопримечательного. Город выстроен просторно и занимает значительное пространство. В центре возвышается крепость, четырехугольник с наугольными башнями, окруженная высокими стенами без бойниц. Она служит исключительно в качестве тюрьмы. На окраине города расположен большой монастырь, в котором размещается резиденция архиепископа, замечательная лишь колокольней с просветами{361}.

Губернская канцелярия и госпиталь каменные, все остальные дома деревянные. Даже губернатор живет в деревянном доме. Вблизи крепости находится большая рыночная площадь, в центре ее — два длинных здания с аркадами, под которыми располагаются лавки ремесленников, торговцев и купцов, открытые ежедневно. Здесь продавцы предлагают и расхваливают товары для избыточного и ежедневного употребления. На эту рыночную площадь иногда привозят целые деревянные дома для сельских жителей на продажу. Перед самой большой лавкой ставят свои столы евреи, обменивающие все роды бумажных денег и монет, всегда с комиссией. Как евреи, так и христиане пользуются при исчислениях счетами (Faullenzer){362}, с которыми они обращаются с большим искусством и с помощью которых могут быстро и правильно совершить запутанные расчеты. Мне говорили, что считать по цифрам умеют лишь образованные купцы. Все без исключения продавцы чрезвычайно завышают цены на свои товары, однако местные умеют надлежащим образом торговаться, чему вскоре обучается и приезжий. Крупные расчеты производятся бумажными деньгами, для размена служат монеты, самая крупная из которых, Ріеtаск, составляет по нашим деньгам около 1 1/2 крейцера, а по размерам как брабантский талер. Серебро встречается нечасто, золото — совсем редко.

Деревянные дома обыкновенно стоят не непосредственно на улице, а посередине больших, огороженных досками дворов. Все они одноэтажные и поэтому из-за высоких дощатых заборов часто вообще не видны с улицы. Здесь, как и в Польше, в домах нет укромного уголка, но в качестве такового рассматривается все пространство двора. Несмотря на это, двор не становится грязнее, поскольку экскременты съедают бегающие там свиньи, и они так жадны до подобного корма, что спокойно справить свою нужду можно только с увесистой палкой.

Рядом с рынком находятся несколько трактиров, где подают водку, чай и Quass (квас). На столе, который похож на наши умывальные столики, там грудой лежат разные сорта мяса, уже готовые, так что для употребления их достаточно лишь разогреть. Всегда имеется также разного сорта рыба, которую в больших количествах предлагают на рынке и которую русские едят в их многочисленные праздники с маслом и каким-нибудь мучным блюдом. С точки зрения чистоты эти трактиры никоим образом не сравнить с немецкими, ни в одном из них посетитель не может быть спокойным за то, что не подхватит паразитов. Приезжих, которые хотят переночевать в таких заведениях, кладут в комнатах на солому. Один из таких домов мы посещали ежедневно; за неряшливый вид хозяина и его двух бородатых половых, которые, впрочем, все трое были исключительно любезны, мы придумали ему название «У трех грязнуль». Единственный имевшийся винный дом мы посетили только раз — он содержится опрятнее, чем трактиры, и лучше обставлен. Вино, которые там обыкновенно пьют, — из Молдавии.

В городе несколько церквей, но лишь три из них каменные, все остальные из дерева. На Рождество Христово мы были на службе в соборе, служба очень пышная, великолепная вокальная музыка, и мы были в совершенном восхищении от божественного голоса, который пел Hospodenpomilu [Господи, помилуй].

Улицы в городе не мощеные и не шоссированные, очень неровные, а при дождливой погоде так грязны, что я видел, как застревали хорошо запряженные повозки. Все нечистоты жители выбрасывают на улицу, и на самых оживленных находишь дохлых кошек, собак, даже лошадей и скотину. Особенно досаждает огромное число бездомных собак, которые сворами бегают по улицам и не только облаивают прохожих, но и нападают на них. Часто случалось, что такие своры атаковали нас, и мы лишь с трудом могли от них защититься. Однако, если их немного, достаточно пары хороших ударов по первым и самым смелым, чтобы вся свора с воем убежала.

Ночью мы никогда не ходили по улицам в одиночку, но всегда несколько человек вместе, ибо один подвергался опасности быть убитым — что и случилось с несколькими французами во время нашего пребывания в Чернигове. Хотя в городе есть полицейская стража, которая делает ночной обход, но ее попечение не распространялось на нас, бедных пленных. Возможно, что они даже сами были замешаны в убийстве французов. Во всяком случае, они обыкновенно арестовывали одиночных пленных, которые попадались им в руки ночью на улицах.

В то время гарнизон в Чернигове составляли всего две роты инвалидов. Солдаты [были] расквартированы у жителей, офицеры нанимали себе жилье. Последние отнюдь не отличались образованностью. Дисциплина, похоже, была не очень строгой.

Жители не принадлежат к старым русским. Это смесь русских и поляков, и, как это обыкновенно случается на пограничье больших народов, они по большей части утратили достоинства обеих наций и в то же время не только сохраняют собственные национальные недостатки, но и перенимают их у другого народа. Черниговец хитрый и пронырливый, жадный и изворотливый.

