Глава 231.
Глава 231.
И даже в это время меня обязывали выступать на вечерах в различных организациях, собраниях, сборах молодежи… Уклониться было невозможно, хотя все это пережигало силу.
Такие выступления, в общем-то самые обычные, обходятся мне не одной, а несколькими бессонными или полубессонными ночами. В слове я прогораю до самых глубин своего "я".
Как правило, мне не удается словами сказанными выразить главные мысли, у меня это лучше получается на бумаге. Отсюда неполное проникновение мысли, даже непонимание. Лучшие формулировки с гравюрной четкостью рождаются после. И недоумение по поводу своего косноязычия, вязкости зала, в котором вязнут слова – очень важные слова…
Зато потом, в бессонные ночи, эти слова переплавлялись в лучшие главки, куски рассказов и повестей. Разбуженное, вызванное к борьбе сознание приводило к точным, сжатым и убедительным образам и доводам. Бессонницы не скрашивали, а насыщали упоительнейшие часы работы. Если бы тебя при этом хватало на всю ширь жизни…
Великая, исцеляющая сила слова!
Справедливость силы этого слова!
Сколько раз в боли, упадке духа и несчастьях я обращался к тебе – и ты не изменяло.
Я сбивал слова в формулы разума. Они прокладывали путь к сердцу-и стон сердца приглушался…
Великий поклон тебе, слово…
Слово… Горе, обиды переплавлялись не в злобу и мстительность строк, а в мерное, густое звучание воли или жесткость убедительных образов, схождений парадоксов и кажущихся несуразностей…
Слово-вождь…
Сколько раз оно переворачивало меня и делало бесчувственным к невзгодам.
Великий, мудрый поводырь – слово…
Усталость, навязчивость силы… и вся эта жизнь…
Хотелось содрать с себя шкуру – и сжечь ее, а после уйти в этот мир, но уже другим: без этой памяти (она все бережет и копит), не с тем лицом, не с теми словами…
Я звал этот миг. Он должен был наступить. Не вечно же мне быть при штанге и рекордах…
Как и многие люди, я мечтал о странствованиях – не в самолете и не по европейским столицам. Это не прельщало, хотя в молодости будило любопытство.
Суровая реальность вскоре убедила в совершеннейшей детскости подобных мечтаний – не видеть мне чужих земель, не сидеть у новых, незнакомых рек, не впитывать с жадностью чужую жизнь.
И еще я очень любил тишину… тишину природы, когда только шелест трав, несмелый плеск воды, бесшумный полет паутины.
Почему так устроено, почему всегда то, что любишь, достается в ничтожном размере от жизни, просто в удручающей скудности?..
Я когда-то мечтал пройти русскую землю пешком. Спать, где застанет ночь. Вставать с солнцем – и снова идти…