Глава 185.

Глава 185.

14 сентября газета "Свенска дагбладет" напечатала:

"Юрий Власов – мировой штангист-гигант и настоящий спортсмен.

Была пятница, тринадцатое число, но это не беспокоило самого сильного человека в мире, русского Юрия Власова… Он вышел, как актер, исполняющий свою блистательную роль, с гордо поднятой головой: все казалось так легко, что стоило, как на тренировке, поднять 180 кг. Его встретили бурей аплодисментов… Насколько силен этот многосторонне одаренный русский, неизвестно, но, несмотря на свою силу и превосходство, он мягок по натуре. Говорят, что его сила не врожденная, она – плод тщательной и научно организованной тренировки…"

Как и другие газеты, дала свой отчет в тот же день и "Стокгольм-тиднинген":

"…Русский Юрий Власов обеспечил настоящий эпилог чемпионату мира по тяжелой атлетике, установив новые мировые рекорды… Набитый до отказа зал "Эриксдальсхаллен" восторженно приветствовал его как спортивного сверхчеловека…

Власов – сильнейший. Он доказал это… Шемански был, как в Будапеште… Борьбы не было. Но Власов имел громадный успех… Геркулеса нашего времени восторженно приветствовала преданная ему публика…

Сначала появились жирные, умеренного роста тяжеловесы – сильные мужики, которые могли бы быть королями в любой бригаде грузчиков.

Потом появились грубые по натуре парни с руками и бедрами, точно из гипса или цементного раствора. Последними вышли хорошо вытренированные господа весом 120 или 130 кг, штангисты, методически созидающие свои мускулы…

Власов заказал 180 кг в качестве начальной разминки. Не обращая внимания на шум и крики… медленно вышел он на помост, поправил очки, поклонился – не в ответ на бурные аплодисменты – и поднял свой вес… Шемански не взял 180 во второй попытке – смог выжать только наполовину; третья попытка тоже была не совсем удачна, но судьи довольно вежливо признали ее. Власов решил дело солидным жимом 187,5 кг…

Шемански в рывке начал на 5 кг выше, чем Власов… чтобы по возможности остановить этого русского… К сожалению Шемански, Власов положил конец этой браваде…

Напряжение образовалось вокруг борьбы за места после Власова, но была еще немаловажная деталь – возможность улучшения Власовым своих рекордов. Зрители сидели, затаив дыхание, как на рождественском представлении, и тесно было примерно так же, как на подобном представлении. Русский играючи поднял первый вес. Крики восторга взлетели к потолку, как на корриде. Но это был лишь шепот по сравнению с тем, что произошло потом…"

"Изблевал хулу" или "изблевал яд злобы своей" – так говорили в старину о такого рода красноречии.

Я на две трети сократил отчет: он оскорбителен для атлетов в тех двух третях. Но даже если бы привел его буква в букву, из него не составишь представления о чемпионате. Такое ощущение, будто коверный, кривляясь, хочет рассмешить публику любой ценой – иначе хозяин антрепризы вышибет его.

Недостойный тон отдельных .газет противоречил отношению публики, ничего общего не имел с ним. В подобных репортажах сквозило нечто от полупрезрения и снисходительности, от отношения к силовому спорту, как к ремеслу низшего порядка. Для таких "знатоков" тяжелая атлетика была занятием малодостойным. Аристократические теннис, гольф, кое-какие виды легкой атлетики, плавание как бы укоряли в убожестве вкусов участников и приверженцев "железной игры". От циркового манежа сложилось представление о них, как о надутых толстяках с усами и в полосатых трико, нахрапистых хвастунах силы: сила есть-ума не надо…

В тоне газет проявлялись не только заносчивость и высокомерие так называемых образованных слоев общества, но и жестокость обывателей.

В этой большой игре сильных есть страстное изящество и благородство. Пороки же большого спорта – не пороки самой игры. Спорт лишь отражает болезни, несуразности самого общества. Тут все в соответствии с русской поговоркой: "Каков поп, таков и приход".

Не верю, что подобное зубоскальство,

неуважительность к человеку по вкусу шведским читателям.

И еще я убежден в разрушительности бездумного подчинения. Хочет или не хочет этого человек, но бездумное подчинение превращает его в носителя зла, надежду и опору зла. Именно эту идею я и вложил спустя много лет в повесть "Постулат философии". В ней я задался целью исследовать, выражаясь языком науки, генезис подчиненности, неизбежность превращения ее в насилие, зло, несмотря на все личные достоинства носителя подчиненности, даже гуманность и личную порядочность.

В сущности, бездумная подчиненность смыкается с насилием другого постулата, который оставляет и оставил по себе смерть и горе: "Верую, не разумея". Фанатизм веры без разума, без отчета в логике идей, пути этих идей…

Круг замыкается. Снова сила. Снова разные знаки этой величины.

Справедливость силы…