Глава 143.
Глава 143.
Снова я форсировал нагрузки, но в этот раз из необходимости. Не оправясь от болезни истощения, я уже опять работал на истощение. Прикрыть свою сборную – сборную страны в схватке с американцами. Как же мучительно я тренировался! Забыл силу, растерял выносливость. Дрябл, нескладен, угрюм…
Никому не выдать свое состояние. Держаться. Перед вызовом Шемански отступление исключено. Придавливала бессонница. Теперь я учился управлять собой в условиях нервного истощения. Вести себя среди нового измерения чувств. Другого выхода нет. Успеть в считанные тренировки разбудить силу. Успеть, успеть…
Толковать о спортивной форме нелепо. Успеть хоть что-то вложить в мышцы. Любой ценой убрать дряблость…
Конечно, я не мог выдать ту, настоящую, силу от зимних тренировок, однако надеялся на преимущество в результатах. В лучших – я недосягаем. Пусть теперь я плох, но преимущество в силе все равно держит меня впереди и должно выручить…
В эти недели я испытал рецидив возвращения бессилия воли – бунт непрерывно насилуемой нервной системы. Организм отзывался бунтом на новое, скоропалительное увеличение нагрузок, но дело требовало преодоления любых чувств и любой усталости.
Я вернулся в зал с первыми днями августа. Значит, до чемпионата мира пять-семь недель. Удручающе короткий срок. Однако оголить команду я не мог.
Тренер выписал цифры обязательных нагрузок – все они чрезмерны для нынешнего моего состояния, но без переката через них нельзя выступать. Не Богдасаров, так я бы сам их записал.
На сборы я не поехал. Тренировался в ЦСК.А, на Ленинградском проспекте. Чувствовал себя скверно. Нарушилась координация – следствие нервного истощения и нервной болтанки с жестокими бессонницами, а порой до отчаяния, жути тяжелых душевных состояний – ничто не способно их унять, беззащитен. Пока воля обозначится, пока ощетинится доводами и сопротивлением… А при нарушенной координации рывок не удавался – тонкое движение зависит от волевого контроля, а какой тут контроль, себе гадок, себя едва ношу. А ведь именно в этом упражнении наиболее силен маэстро Шемански: с 28 апреля у него мировой рекорд. Но я решил в любом случае выйти на помост. Лучше самый жестокий бой, травмы, насилия над собой, чем упрек в трусости или себялюбии…
Я сознавал: природа работает на меня до тридцати лет, но разрушение уже идет. А после сорока пяти распад неизбежен. Сурово, но правда. Однако до сорока пяти еще надо дожить.
А Богдасарова начинали пригибать свои беды. Он поневоле меньше и меньше уделял внимание тренировкам, временами вовсе отпадал от них. Потом заболел – почти на год отнялась нога, но это случилось несколько позже, после чемпионата мира в Стокгольме…
Эксперимент обернулся злом – измочалил силу. Богдасаров к тому же винил и занятия литературой. Он приводил самые убедительные доводы: брошу литературу, сосредоточу энергию только на спорте – не будет равных, великие рекорды застолблю, "при жизни памятник поставят". Я только отмахивался…
Памятник!.. Я еще тащил себя из дряблости и немоготы, когда ударил день выезда.
Впервые выезжал с командой второй атлет тяжелого веса Леонид Жаботинский – для прикрытия. Он непременно хотел выступить, его нельзя было удержать. И понятно: зачем иначе ехать? Меня никто никогда не брал на чемпионаты просто так. Я выезжал на шесть чемпионатов мира и на всех выступал. Как можно отказаться от выступления, если приехал на чемпионат, согласился на участие?..
Итак, вторая встреча с маэстро Шемански, бывшим "самым сильным человеком мира", фанатичным бойцом "железной игры". Губнера я всерьез не принимал, да и самого Шемански – лишь отчасти, только как мастера рывка. Пусть я ослаблен болезнью и турне, но свои 530 кг соберу, а при удаче – и все 540. Эти килограммы я исключал для Шемански. Я исключал, но не он…