Противоположный пол, который, как и везде в Польше и России, нельзя назвать прекрасным, если он принадлежит к низшим и средним классам народа, неопрятен, безобразен, в большой степени сварлив и склочен. Жители обоего пола выказывали себя жестокими и немилосердными к бедным пленным, но женский еще более, чем мужской. Некоторые жители занимаются ремеслом, но без особого умения, многие другие живут торговлей предметами всех родов, и при лучшем образовании их активность и неутомимость могли бы принести им вскоре большее благосостояние. Чиновников и дворян немного. Насколько нам наше положение позволяло наблюдать [их], мы не заметили ничего, что помогло бы нам составить высокое мнение об их образованности. Оба класса никогда не снисходили до общения с нами.

Многочисленные евреи живут торговлей и ремеслом и, так же как в Польше, отличаются деловитостью и жадностью. Осевшие приезжие — это прежде всего немцы, ремесленники и лица свободных профессий, аптекари и врачи, и все они имеют приличный заработок, которого благодаря своему прилежанию, экономности и честности в большинстве случаев действительно заслуживают. Их часто отталкивающее и всегда холодное отношение к нам, их соотечественникам, находит достаточное извинение в ревности, с которой российские власти наблюдали за их общением с нами.

Одежда высших классов совершенно во французском стиле, тогда как у низших очень похожа на крестьянскую. Образ жизни очень прост. Я нигде не замечал общественных развлечений, как танцы или что-то в этом роде. В отдельных дворянских домах время от времени бывают балы и званые вечера. Пища у средних классов состоит из мяса и мучных блюд, в постные дни из засоленной рыбы и яичницы{363}. Простолюдин питается мучными блюдами, кислой капустой и соленой рыбой, а в посты он обыкновенно ест только рыбу.

Продукты дешевы, хлеб на две трети дешевле, чем в обычное время в Германии. Стоимость говядины и баранины такая же, то же с овощами — картофель, корнеплоды, лук и т.д. На рынке всегда достаточно любого рода провизии. Общераспространенные напитки — квас и чай. В любой час дня по улицам города ходят бородатые русские и кричат свое Quass и Czay (чай) на продажу. Последний они носят на спине в больших сосудах, внизу у которых емкость с углями, так что напиток получается всегда обжигающе горячим. Вместо сахара употребляют мед. Зима во время нашего пребывания в Чернигове была не суровой, она началась лишь в середине ноября, и хотя мороз никогда не был меньше 3—4°, зато он и не превышал 10—12°.

Уже 14 ноября в Чернигов пришло известие об отпадении Вюртемберга от Франции и о его присоединении к силам союзников. Первым новость об этом сообщил благожелательный к нам врач, живший в городе. С первой волной ликования мы поспешили к губернатору и потребовали отныне обращения с нами, как подобает с союзниками России. Однако тот ссылался на отсутствие регламентирующих указов со стороны правительства, и единственное, чего мы от него с трудом добились, было обещание не отсылать нас для начала со следующим обозом пленных в Тамбов. Впрочем, мы были пока довольны и этим успехом, радость и новая жизнь вернулись к нам. Теперь мы не пропускали ни одного дня, чтобы с волнением не справиться о прибытии столь страстно ожидавшегося приказа о нашем возвращении. Однако пытка для нашего напряженного терпения продолжалась еще более 14 дней. Наконец, в конце ноября губернатор пригласил нас к себе и объявил, что получил эти приказы, но наш отъезд из Чернигова задержится еще на некоторое время, потому что он должен сначала собрать всех вюртембержцев и баварцев, которые находятся в его губернии. При этом о повышении нашего скудного содержания и тем более об авансе речь не шла.

Легко представить себе, как тягостна была нам эта задержка, но мы все же приблизились к цели наших мечтаний на большой шаг вперед. Мы не упускали случая по возможности ускорить наш отъезд, однако российские власти были в нем заинтересованы гораздо менее нас, и еще часто и долго мы должны были заставлять себя терпеть. Приятным сюрпризом во время этого нетерпеливого ожидания стало предоставление 100 рублей ассигнациями каждому пленному офицеру на приобретение зимней одежды, что помогло справиться с некоторыми тревожными заботами и угнетающей нуждой.

В начале 1814 года последовал повторный приказ о нашем скором возвращении, и лишь теперь были предприняты серьезные приготовления для отъезда. 13 января был командирован офицер из ополчения для нашего сопровождения, отъезд был назначен на 19-е.

Мы с удовольствием избавились бы от этого сопровождения, тем более что нас, как мы узнали из верных источников, рекомендовали офицеру с плохой стороны и ему было поручено держать нас под строгим надзором. Однако наши соответствующие шаги остались безуспешными, и мы покорились тому, что нас снова будут везти и обращаться с нами как с пленными, хотя мы могли настаивать на лучшем обращении. Российские власти вообще не могли или не хотели понять, почему мы так страстно желаем ускорить наш отъезд, ведь наше положение в Чернигове было-де вполне удовлетворительным.

За день до отъезда, 18 января (6 января по старому стилю), мы еще были свидетелями редкой сцены — праздника освящения воды. Архиепископ в праздничном облачении, окруженный всем духовенством и замечательным хором, сопровождаемый всеми военными и гражданскими властями, торжественно освящал в присутствии бесчисленного множества народа из всех сословий небольшой протекающий у города ручей, ледовое покрывало которого было прорублено со множеством молитв, церемоний и под грохот залпов. После окончания церемонии присутствующие православные набирали себе освященную воду, и остальной день проводился благоговейно и в молитвах.